Читать книгу Далёкое близкое - Лидия Сергеева - Страница 6

Попрощавшись на рассвете с Иваном как со старым знакомым, Николай ступил на родную землю. Кое – как обогнув пути, забитые товарными и пассажирскими составами, оказался на знакомом перроне, откуда несколько лет назад их, новобранцев, посадили в вагоны и повезли на восток. Думал ли он тогда, что через пару лет службы на Дальнем Востоке снова увидит Новосибирск, только уже из вагона товарного эшелона, несущегося на зелёный свет по направлению к Москве? И уж совсем не думал, что, исколесив всю страну, до срока вернётся сюда. Но он снова в городе, от которого, по сибирским меркам, рукой подать до его родной деревни.

За день Николаю удалось сделать почти всё, чтобы почувствовать себя готовым к столь долгожданной дороге. Прошёл санпропускник, помылся в бане, отметился в военной комендатуре и даже удачно отоварил часть продуктовых карточек. С удовлетворением ощущая, как потяжелел его вещевой мешок, а тело, наоборот, испытывает лёгкость, двинулся по направлению к улице Свердлова, где до войны жил его друг Митя. Холодный скрипучий трамвай медленно тащился через весь город, На остановках входили и выходили похожие друг на друга женщины в валенках и шерстяных платках, крест – накрест повязанных через грудь. И от этого одинакового наряда, и от одинакового выражения бледных женских лиц повеяло на Николая такой болью и бедой, которую он не так явственно ощущал даже на фронте.

Дверь открыла худенькая маленькая женщина, в которой с трудом можно было узнать прежнюю тётю Дусю – мать Мити. Увидев гостя, она всплеснула руками и, не успев пригласить в дом, тихо и горестно зарыдала на груди у Николая. Затем появился Митин отец, тоже постаревший и изменившийся до неузнаваемости. Николай без слов понял всё. «Ну вот, – подумал он, – меня никто не ждёт, а я вернулся. Митю ждут и отец, и мать…»

Угостив гостя морковным чаем с сахарином и без конца расспрашивая про ранение, хозяева ни слова не проронили о сыне, как будто боялись коснуться свежей раны. Николай, сразу понявший это, держался от расспросов. Потчуя нехитрым угощением, сами старики к продуктам, которые гость вывалил из своего мешка, так и не притронулись.

– Тебе поправляться надо, Коленька, а мы уж как – нибудь. Много ли нам надо, старикам, – шептала тётя Дуся, порываясь вернуть провиант.

– Забери, Коля, – требовательным тоном вторил жене дядя Женя.

Наконец дело было улажено: всё – пополам.

Гостя уложили спать в комнате сына. Николай учился

в училище вместе с Митей и не раз ночевал тут. На этой самой кровати, с этими же крашеными шарами на железных спинках, с теми же лебедями на старом коврике, всё так же висевшем на стене. «Как долго живут вещи, – подумал он, – и после смерти хозяина они продолжают жить своей привычной жизнью».

– Можно к тебе, Коля, – тихо спросил Митин отец и, не дожидаясь ответа, присел на кровать.

– Уложил Дусю. Капель дал. Уснула, – доложил он. – Она теперь почти не спит. И не плачет. А тебя увидела

и заплакала. Это хорошо! Лучше, чем молчать. От молчания сердце каменеет. Про Митю старается не говорить, даже со мной. Два месяца, как получили похоронку…

Где погиб, как, не знаем… Только: «Погиб, похоронен на поле боя». Как ты думаешь? Что это значит? Другим пишут: «Пал смертью храбрых». А нам только «погиб».

– Ничего это не значит! Просто много похоронок писать пришлось в этот день, написали, как короче. Может, спешили почту отослать вовремя, может, нового боя ждали. Знаете, дядя Женя, на фронте ко всему привыкаешь,

и к смерти тоже.

– Я понимаю, понимаю! Война! А нам – то как единственного сына потерять? Эта бумага – всё, что от Мити осталось! Даже могилки нет!

– Могилку найдём! Я обещаю! Номер полевой почты есть, номер части есть, когда погиб, знаем. После войны запрос в военкомат сделаем, всё узнаем! А что он в последних письмах писал? Говорил, где воевал?

– Нет, ничего не знаем, ничего не писал. Всё успокаивал, мол, всё у меня хорошо, скоро фашистов погоним. Он

у нас, сам знаешь, молчун. Много не разговорится.

– Знаю.

– А тебе он ни разу не написал с фронта?

– Не написал. Адреса полевой почты ни он, ни я не знали. Надо было бы мне вам написать, узнать его адрес…

– Надо было, – как эхо, повторил старик. – Ну ладно, сынок, спи. Спасибо, успокоил нас! А то всякое в голову лезет… Мы с матерью друг другу не говорим об этом, но думаем. И я, и она…

Вот такими были они, Митины родители. Такая закваска была у погибшего друга…

Спать не получилось. За стенкой ворочался и вздыхал дядя Женя, а Николая, вновь оказавшегося в доме, где его всегда принимали как родного, захлестнули воспоминания.

С Митей он познакомился, когда поступал в педучилище. Подружились. Жили в одной комнате. Если бы не друг, жизнь Николая в те годы была бы еще тяжелее. Все продукты, привезённые из дома, Митя всегда делил поровну. Несколько раз Коля гостил в этом доме и, несмотря на стеснительный характер, не чувствовал себя тут чужим. После окончания училища Митя поступил в институт, Николай поступить не смог: документы «завернули» в райкоме. В армию ушли в один год. Одного определили в танковые войска, другой стал артиллеристом. Расставшись, часто писали друг другу. Потом началась война, разделившая жизнь одного на «до» и «после» и забравшая жизнь другого…

– Сынок, – снова окликнул Митин отец. – Слышу, что не спишь. Рука сильно болит? Может, погреть надо, так ты скажи, не стесняйся. У нас с матерью очень хорошее натирание есть. На меду! Ещё до войны делали. Мёд хороший был, натуральный! Давай натрём!

– Спасибо, дядя Женя! Только я с детства мёд не переношу. Бывало, все дома мёд ложками ели, а мне нельзя: ложечку от простуды дадут, так у меня глаза сразу заплывут, весь опухну, того и гляди, что лопну. А мазать и вовсе нельзя!

– Вот беда какая! Может, грелку согреть, сынок?

– Да вы не беспокойтесь, она у меня уже почти не болит, – успокоил Николай и здоровой рукой переложил раненую на грудь.

– Ну, спи, сынок, не буду больше мешать, – заботливо поправляя одеяло, произнёс старик. – Надо бы и мне поспать, пока Дуся не проснулась.

Николай, провожая взглядом сгорбленную фигуру, готов был зарыдать, завыть от сострадания, боли и собственного бессилия. Нет такой жертвы, которую он не принёс бы, если бы она могла облегчить участь этих несчастных людей. Но он ничем не может помочь родителям Мити, потому что прошлое нельзя изменить. Его можно только забыть. Или заставить себя забыть, смириться

и принять как данное. Но ведь и он сам не смог, как ни

силился, забыть своё прошлое! А мать? Разве есть на свете такая сила, которая заставит её забыть сына? Почему жизнь так несправедлива? Почему судьба так беспощадна к людям, которые сами всю свою жизнь делали только добро? Родители Мити, Евсеич… Сколько хороших людей встретил Николай в последнее время! Товарищи – фронтовики, доктора и медсёстры госпиталя, начальник поезда, Никита, Григорий, Пётр, Иван… А не известная ему сандружинница, вытащившая его с поля боя, а военный хирург, собравший по кусочкам его руку? Да мало ли хороших людей на свете? Их много, намного больше, чем плохих. Доброта, как говорил Евсеич, в крови у русского народа.

Почему же тогда с этим народом так часто случаются несчастья? Война – это понятно: пришли чужаки, уверовавшие в то, что принадлежат к какой – то особой, избранной касте, дающей им право уничтожать другие народы. А как объяснить тот факт, что свои же, русские люди, лишили Николая родителей, семьи? Разве можно найти этому объяснение? И тем более, – оправдание?