Читать книгу Море и цивилизация. Мировая история в свете развития мореходства - Линкольн Пейн - Страница 30

Вторжение народов моря примерно на два века почти полностью остановило богатую межрегиональную торговлю Восточного Средиземноморья. К началу X века до н. э. земли хананеев[166] – так называли себя финикийцы – сократились примерно до территории нынешнего Ливана. К югу лежали гористые израильские и филистимские территории и береговая Палестина, арамеи жили на территории современной Сирии. Финикия, втиснутая в узкую полосу земли между Средиземным морем и Ливанским хребтом, между Акрой (Акко, Израиль) на юге и островом Арад (Арвад, Сирия), располагала несколькими лучшими природными гаванями на побережье. Во время кризиса XII–XI веков до н. э. Библ и Сидон сохранились, а упоминания Тира почти сошли на нет. Однако в следующем веке ситуация радикально изменилась: Библ и Сидон начали приходить в упадок, Тир под властью Хирама I[167] вступил в период расцвета.

Тир располагался на острове в двух милях от берега – «на выступах в море»,[168] как позже напишет пророк Иезекииль. Он имел две гавани, южную и северную, и земледельческое поселение на материке. Такое расположение, когда порт находился в главном городе, было нестандартным. В Иудее и Израиле большинство портов считались «дочерними городами»,[169] созданными для обслуживания основных городов – те располагались в нескольких километрах от берега: возможно, прибрежные участки не годились для земледелия, а возможно, так основной город был больше защищен от набегов с моря. Фукидид описывает аналогичный феномен в Греции, где «из-за широкого распространения[170] пиратства древние города… строились на некотором расстоянии от моря». Несмотря на небольшой размер и сильную зависимость от торговли, Тир располагал ценными ресурсами и специализированными перерабатывающими мощностями: в его распоряжении были сосна и кедр для судостроения и продажи на экспорт, а также мурексы – моллюски, из которых получали драгоценный пурпурный краситель; в городе имелись и металлообрабатывающие мастерские. Не менее важным было стратегическое положение города между несколькими богатыми государствами, чьи интересы обслуживались тирскими торговцами.

При всех выгодах положения Тира его благосостояние ощутимо зависело от ввоза зерна; Хирам не мог этого не учитывать при переговорах о поставке материалов для сооружения дворца Давида и храма Соломона[171] в Иерусалиме. Подробности сделки с Давидом скудны, однако в третьей книге Царств говорится о том, что Тир предложил Соломону кедровые и кипарисовые деревья, которые связывались в плоты и переправлялись вдоль побережья. Объем древесины и получаемой в обмен пшеницы был огромным. Хирам позволил Соломону каждый месяц посылать десять тысяч человек в Ливанские горы рубить лес и переправлять его к морю, а в обмен получал «каждый год» 4500 тонн пшеницы и 4600 литров оливкового масла.

Двадцатью годами позже Соломон и Хирам совместно послали флот в Офир и Саву[172] за ладаном и миррой, необходимыми для тогдашних богослужений. Как и в случае египетского Пунта, местоположение Офира и Савы невозможно точно определить – ученые называют местности от Судана и Йемена до долины Инда. Финикийцы дали корабли, которые в разобранном виде были переправлены по суше до залива Акаба; из Офира флот вернулся с золотом, пряностями, слоновой костью и драгоценными камнями (что напоминает о грузах из Дильмуна, Магана и Мелуххи), а также сандаловым деревом, произрастающим в Южной Индии. В более поздние века йеменские порты Аден и Моха были перевалочными пунктами для торговли между Востоком и Западом, так что сближение Офира и Савы с Йеменом представляется правдоподобным. Описанные экспедиции, вероятно, прекратились после смерти Соломона и разделения царства на Израиль и Иудею. Иудейский царь Иосафат в середине 800-х годов до н. э. предпринял попытку возродить торговлю с Офиром, однако Ветхий Завет говорит, что Господь покарал его за связи с Израилем и уничтожил его флот в Акабе. Сведений о торговле в Красном море в следующие столетия почти нет, однако египтяне, без сомнения, получали от нее выгоду, а возможно, даже контролировали ее. Хотя финикийские моряки всегда шли нарасхват в иноземных флотах, левантийские города-государства были слишком малы и располагались слишком далеко от Красного моря, так что торговля с Красным морем не касалась их непосредственно.

Своим благосостоянием Тир был во многом обязан подъему Новоассирийского царства (935–612 гг. до н. э.). Тогдашняя столица Ассирии – город Ашшур в верховьях Тигра – находилась на одном из крупнейших перекрестков путей с севера на юг и с запада на восток; Ассирия была единственным крупным ближневосточным государством без прямого выхода к морю и морской торговле. Завоевав Вавилон, Ассирия открыла себе путь к Персидскому заливу, а в 870 году до н. э. обложила данью города Тир, Сидон, Библ и Арвад. К концу VIII века до н. э. ассирийцы напрямую подчинили себе Сирию и Левант и окружили, но не присоединили к своей территории Сидон и Тир. Цена независимости была велика: в 732 году до н. э. тирийцы заплатили выкуп в 4500 килограммов золота. Впрочем, взамен они почти монопольно курировали всю западную торговлю Ассирии и держали торговых посредников в Уре, Уруке и Вавилоне. В конце того же века левантийские города-государства стали заложниками в соперничестве Египта и Ассирии. Фараон поддержал восстание Элулая Тирского, приведшее к падению Тира и бегству Элулая на Кипр в 707 году до н. э. Тир номинально считался независимым еще два столетия, однако финикийцы по-прежнему были недовольны ассирийским господством.

На судьбу Тира повлияла не только угроза завоевания, но и требования торговцев. В пророчестве о Тире Исайя говорит о «ликующем городе…[173] ноги [которого] несут его скитаться в стране далекой». Археологические и письменные данные свидетельствуют, что финикийцы первыми в бронзовом веке проложили сеть торговых путей по странам Средиземноморья. В значительной степени это было продолжением левантийской морской традиции, берущей начало в третьем тысячелетии до н. э. Нашествие народов моря подорвало средиземноморскую торговлю, длинные маршруты распались на отдельные, более мелкие участки – например, моряки курсировали между Финикией и Кипром или между Кипром и островами Эгейского моря. Однако легенда утверждает, что около 1000 года до н. э. финикийские путешественники основали колонии в Утике на территории Туниса, Гадире (Кадис, Испания) и Ликсусе на атлантическом побережье Марокко, в девяноста километрах к югу от Танжера. Хотя у нас нет свидетельств о поселениях столь ранних времен, активное распространение тирского влияния на запад в конце IX и начале VIII века до н. э. говорит об отнюдь не поверхностном знакомстве тирийцев с морскими путями Центрального и Западного Средиземноморья и африканского побережья Атлантики, а также Европы, где начало финикийского присутствия можно уверенно датировать как минимум 700-ми годами до н. э.

Западные морские пути Тира по большей части развивались благодаря торговле, однако первые известные нам колонии были основаны из-за борьбы за престол между братом и сестрой – Пигмалионом и Элиссой. В 820 году до н. э. Элисса (или Дидона, как называли ее римляне) после смерти мужа бежала в кипрский город Китион. Через шесть или семь лет она основала Карфаген[174] – Карт-хардешт, или «новый город» – в Тунисском заливе. В отличие от других финикийских поселений, Карфаген сооружался по образцу Тира; при этом из всех городов-колоний лишь он и Китион управлялись напрямую членами правящей семьи и жречеством. Карфаген стратегически расположен на южном берегу Сицилийского пролива (имеющего семьдесят миль в ширину), через который проходит основная часть путей с востока на запад и обратно. В силу этого некоторые историки полагают, что Карфаген с самого начала задумывался как оплот против врагов финикийского влияния в Центральном и Западном Средиземноморье. Однако вряд ли беглянка Элисса выбрала такое стратегически выгодное положение по чистому везению: создание здесь города наводит на мысль о существовании более раннего финикийского поселения в окрестностях Утики. Неизвестно, насколько апокрифична история о бегстве Элиссы и был ли Карфаген основан из-за семейной ссоры правителей Тира или ради защиты западных торговых путей, – в любом случае до середины VI века до н. э. город сохранял тесные связи с Финикией.

В походы на запад финикийцев, несомненно, толкала погоня за металлом – их манило железо, добываемое на Сардинии, и испанское олово и серебро. К 760 году до н. э. тирские торговцы обосновались на островах у атлантического побережья Испании. Археологические исследования этих островов осложнены мощными наносами ила, давно соединившими острова с материком, а также тем, что поселения здесь стабильно возникали еще с дофиникийских времен. Город, называемый Гадир[175] – по-финикийски крепость или цитадель, – был известен римлянам как Гадес, затем как Кадис. Главным преимуществом Гадира была близость к рекам Гвадалквивир и Рио-Тинто, что открывало доступ к серебряным копям Сьерра-Морены и Уэльвы. Серебро, золото и олово добывались здесь с бронзового века, однако в VII веке до н. э. выплавлять металлы в Уэльве стали активнее – возможно, из-за финикийских заказов на серебро. По словам историка, «только высоким экономическим доходом[176] можно объяснить странное местонахождение Гадира» – то есть его расположение более чем в двух тысячах миль от Тира, за Гибралтарским проливом на берегах Атлантического океана, где поблизости нет крупных торговых партнеров. При перевозке оливкового масла, благовоний, тканей, украшений и других финикийских и греческих товаров, свидетельствами о которых мы располагаем, путь выходил неблизким; первые финикийские поселения вдоль андалузского побережья на юго-востоке Испании, на балеарском острове Ибица и на Мальте появились лишь в конце VIII – начале VII века до н. э. Финикийские корабли достигали также побережья Португалии, а моряки Гадира плавали на юг, к богатым рыбой берегам между Мавританией и Канарскими островами, путь до которых занимал около четырех дней. На африканском побережье самым крупным поселением был Ликсус на севере Марокко, вблизи устья реки Лукос, которая берет начало в Атласских горах, известных обилием золота, слоновой кости, соли, меди и свинца. Продвигаясь южнее, финикийцы достигли острова Могадор (вблизи города Эс-Сувейра, Марокко) в 380 милях от Гибралтара; судя по всему, здесь в основном занимались рыболовством и китобойным промыслом.

Даже после жестокой борьбы, сопровождавшей падение Новоассирийского царства и подъем Нововавилонского царства в конце VII века до н. э., Тир остался важным звеном широкой сети ближневосточной торговли. Пророк Иезекииль во время вавилонского плена подробно перечислял ввозимые в Тир товары. Как и во время Хирама четырьмя веками раньше, земля Израильская поставляла сюда пшеницу, ячмень,[177] мед, масло и бальзам, однако из остальных названных пророком товаров почти все относятся к дорогостоящим: серебро, железо, олово и свинец из Фарсиса (вероятно, одной из заморских колоний Тира), рабы и бронзовые статуи из Ионии и Центральной Анатолии, кони из Армении; слоновая кость и эбеновое дерево, привозимые купцами с Родоса; бирюза, льняные ткани, вышитые одежды, кораллы и рубины из пустыни Негев; вино и шерсть из Сирии; кассия, железо, попоны, ягнята и козы из Аравии; пряности, золото и драгоценные камни из Йемена и Африки, и многое другое. Иезекииль также детально описывает, откуда Тир получал средства, материалы и людей для своего флота, как брали кедр, кипарис и дуб с Ливанских и Антиливанских гор, сосну с Кипра и на паруса льняную ткань из Египта, а моряков и корабелов – из Сидона, Арвада и Библа. Коротко говоря, сеть тирских торговых связей покрывала почти весь Ближний Восток и Средиземноморье.

При всей своей предприимчивости финикийцы не владели монополией на средиземноморскую торговлю. Самое важное свидетельство о других торговцах, включая греческих и, возможно, кипрских, дает нам Аль-Мина[178] – торговое поселение в устье реки Оронт, чуть к северу от современной границы между Сирией и Турцией. Этот портовый городок, не располагавший почти ничем, кроме береговой пристани, был разрушен в XII веке до н. э. и спустя некоторое время возрожден финикийцами. Многие полагают, что Аль-Мина была первым левантийским портом, облюбованным греками, и что именно отсюда в греческий обиход проникало восточное влияние – методы металлообработки, религиозные представления, литература. К 800 году до н. э. – дате, к которой относится самая древняя найденная там керамика, – Аль-Мина уже, по-видимому, некоторое время служила промежуточным пунктом для греческих торговцев, среди которых было много уроженцев острова Эвбея, «знаменитого своими кораблями»[179] и служившего отправной точкой для первой волны морской экспансии Греции железного века.