Читать книгу Дерево красной птицы - Ли Тэмуль - Страница 4

Ослепительные всполохи плясали в глазах, но не вызывали ни капли страха, будто огонь был так же естественен, как воздух, вода и земля. Треск деревянных перегородок, запах жженой соломы на крыше и рвущий душу крик только что появившегося на свет младенца совершенно не пугали, но словно затягивали внутрь объятого огнем жилища. Звали, приказывая двигаться вперед.

Тонкие дубовые двери вспыхнули сине-оранжевым пламенем, хрупкая створка вывалилась наружу, открывая взору полыхающую спальню. Тяжелое одеяло уже тлело по краям, огонь подбирался к неподвижно лежащей на разворошенной постели женщине и ребенку. Запах свежей крови смешался с вонью тлеющей ткани и горящих стен. Оранжевые языки сердито лизали дверной проем, перед которым стояла Кымлан. Новорожденный истошно кричал, суча уродливыми, перепачканными чем-то темным ножками, но лежащая рядом мать даже не пошевелилась. Она уже мертва?

С горящего потолка на кровать сыпались искры, а перегородки и опоры трещали, грозясь в любой момент обрушиться и похоронить под собой младенца.

«Девочка должна выжить. Ребенка нужно спасти!» – стучала в голове одна-единственная мысль.

Плотный черный дым разъедал глаза и забивался в горло, словно горький кляп. Кымлан уткнулась носом в рукав на сгибе локтя и ринулась к постели. Тут охваченная огнем балка с грохотом рухнула сверху, припечатав ее к горячему полу. Спину обожгло чудовищной болью, но обездвиженная Кымлан не могла пошевелиться – только с отчаянием смотреть сквозь огненное марево пожара на истошно кричащее дитя.

«Она не может погибнуть! Не сегодня!»

Огонь прожег ее насквозь, устремившись в самое сердце. В глазах бешено метались слепящие искры, а по венам текла уже не кровь, а жидкая лава.

Кымлан подняла голову. Пламя лизало маленькую, едва покрытую черным пушком головку, крохотные ручки и ножки, но не причиняло младенцу вреда. Дитя вдруг успокоилось и, повернув голову, посмотрело на Кымлан ясными, чистыми глазами.

Горячими ручейками огонь устремился к болезненно пульсирующему плечу. Атакуя боль, сражался с ней и отвоевывал право на жизнь для умирающей Кымлан. Он уже не раз спасал ее, и она не боялась, зная, что выживет.

Этот сон снился ей уже много лет, и Кымлан догадывалась, что тем ребенком была она сама. Отец вынес новорожденную дочь из горящего дома, но не смог спасти жену. С тех пор огонь стал ее главным союзником и спасителем. Несмотря на сопротивление, он жил в ней и был ее сутью.

Прогорклый запах дыма уступил непривычным ароматам незнакомых трав. Бушующий в крови пожар потух, и Кымлан ощутила, что лежит на твердой поверхности. Где-то рядом звучали негромкие мужские голоса, два из которых показались ей смутно знакомыми.

– Вы обещали спасти ее!

Сердце Кымлан радостно встрепенулось: это говорил Чаболь. Значит, он жив, и с ним все хорошо.

– Я сделал все, что мог: позвал лекаря и даже позволил ей остаться в моих покоях. – Кымлан узнала в исковерканных когурёских словах Мунно. – Теперь все зависит от вашего государя.

Чаболь не то всхлипнул, не то вздохнул, а Кымлан замерла, боясь выдать, что пришла в себя и все слышит. Что сделал этот негодник? Неужели он пошел на сделку с врагами?

– Если она важна для Когурё так, как ты говоришь, то ее выкупят. В противном случае она будет казнена вместе с вами.

– Ка-казнена?.. – прошелестел Чаболь, и Кымлан живо представила, как его маленькие глаза на круглом лице распахнулись в искреннем ужасе.

– На Совете племен все вожди выступили за то, чтобы казнить пленных, и мне не удалось их переубедить. Женщине не место на войне. Как жаль, что девушка, которая, по Пророчеству, должна была принести мир своему народу, оказалась не способна спасти даже саму себя, – в суровом голосе Мунно проскользнула насмешка.

Кымлан перестала дышать. Угасший было огонь разгорелся с новой силой. Она открыла глаза и неуклюже приподнялась на локтях, желая придушить предателя Чаболя, который раскрыл врагу ее тайну.

– Ты! Как ты посмел! – хрипло выдавила она, пытаясь встать на ослабевшие после болезни ноги.

Сидевший на грубо сколоченном табурете Мунно вскочил с места, а Чаболь, стоящий на коленях, радостно заерзал по полу.

– Ты жива! – воскликнул он, улыбаясь от уха до уха, словно не замечал испепеляющего взгляда подруги детства. – Слава Небесам!

– Что ты ему рассказал? – злобно глянув на Мунно, прохрипела Кымлан.

– Достаточно, чтобы понять, какую ценность ты представляешь для Владыки и всего Когурё. – Жесткие, будто высеченные из камня губы Мунно растянулись в издевательской усмешке. – Видишь ли, твой друг оказался сговорчивее, как только я предложил ему спасти твою жизнь. Видимо, ты и правда очень важна для когурёсцев.

– Будь ты проклят! – выпалила Кымлан, ища глазами оружие. Но украшавшие стены клинки кто-то убрал, видимо, из опасений, что пленница причинит вред сыну вождя. На столе, прямо рядом с Мунно, лежал уродливый изогнутый меч. Сделав над собой усилие, Кымлан безрассудно кинулась к оружию. Но варвар молниеносно схватил его и направил ей в грудь.

– Если не хочешь, чтобы я убил твоего друга, успокойся и ляг, Избранная. – Он криво ухмыльнулся, оценивающе осматривая полуобнаженную девушку.

Кымлан опустила голову и обнаружила, что на ней были лишь широкие нижние штаны и повязка на плече, слегка прикрывающая голую грудь. Она свирепо уставилась на Мунно, тяжело дыша и безумствуя от собственного бессилия.

– Ну-ну, ни к чему злиться, это замедлит выздоровление. И расстроит твоего верного пса. – Враг шагнул вперед, оттесняя ее к постели. Ненавистный дикарь просто издевался на ней, пользуясь своей властью! – Он так волновался о тебе, целыми днями только и ныл, что ему нужно убедиться, что я сдержал слово и позвал лекаря. Поэтому не будем расстраивать твоего единственного защитника. Ложись, или я вновь отведу тебя в клетку. Поверь, мои солдаты очень тебе обрадуются.

Кымлан, казалось, потратила весь запас сил на бессмысленное сопротивление и сейчас чувствовала себя опустошенной. Под натиском Мунно она послушно вернулась на кровать, которой в этой душной землянке служила жесткая скамья, накрытая какой-то истертой грубой тканью. Чаболь по-прежнему сидел на коленях, не смея поднять взгляд, и что-то невнятно бормотал под нос.

– Прости, Кымлан… прости, что опять разочаровал тебя… Я лишь хотел… хотел, чтобы ты выжила…

Посмотрев на друга детства, Кымлан ощутила, как в груди что-то болезненно дернулось. Ей было жаль его; этот добрый, славный мальчуган, который всю жизнь восхищался отважной соседской девчонкой, не раз вызволявшей его из передряг, готов был сделать все что угодно ради ее спасения. Даже отправиться на войну. Даже пойти на сделку с врагом. Но гордость истинного когурёсца не позволяла Кымлан простить его предательство. Они все поклялись в верности государю и стране, знали, на что шли.

– Так-то лучше. Хорошая девочка. Пока из Куннэ[4] не прибудет ответ, останешься здесь. Даон! – крикнул Мунно куда-то наверх, и верный пес тут же примчался на зов хозяина. – Уведи этого обратно. – Он ткнул носком сапога сидящего на полу Чаболя и вложил меч в ножны.

Даон и еще один стражник подхватили Чаболя под руки и грубо потащили вверх по ступеням.

Кымлан оказалась один на один с сыном вождя. В ее голове роились безумные мысли об убийстве Мунно, пока она пристально следила за каждым его движением. Представляла, как вонзает кинжал в шею врага, как ярким фонтаном брызжет кровь из сонной артерии, но не могла не отметить его некоторого благородства. Он оставил ее здесь, а не вернул к пленным, где его невежественные солдаты могли сотворить с ней нечто ужасное. Поступок Мунно говорил о каких-то зачатках чести и совести, что Кымлан ценила превыше всего.

– Не смотри на меня так, сбежать не получится. И убить меня тоже. – Мунно прислонился к столу и повернулся, ехидно улыбнувшись Кымлан. – Во-первых, мои покои охраняют два десятка солдат, во-вторых, я сплю очень чутко, ну а в-третьих, я видел твои навыки в бою и прямо скажу: ты мне не соперник.

Дерзкий варвар самодовольно ухмыльнулся, наслаждаясь гневом Кымлан, который отчетливо читался у нее на лице.

– Не соперник? – выплюнула она, дрожа от ярости. – Меня лично обучал принц Наун!

Мунно громко расхохотался, запрокинув назад голову. Выпирающий кадык на мощной шее задвигался, почему-то привлекая внимание Кымлан. Она еще больше разозлилась – теперь уже на саму себя – и уставилась в пол, чтобы скрыть свои эмоции.

– Наверное, он слишком сильно оберегал свою Избранную, опасаясь, что она покалечится. – Мунно приблизился к ней и наклонился, уперев ладони в колени. Внезапно его лицо оказалось так близко, что Кымлан инстинктивно отстранилась. Дикие черные глаза мохэсца вызывали у нее в душе смесь страха и, как ни странно, желания обуздать дикаря. Стереть с его наглого лица отвратительную усмешку и показать, что он – ничто по сравнению с достойными воинами Когурё. И с ней.

Мунно внимательно разглядывал Кымлан, совершенно не стесняясь своего интереса.

«У этого варвара совсем нет понятия о приличиях!» – подумала она, покраснев, и почувствовала себя от этого еще более ужасно. Мужчины в Когурё никогда не вели себя так непристойно.

Мунно медленно выпрямился и равнодушно произнес:

– Советую поспать. Лекарь предупредил, что еще несколько дней тебе нужен покой. Если не хочешь, чтобы рана открылась вновь, ложись и не делай глупостей.

С этими словами он откинул темно-красную ткань, которая отделяла его спальню от остальной части дома, и скрылся на своей территории, оставив Кымлан в полном раздрае. Слушая тихое шуршание за ширмой, она терзалась тяжелыми мыслями.

Негодник Чаболь поступил отвратительно. И его не могло оправдать даже желание спасти ей жизнь. В какое ужасное положение он поставил своим письмом принца Науна! Его Высочество наверняка считал Кымлан погибшей и уже горько оплакивал ее и бойцов, которых потерял в походе. Но Мунно, не зная истинного положения дел в Когурё, даже не предполагал, что это был блеф. Чаболь сильно преувеличил значение Кымлан для правящего дома. Пророчество, произнесенное придворной шаманкой в день рождения Кымлан, никто не воспринял всерьез. Все ждали появления великого героя, но в ту ночь родилась Кымлан – дочь начальника дворцовой стражи.

Разве могла женщина принести мир и закончить кровопролитные войны? Просто немыслимо!

Министры разочарованно вздохнули и решили, что шаманка ошиблась. Они забыли о пророчестве и вернулись к своим делам.

Однако Кымлан ни на секунду не забывала о тех роковых словах: «В ночь, когда Черный дракон поглотит Луну, из огня родится дитя, которое станет спасением для народа Когурё». Она вспомнила ту роковую ночь, когда едва не погибла, стоило увидеть свет, и большой уродливый шрам на левой ноге протяжно заныл, вторя ее переживаниям.

Это проклятое письмо разбередит душу принца ненужными волнениями, потому что она точно знала, что Владыка не вернет дань ради сохранения жизни глупой девчонки, возомнившей себя великим воином.

Измученная горькими раздумьями, Кымлан наконец задремала.

Время шло, и Кымлан уже потеряла счет дням, проведенным в заточении. Позабыла, как выглядит солнце, трава, небо и деревья. Она томилась в подземелье, ужасаясь, как мохэ могут жить в этих погребах. Здесь было сухо и тепло, но ей не хватало воздуха, простора и свободы. Почти до рассвета она куталась в грязную, пропитанную кровью и по́том одежду, и пыталась хоть ненадолго забыться болезненным сном. Рана на плече довольно быстро зажила, но сердитый Даон все равно продолжал ежедневно приносить ей отвратительное пойло, которое называл лекарством. Кымлан морщилась, кривилась, но послушно пила. Несколько раз к ней приходил сгорбленный, худой старик, обвешанный какими-то странными амулетами, чтобы промыть и перевязать рану, бормоча что-то под нос.

Все ее мысли были в родном Когурё рядом с принцем Науном. Она извелась, переживая за господина, сердце которого сейчас наверняка разрывалось от невозможности спасти ее. В его чувствах она не сомневалась ни капли – знала, что любовь принца к ней хоть и запретная, но настоящая.

Бесконечными ночами она вспоминала родительский дом, отца и Дерево рода на вершине холма, куда она ходила, когда ее одолевали сомнения или тяжелые думы. Отец говорил, что этот дуб посадил еще великий государь Мухюль Тэмусин четыреста лет назад, и все женщины в роду ее матери ходили к нему молиться за своих мужей и сыновей, ушедших на войну. По его словам, древо всегда слышало молитвы нуждающихся и хранило любимых от бед. Кымлан так привыкла в это верить, что сроднилась с Деревом, выговаривая ему все свои тревоги и спрашивая совета, как у доброго друга.

Когурё… Родная земля, которая воспитала ее смелой, непреклонной и полной гордости за свою страну. Все когурёсцы, от мала до велика, чувствовали прочную связь с землей, на которой родились и выросли их предки. Она, как и то четырехсотлетнее дерево, вросла в их души и пустила корни глубоко в их сердцах, навеки привязав к себе. Когурё – воинственное, мощное царство, наводящее ужас на соседние племена и маленькие государства, – не знало поражений и всегда отстаивало свое право владеть тем, чем пожелает.

И вот какая досада: Избранная Небесами вдруг стала пленницей некогда завоеванных варваров…

Кымлан злилась, до боли стискивала зубы и комкала истертое покрывало, которое ей выделил Мунно в качестве одеяла. У нее было только два пути: либо умереть, либо сбежать. Оставаться в плену было невыносимо. Однако где-то в глубине души она была благодарна сыну вождя за то, что он оставил ее у себя и, в общем-то, относился к ней с уважением. Конечно, он скорее просто жалел женщину, попавшую в беду, но для Кымлан в ее положении этого было достаточно. Да и еда, которую два раза в день приносил Даон, была куда лучше той отвратительной похлебки, которую она ела в клетке с Чаболем. Но сердце ее рвалось от неизвестности, и она не прекращала придумывать план побега.

Две попытки выбраться из этого удушающего погреба не увенчались успехом. Мунно не обманул, сказав, что ее круглосуточно охраняют. Когда Даон заметил ее, тихо крадущуюся вверх по ступеням, то рассвирепел и молча толкнул обратно, отчего Кымлан кубарем скатилась прямо под ноги проснувшемуся Мунно. Он, по обыкновению, ухмыльнулся и, налив воды в глиняную чашу, жадно выпил залпом.

– Ты пытаешься сохранить дань или свою жизнь? – спросил он, ленивым движением руки запахивая на груди легкий ночной халат. Он совершенно не выглядел сонным, будто и вовсе не ложился спать. Черные, дикие глаза безотрывно смотрели на Кымлан, словно пытались пробраться к ней в душу и узнать, что там.

– Я не собираюсь отвечать, – отрезала она и отвернулась, сердито сопя.

Кымлан не знала, как себя вести. С одной стороны, Мунно купился на уловку Чаболя и теперь считал ее Избранной. Это давало какую-то надежду на то, что ее, по крайней мере, не будут насиловать и пытать, снижая тем самым ценность. А с другой, она понимала, что обман раскроется сразу, как прибудет гонец из Куннэ, и Мунно узнает, что в Когурё она никто. Просто дочь начальника дворцовой стражи, которая решила поиграть в войну.

Сколько Кымлан себя помнила, это всегда было ее болью: отец, потрясенный трагичной смертью жены, видел смысл своего существования в дочери, которую почти вознес на пьедестал. Он один искренне верил в Пророчество и считал Кымлан особенной. Воспитанная военным, убежденным в ее великом будущем, с детства подвергаемая насмешкам из-за своей несостоявшейся миссии, Кымлан изо всех сил пыталась доказать, что предсказание придворной жрицы правдиво. Что глупые старики-министры ошибаются, и она действительно рождена для великой цели. Уже в семь лет она вполне сносно владела основными приемами боя на мечах, а в шестнадцать умолила принца взять ее с собой в поход за данью к мохэ. Наун – всю более или менее сознательную жизнь влюбленный в Кымлан – сначала наотрез отказался, но в конце концов она убедила его, сказав, что рядом с ним ей ничто не угрожает. Как оказалось, она ошиблась: принц спасся, она оказалась в плену, а ее будущее было весьма туманно. Словно Небеса все еще раздумывали, как нарисовать линию ее судьбы: прямой и ясной или же тонкой и извилистой? А может быть, вообще оборвать ее прямо сейчас.

– Почему ты стала воином? – вдруг спросил Мунно. Он облокотился ладонями на стол, отчего полы его халата слегка разошлись, обнажая в треугольном вырезе смуглую грудь.

– К чему тебе это знать? – огрызнулась Кымлан, отводя взгляд.

– В моем племени женщины никогда не воевали. Признаться, я сперва не поверил Даону, что плененный вельможа совсем не боевой генерал, а девчонка, нацепившая доспехи с чужого плеча. – Мунно усмехнулся, не мигая глядя на нее исподлобья.

– Где мой меч? – Кымлан пропустила оскорбление мимо ушей, поклявшись себе отомстить за него позже.

– Он так дорог тебе? Почему? – Он шагнул в сторону своей спальни и, откинув штору, выудил инкрустированные золотом ножны. Схватившись за рукоять, украшенную на конце пушистой кистью, Мунно медленно потянул меч и внимательно осмотрел клинок. Свет огня в чашах отразился от холодного металла и на секунду осветил его лицо. – Это подарок принца?

– Если я расскажу, это что-то изменит? Ты все равно забрал его себе, и обратно получить его я не смогу.

– Странно… – протянул Мунно. – Почему ты решила, что можешь принести мир Когурё, став воином? Мне кажется, это противоречит сути твоего предназначения, о котором говорится в Пророчестве.

– Потому что только войной можно добиться мира.

Кымлан стало больно оттого, что он задел чувствительные струны ее души. Будто выпустил стрелу, которая, пробив броню, попала прямо в грудь. Она не хотела открываться ему и рассказывать, что в течение всей жизни пыталась оправдать свое существование. Он был врагом, который удивительным образом нащупал самые болезненные точки на ее сердце. Но раскрыть правду она не могла, иначе они с Чаболем лишатся единственного шанса на спасение.

– Ты, верно, очень гордишься своей страной. – Мунно презрительно скривился. – Завоевательными войнами, расширением границ, хорошо обученной и огромной армией, которая по первому зову короля готова напасть на слабые племена и покорить их, проливая реки крови невинных людей.

– Для меня важно лишь Когурё и благополучие моего народа. А какой ценой мы этого добьемся, не имеет значения. – Вскинув голову, Кымлан смело посмотрела противнику в глаза, которые заледенели, превратившись в два колючих черных осколка.

– А как же мой народ? – тихо поинтересовался Мунно. – Однажды я стану вождем и буду заботиться о своих людях так же, как твой Владыка о своих. Почему ты считаешь, что ему позволено отнимать чужое?

– Победитель имеет право на награду, – отрезала Кымлан.

– По-твоему, это правильно? Нагло захватывать территории, грабить и кичиться своим могуществом? – В голосе Мунно зазвенели металлические нотки, однако Кымлан, уверенная в своей правоте, не дрогнула.

– Так устроен мир. Сильный подавляет слабого и имеет право на все, что в состоянии получить.

– Значит, я по праву сильнейшего тоже могу сделать с тобой все, что захочу? – В глазах Мунно полыхнул огонь, и Кымлан почувствовала, как воздух между ними заколебался от его ярости.

– Я пленница. Это твое право.

Он отошел от стола и медленно направился к ней. В его обманчиво расслабленной позе таилось столько угрозы, что Кымлан даже перестала дышать. Он двигался плавно, словно хищник на охоте, но она не шевельнулась, не опустила глаз, зная, что нельзя показывать зверю страх. Только крепче впилась пальцами в деревянный край лежанки.

Мунно встал перед ней, и Кымлан увидела, как часто вздымается его грудь в такт дыханию. Он наклонился, чтобы их лица оказались вровень – настолько близко, что Кымлан едва не отшатнулась. Подобное она позволяла лишь одному человеку, и от близкого присутствия чужого мужчины у нее в душе поселился необъяснимый, бесконтрольный хаос.

Мунно провел пальцами по ее щеке и спустился на шею. Его рука была шершавой, жесткой и очень горячей, будто это у него, а не у Кымлан, по венам разливался огонь. Ее сердце заколотилось так, что она чуть не задохнулась. Слегка сжав шею пленницы, Мунно опасно улыбнулся и дернул ее вверх, заставляя вскочить на ноги. Он молча смотрел ей в глаза, будто изучал плескавшиеся там эмоции. Кымлан должна была попытаться его ударить или хотя бы отцепить ладонь, но не могла пошевелиться и лишь сжимала трясущиеся пальцы в кулаки. Ей казалось, что прикосновение к нему, даже удар, станет непоправимым шагом в пропасть, со дна которой ей уже никогда не подняться. Поэтому всеми силами давила в душе закипающие под его взглядом эмоции и боялась шелохнуться.

– Мунно! Мунно! – Громкий голос Даона прозвучал словно из другого мира, и мохэсец выпустил Кымлан из рук. Она опустилась обратно на лежанку, стараясь сохранить хотя бы видимость достоинства.

Слуга остановился посередине комнаты, переводя недоуменный взгляд с хозяина на пленницу.

– Что случилось? – ровно спросил Мунно.

– Из Когурё пришел ответ.