Читать книгу В моей голове - Ли Плат - Страница 10

Майя

В палате было тихо. Очень тихо. Мне казалось, весь мир сейчас был переведен в беззвучный режим, и если бы я открыла дверь, за ней оказался пустой коридор городской больницы. В нем бы не было ни врачей, ни медсестер, ни пациентов. Никого. Будто все решили дать мне шанс побыть с сестрой наедине.

Я сидела рядом с ее кроватью и держала за руку. Происходящее все еще казалось мне дурным сном. Она здесь, подключена к куче разных аппаратов. Снится ли ей сон? А если нет, то что тогда видят люди, находясь между жизнью и смертью? Ее врач сказала, что мозг в критические для него моменты не запоминает причину боли, чтобы обезопасить организм от потрясения. Многие называют это шоком. Если это так, то ей не было больно, когда она упала с крыши замка.

Я зажмурилась.

Мой мозг почему-то тоже забыл всю информацию о той ночи. Последнее, что я помню, это как я, Доминика и родители ужинали дома, и мама рассказывала, как будет здорово на том корпоративе, куда они собирались сразу после ужина. А потом я уже сползала с кровати в своей комнате и слышала звук скрипки. Несколько часов моей жизни куда-то пропали.

Я посмотрела на сестру. Та Доминика с постоянным румянцем на щеках, зелеными глазами, задорным смехом, от которого меня иногда трясло, с идеально фарфоровой кожей, на которой я никогда не видела ни одного подросткового прыща, пшенично-русыми волосами, такими густыми и длинными, что я постоянно находила их в сливе в ванной и в бутербродах, та Доминика, которая могла трещать без умолку на любые темы, очаровывая этим всех.

Ее будто никогда не существовало.

Мы с папой были на кухне, когда зазвонил его сотовый телефон. Мамин голос и всхлипы – и вот мы уже мчим сюда. Оказывается, Ника впала в кому еще вчера, но нам об этом сообщили лишь утром. Когда я забежала в палату, мама сидела рядом с ней на кровати. Увидев меня, она заплакала, а затем обняла меня. Под ее глазами были едва заметные синие очертания из-за бессонной ночи. Лицо было припухшее. Я никогда не видела ее такой.

Не знаю, сколько времени уже прошло. Казалось, я всегда была в этой палате возле этой кровати, а на ней всегда лежала эта девушка, настолько бледная, что на ее руках просвечивали сине-серые вены. Волос почти не было видно – их скрывали бинты, которыми окутали ее голову. На левой стороне ее лица до самого подбородка тянулся огромный багровый синяк. Он даже зацепил ухо и практически полностью покрывал ее щеку. Левая рука была загипсована. Губы, неестественно серого цвета губы, потрескались. Будь Ника в сознании, ее бы это сильно разозлило.

Я потянулась к сумочке и запустила в нее руку, перебрала пальцами несколько вещей и нащупала небольшой тюбик бальзама. Аккуратно склонившись над сестрой, я нанесла средство на ее губы. Они заблестели от лучей солнца, которые пробивались сквозь жалюзи.

Я улыбнулась.

Вытащив из сумочки расческу, я прошлась ей по тем волосам, которые не отрезали или не запихали под бинты. Мне даже удалось сделать из них косичку.

Еще в моей сумке оказался крем. Я нанесла его на ее руки, растирая их так, словно хотела согреть. Каждый раз, проводя пальцами по тыльной стороне ее ладоней, я чувствовала под ними вены. Мои пальцы запинались о них как об камни на идеально ровной дороге.

На ее ногтях облупился лак нежно-голубого цвета. Он напомнил мне ее выпускное платье. Мы выбирали его вместе, обошли все магазины в городе, а когда совсем отчаялись, то уговорили папу отвезти нас в соседний. Вот там-то оно и нашлось. То самое платье, о котором ты мечтаешь каждый день, представляешь, как наденешь его, войдешь в зал, где собралась вся школа, как все они обернутся, чтобы разглядеть тебя. Мне тогда было четырнадцать, а Нике семнадцать, и не было ничего важнее в нашей жизни, чем найти самое красивое платье на ее выпускной. А в день Икс, когда она надела его, я не могла оторвать от нее взгляда. Все эти принцессы ей и в подметки не годились, настолько она была прекрасна. Родители разрешили ей вернуться за полночь, и я не спала, а ждала сестру в ее комнате, чтобы услышать, как она вошла в зал, и вся школа смотрела на нее с тем же восхищением, что и я.

Я улыбнулась воспоминаниям, а затем наклонилась и чмокнула ее в щеку.

В роскошном выпускном платье в центре зала или в растянутой одежде на больничной койке ты для меня всегда самая прекрасная.

В дверь несколько раз постучали. От неожиданности я вздрогнула и обернулась. И кто же додумался стучать в палату человека, который в коме?

Дверь открылась, и в проходе я увидела мужчину в форме следователя. Он был высоким настолько, что почти касался головой дверного проема. Густая борода на лице не давала мне понять, то ли он улыбнулся, то ли скорчил гримасу, я не видела его губ. Взглядом карих глаз он окинул палату, а затем посмотрел на меня.

– Доминика Грин? – произнес незнакомец низким голосом, проходя в палату.

Он либо обращался ко мне, либо спросил, кто лежит на кровати. Этого я не поняла, поэтому вопросительно приподняла брови, надеясь, что это передаст все мое удивление.

В пару шагов он преодолел расстояние между нами и встал рядом со мной.

– Вы кто? – не выдержала я.

–Вы Доминика Грин?

– Я ее сестра. Доминика, – я указала на сестру, – посетителей не принимает, так что…

– Ага, значит, вы та подозреваемая, – перебил меня он, будто я все это время молчала.

А вот теперь мои брови изогнулись от удивления. Подозреваемая в чем?

– Что вы так смотрите, будто не слышали об этом? – кажется, незнакомца забавляла моя реакция на происходящее. А я чувствовала, что теряла терпение.

– Кто вы такой? – спросила я, выделяя интонацией каждое слово.

– Александр Райн, старший следователь. Друзья зовут меня Алексом, но мы с вами не друзья, – он нахально улыбнулся. – Хочу задать вам пару вопросов.

– У меня нет сейчас времени, – я скрестила руки на груди и повернулась от него к сестре.

Он уперся локтями в спинку моего стула и наклонился так, что я слышала его дыхание. Оно обжигало мое ухо и раздражало меня. Он появился всего несколько секунд назад, но уже заставил меня его ненавидеть.

– Вы, наверное, подумали, что я даю вам выбор, но нет, – нахально произнес он. – Жду вас в коридоре.

С этими словами он направился к выходу.

Я проводила его злым взглядом и опять повернулась к сестре. Я – подозреваемая? Серьезно? Они думают, что я столкнула сестру с крыши?

Мысль об этом разозлила меня настолько, что я вышла за следователем.

– В чем меня обвиняют? – выпалила я как герой телевизионной драмы.

Александр сидел на скамье и разглядывал какие-то бумаги в своих руках. Наверное, чьи-то показания. Интересно, чьи? Кого они опросили? Родителей? А что, если они нашли свидетелей? А если они нашли того, кто играл на скрипке?

На мой возглас он только посмотрел на меня, ухмыльнулся и похлопал по месту рядом с собой.

– Я этого не делала, – я не унималась и приглашения присесть не приняла.

– Вы удивитесь, как часто я это слышу.

Я поджала губы и заправила прядь волос за ухо. Я либо не понимала всей серьезности ситуации, либо все еще была в шоке от происходящего. Почему-то его уверенность в моей виновности меня не пугала. Скорее, злило то, что сейчас где-то ходит человек, столкнувший мою сестру с крыши. Я уверена, это не была попытка самоубийства. Свести счеты с жизнью – на такое мог пойти кто угодно, но только не Ника. Не она. Этот человек влюблен в жизнь, даже в самые заковыристые ее части. В моменты, когда мне казалось, что я в тупике, или когда не было сил продолжать бой за мою очередную чокнутую идею, я всегда обращалась к ней за помощью. И она приезжала, звонила, давала мне тот самый волшебный пинок, после которого ты сразу видишь решение своей проблемы. Я часто ловила себя на мысли, что мне повезло с сестрой. Мне завидовали подруги, когда узнавали Нику получше, и как же я была этим довольна.

Я вздохнула, и с губ сорвалось очередное:

– Я не пыталась убить сестру.

– Правда? – Александр наконец-то оторвался от своих документов. – Где вы были вечером шестого ноября между девятью и одиннадцатью?

Я открыла рот, чтобы ответить, но губы замерли в безмолвии.

Мы смотрели друг на друга: следователь с явным ликованием в глазах, а я – со страхом, но не оттого, что меня, преступницу, поймали, а оттого, что я до сих пор не могла вспомнить тот вечер.

– Ну? – требовал Райн.

– Я не знаю.

– Вот как. Из-за чего вы поссорились с сестрой?

– Мы не ссорились.

– А ваша мать уверена, что вы накануне происшествия сильно повздорили.

– Из-за чего?

– Это вы мне скажите.

–Я не помню! – я сжала кулаки.

– Вы употребляли алкоголь?

– Нет.

– Наркотики?

– Нет!

– Вы столкнули сестру с крыши?

– Я не сталкивала ее! – мой голос сорвался на крик.

Наши взгляды снова встретились. Я надеялась, он видел ту ненависть, которая у меня к нему возникла.

Я почувствовала, как по телу растекаются мелкая дрожь и слабость, как вчера утром в моей спальне. Мне вдруг вспомнился стакан, который каким-то образом разбился, упав на густой ковролин.

Я приложила руки к вискам и несколько раз глубоко вдохнула и выдохнула. Головная боль меня доконает.

Александр встал и снова начал перебирать документы.

– Скрипка, – произнесла я и посмотрела на него в упор.

– Что? – не понял следователь.

– Скрипка. Кто-то играл на скрипке в тот вечер в лесу.

– А вы головой, часом, не бились?

– Я слышала чертову скрипку! – выкрикнула я, топнув ногой. В этот момент я ощутила себя пятилетней девочкой, которая пыталась доказать маме свою непричастность к разбитым кофейным чашкам. Это Доминика вдруг решила, что умеет жонглировать.

На мои повторные крики из кабинета вышли два врача, но подходить пока к нам никто не решался.

Судя по всему, моя истерика на Райна впечатления не произвела, потому что он вновь взглянул на свои документы, будь они прокляты, и что-то там продолжил искать. Через пару минут он протянул мне лист бумаги, на котором был список из нескольких имен.

– Эти люди, – начал он, когда я взяла листок в руки, – последние в журнале вызовов в телефоне Доминики. Вы кого-нибудь знаете?

Я несколько раз пробежалась взглядом по списку, но все они были мне незнакомы. Это я и объявила следователю.

Он с явным недовольством забрал бумагу и вернул ее в бесконечную череду других документов.

– Возможно, – я пожала плечами, – это люди с ее работы. Ника – журналист в соседнем городе, пишет статьи в отделе культуры.

– Как называется ее место работы? – он вытащил из кармана карандаш.

– Это газета «Паблиш», она там всего пару месяцев работает. Родители вам не сказали? – удивилась я, пока Александр записывал мои слова.

– Я их не опрашивал.

– Но вы же сказали, моя мама уверена, что мы поругались с сестрой.

– Я солгал, – он очень довольно улыбнулся. – Решил, что смогу поймать вас на лжи. Часто семейные ссоры становятся причиной смерти одного из родственников.

Я хотела ответить и даже уже набрала в легкие побольше воздуха, но Райна спасла Алена Громова, которая подошла к палате Доминики.

Она чуть нахмурилась и посмотрела на следователя так, будто они давно знакомы, и он явно забыл предупредить ее о своем визите.

– Все нормально? – спросила она.

Я кивнула и, использовав эту паузу, зашла в палату.

– Майя, – услышала я за спиной голос Александра, – мы с вами продолжим допрос в другой раз. Постарайтесь вспомнить что-то еще, кроме скрипки.

Если бы его сарказм был водой, то он затопил бы весь этот третий этаж больницы.

Я сильнее стиснула зубы, чтобы к подозрению в попытке убийства сестры мне не приписали и оскорбление сотрудника следственного комитета.

Алена взглянула на него с укором, но тоже ничего не произнесла. Они несколько секунд смотрели друг на друга, словно между ними был немой диалог, но потом она зашла в палату и закрыла за собой дверь.

Пока я боролась с желанием выскочить в коридор и выкрикнуть ему вслед проклятья, Алена подошла к тумбе рядом с кроватью, взяла из нее желтую папку для документов, открыла и что-то записала. Она подходила к каждому аппарату, к которому была подключена ее пациентка, долго смотрела на мониторы, иногда подносила палец к данным, чтобы не ошибиться, а потом записывала их. После она присела на кровать, взяла Нику за запястье, нажала на него большим пальцем с тыльной стороны и засекла время на своих наручных часах. Через несколько секунд она снова взглянула на монитор, затем в папку, кивнула и подчеркнула что-то на бумаге.

Я села на стул и монотонно наблюдала за ней, потому что мыслями была не здесь. Я пыталась вернуться в тот вечер, когда все произошло, но мозг отказывался выдавать хоть какую-то информацию. Перед глазами стояла картина идеальной семьи: папа, мама и две дочери сидят за столом. Им наконец-то удалось собраться всем вместе, ведь с тех пор, как Доминика получила работу, приезжать в гости к родителям она стала реже.

Мы вообще мало общались с ней в последнее время. Она с головой ушла в профессию, о которой мечтала с самого детства, куда меньше стала звонить и отвечать на сообщения, которые я, кстати, тоже писала не так часто, как раньше. Меня затянули в бесконечный водоворот сдача сессии, подготовка к выпускным экзаменам и написание дипломной работы, по которой должны оценить мои знания за четыре года учебы в университете. Мне предстоит в скором времени получить диплом вуза, который мне не так уж и хочется заканчивать, стать специалистом, которым я не так уж и хочу быть, и оказаться одной из тех, кто понятия не имеет, что делать со своей жизнью.

Конечно, никто и не знал о моих мыслях. Родители были уверены, что обе их дочери будут заниматься в жизни тем, что им нравится, и мне не хотелось их огорчать. Я помалкивала и водила по тарелке вареные брокколи, нанизанные со всей нелюбовью на вилку. Рядом сидела Ника и снова со всем задором, на какой она только способна, рассказывала о своей работе, походах в театры и на выставки. Она настолько была в восторге, что даже иногда во время вздоха издавала очень смешные звуки, похожие на икоту. А я завидовала. Завидовала, что моя жизнь не приносила мне такой же восторг, как ей – ее.

– Что ж, давление и пульс в норме, – голос Алены вырвал меня из, возможно, последнего воспоминания о сестре.

Я повернула голову в ее сторону. Она едва улыбалась и смотрела на меня с таким сочувствием, что мне становилось неловко. Не хотела бы я, чтобы она слышала тот разговор в коридоре.

Интересно, родители тоже думают, что это я сделала? Мы практически не разговаривали с тех пор, как Ника впала в кому. А если они согласны? Если я забыла то, что отлично помнят они? Тогда я и их потеряю?

– Майя, –начала Громова, – иногда люди делают выводы, основываясь только на своем опыте, а не на фактах. Если следователи решили, что во всем этом, – она коротко кивнула в сторону Ники, – виновата ты, это еще не значит, что они правы.

– Так вы все слышали?

Она поджала губы и кивнула.

Не знаю, сколько ей лет, определять возраст по внешности я никогда не умела, но выглядела она очень молодо. Может быть, чуть старше Доминики. У нее длинные русые волосы, которые сейчас она собрала в низкий хвостик, челка скрывала брови, зато выделяла зеленые глаза. Узкое лицо и немного вздернутый кончик маленького носа вряд ли вызывали к ней доверие как к профессионалу у ее пациентов – слишком она походила на практикантку, а не на врача. Ростом она тоже невысокая. По крайней мере я помню, что наши глаза были почти на одном уровне, когда я очнулась в этой больнице. И тогда, и сейчас я вижу сходство между ней и моей Никой. Финальным аккордом в предположении стали духи травматолога. Этот аромат малины и мяты я ни с чем не спутаю. Парфюм столько раз бил мне в нос, когда сестра собиралась на свидание. Еще чаще я чувствовала его на своих вещах, взятых ей же без разрешения, так что выяснить причину пропажи и внезапное появление моей футболки или юбки в шкафу никогда не составляло труда.

Быть может, поэтому или по другой причине, но мне было спокойно в присутствии Алены Громовой, хоть и сама реальность вызывала у меня желание завернуться с головой в одеяло и больше никогда не вставать с кровати.

– Пока твоих родителей допрашивает следователь, ведь больница – идеальное для этого место, – в ее голосе слышались сарказм и немного возмущения, – я хотела поговорить с тобой. Это неприятная тема, но ты должна быть готова.

– К чему? – перебила ее я, чувствуя, как страх на этот раз решил подобраться ко мне с ног. От слов врача ступни будто онемели.

– К тому, что Доминика, возможно, не придет в себя.

Она что-то говорила еще, но я уже не слышала. Волна паники снова захлестнула меня. Словно пытаясь сбросить с себя это чувство, я подпрыгнула со стула, но не рассчитала, что ноги меня не послушаются, поэтому чуть не упала. Спас подоконник, попавшийся под руку.

Моя реакция ее напугала, потому что она замолчала и с непонятным взглядом посмотрела на меня.

– Сделайте что-нибудь! – потребовала я дрожащим голосом. – Ей всего лишь двадцать пять, она не должна умирать, – я попыталась вдохнуть, но грудь будто снова обвили канатом, все стягивая и стягивая. – Это я виновата. Она как-то оказалась возле замка, а я не помню этого. Я должна была быть рядом с ней, должна была помочь, я виновата, я.

По моим щекам побежали слезы. Я прикрыла рот ладонью, чтобы не завопить. Указательный палец уперся в нос, из-за этого мое учащенное дыхание, казалось, теперь слышали и за дверью.

– Майя, успокойся, – Алена поднялась с кровати и примирительно вытянула перед собой руки. Ее голос звучал так же, как и в первый день нашего знакомства: мягко, но настойчиво. – Я сказала «возможно», потому что любая черепно-мозговая травма не проходит бесследно. В лучшем случае люди частично теряют память. А Доминика в коме, это сильно скажется на нервной системе и функциях мозга. А в худшем…я уже говорила, – она коротко выдохнула. – Я не хочу кормить тебя и твоих родителей ложными обещаниями.

Я стиснула зубы и зажмурила глаза. Не знаю, откуда у меня взялась эта привычка. Может быть, она появилась в тот день, когда я решила, что разбитые коленки не повод рыдать у всех на глазах. Или в день, когда меня после шестимесячной подготовки не взяли в международный лагерь для изучения иностранного языка, хотя я об этом мечтала. В любом случае этот способ помогал мне брать в себя в руки, особенно когда этого совсем не хотелось.

Мысленно досчитав до трех, я открыла глаза. Кажется, сработало.

– Расскажите мне о ее состоянии, пожалуйста, – мой голос снова зазвучал твердо, это в какой-то степени меня даже порадовало.

Громова чуть нахмурилась, приоткрыв рот. Видимо, она как раз об этом и говорила, когда у меня началась паника.

– Постараюсь не загружать тебя сложными и непонятными медицинскими терминами, – она на миг улыбнулась, но тут же снова стала серьезной. – Удар пришелся на левую часть тела, – врач указала ладонью на голову Ники и гипс на руке, – закрытая черепно-мозговая травма спровоцировала отек мозга из-за повреждения черепа и мягких тканей. Появилась гематома, поэтому твою сестру прооперировали, чтобы снять давление. Она была стабильна после операции, но организм сильно пострадал: кроме удара головой, у нее еще перелом левой лучевой кости и трещина в левом бедре плюс ушибы мягких тканей…Ну…Это если кратко.

Я устало провела ладонями по лицу, будто хотела отбросить все на свете мысли подальше. В конце прошлой недели я укладывала вещи в сумку и даже подумать не могла, что уже через несколько дней меня будут подготавливать к смерти сестры. Я даже не помню ее последних слов. А если мы и вправду поругались? Что я ей сказала? Ненавижу тебя? Да пошла ты? Я никогда себе не прощу, если это так.

Алена, как настоящий профессионал, сохранила тишину в палате и дала мне время на обдумывание. Пока я соображала, что случилось, она взяла медицинскую карту Ники и что-то туда записала, а после снова провела какие-то манипуляции с аппаратами вокруг нее.

– Ей больно? – я наконец-то отлипла от подоконника и подошла к сестре. Я почти привыкла к тому, как она теперь выглядела, за исключением синяка на лице. Ника бы сказала, что этот цвет ей не идет. Ее возмущения на этот счет прозвучали у меня в голове привычным голосом сестры, и это вызвало смешок. Понимая, как странно это выглядит, я притворно закашляла, надеясь, что врач ничего не заметила.

– Мы вводим ей обезболивающее, на всякие случай, но обычно те, кто в коме, не реагируют на болевой синдром, звуки или яркий свет. Они будто очень крепко спят, – она снова чуть улыбнулась.

– То есть, она нас не слышит?

– Может быть, и слышит. У всех это проходит по-разному.

– Им что-то снится?

– Говорят, что снится. Я только надеюсь, что не кошмары.

Я чуть поджала губы.

– Если она нас все же слышит, – продолжила Громова, – наши слова могут провоцировать ее сновидения. Так что, нужно говорить только о хорошем. Поняла меня? – ее улыбка начинала вызывать у меня чувство умиротворения.

Я тоже улыбнулась и кивнула.

– Что ж, – Алена сжала медицинскую карту, – оставлю вас. Если понадоблюсь – мой кабинет на первом этаже, возле лестницы справа.

– Хорошо, спасибо.

Когда она ушла, я опустила голову на кровать, упираясь макушкой в бедро Ники.

Я столько раз слышала о коме, но никогда не думала, что нечто такое придет в нашу семью. Алена рассказала мне первой о возможных последствиях не просто так. Если все пойдет по худшему сценарию, я должна помочь родителям пережить это. Я должна буду научиться жить без сестры, без того человека, который всегда был со мной.

По моим щекам снова побежали слезы.