Читать книгу Предатели крови - Линетт Нони - Страница 6

Тьма.

Вот и все, что осталось Киве, – все, чем осталась Кива.

Свернувшись в комочек в углу непроглядно-черной камеры в Бездне, она пыталась найти волю к жизни, а внутренние демоны нашептывали, что нужно сдаться, что все ее ненавидят и никто никогда не простит. Что нет смысла жить.

Эти мысли одолевали ее с тех самых пор, как организм очистился от ангельской пыли несколько недель назад, но неестественная тьма Бездны усиливала их, заставляя ее сворачиваться в клубок и зажимать уши, будто это могло заглушить осуждающие голоса.

Она оказалась в персональном аду – и этот ад она сотворила своими руками.

Отчаяние одиночной камеры Киве довелось пережить лишь раз – после того, как Джарен спас ее от испытания водой. Сенсорная депривация тогда чуть не погубила ее, но благодаря предупреждению Наари Кива знала, что к финальному испытанию ее освободят.

В этот раз никаких гарантий не было. Она знала только, что красная морда Мясника загорелась предвкушением, когда телохранители Рука приволокли ее днем в изолятор – он обрадовался так, что на секундочку сердце у нее ушло в пятки: Кива испугалась, что ее утащат прямо на порку. Окровавленная плеть, кромсающая тело Джарена, до сих пор снилась ей в кошмарах. Но Мясник избавил ее от этого ужаса – у него имелись на нее другие планы и другие пытки.

– Боль уйдет, а темнота останется, – лукаво заявил он, волоча ее к Бездне, и швырнул ее внутрь, оставив один на один с ее собственными безжалостными мыслями.

Вина, горе, стыд не покидали ее ни на мгновение, пока медленно ползли секунды, потом минуты, потом часы. И все это время Кива вновь и вновь вспоминала одни и те же лица: Джарен, Наари, Типп, Кэлдон, Торелл.

Она слышала последние слова Джарена: «Как… ты… могла?»

Она слышала, как предупредил похолодевший Кэлдон: «Убегай».

Она слышала, как обвинял ее дрожащим, полным слез голосом Типп: «Ты К-Корентин?»

А затем видела наглое лицо сестры, бледную, как луна, кожу, смеющиеся глаза цвета меда и ужасные слова, которые бесконечно вертелись у Кивы в голове: «Отлично сработано, сестренка! Без тебя у меня бы ничего не вышло».

Если Рук собирался пытать Киву, лучше наказания, чем запереть ее с личными демонами, он бы не выдумал. Тьма лишь подпитывала их.

– Я не могу, – прошептала Кива, дрожа и раскачиваясь на месте. – Я не выдержу.

Она и не хотела выдерживать. Какой в этом смысл, если она все потеряла? У нее ничего не осталось, ничего и никого.

Пусть лучше тьма заберет ее.

Пусть лучше все закончится.

Пусть лучше придет конец.

Но затем мелькнул свет, резкий и слепящий, и послышался чей-то рык, будто кого-то швырнули к Киве в камеру, и тело рухнуло на твердый камень, а дверь снова захлопнулась.

– Сукинсын! – прошипел у ног Кивы знакомый голос, ослабевший от боли.

Киве почудилось, что она видит сон. Или что она уже на том свете.

– Креста?

– Кто ж еще? – подтвердил ворчливый голос.

На миг у Кивы все вылетело из головы, но еще один стон боли заставил ее пошарить в темноте, пока она не нашла соседку, причем при первом же касании Креста охнула и отшатнулась.

– Что они с тобой делали? – спросила Кива, двигаясь осторожнее. – Где болит?

Креста сдавленно хохотнула:

– Лучше спроси, чего они не делали и где не болит.

Кива замерла, побоявшись причинить Кресте еще больше боли.

– Это из-за того, что произошло в тоннелях? – неуверенно спросила она.

– Понимаю, сложно поверить, – съязвила Креста, – но надзиратели типа Кости не особо церемонятся с теми, кто посмел им перечить.

Послышался шорох и приглушенная ругань. Когда Креста снова заговорила, она пыталась отдышаться, а голос раздавался совсем рядом – видимо, она ухитрилась встать.

– Стоило того. Видела бы ты их удивленные рожи!

– Это я виновата, – прошептала Кива. – Ты из-за меня здесь очутилась.

– Здесь я очутилась из-за себя, – отрезала Креста. – Никто не смеет силой помыкать более слабыми. Не останови ты меня, я бы с радостью им врезала. Уж поверь.

Слушая ее, Кива вспомнила спутавшиеся в голове первые дни ломки, когда Креста рассказывала о собственной семье и упомянула, что мать изо всех сил старалась «уцелеть» рядом с отцом. Подробности Киве были ни к чему – судя по всему, Кресте всю жизнь доставалось от мужчин, и сегодняшний день не стал исключением.

– Чем я могу помочь? – спросила Кива, бесполезно суетясь вокруг. Она ничего не видела: если бы не затрудненное дыхание Кресты, она бы и не догадалась, что та рядом.

– Суету прекрати, – ответила Креста. – Мясник зашвырнул меня к тебе только потому, что знал: тебя расстроит то, что он сделал со мной, а этот садист хочет тебя помучить. Но мне бывало и похуже, я скоро буду на ногах.

Она задумчиво помолчала и добавила преувеличенно безразличным тоном:

– Ну если только не хочешь ускорить процесс этой своей волшбой.

Превозмогая потрясение, Кива ответила почти обвиняющим тоном:

– Так ты все-таки знаешь, кто я такая!

Креста молчала так долго, что Кива уже прикидывала, не отрубилась ли та. Но потом Креста ответила, тщательно подбирая слова:

– Когда начался бунт, я побежала прямо в лазарет. Мне было велено беречь Тильду, без нее я бы отсюда не выбралась. Повстанцы собирались забрать меня вместе с ней. Ну, так мне говорили.

Последнюю ремарку она буркнула себе под нос, но потом вновь заговорила громче:

– Я не успела. Мальчишка – Типп – уже лежал на земле, считай, без сознания, а Тильда… – Она замолчала, будто припомнив, с кем говорит, и дальше заговорила осторожнее: – Она услышала, как я подошла, вцепилась в меня из последних сил и потянула к себе. А потом назвала твое имя.

Кива спросила онемевшими губами:

– А она… Она еще что-нибудь говорила?

– Я объяснила, что я – не ты, но она только притянула меня поближе и сказала: «Передай ей, что я ее люблю. Передай, что я прошу прощения. Передай, что я пыталась…»

У Кивы на глаза навернулись слезы.

– Пыталась что?

Креста ответила нехарактерно мягко:

– Она не успела договорить. – И быстро добавила: – Я прикинула, что пацан не жилец, так что оставила его и пошла драться – меня бесило, что со смертью королевы я лишилась шанса сбежать и что я сама не догадалась, кто ты такая. До тех пор.

– Никто не знал, – тихо откликнулась Кива. – Никто и не должен был знать.

Еще одна пауза, а потом Креста сказала:

– Ты исцелила мальчика.

Кивок – пусть даже Креста не могла увидеть.

– Но твоя мать умерла, прежде чем ты успела вылечить и ее.

Кива не ответила – молчание говорило за нее.

Креста вздохнула:

– Да уж.

Кива невесело, с болью хохотнула.

– Не говори.

По щеке скользнула слеза, и Кива шепотом призналась:

– И это еще не самое скверное.

Во тьме Бездны Кива отбросила настороженность – к чему она ей теперь? – и рассказала Кресте все остальное. Все, что она так долго удерживала внутри: как их с отцом отправили в Залиндов, как она десять лет прождала мести, как в итоге оказалась в Речном дворце с кровными врагами и вдруг обнаружила, что они ей вовсе и не враги. Потом она рассказала о том, что случилось на балу, и в довершение – как ее накачали наркотиками и вернули обратно в Залиндов.

Только теперь Креста, присвистнув, признала:

– Неудивительно, что ты такая развалина.

Кива решила, что отвечать бессмысленно. Это правда, она и была развалиной. И ее не починить.

Креста фыркнула, и Кива поняла, что последнее она произнесла вслух.

– Поверь мне, починить можно все, – твердо заявила Креста, выжившая в каменоломне. – Дышишь? Значит, еще жива, а значит, можешь исправить все, что сломала.

Кива покачала головой в темноте:

– Тут уже ничего не поправить.

– Боги, я уж и забыла, какая ты упертая, – буркнула Креста. – То есть тот придурочный тоннельщик – ну тот, которому я съездила по лицу, когда он вступился за твою девичью честь или что там еще, – он оказался твоим заклятым врагом?

– «Заклятый» звучит громковато, – слабо возразила Кива. И добавила себе под нос: – Да и «придурочный» тоже.

– Он соврал о себе, и не по мелочи, а в критически важном вопросе, так ведь? – давила Креста.

– Я ему тоже соврала, – вступилась за Джарена Кива. – И врала дольше, и бед это наделало куда больше.

Креста разочарованно хмыкнула.

– Давай-ка вместе прикинем. Он тебе соврал, но ты все равно его простила. Он воплощает в себе все, что ты поклялась ненавидеть…

– «Поклялась»? – Кива скорчила гримасу. – Я такого не говорила!

– …и все равно, – продолжала Креста будто сквозь зубы, – ты все-таки умудрилась в него втюриться.

Кива захлопнула рот, сердце пронзила боль.

– Не кажется ли тебе, что если он любит тебя так же, как ты его, – а судя по твоим словам, все говорит именно об этом, – то может быть, может быть, у тебя все-таки есть шанс?

– Он меня не простит, – севшим голосом ответила Кива. – Да и какая разница, я его больше не увижу…

– Может, и не простит, – согласилась Креста, перебивая ее. – Но разве он не заслуживает, чтобы ты хоть попыталась бы добиться его прощения после всего, что натворила?

– Да что я тут могу…

– И еще Наари, – продолжала Креста, не слушая возражения Кивы. – Она мне нравилась. Для охранницы она почти ничего.

Наари была больше чем «ничего», но Кива не стала поправлять Кресту, уверенная, что рыжая просто еще раз ее перебьет.

– Что-то мне подсказывает, что злобу она затаит, но даже здесь, в Залиндове, было очевидно, что ты для нее не чужая, – сказала Креста. – Думаешь, ей бы хотелось, чтобы ты просто махнула на все рукой и сдалась? Разве ей бы понравилось, что ты бросила их разгребать твои делишки, даже не попытавшись ничего исправить?

У Кивы сдавило горло.

– Я не могу говорить за второго принца, как там его…

– Кэлдон, – тихо подсказала Кива.

– Да, он. Но кажется, он единственный знал про тебя всю правду и все равно остался на твоей стороне, даже после того, как твоя сестричка пырнула его двоюродного братца и умыкнула у них страну. Сдается мне, вернуть его доверие будет не особо сложно, если ты его вообще теряла.

Кива сжала губы, чтобы не дрожали.

– Ну а что до твоего брата, то понятия не имею, с чего ты решила, что подвела его, – он, вообще-то, гребаный генерал повстанцев! Уж если кто кого подвел, так это он тебя – почему он не вытащил тебя отсюда?

– Он пытался, – вставила Кива, вспомнив, как Торелл хотел вызволить ее и Тильду, но Зулика отозвала отряд.

– Лучше надо было пытаться. И быстрее, – твердо заявила Креста, и Кива вспомнила, что та тоже ждала атаки повстанцев. – Да и вообще, мог бы догадаться насчет планов вашей психованной сестрички и остановить ее, пока не стало слишком поздно. Магия смерти? Ну серьезно? – Креста неверяще фыркнула. – Любовь, конечно, слепа, но не настолько же.

– Откуда бы ему знать, что она…

– Ну, а пацан? – снова перебила ее Креста. – Ладно остальные, но за него-то ты должна бороться. У него, кроме тебя, никого нет.

Ее слова больно ранили Киву.

– Ему без меня лучше.

– Сама-то веришь в это?

– Я ему соврала.

– Да ты всем соврала, – равнодушно указала Креста. – Проехали. Что с того-то? Все врут. Я тебе постоянно вру, а ты все равно сидишь рядом.

Кива наморщила лоб:

– О чем ты врешь? – И добавила: – И, вообще-то, мне некуда деваться. Нас тут заперли.

– Тут уж ничего не поделаешь, – ответила Креста, проигнорировав первый вопрос. – Это не в нашей власти. А знаешь, что в нашей?

– Что? – Кива сама не знала, готова ли к ответу.

– Может, мы и застряли в Бездне – по крайней мере, пока что, – но только мы решаем, как это воспринимать. Можем пялиться в темноту, пока она нас не сожрет, а можем осознать, что это лишь временно, и помнить, что когда-нибудь свет вернется, – сказала Креста. – Все зависит от точки зрения.

Она умолкла на миг, потом тихо сказала:

– Кива, ты же была бойцом. Разве твои друзья не хотели бы, чтобы ты боролась – не только за себя саму, но и за них? После всего что случилось, разве ты не задолжала им хотя бы это?

У Кивы в горле встал комок, который она не смогла сглотнуть. Она чувствовала его в своем голосе, выдавливая в ответ:

– Какая разница? Я все равно никогда больше их не увижу.

– Один раз ты уже сбежала из Залиндова. Кажется, для тебя нет ничего невозможного.

– Тогда мне помогли. А в этот раз никто и не знает, что я здесь – ну, разве что Зулика с Миррин и охрана, которая меня привезла.

Креста задумчиво хмыкнула.

– Ладно, признаю, так будет посложнее. Но все равно, никогда не говори «никогда».

Зашуршала одежда, когда она пошевелилась, затем раздался стон боли, и Кива вспомнила о ранах Кресты.

Отстранив тревогу, Кива предложила:

– Прежде чем ты начнешь перечислять, почему мне следует готовиться к побегу, постой минутку спокойно, дай тебя вылечу.

Она пододвинулась, коснулась ладонями тела Кресты, закрыла глаза и воззвала к магии в крови. Кива никогда этому не училась и понятия не имела, что делает, но долгие годы сила бурлила совсем рядом, ждала ее, готовая откликнуться на любой приказ. Даже когда Кива изо всех сил пыталась подавить дар, она все равно слышала его шепот. Только после побега из Залиндова сила начала бесконтрольно вырываться наружу, требуя внимания.

А теперь, попытавшись призвать магию, Кива удивленно поняла, что уже несколько недель ее не ощущала – с той самой ночи бала-маскарада.

Вновь открыв глаза, она не увидела ничего, кроме тьмы Бездны, и застыла, вспомнив, как Зулика колдовала свою темную магию. Внутри Кивы дремало то же самое зло. Одна мысль, и вместо исцеления она убьет Кресту.

– Что-нибудь должно происходить? – нетерпеливо спросила Креста.

– Я… – Кива сглотнула. – Дай мне минутку.

Закусив губу и не обращая внимания на то, как от тревоги на коже даже в стылой камере выступает пот, она прогнала все мысли о темных, сумрачных щупальцах магии. Ее дар был добром, он помогал людям, исцелял их. Она бы никогда не применила его во зло.

Набрав воздуха, чтобы успокоиться, Кива вновь призвала дар, и на этот раз ощутила, как он колышется внутри. Но едва золотой свет заплясал на пальцах, снова нахлынула паника, и свечение исчезло, оставив их в прежней темноте.

Креста ехидно заметила:

– Ну и времечко ты выбрала, чтобы разучиться.

Кива потрясенно ответила:

– Прости. Наверное… Просто устала. Магии нужна энергия, а у меня ее не слишком много в последнее время.

Так и есть, сказала себе Кива. Она измождена, недоедает и измотана эмоционально. Чем подпитываться дару? Наверное, поэтому он и молчал все это время. Если бы ее обучали, она бы, возможно, умела призвать силу даже в таких условиях, но все, что она знала о даре, она узнала сама. И в основном путем проб и ошибок при содействии большого везения.

Везение, очевидно, закончилось.

– Не переживай, – сказала Креста. – Я же говорю, со мной все более-менее, через пару дней буду как новенькая.

Киву охватила вина за неудачу – за еще одну неудачу. Креста так много помогала ей с возвращения в Залиндов, а она не смогла даже в благодарность облегчить ее боль.

– Я практически слышу, о чем ты думаешь, – буркнула Креста. – Хватит. Я в норме.

– Ты ранена, – возразила Кива. – А я…

– Да ерунда. Видела бы ты, что со мной сделали после бунта. Вот тогда было так себе.

Кива поморщилась. Тогда она, допустим, не слишком любила Кресту, и не факт, что любила ее теперь, но чужие страдания никогда не доставляли ей удовольствия.

– Будь я умнее, осталась бы в лазарете, когда до меня дошло, кто ты такая, – можно было догадаться, что если ты переживешь Ордалию, то отправишься прямо к матери и пацану, – протянула Креста. – Сбежали бы вместе.

Кива попыталась представить себе это – как Креста бежит из Залиндова вместе с ней, Наари, Джареном и Типпом, – но такую картинку было сложно даже вообразить. Однако от вопроса она не удержалась:

– Все это время ты ждала, пока повстанцы тебя освободят?

– Да толку-то с того, – буркнула Креста.

– А как ты… В смысле… Я все думаю… – снова попыталась Кива. – Как ты попала в повстанцы?

– Вставай.

Кива вздрогнула:

– Что?

– Хочешь получить ответ, так заслужи его. Поднимай булки.

Кива свела брови:

– Я не…

– Мама всегда говорила: когда плохо, нет средства лучше, чем движение. Посиди долго не двигаясь, и проблемы совсем одолеют. У тебя проблем навалом, и они слишком давят. Я уже говорила: надо вернуть тебе силу духа. Вот сейчас этим и займемся.

– Но я…

– Зад поднимай, лекарь.

– И дальше что? – огрызнулась Кива. – Не то чтобы мне было, куда идти. Мы с тобой вдвоем в эту камеру еле помещаемся.

– Что я говорила про восприятие? В замкнутом пространстве кучу всего можно переделать. Ты вот рассказывала, как тренировалась с этим своим принцем… с братом…

– С Кэлдоном, – снова напомнила Кива.

– Бег выкидываем, а большая часть остальных упражнений была на силу, равновесие и выносливость, и везде надо просто повторять определенные движения.

Кива нахмурилась:

– Да, но…

– Вот их ты сейчас и будешь делать. Пока мы тут заперты, будешь шевелиться и тренироваться. Разгонишь кровь, прочистишь мысли, – заявила Креста. – И может быть, как отвлечешься от ненависти к себе, поймешь наконец, что у тебя, вообще-то, есть повод жить – и еще что есть люди, которым тоже хочется, чтобы ты выжила, пусть ты в это и не веришь.

У Кивы защипало в глазах.

– Зачем тебе это? – прошептала она в темноту. – Почему тебе не все равно?

– Когда тебя принесли, было все равно, – прямо ответила Креста. – Но ты прилипчивая, как сыпь, подцепил – не избавишься.

Кива невольно фыркнула от смеха.

Креста вновь посерьезнела и тихо добавила:

– Все заслуживают, чтобы за них боролись, даже когда – особенно когда – ты сам за себя бороться не в состоянии. Когда-то ты тоже так сделала. Боролась за меня, спасла мне жизнь, и с тех пор я каждый день тебя ненавидела, потому что мне приходилось делать то же самое: бороться, каждый день бороться, день за днем. А это нелегко. Трудно, мучительно, больно. Но потом я поняла, что это тоже часть жизни, и когда-нибудь все окупится. Пришлось в это поверить – за себя и за тебя.

И она закончила громче и тверже:

– Так что поднимай зад, лекарь. Пора тренироваться.

Киву охватила буря эмоций: огорчение, гнев, раздражение, но вместе с тем и проблеск чувства, которого она не испытывала уже очень давно – надежды.

Креста была права: ради близких Кива обязана встать, держаться, сражаться. Она не представляла, как все исправить, и не знала, будет ли у нее вообще возможность, учитывая, что она сидит в тюрьме, но, если есть хоть малейший шанс заслужить их прощение, она должна постараться. Ради них – и ради себя.

Так что она поднялась на ноги.

А потом под понукания Кресты Кива принялась выполнять упражнения, которые Кэлдон каждое утро вбивал в нее в Речном дворце. Ящика, на который нужно вставать, у нее не было, так что вместо этого она приседала, пока не начали гореть бедра. Пробежаться вокруг казарм она не могла, и потому трусила на месте, пока не завопили легкие. Тренировочного меча не имелось, но она все равно припомнила и повторила все выпады и блоки, пока по лицу не покатился пот.

Креста сдержала обещание и все это время рассказывала о себе.

– Я уже говорила, что мне было десять, когда сестра свалилась с передозом, – сказала она, пока Кива стояла на одной ноге, высоко задрав руки. – Через год батя вышел из себя, как никогда раньше, и начал вымещать злобу на мне. Но сестра вмешалась, попыталась его остановить, бросилась мне на защиту с неожиданной для него яростью. Он… Она… Они…

Креста умолкла. А когда заговорила вновь, голос был жестким и спокойным:

– За одну ночь я потеряла всех, кроме матери. А мне было всего одиннадцать. Мы остались одни, перепуганные, из имущества – только одежда на нас. Я до сих пор не представляю, как мы пережили те первые пару недель.

Кива не могла вздохнуть, слыша, какая боль скрывается за каждым словом. Чувствуя эту боль. Правая нога задрожала, так что она опустила ее на землю и подняла другую, снова подняла руки и замерла.

– После этого мы долго жили чужой милостью – бродили от деревни к деревне, выбирались из Мирравена на юг и наконец незаконно перешли границу Эвалона.

Кива так удивилась, что переспросила:

– Так ты из Мирравена?

– Когда-то там жила.

– У тебя нет акцента.

– Когда мы перешли границу, нам не хотелось выделяться, – ответила Креста. – Спрятать от других то, что не хочешь показывать, просто. Уж тебе ли не знать.

Признав ее правоту, Кива снова сменила ногу.

– Несколько лет мы бесцельно бродили, нигде не оставаясь надолго. У матери не было плана, она просто пыталась выжить, уберечь нас обеих. Но потом, когда мне было шестнадцать, она заболела. Легочная гниль. Она быстро разрослась, и скоро мама уже с трудом дышала и кашляла кровью.

Кива поморщилась. Легочная гниль была ужасной болезнью, и от нее мало что помогало. Больные обычно умирали за несколько недель, а иногда и за считаные дни.

– Едва оказавшись в Эвалоне, мы сразу услышали, что некая наследница Корентинов встала во главе повстанцев, – продолжала Креста. – Нам не было дела до старой свары между Сараной и Торвином, как и до того, кто сидит на троне Эвалона. Проблемы чужого престола нас не касались, так что мы держались подальше от любых сторонников что Валлентисов, что Корентинов, ни с кем не водили дружбы, жили сами по себе. Но когда болезнь приковала маму к постели, деревенский лекарь вскользь упомянул магию Тильды Корентин – жаль, сказал он, что повстанцы не набирают солдат неподалеку.

Кива припомнила слова Торелла о первых годах правления Тильды, о том, как она с помощью дара исцеляла всех, кто нуждался в помощи. Лишь потом она начала требовать, чтобы они заслужили исцеление, чтобы они доказали верность делу повстанцев, прежде чем получить лечение. Если тогда Кресте было шестнадцать, значит, все происходило лет пять назад – видимо, тогда Тильда еще лечила людей.

– Я понимала, что шансы малы, но кроме мамы, у меня никого в мире не было, и ради нее я готова была на что угодно, – сказала Креста. – Так что я оставила ее на попечение лекаря и отправилась на поиски Мятежной королевы.

Кива пошатнулась и лишь через несколько секунд смогла восстановить равновесие.

– Нашла ее?

– Нет, – ровно ответила Креста. – Я нашла достаточно зацепок, чтобы подобраться к самому лагерю, но потом ошиблась и спросила не того человека, куда идти. Он оказался королевским стражником под прикрытием и арестовал меня по обвинению в государственной измене.

Голос у нее охрип.

– Прямо перед тем, как меня посадили в тюремную повозку, принесли сообщение от маминого лекаря – он сказал, что она умерла. Я с ней даже не попрощалась.

Кива поставила ногу на землю, опустила руки.

– Креста… – она умолкла, не представляя, что сказать.

– Никогда не думала, с чего я решила убить себя, когда меня только привезли? – спросила Креста.

Конечно, Кива думала об этом. Но даже не полагала, что…

– Не тебе одной казалось, что ты потеряла все, – тихо сказала Креста. Но потом продолжила уже громче: – Я уже говорила: я всерьез ненавидела тебя за то, что ты меня спасла. Каждый раз, когда ты попадалась мне на глаза, я вспоминала, что ты лишила меня выбора. В отместку я приложила все усилия, чтобы сделать твою жизнь неприятной.

«Неприятная», – это мягко сказано, решила Кива.

– Но потом я поняла, что тебя надо благодарить за то, что ты сделала. И я очень благодарна. Жизнь стоит того, чтобы жить, даже если иногда хочется умереть. Вот чему меня научили последние пять лет.

Она помедлила, сомневаясь, потом добавила:

– Я знаю, что раньше этого не говорила, но спасибо тебе. Без тебя меня бы здесь не было.

Пытаясь обуздать эмоции, Кива ответила:

– Пожалуйста. Но мы же обе понимаем, что и я могу сказать то же самое. Без тебя я не пережила бы ломку. И после ни дня бы не выжила.

– Мне казалось, ты и не собиралась выживать? – выразительно спросила Креста.

Кива фыркнула, то ли раздраженно, то ли смешливо.

– Так уж вышло, что я сблизилась с одной самодовольной девчонкой с каменоломни, которой, кажется, вздумалось, что мне следует еще немножко покоптить небо. Надо, говорит, возместить ущерб, заслужить прощение.

– Она дело говорит, – признала Креста. – Ты бы прислушалась.

В этот раз в Киве победил смех. Потянув усталые мышцы, она заметила:

– Я так и не поняла, как ты в повстанцах-то оказалась.

– Как бы со стороны это ни выглядело, одной из них я так и не стала, просто работала на них. Типа того, – ответила Креста. – Тут один охранник – из их братии, он меня и завербовал, сказал, что закроет глаза на самые громкие мои выходки, если я буду докладывать про…

Креста резко умолкла.

– Боги, поверить не могу, что до меня так и не дошло!

– Что?

– В мои задачи входило вербовать заключенных и устраивать беспорядки, но еще мне полагалось шпионить, особенно за тобой. Я думала, это потому, что ты закадычная подружка надзирателя и им хотелось поближе наблюдать и за тобой, и за ним. А теперь понимаю, что это, наверное, приказали твои родные – хотели за тобой присматривать.

Кива подумала о том, как за эти десять лет в заключении она лишь время от времени получала зашифрованные записки, из которых и узнавала хоть что-нибудь о жизни мамы, брата и сестры, и сама посылала наружу лишь кратенькие сообщения с новостями. Она не знала, что и чувствовать, услышав, что они через других заключенных приглядывали за ней. Но отодвинула это в сторону и спросила:

– Ты говорила, что тебе нет дела до вражды между моей семьей и… И семьей Джарена. – На его имени Кива чуть запнулась. – Наверное, я просто недопоняла, зачем ты согласилась с ними работать. Особенно учитывая… Ну, что это из-за них ты тут оказалась – косвенно. Разве ты на них не злилась?

– Я на всех злилась. Ты же знаешь.

– Тогда зачем…

– Они предложили сделку, – ответила Креста. – Если я навербую достаточно заключенных, повстанцы придут и освободят нас. До их восстания мне никогда дела не было – я всерьез говорила, что стараюсь держаться подальше от королевских делишек. Корентины, Валлентисы – не мои проблемы, кто правит Эвалоном. Но я увидела шанс на свободу и воспользовалась им.

Кива обдумала ее слова и поняла, что большинство на месте Кресты поступили бы так же. Ничего удивительного, что ей было так важно, чтобы Кива помогла Тильде выжить – ведь тогда повстанцы наконец освободили бы Тильду и заодно и их всех.

В голове у Кивы закрутились колесики, и она спросила:

– А что с тем охранником? Может, он помог бы передать весточку…

– Умер, – равнодушно ответила Креста. – Стоял в карауле на вышке, когда та взорвалась.

Кива поморщилась:

– И кому ты теперь докладываешь?

– Никому, – зевнула Креста. – Если я все правильно поняла, моим повстанческим денькам пришел конец. Тем более после всего, что ты рассказала про свою сестру. Правда думаешь, что я совсем чокнутая, что полезу в такое? Нет, спасибочки.

– Она огорчится, – пробормотала Кива, вспоминая слова Зулики о Кресте: «Она очень помогает нашему делу даже в стенах тюрьмы».

Кива позлорадствовала, что Креста никогда не была по-настоящему предана повстанцам, а работала с ними только из корысти, пытаясь уберечь себя.

– Жизнь полна огорчений, – снова зевнула Креста, на этот раз погромче. – К тому же мне что-то не хочется болтаться рядом с человеком, который силой мысли сердца останавливает.

Повисла неловкая, натянутая тишина, а потом рыжая откашлялась и заявила:

– Присутствующие не в счет.

Не позволив страху завладеть собой, Кива прыснула от смеха и сама удивилась, насколько легче ей стало после долгого периода беспросветности. И тут Креста рассмеялась вместе с ней – голова кругом шла от изнеможения и боли, и еще оттого, что бывшие враги теперь оказались заперты вместе в тесной темной клетке и искренне делились болезненным прошлым.

Лишь отсмеявшись, Кива вновь услышала, как зевает Креста, и откликнулась:

– Поздно уже. Давай спать, сон лечит.

– А тебе надо отдохнуть, чтобы завтра продолжить тренировки, – ответила Креста, поддразнивая Киву.

Но та ответила только:

– Знаю.

Потому что в ней что-то изменилось, зажглась вновь некая искорка. Тьма внутри отравила ей целые недели, но теперь наконец забрезжил свет, пусть даже всего лишь огонек вдалеке. До него еще придется дотянуться, побороться. Но, как она уже выяснила, половина битвы – это собрать волю в кулак и попытаться.

Так что, свернувшись на холодном полу и закрыв глаза, Кива не стала перебирать в уме, что и кого потеряла, а вспоминала их лица – Джарена, Наари, Кэлдона, Типпа, Торелла – и думала о том, как сильно их любит.

За них стоит драться.

За них стоит жить.

И пусть даже непонятно как, она найдет способ заслужить их прощение.

Потому что они это заслужили – и она тоже.