Читать книгу Улыбка сквозь трамвайное окно - Лидия Федоровна Зимовская - Страница 3

Любовь первая (Письмо)

«Здравствуй, дорогая подружка».

Что это случилось с Алькой? Никогда не было в наших отношениях с лучшей школьной подругой этого «сиропу»: мы не ходили, как другие девчонки, под руку на переменках и не сюсюкали. Гораздо больше признательности и верности было в привычных «Алька»—«Лидка».

Первую разлуку мы с ней пережили тяжело: восемь лет за одной партой и все домашние задания вместе, а тут я – в девятый класс, а она – в строительный техникум. Но была у моей Альки мечта работать, как и отец, прорабом на стройке. Все равно мы каждый вечер встречались, и новостям не было конца.

Не судьба была сбыться Алькиной мечте. Не ее личная судьба, родственников. Старшую сестру Галю с маленьким сыном бросил муж. Однажды вечером пришла она домой, а там записка: «Я уехал, не ищи». Как это не ищи? Конечно, искала. По слухам, сбежал он с двоюродной сестрой жены в Киргизию к дальним родственникам. Галя, не посоветовавшись с отцом-матерью, собрала малыша и махнула разыскивать беглеца. Нашла, а что толку: все равно он к ней не вернулся. Галя в письмах жаловалась матери, что жить ей тяжело, работу нашла, а с ребенком посидеть некому.

Мать уговорила Альку поехать на помощь к сестре. Та бросила в середине первого курса строительный техникум, правда, вместе с документами взяла справку и на следующий год начала учиться в плодово-ягодном техникуме – об этом она, конечно, в школе не мечтала.

Расставаясь по-настоящему, мы пообещали писать друг другу часто-часто. И обещания выполняли. Алька присылала мне фотокарточки, где она снималась с племянником Андрюшей вдвоем. Я удивлялась: кто больше мать – Галя или моя Алька?

Все потихоньку утряслось. Андрюшу отдали в детсад. У Альки появились новые друзья, я не ревновала к ним. А очень хотела как-нибудь откликнуться на настойчивое приглашение подруги и приехать к ней в гости, познакомиться с теми девчонками и ребятами, о которых она рассказывала в письмах.

Конечно, влюбившись впервые в жизни, Алька сообщила об этом мне. В каждом письме она находила новые слова, какой хороший, внимательный, ласковый ее избранник, каждая строка просто излучала любовь. Забыв написать необходимое «здравствуй», мимоходом сообщив о своих делах и проказах племянника, она подробно описывала, как он держал ее за руку, как на нее смотрел.

Открывая конверт, надписанный Алькиной рукой, я рассчитывала прочитать очередную серию истории ее первой любви, оказалось, серия была последней.

«Здравствуй, дорогая подружка.

Ты не можешь себе представить, что случилось за последнюю неделю. Как я любила (наверное, все еще люблю) Алика! Я даже не задавала себе вопроса, почему он выбрал меня: я ведь обыкновенная, никакая не красавица, а ему столько девчонок глазки строили. Я даже гордилась: вы хоть из кожи лезьте, а выбрал он меня, значит, нашел что-то особенное.

А потом и про это не вспоминала, только мы двое существовали на свете, даже нет: он один! Алик сказал, Алик решил, Алик велел… Ведь он, правда, был очень внимательным: цветы дарил, на руках носил, всегда тут как тут, если в чем-то помочь надо. Сестра говорила: «Он – твоя судьба, у вас даже имена одинаковые».

Я чувствовала: Алик вот-вот сделает мне предложение, представляла, как это произойдет и что я ему отвечу, нет, пожалуй, ничего говорить не буду, просто крепко-крепко поцелую, и он все поймет, ведь мы уже научились понимать друг друга без слов. А потом я пришлю тебе на самой красивой открытке приглашение на свадьбу, и на этот раз ты обязательно приедешь. А потом представляла, какая у нас будет свадьба. Я была такая счастливая в своих мечтах.

Он сделал мне предложение. Пришел однажды под вечер. Таким растерянным я его еще не видела. Молчал, но я же чувствовала: что-то случилось. Спросила. Оказалось, что в дом его родителей пришла молодая женщина, оставила новорожденного ребенка и записку. Мол, вот, Алик, твоя дочь, а я уехала. Ребенок, действительно, его, он встречался с этой женщиной и бросил ее. Родители велели Алику срочно жениться, чтобы у девочки была мать. Вот он и пришел ко мне. Я отказалась.

Знаешь, я тогда еще не думала о том, что он мне изменял или делил свою любовь на нескольких, просто вместо сердца я почувствовала внутри тяжелый камень, он становился все больше и больше и уже невозможно было ни о чем другом думать, кроме этой тяжести. Утром я проснулась, но не хотелось одеваться, куда-то идти, что-то делать: какое несчастье свалилось на меня и за что?

Алик нашел себе невесту. За него согласилась выйти замуж моя техникумовская подруга. Оказывается, его любви хватало на всех: и на меня, и на мою однокурсницу, и на ту, что родила и оставила ему ребенка, может, еще на кого.

Они пригласили меня на свадьбу. Сначала я восприняла это как насмешку. Потом подумала: а почему нет? И пошла. До сегодняшнего дня я не проронила ни слезинки. А сегодня сидела на этой свадьбе какая-то отрешенная, хотя улыбалась, шутила, делала вид, что мне все равно, даже пыталась изображать равнодушную, когда на крики «горько» он целовал свою невесту – не меня. И вдруг мне так захотелось плакать, кому-то рассказать, как мне плохо. Я ушла со свадьбы, пишу тебе, а сама никак не могу остановить слезы».

Любовь вторая, она же последняя

Кончался сентябрь, но во Фрунзе еще совсем не чувствовалась осень. Было жарко, рынки переполнены фруктами. Алька знала, что все это уже не ее, что пора возвращаться домой – на холодный, дождливый Урал.

Вот-вот начнутся занятия в техникуме. Алька не могла представить, как она встретится на занятиях со своей техникумовской подругой (бывшей подругой!). Она не хотела видеть ни ее, ни своего бывшего жениха, не хотела вспоминать о их свадьбе, высидеть на которой даже час было большим мучением. Ее не обрадовало бы даже известие о том, что их семейная жизнь не заладилась. Вот чего Альке хотелось, так это забыть о своей сначала такой счастливой, а оказалось, такой несчастной первой любви.

Сестра Галя окончательно поставила крест на бросившем ее муже. Все чаще проводила вечера в компании друзей, благо маленького сына Андрея было с кем оставить – последний месяц Алька из дому почти не выходила. Потом Галя намекнула сестре, что уже давно встречается с Сашей, он их земляк, тоже жил на Урале. Они, наверное, поженятся. Хорошо бы отправить Андрюшу к матери, хотя бы на первое время.

Алька сходила в техникум и забрала документы. В тот же день купила билет на поезд. Сестра сама вызвала мать на переговоры. Чтобы та не волновалась, наврала с три короба: Алька едет домой, потому что не переносит жару, во Фрунзе ей не климат. Между делом предупредила, что Андрюшу отправляет бабушке, не уточнив, надолго ли. А уже потом дома уговорила сестру взять ребенка с собой, сказав, что мама соскучилась по внуку и просила его привезти, раз уж Алька все равно едет. А потом видно будет, как забрать Андрея. Может, она сама скоро приедет в отпуск.

Дома было все спокойно. Родители обрадовались ее приезду, особенно отец. Ее не огорчал даже непрерывный дождь за окном, ведь она была в родных стенах. Только одно мучило: надо было чем-то заниматься. В строительном техникуме, откуда она полтора года назад забирала документы, восстановиться не удалось. Пожилая чопорная дама в канцелярии сказала:

– Вы что, девушка, думаете, у нас проходной двор: захотел – ушел, захотел – пришел? За два года вы забыли все, чему вас учили на первом курсе. Приходите будущим летом и сдавайте вступительные экзамены. Может, поступите. Ну, а если вас это не устраивает, могу дать еще один совет: походите по профтехучилищам, вдруг где-то недобор.

Как ни обидно было Альке, ничего не оставалось, как воспользоваться советом. Однако и тут не повезло: во всех училищах группы были укомплектованы. Устроиться на работу хоть без какого-то образования и думать было нечего. Пока она моталась туда-сюда, ее одноклассники успели закончить среднюю школу, я, ее лучшая школьная подруга, поступила в университет и уехала. А она так и осталась с незаконченным средним. Неужели еще год терять, нянчиться дома с Андрюшей?

И тут попала в руки газета: в маленьком городишке единственное профучилище объявляло дополнительный набор в группу бухгалтеров. Алька уже не думала, нравится ей эта специальность или нет, решила ехать. Не пугало и то, что ехать надо далеко – ночь на поезде; что в том городке знакомых нет, зато в объявлении было обещано место в общежитии.

Родители тоже с облегчением вздохнули: дочь, наконец, пристроилась. Они видели, как она металась после возвращения домой. Андрея отдали в детский сад. Галя прислала письмо: в отпуск приехать не сможет, просила, чтобы этот год Андрюша пожил у деда с бабушкой. Алька матери сказала, что сестра, видимо, выйдет замуж.

– Вот и хорошо, – ответила та. – А без Андрюши ей будет легче наладить семейную жизнь. Да и мы к нему привыкли.

Год пролетел незаметно. За зиму и весну Алька лишь несколько раз приезжала домой на каникулы и праздники, увозя с собой сумки с продуктами: благо огород был свой, да и скотину родители держали. В середине лета вернулась совсем с новеньким дипломом.

Отец уже лет двадцать был прорабом на ремонте жилья. В жилкомхозе его уважали. И по его просьбе Альку приняли в бухгалтерию. Теорию в училище она усвоила на отлично: зря красные дипломы не выдают. А практика была нехитрой: в первое время посадили ее на учет работы мусорщиков да бани.

Конечно, не об этом она мечтала. Снова идти учиться на дневное ей совесть не позволяла: сколько можно сидеть на шее родителей! Им вон еще Андрея растить. Ясно, что Галя увозить его к себе не собирается, к тому времени она родила дочку.

Столько лет Алька бестолково училась, что даже среднего образования не получила. Вот с этого и решила начинать. В вечернюю школу ее сразу приняли в десятый класс, учтя, что в техникуме программу за девятый она прошла. Покатились будни: работа, школа. Даже в выходные бездельничать было некогда. Всю картошку с отцом вдвоем выкопали. Мать приболела, да и с Андрюшей кому-то надо было оставаться.

В конце сентября зарядили дожди, в выходные нос из дому не высунешь. Как назло, магнитола сломалась, тоска. В мастерскую тащить не хотелось: магнитола старая, тяжеленная, да и далеко. Мать откуда-то узнала, что есть мастер, который всю технику умеет ремонтировать.

Пришел Сережа в субботу. Магнитолу разобрал, поковырялся, сказал, что надо заменить кое-какие детали, он завтра еще придет. На другой день крутил отвертками долго. Алька сидела рядом, неудобно было оставить человека одного, да и магнитола стояла в ее комнате. Сережа увидел учебники на книжной полке, сказал, что тоже учится в вечерней школе, заканчивает одиннадцатый. Потом мать пригласила мастера пить чай. Уходя, он попросил Альку проводить его до ворот.

В понедельник на первой же перемене Сережа ждал Альку у дверей ее класса. А после уроков пошел провожать домой: разве может девушка ходить в темноте по улицам одна? Так и повелось: всю неделю из школы они вместе шли до Алькиного дома, болтали о всякой всячине, потом еще мерзли под окнами, и, уж когда было совсем поздно, она прогоняла Сережу, ведь жил он далеко, на дорогу уходил битый час. А все выходные напролет он просиживал возле Альки в ее маленькой комнатке, правда, уроки они оба как-то умудрялись приготовить.

Он сделал Альке предложение через месяц. А еще через месяц назначили свадьбу. Из всех школьных подружек, тех, с кем училась вместе восемь лет, она выходила замуж первая. По любви? Конечно. Сережа и симпатичный, и внимательный, и не пьет, и мастер на все руки. Правда, магнитолу так и не отремонтировал, не до нее все как-то. Соседка, узнав о свадьбе, сказала Алькиной матери:

– Не рано ли девку выдаешь? Еще не погуляла совсем.

– Да ты что? Пусть идет, пока берут.

Для меня было совершенно неожиданным Алькино приглашение на свадьбу да еще свидетельницей. И хотя учебный год в университете был в разгаре, решила непременно поехать, заодно и своих родителей повидаю в нашем маленьком районном городке.

К своей роли свидетельницы я отнеслась серьезно. Прямо с поезда, только забросив вещи в родительский дом, помчалась к Альке. Срочно нужно познакомиться с женихом, не могу же я ставить подпись в документах, скрепляющих брак моей подруги с совершенно незнакомым мне лицом. Сережи у невесты не было. Алька выбежала мне навстречу в платье до пола, парча переливалась белым с голубым. Глаза сияли, и хотя волосы были еще растрепанные, она, вроде всегда обыкновенная, в этот раз была такая красивая. Алька бросилась мне на шею, даже обмочила слезой мое плечо.

Скоро пришел и Сережа, совсем готовый к походу в загс: как положено, в новом черном костюме и белой рубашке. Алька накручивала на плойку волосы. Бросила свою прическу, наспех познакомила нас и занялась прической жениха. Его черные, по тогдашней моде до плеч отращенные волосы очень быстро превратились в д’артаньяновские локоны. Мне этот красавчик понравился, я порадовалась за Альку. До назначенного часа регистрации в загсе еще оставалось немного времени, я умчалась приводить себя в порядок после поезда.

Свадьба была, как у всех. Подписи жениха и невесты, свидетелей, обмен кольцами. Только на слова регистраторши: «А теперь, жених и невеста, поздравьте друг друга», Алька пожала Сереже руку и сказала: «Поздравляю». Пришлось зав. загсом уточнить: «Поцелуйтесь». Мне почему-то даже не было смешно, так волновалась за Альку: первая свадьба, на которой присутствовала моя подруга, была ее собственная, откуда ей было знать, как надо себя вести.

Как положено, гуляли три дня. Первый вечер принимали гостей в доме невесты. Поздно вечером погрузили Алькин сундук с приданым в сани, и лошадь по первому зимнему снегу увезла молодых в дом свекрови. Наутро мы с толпой гостей со стороны невесты явились на продолжение свадьбы в дом жениха, вернее, молодого мужа. Мы с Алькой добрались друг до друга нескоро, у молодой теперь было много обязанностей на свадьбе: надо было всех угощать, а гостей собрался полон дом. Наконец, когда все сытые-пьяные бросились в пляс, она все с тем же сияющим лицом подбежала:

– Представляешь, я теперь жена.

И повторила:

– Жена, – прислушиваясь к звукам этого нового для нее слова.

К сожалению, мне не удалось даже отгулять всю свадьбу до конца. Я уехала и вновь встретила Альку только летом.

Первое время молодые жили в доме матери мужа. Свекровь сноху ни за что не корила, она тихо, но настойчиво заставляла подчиняться порядкам, заведенным в доме. Каждый раз, берясь за стирку, мытье посуды или пола, Алька вспоминала, все ли делает так, как требуется, или опять получит замечание. Она бы все пережила и привыкла, но что-то все чаще еще совсем недавно добрый и внимательный Сережа повышает на нее голос – причем при матери, чтобы показать, кто в новой семье хозяин.

Весной вернулся из армии Сережин брат. Они стали жить в материном доме вчетвером, да в выходные наведывались старшие замужние сестры с детьми. Хлопот по хозяйству у Альки прибавилось. Свекровь не только ее подгоняла, но и сама крутилась, по крайней мере, еду на всю ораву Альке почти не приходилось варить. А на неделе, когда она приходила с работы, ужин был уже готов, она могла спокойно отправляться в вечернюю школу на занятия.

Так бы и жили. Но Сережа перешел работать по сменам, там больше платили. Она стала замечать, что муж косо смотрит на нее, когда приходит с ночной. До нее не сразу дошло, что он ревнует ее к брату. Алька решила, что пора съезжать от свекрови. Недалеко от родителей сдавался дом. Хозяйка, женщина в возрасте, но не старая, неожиданно для соседей вышла замуж и переехала к мужу, а дом стоял пустой, была там даже простенькая мебелишка.

Альке удалось уговорить мужа снять этот дом, тем более плату требовали небольшую.

– Нам пора почувствовать себя настоящей семьей, научиться расходовать деньги, по своему вкусу покупать вещи. Да и друзья смогут приходить в любое время, не стесняясь, что побеспокоят маму, – одним словом, все Алькины доводы были за то, чтобы начать им самостоятельную жизнь.

Не страшно, что на дворе еще холодно, немного дров привез Алькин отец. Не страшно, что приходилось самой готовить завтраки, обеды, ужины. Сережа во всем помогал, ведь она ждала ребенка. В школу ходили попеременке, потому что кому-то надо было топить печь. Если выпадала ее очередь, Сережа встречал Альку у школы, а дома было уже натоплено и сварено.

Однажды в субботу неожиданно пришел в гости Сережин друг. Они давно не виделись, чуть ли не со дня свадьбы. Алька захлопотала, в грязь лицом не ударила, хоть и наспех, но приготовила хороший стол. Друзья выпили со встречи по чуть-чуть. Прощаясь, Виктор сказал:

– Молодцы вы, ребята, хорошо, что поженились, здорово у вас.

Алька убрала посуду. Сережа лежал на кровати и смотрел телевизор. Жена подсела к нему и, вроде собираясь польстить: какие, мол, друзья у тебя хорошие, сказала:

– Витя как возмужал! Он жениться не собирается?

Она даже не поняла, как Сережа схватил ее за горло, опрокинул навзничь и начал душить:

– А, тебе бы только на чужих мужиков смотреть! Как только я на работу уйду, к нему сразу побежишь!

Какую чушь только не придумывал муж в бреду ревности. «Он меня сейчас задушит. Что делать? На помощь не позовешь, в доме никого нет», – метались мысли под сдавливающими горло руками. Она вместо того, чтобы вырываться, обняла его и прохрипела:

– Сереженька, миленький, да ты что? Я тебя одного люблю, ненаглядный мой, единственный.

Она лепетала что-то еще, думая об одном – как вырваться. Сжимающие шею руки ослабли. Закончилось все, как бывает у молодоженов.

Алька лежала рядом со спящим мужем, не шелохнувшись, боясь его разбудить и боясь уснуть: а вдруг ему опять взбредет в голову ее задушить.

Утром она, как обычно, покормила его завтраком, как обычно, улыбалась и даже поцеловала, когда он уходил на работу. А сама тут же наспех побросала в чемодан свои тряпки и утащила вещи к родителям. Даже на работу опоздала совсем немного.

Родителям подробностей не рассказывала: так, мол, характерами не сошлись, даже подрались немножко, развод не развод, но пожить надо врозь. Вечером, прочитав ее прощальную записку, пришел Сережа. Она из своей комнаты не вышла, с зятем разговаривал отец.

О том, что сделала аборт, Алька сказала матери, когда вернулась из больницы. Вместе всплакнули. Надо было начинать новую жизнь. Однако пришлось вернуться к старой. Сережа наведывался к их дому регулярно. Не настаивал, не торопил, во всем винил себя, не упрекнул жену даже за то, что избавилась от их ребенка, приняв решение одна. Алька так и так подумала, прикинула, что у всех молодых бывают размолвки, ведь привыкнуть друг к другу чужим людям нелегко. Да еще мать уговаривала вернуться. Ей старшая дочь с первым неудачным замужеством хлопот доставила. Но та ни за что бы не развелась, муж сам сбежал. Вон Андрюшу им с дедом приходится воспитывать. А у Альки Сережа покладистый, уживутся. «Возвращайся!» – почти выгоняла она дочку из дому.

Вернулись жить к свекрови, к тому времени она опять жила в доме одна, младший сын после армии уехал на Север на заработки. Свекровь Альку ни в чем не упрекнула, а к порядкам по хозяйству сноха уже привыкла, так что зажили они нормально.

Через год Алька получила аттестат о среднем образовании. На работе ее ценили, как-то даже на месяц оставили за главного бухгалтера, а тот, вернувшись из отпуска, нашел все документы в порядке. Одно удручало: после первого аборта у нее было уже два выкидыша. Врач сказала, что надо укрепить организм и хотя бы год воздержаться от беременности.

Чтобы год даром не терять, решила Алька поступить на заочное в техникум – на товароведа. Сережа решение одобрил. Она отправила документы, получила вызов на вступительные экзамены. А когда стала собирать сумку, чтобы ехать в областной центр, Сережа опять ей устроил сцену ревности.

– Никуда не поедешь, – схватил он ее за руку. – Знаю я экзамены. Ты – гнилая, даже ребенка не можешь родить. Будешь две недели по танцулькам разгуливать да с мужиками по комнатам запираться.

– Ты скажи конкретно, хоть кто-нибудь, кроме тебя, у меня был? Был? – разозлилась она. – Пусти руку, мне больно.

В тот момент, когда она почувствовала, что он ослабил пальцы и может опять начать ее душить, а там уж не вырвешься, она схватила стоявший на столе чайник и стукнула его по голове. Чайник был почти пустой, пришелся сбоку вскользь, так что муж наверняка отделался шишкой. Они дрались всем, что попадало под руку. Успокоился Сережа, когда ударил ее в глаз и Алька закричала. Он всерьез испугался: вдруг ослепнет. Уговаривал жену, пока она плакала, причитая:

– Конечно, куда я теперь поеду?

Свекровь, вернувшись с огорода, поняла, что у молодых опять не все в порядке, но промолчала: уже не в первый раз, сами разберутся.

Сереже нужно было на работу в вечернюю смену, а поезд уходил около двенадцати ночи. Проводив мужа, Алька села на кровать и задумалась. Потом взяла сумку, начала доставать оттуда уже сложенные вещи. Вдруг передумала, запихнула все, что приготовила с собой в поездку. Как ни в чем не бывало, поужинала со свекровью, убрала посуду. Разыскала очки от солнца. Несмотря на теплую погоду, надела блузку с длинным рукавом, чтобы не видно было проступившего на левой руке синяка. Попрощалась со свекровью и уехала.

На время вступительных экзаменов в техникуме дали общежитие. Никак не могла придумать правдоподобную историю, чтобы объяснить соседкам по комнате, откуда у нее синяки. А объяснять ничего и не пришлось. Из них четверых трое со скандалом уезжали из дому. Все вместе и посмеялись, рассказывая друг другу происхождение каждой ссадины.

Пока сдавала экзамены, совсем не думала, как вернется домой. Занимались серьезно, на удивление все из их комнаты поступили, да и конкурс был небольшой. После зачисления девчонки отметили это событие и наказывали друг другу: мужьям не поддаваться – не с синяками же каждые полгода приезжать на сессию.

Алька дала мужу телеграмму: «Поступила. Приезжаю … -го». Всю дорогу себя уговаривала не делать виноватый вид, если что, не поддаваться, как учили девчонки.

Она не ожидала, что муж встретит ее на вокзале. Увидев в окно, заулыбался, сразу подхватил сумку. А она бросилась ему на шею, поцеловала, все же соскучилась, да и напряжение спало: грозы, по всей вероятности, не будет.

Вскоре ей на работе дали маленькую неблагоустроенную квартиру: комната и не то прихожая, не то кухня с большой печью. Они были рады собственному жилью, стали обзаводиться необходимыми вещами: диван, стол со стульями, телевизор, стиральная машина. Сережа, помимо основной работы на заводе, «халтурил»: ремонтировал телевизоры. Правда, вместе с приработком «халтура» приносила неприятности: рассчитываться принято было не только деньгами, но и бутылками. Алька мужа быстро переориентировала. В городе о Сереже сложилась хорошая репутация: и мастер добрый, и не пьет. От заказов отбоя не было.

Деньги им были очень кстати. Аля, наконец, снова ждала ребенка. Угроза выкидыша еще оставалась. Месяц пролежала в больнице. Свекрови кто-то рассказал народный рецепт: заваривать цветы ноготков и пить, как только заболит низ живота. Сушеную календулу достали и отвар у Альки всегда был наготове. Бывало, долго делает что-нибудь в наклон: стирает или полы моет, живот как схватит. Она выпьет полстакана календулы, приляжет и прислушивается, гадает, чем на этот раз кончится. В такие моменты Сережа жалел ее:

– Аля, брось все. Иди полежи.

И сидел рядом, гладил ее руку, без конца спрашивал, не прошло ли. Ведро с грязной водой так и оставалось посреди комнаты. Ему никогда не приходило в голову доделать уборку самому. И она молчала. Как только боль стихала, брала тряпку и домывала полы. Вот такая странная была и жалость, и любовь.

Календула или что-то другое помогло, в конце августа Алька родила дочку. Люся была настоящим деспотом. Они сами сделали ее такой. Когда ребенок плакал, они совали ей все, к чему она протягивала руки. Пусть делает все, что хочет, лишь бы успокоилась. Так повторялось изо дня в день. И каждую ночь Алька соскакивала, пытаясь быстрее укачать ее на руках, лишь бы Сережа не проснулся: ему завтра на работу, надо выспаться.

Но и Алькины силы закончились. Когда в очередной раз среди ночи Люся заплакала, она растолкала мужа:

– Иди, ты так сильно хотел ребенка, вот и водись с ней.

Сережа встал, пошел к кроватке, Алька тут же провалилась в сон. Только днем сообразила, что, оказывается, не только муж, но и она может приказывать мужу. Теперь всякий раз, когда из кроватки доносился рев, она говорила:

– Твоя дочь плачет.

Но не изверг же она, в конце концов. Оба измученные бессонными ночами, они только месяцев через семь поняли, что неправильно воспитывают дочь. И решили, что отныне настойчиво будут объяснять Люсе, что такое «нельзя».

Вскоре после декретного отпуска Аля поменяла работу. Будущему товароведу надо было набираться практики, и она устроилась в продуктовый магазин продавцом. Люся ходила в детский сад, воспитатели нахваливали, какая она разумная и послушная девочка. Правда, дома она изредка по-прежнему пыталась капризничать, настаивая на своем. Но родители излишние требования ребенка быстро пресекали.

Сережа в отличие от большинства соседских мужиков выпивал крайне редко, но уж в эти редкие случаи напивался до предела. Однажды летом уехал на мотоцикле помогать другу баню строить, а вернулся домой пешком, пьяный, еле на ногах стоит, на голове мотоциклетный шлем, а козырек, как медальон, на шее болтается. Оказывается, возвращался на мотоцикле, передним колесом врезался в столб, перелетел и со всего маху в тот же столб ударился лбом. Хорошо, что шлем был застегнут на ремешок. Мотоцикл больше не завелся, так и остался лежать в канаве. Сам пьяный водитель по кривой доковылял домой. Только утром жаловался, что голова болит не то с перепоя, не то от сотрясения мозга. Мотоцикл друзья потом помогли дотащить до сарая. Сережа сам мастер: как поломал, так и починил. Но Алька стала волноваться, когда он уезжал один. И не зря.

Однажды закадычные друзья собрались очередную баню ставить. Дело стоящее, все мужики были семейные, обрастали хозяйством. Поодиночке, ясно, большую стройку не поднять. Всю субботу и воскресенье работали. К вечеру выходных баню закончили, как водится, обмыли. Сереже надо было бы оставить мотоцикл, идти домой пешком и недалеко ведь было. Ну да пьяному море по колено. Он сел за руль да еще одного из друзей взялся по дороге подвезти. Обгоняя грузовик, Сережа не справился с управлением и вильнул под заднее колесо. Друг сразу скончался, а Сережа на третий день очнулся в больнице.

Болел правый глаз, закрытый повязкой, трудно было дышать и невозможно пошевелиться. И все-таки живой. Алька сидела у его постели и, когда увидела, что он пришел в себя, заплакала: не то от горя, не то от радости.

Три месяца она моталась между работой, домом, больницей. А старушка свекровь и вовсе почти не отходила от сына. Три месяца не было ясно, поднимется ли Сережа с постели. Глаз он потерял, и с этим смирились. Ребра срослись. Но вот позвоночник… Врачи обнадеживать не спешили.

Люсю по вечерам из садика забирала Алькина мама, начинала готовить ужин, пока дочь не вернется из больницы. Но лучше бы этой помощи не было. Каждый раз мать заводила один и тот же разговор:

– Зачем тебе инвалид? Брось его. Вы и так плохо жили, все время ругались. Ты что, собираешься до конца своих дней за инвалидом ухаживать? Хорошо, что один ребенок. Вырастет. А ты еще молодая, найдешь другого.

– Что же ты раньше не говорила мне: брось его? Почему, когда я собиралась разводиться, ты обратно меня к нему выгнала?

И кричали друг на друга, и обвиняли неизвестно в каких грехах.

А однажды на сочувственный вопрос соседки, как здоровье у зятя, мать сказала:

– Да лучше бы он насмерть разбился. И не мучилась бы Аля с инвалидом. Погубил девке жизнь.

Сережиной матери быстренько передали, чего нажелала ее сыну сватья. Старушка заплакала:

– Жена – чужой человек. А я своего сына не брошу. Заберу его домой и буду ухаживать, пока жива.

Обе матери еще не знали, чего Алька натворила. Когда Сережа еще находился между жизнью и смертью, она поняла, что беременна. Тянуть уже была некуда, сдала анализы и, чтобы предупредить Сережу, почему ее не будет два дня, сказала, что идет на аборт. Он умолял ее оставить ребенка, уверял, что обязательно поправится, что чувствует себя совсем хорошо, и ноги шевелятся, и он скоро встанет. Когда она уходила домой, Сережа сказал:

– Если ты любишь меня, пусть малыш останется. Ради моего здоровья.

Любила ли она, жалела ли, но после ночи раздумий утром пошла не к врачу, а на работу. Когда вечером, как обычно, появилась у мужа в палате, он все понял. Может, счастье от того, что у них будет малыш, может, силы молодого организма тому были причиной, может, то и другое, только скоро Сережа начал подниматься с постели, быстро пошел на поправку, а вскоре выписался из больницы.

А его уже ждали большие неприятности. Родители и жена погибшего на его мотоцикле друга подали на Сережу в суд. Против обвинений не поспоришь, ведь пьяный за рулем был, действительно, он. И тут не имело значения, что сам он только чудом остался жив. Казалось, что тюрьмы Сереже не избежать. Следователь был человек сердобольный и подсказал единственный выход: уговорить родственников погибшего забрать заявление. У того осталось двое детей. Жена, конечно, понимала, что мужа не вернет. Отправить инвалида в тюрьму? Ей от этого легче не будет. А тут говорят, что Сережа с Алей ждут второго ребенка, предлагают материально помочь. Согласилась.

Время лечит. Сережа совсем поправился, со стороны и не скажешь, какие травмы пришлось ему перенести. Вот только через некоторое время начал слепнуть второй глаз. Но обошлось. Правда, без очков совсем плохо видел. С завода по состоянию здоровья он уволился. Зарабатывал своим ремеслом: ремонтировал телевизоры по вызовам. Деньги это были небольшие, жилось тяжело.

Хорошо, хоть квартира теперь у них была нормальная. Когда Сережу выписали из больницы, жить в их однокомнатной неблагоустроенной было почти невозможно. Муж еще не мог помогать ей по хозяйству, за ним самим нужен был уход. Дров на зиму заготовили мало – не успели. Дочь маленькая. А второго родит, как быть? Собрали все свои накопления, помогли родственники, купили кооперативную квартиру. Дочку Нелю из роддома принесли уже туда.

Потекла обыденная, размеренная жизнь. Не заметили, как старшая дочь пошла в школу, а потом и вторая. Сережа работал слесарем. Получал не очень много, но с его здоровьем выбор был небольшой.

Свекровь умерла, завещав дом сыну Сереже. Все свободное время он занимался ремонтом старого родительского дома, хотелось, чтобы летняя дача выглядела не хуже, чем у других.

Огород, конечно, здорово выручал: соленьями, вареньями, овощами семья на всю зиму была обеспечена. Однако и усилий земля требовала немалых. Алькины выходные пропадали на грядках. С небольшой охотой, но дергали сорняки и девочки. Так ведь еще и работа, и дома дел полно.

А Сережа и вовсе неделями жил на даче, домой наведывался изредка. С порога начинал ворчать: сумка стоит не там, обувь грязная, по прихожей разбросана, на мебели пыль, белье не выстирано, посуда из сушки не убрана и бу-бу-бу. Если от привычного к его ворчанию семейства реакции ноль, начинал кричать. И – все на взводе. Прощай отдых после тяжелого трудового дня!

– Лучше бы папа вообще домой не приходил, – всякий раз говорили дочери.

Альке все это надоело до смерти.

– Не люблю я его, – говорила она мне в одну из наших редких встреч. – Хоть сейчас бы развелась. Но как представлю: встречу его на улице, голодного, оборванного, грязного, жалко станет, обниму и зареву, – и вдруг захлюпала носом, как будто это и на самом деле произошло. Потом успокоилась, махнула рукой:

– Ладно уж, чего теперь, столько лет прожили…