Читать книгу Француженки не терпят конкурентов - Лора Флоранд - Страница 9

Глава 8

Оглавление

В тот день, когда открылась новая кондитерская Филиппа Лионне, в «Волшебную избушку» не заглянул ни один посетитель. Никто, включая верных соседей. Пустота кафе пробила необъятную брешь в душе Магали, почти пропасть, в которую она изо всех сил старалась не рухнуть. А ну как они с тетушками в одночасье потеряют это чудесное заведение?

Ее сердце встрепенулось от облегчения и благодарности, когда она увидела, как мадам Фернан вышла из своего дома ниже по улице и зашагала в их сторону, ее пуделиха резво бегала взад-вперед, едва не попав под колеса медленно проезжающего мопеда, пока затянутая в перчатку рука тщетно пыталась натянуть поводок. Увы, мадам Фернан даже не составила себе труда качнуть своей причудливой широкополой шляпой, чтобы прикрыть стыдливую улыбку, когда продефилировала прямиком мимо их витрины в сторону модной кондитерской.

Теперь он, несомненно, злорадствует, сознавая, как легко переманил у них всех клиентов! Перед их дверью никто не стоял, все толпились у входа в новое заведение Филиппа Лионне. Нет, кого она пытается обмануть? Разве можно потешаться над тем, чего вы не замечаете?

Толпа у входа в его кондитерскую, казалось, ожидала возвещенного глашатаями прибытия короля. «В новом платье»[40], – со злостью подумала Магали, пытаясь вообразить, как Филипп Лионне появляется перед этим ордами, совершенно не ведая о своей наготе.

– Тебе нехорошо, душенька? – раздался возле ее уха озабоченный голос тетушки Эши.

Магали вздрогнула. Ее руки вцепились в изогнутые поручни нарядной витрины, а ее лоб едва не упирался в стекло, словно она раздумывала, не утопиться ли ей в одном из декоративных озер на выставленных там и собственноручно изготовленных ею же тортиков.

– Мне… да… нет… мне хорошо…

Выставить врага голым перед толпой? Что ж, это сладкая месть… Впрочем, врагов надо уничтожать. Желательно – предать гильотине. Или сожжению на костре. В любом случае тут нужно нечто ужасное.

Тетушка Эша протянула ей чашку чая. Магали глубоко вдохнула запах горячего напитка – его пряный аромат, казалось, оживил ее мысли, загнав туманную отрешенность в глубину глаз. Ей ужасно захотелось выяснить, какие добавки использовала Эша, но она знала, что лучше не спрашивать. Раз уж Эша предлагает чай, то можно либо выпить его, либо отказаться, но не задавать никаких вопросов.

– Не могу поверить, что он прислал нам приглашение! – сварливо протянула Женевьева, вытащив из ящичка их кассового аппарата, безотказно служившего с двадцатых годов прошлого века, этот роскошный билет, отпечатанный на плотной бумаге, и постучала им по прилавку витрины. – Да, явившись к нему незваными, да еще с проклятьями, мы могли бы испортить им все веселье!

– Но его можно назвать проницательным и вполне разумным, – вкрадчиво заметила Эша, словно сочла необходимым подчеркнуть такую возможность.

Магали отвернулась. Какой предусмотрительный! Ей снова вспомнилась та коробка с рождественским подарком Филиппа… врага. Ее мучило жгучее любопытство. Какой волшебный ансамбль вкусов могла заключать в себе та коробка? Что она могла бы почувствовать, надкусив хотя бы одну из его миндальных ракушек? Проницательный и разумный… Хм… Она потерла ладонью затылок и шею. О да, Филипп Лионне чертовски умен!

Более того, обходителен и учтив. Вероятно, на Рождество он послал такие же подарки множеству разных людей – надежным поставщикам, влиятельным клиентам, не забыв и о троюродных и четвероюродых родственничках.

Она снова вдохнула аромат чая. Восхитительный! Неповторимый… Попробовать выплеснуть этот волшебный напиток – даже если ей совсем не хочется пить, – на такое ее рука не поднимется. Куда как легче выбросить обратно в море выловленный там сундук сокровищ, не заглянув под крышку. Приблизительно это она и сделала, растоптав миндальные фантазии конкурента.

– Да что ему наши проклятия? – очнувшись, вставила Магали свою реплику. – Они ему совсем не страшны…

Эша оживленно улыбнулась ей с неожиданным одобрением.

– Охо-хо, Магали! – воскликнула Женевьева. – В таком случае не переживай понапрасну. Почти сорок лет помогая всем забредавшим к нам потенциальным принцессам, я многому научилась и, полагаю, смогу заловить для тебя принца, когда ты уразумеешь, кто тебе нужен.

Магали, прищурившись, взглянула на тетушку и выбила дробь носком сапожка. Если она и нуждалась – хотя она не нуждалась – в таком «принце», то причина ее нежелания признаться в этом заключалась вовсе не в том, что, по ее мнению, он недостижим для нее. Скорее уж это могло быть потому, что, по ее мнению, как раз он считал ее ниже своего достоинства, а это не совсем одно и то же. Да если бы она, к примеру, совершенно потеряв ум, решила, что хочет завоевать какого-то принца, то ей уж точно не понадобилась бы в таком деле помощь шестидесятилетней тетушки.

– Мы можем поздравить его, – уклончиво отозвалась она.

– О-го-го! – Женевьева, вытянув губы, одобрительно присвистнула.

Эша выразила одобрение по-своему, молча пригладив складки туники.

– Вы ведь согласитесь, тетушка Эша, что смирение – это дар? – спросила Магали.

– Мое согласие тут ни при чем. А вот твое согласие важно. Если ты полагаешь, что смирение – это дар, достоинства которого предпочла бы иметь в собственной душе, – то конечно.

Магали в нерешительности медлила.

Сидя рядом с ней возле витрины, Женевьева отклонилась за ее спину, якобы чтобы смахнуть пыль с антикварной шоколадной формы, и громко прошептала ей на ухо:

– Не беспокойся. Я совершенно уверена, что провал ждет любого, кто попытается заподозрить тебя в такой добродетели, как смирение.

Это правда, самодовольно подумала Магали. По-прежнему обхватив ладонью пиалу с чаем Эши, она удалилась в их маленькую кухню, выложенную голубыми плиточками. Еще раз глубоко вдохнув аромат напитка, она почти собралась сделать глоток, но все-таки не решилась и поставила чашку на стол. Ее взгляд скользнул по кастрюльке с горячим шоколадом, теперь уже ненужным из-за отсутствия посетителей.

– Ты ведь выльешь остатки, когда приготовишь подарочек? – послышался голос Женевьевы. – Мы не можем позволить себе ненароком покарать… то есть, незаслуженно одарить… смирением первого встречного.

Магали иногда задумывалась, искренне ли верит Женевьева в то, что ее племянница способна придавать своему шоколадному напитку добрые или злые чары. Или она просто предпочитала верить, что, в сущности, далеко не одно и то же.

Магали не обладала такой верой. То есть, если бы кто-то спросил ее, обладает ли она магическим даром, она усмехнулась бы в ответ. Но она не могла бы так же сказать, что сама вовсе не верит в магию. Она всегда обязательно помешивала шоколад с каким-то желанием, ибо всякий раз, окуная в него ложку, чувствовала, будто способна придать напитку желаемое качество.

Для Филиппа она так же традиционно помешала напиток три раза. Мысленно представляя, как слетает с него вся самоуверенность. Живо представляя, как он взирает на нее снизу вверх, а не сверху вниз, что означало, учитывая его рост, что он уже преклонил колени у ее ног. Круговое движение ее ложки замедлилось. Она представила его в разорванной в клочья рубашке. Нуждаясь в ее благосклонности, он смиренно обращается к ней с прошением, а она готова безжалостно отказать ему.

Ее черпачок замер, Магали долго смотрела в бархатистый шоколадный напиток, пока собственные видения не попытались незаметно пробраться к ней душу с явным намерением обокрасть ее. Вздохнув, она налила шоколад в chocolatiиre[41] с изящной ручкой, который Женевьева и Эша на днях выискали на marchй aux puces. Этот сосуд округлой формы и праздничной раскраски, с широкими полосками и загогулинками и с украшенной горошинами ручкой отлично смотрелся бы на пикнике для принца. Она надеялась, что такой кувшин по карману и королевскому шуту.

Заметив его, Женевьева всплеснула руками.

– Ты только взгляни! – ликующе воскликнула она, кивнув Эше. – Мы явимся с настоящими дарами!

– Что касается меня, то подарю ему немного чая, – твердо произнесла Эша.

Но она отказалась назвать, что добавит в напиток.

Направившись к выходу, они огорчились, заметив, что Магали лишь наблюдает за ними из-за витрины.

– Ты что, не идешь с нами?..

Магали покачала головой. Она не понимала, почему Женевьева с Эшей готовы появиться на торжестве Филиппа Лионне, подобно злым феям, задумавшим испортить крещение, хотя сама она боялась, что ее неправильно поймут, если она заявится к этому двору со своими дарами. Но тут уж ничего не поделаешь.

Провожая тетушек взглядом, она заметила, что они даже не подумали одеться потеплее, Женевьева пошла в своем обычном тонком восточном кафтане, Эша – в легких индийских шальварах и тунике, Женевьева шествовала с веселеньким кувшином шоколада, а в руках у Эши был чугунный заварочный чайничек; их вид навевал смутные воспоминания о трех царственных особах с Востока. Правда, им не хватало одной захандрившей персоны.

Ах, черт побери! Сейчас же самое время для волхвов и чародеев, хотя Лионне и не подходил на роль Сына Божия, скорее уж напрашивалось сравнение с сатанинским Князем Мира. И не важно, кем он там себя воображает.

Тетушки удалялись своей дорогой, и за ними струился шлейфом «тихий» голос Женевьевы, каким она по наивности рассуждала при передаче секретов, когда не хотела, чтобы ее подслушали. Правда, когда тетушка таинственно понижала голос, он переходил в басовый диапазон, приобретая такую несущую силу, что матери Магали с очень раннего возраста пришлось запретить ей «тайно» обсуждать рождественские подарки.

– … самомнение, – сценическим шепотом провозгласила Женевьева. – Как ты думаешь, поумнеет ли она когда-нибудь?

О ком это они судачат, шевельнула бровями Магали, соображая. О ней? Вряд ли. Она навострила уши, но теперь отвечала Эша, а она никогда не повышала голос, и его слышали лишь те, кто оказывался в непосредственной близости.

Внезапно Магали почувствовала себя покинутой, одинокой, окруженной лишь ароматом своего шоколада. Словно ей тоже надлежало, по идее, залезть на верблюда и следовать на свет яркой звезды. Пустота их кафе свернулась в ней тугим узлом боли, и она не могла понять, почему так беспечно ведут себя ее тетушки, казалось бы, вооруженные жизненным опытом.

Прижав чашку с чаем к щеке, она опять почти решилась выпить его. Но в очередной раз передумала, поставила чашку на стол и натянула шерстяную куртку. Тонкий хлопок не в ее стиле. Она не представляла, как могут нравиться подобные нелепые наряды Эше и Женевьеве.

Перевернув на двери их табличку «LES SORCIИRES REVIENNENT DANS CINQ MINUTES»[42], Магали взяла чашку с чаем, но направилась не к сияющим злорадным успехом витринам Филиппа Лионне, а в противоположный конец острова, пересекла бульвар Анри Четвертого, названный в честь того самого позеленевшего царственного всадника, который обычно приветствовал ее на Новом мосту. Прогулялась по небольшому скверу, где на скамейках, несмотря на холод, сидели две храбрых души, и вернулась на набережную, проходившую по юго-восточной оконечности острова.

Навстречу ей брела немецкая овчарка их местного клошара, вынюхивая выброшенные остатки пищи, и Магали виновато взглянула на нее, поскольку захватила с собой лишь старую потертую кастрюльку с шоколадом для бездомного владельца собаки. Вечно она забывала взять угощение для тех, кто относился к шоколаду более чем прохладно. Этот клошар – иногда он позволял Магали называть его Жераром, а в ином настроении уверял ее в своем магическом происхождении, говоря, что человеческая оболочка лишь маскирует его истинную натуру, воплощенную в образе одной задумчивой горгульи с крыши собора Нотр-Дам, хотя неизменно утверждал, что он вовсе не бездомный, просто предпочитает жить на свежем воздухе, – взял у нее кастрюльку с шумным одобрением. Магали задумалась, поможет ли в его положении то пожелание счастья, что она подмешала в этот напиток, и решила, что, уж во всяком случае, вреда от того никому не будет. Вокруг больше никого не было, что поначалу тревожило ее, когда Жерар по прозвищу Горгулья еще только поселился на набережной, но за прошедшие годы они привыкли друг к другу. Жерар, однако, бесконечно удручал Женевьеву, ей никак не удавалось настроить его на нормальную жизнь, при всем упорстве попыток, да и, честно говоря, Женевьева обычно обходилась с чужими жизнями так же, как старинный чугунный утюг со скатертями.

Сена по-зимнему бурела, поднявшаяся после недавних дождей, она разделялась на рукава, обтекая стрелку острова. Вдоль набережной выстроились оголенные деревья, предоставляя гуляющим жалкие остатки того лиственного укрытия от городской суеты, что так радовало всех в летнюю пору.

За мысом браслеты мостов через Сену заметно поредели, и вдалеке виднелись лишь арочные пролеты моста Аустерлиц. За ним на левом берегу маячили ярко освещенные и непрактичные высотные здания Национальной библиотеки, возведенные в форме раскрытых книг.

Голый король…

Эти слова вновь исподтишка пронзили ее воображение. А с ними явился образ надменной светской усмешки, и Магали мгновенно представила, как он возбужден собственной наготой, широкими плечами и могучим торсом и помимо того…

Чем – помимо того? Заострившимися скулами? Или тем, что его тощий подбородок выглядел мужественно. Однако уличные или поварские куртки, в которых она обычно видела его, не давали разыграться воображению.

Почему же тогда воображение рисовало ей узкую талию, рельефные мышцы брюшного пресса и главное – его горделивое упоение собственной красотой?

Ну, разумеется, он мог наслаждаться своей наготой. Разве он мог не кичиться собственной красотой и завоеванной славой?

На набережной послышался звук шагов, и Магали насторожилась. Сюда, на ее остров, порой забредали подонки из других округов Парижа, любившие приставать к одиноким женщинам. Тогда Жерар мог помочиться в непосредственной близости от такого ублюдка, что действовало весьма эффективно, пусть и неловко для окружающих.

Ей хватило мгновения, чтобы выхватить взглядом пятнистые практичные кроссовки и объемную куртку, и она успокоилась. Турист. Туристам она симпатизировала. Обычно безобидные, они пребывали в состоянии радостного изумления. За что же их не любить?

Разве что… этот самый турист тащил коробку, вне всякого сомнения, с фирменным логотипом Лионне. А точнее говоря, на каждом углу коробки имелся оттиск знака качества Филиппа Лионне вдобавок к логотипу его, Лионне, собственной кондитерской.

Шнурки одной из кроссовок были развязаны. Вот если бы любитель сладенького сейчас споткнулся и упал, то запросто мог бы вывалить на дорогу свои фирменные макаруны. И тогда уж порадовалась бы немецкая овчарка. Вздохнув, Магали опустила голову, просунула руку под шарф и помассировала затылок. Вероятно, ей действительно не помешало бы выпить чай Эши. При этом было бы славно остаться той же симпатичной особой. Хотя и, прости Господи, желавшей невинному туристу, чтобы тот споткнулся.

Река обнимала остров двумя широкими надежными рукавами, ограждая его от сутолоки большого города. Держа в одной руке невыпитый чай, Магали задумчиво созерцала противоположные берега. Отсюда важные и оживленные, модно одетые люди, гуляющие по набережным, казались всего лишь частью пейзажа. Турист поставил коробку на скамейку и сделал несколько фотографий.

Ее ноги начали побаливать в сапожках, Магали опять бросила взгляд на удобные с толстой белой подошвой кроссовки туриста и лишь на мгновение рассеянно представила их на своих ногах.

Воспоминания тут же унесли ее в прошлое. За океан, в далекую Итаку. Люди, жившие на этом острове в центре французской столицы, никогда не носили кроссовок.

Но ее пристальный взгляд оценил удобное туристское снаряжение, мало чем отличавшееся от той одежды, которую она обычно тайком заимствовала у своего приятеля в средней школе, ей нравились такие свободные и теплые наряды, нравилось думать, что никто их у нее не отнимет. Как, наверное, это приятно – вольготно облачиться в простые свободные брюки и большую теплую фуфайку!

Она невольно передернулась, точно собака, вылезшая из воды. Нет, так далеко заходить бессмысленно.

Но сама идея уже поддразнивала ее. Теннисные туфли. Кроссовки. Как удобно, наверное, бродить в них по городу! Лет в четырнадцать она увлеклась бегом. И даже достигла хороших успехов, проведя первый год в американской средней школе, но потом пропустила весенние соревнования, когда ее матери непреодолимо захотелось провести очередную весну в Провансе, и тренер не позволил ей вернуться в команду. В любом случае при ее маленьком росте она вряд ли хватала бы звезды на легкоатлетическом поприще. Но в то время ей нравился сам процесс бега.

Порой она встречала в Париже бегающих женщин. В основном эти стильно экипированные бегуньи передвигались медленной трусцой и всю дорогу болтали о чем-то со своими спутниками, соперничающими с ними в стильности внешнего вида. Но какую же радость мог подарить настоящий бег!

Проноситься по городу отстраненно, как чайка, и в то же время сливаться с его жизнью. Без модных доспехов, без цокающих каблуков, никакого соперничества, ничего вызывающего. И наплевать, к черту, что скажут другие, увидев ее.

Это была чертовски странная идея, и, возможно, размышляя над этой странностью, она машинально пошла обратно в сторону их кафе. Мысли, казалось, витали вокруг нее, принося облегчение, голова ее склонилась, видимо, одобряя новую идею, и она почувствовала, как исчезло вдруг мрачное напряжение. Подходя к кафе, Магали увидела, что перед их витриной стоит парочка, высокий и стройный брюнет романтического вида с удлиненной стрижкой и выразительным чувственным лицом, и смутно знакомая ей дама, стройная и гораздо менее высокая, чем ее спутник, ее гладкие и прямые темно-русые волосы, согласно нынешней моде, незатейливо рассыпались по плечам. Стиль ее одежды соответствовал тому, что порой обеспечивается бездумно потраченными деньгами. Ее наряд вызывал в памяти витрины запредельно дорогих бутиков на улице Фобур Сент-Оноре, хотя носила она его с утонченной элегантностью, которая едва ли вытекала из одной лишь принадлежности к надменному – bon chic bon genre[43] – обществу. Магали при таких деньгах могла бы одеться в тех шикарных бутиках на Фобур Сент-Оноре, проявив более тонкий вкус.

– Ты права, – произнес мужчина. – Это потрясающе.

Магали улыбнулась.

– Tu vois…[44] – Женщина слегка подтолкнула его локтем в бок. – Я же говорила, что тебе надо это увидеть. – Она правильно говорила по-французски, хотя и с американским акцентом.

Чувственные губы искривила усмешка, когда он взглянул на спутницу, но возразил ей в спокойной манере:

– Я не понимаю только, почему ты, помимо этого, заставила меня пойти на открытие к Филиппу. Он и без нашего появления более чем доволен собой.

– А я вот подумала, что именно мое присутствие могло бы крайне польстить ему, – сухо ответила женщина.

Магали заметила, что в ответ на такое высказывание брови мужчины поднялись, придав лицу скептическое выражение – то ли он не верил, что присутствие этой женщины могло бы крайне польстить Филиппу, то ли сомневался, что чье-то присутствие могло польстить Филиппу больше, чем его собственное, – но он тактично скрыл скепсис, когда спутница остановила на нем взгляд. Тем не менее в выражении ее лица сквозила ирония. Он улыбнулся ей. И она мгновенно растаяла, улыбнувшись в ответ.

Такие надменные красавцы, способные манипулировать женскими чувствами с помощью одной лишь сексуальной улыбки, на редкость… возмутительны. Точно. Точнее не скажешь. Возмутительно. Никому никогда не удавалось манипулировать ее чувствами. И не существовало такой причины, что могла бы заставить ее пожалеть о собственной стойкости.

– Кроме того, он согласился приготовить торт для нашей свадьбы. Ты же понимаешь, что сам не сможешь сделать его. И мы могли бы проявить минимальную признательность, Сильван, просто придя на открытие его новой кондитерской.

– Возможно, я и сам приготовлю маленький пустячок для нашей свадьбы, – сдержанно заметил Сильван.

Женщина прищурилась.

– Сильван, если ты собрался перед нашей свадьбой торчать двое суток в лаборатории, пытаясь приготовить такой «пустячок», который будет способен затмить все, что принесет Филипп…

Магали потрясенно ахнула, ее сердце заколотилось, как у шестнадцатилетней фанатки, готовой швырять свои трусики на сцену к ногам обожаемого звездного кумира. Так он… неужели это сам Сильван Маркиз? Лучший шоколатье в мире? О боже, и он стоит и смотрит на их витрину!

Три угрожающего вида ведьмочки летели над лесом, отправившись в долгое странствие, каждая на своем помеле и с подарком за спиной. Маленькие шоколадные сундучки слегка приоткрыты, в одном виднеется «ладан» золотистых лимонных цукатов, в другом – «мирра», приготовленная из золотистого и темного мелко изрубленного изюма, а в последнем – настоящее сусальное золото. Над лесом покачивается большая восьмиконечная шоколадная звезда с прожилками сусального золота. Скоро им придется ее снимать. На прошлой неделе уже отметили La Fкte des Rois[45]. Но новогодние праздники обычно затягивались на весь январь. Магали и ее тетушки, к примеру, в будущие выходные собирались на очередное пиршество царей, приглашенные их другом, который неделю назад на празднике Царей в «Волшебной избушке» обнаружил fиve в своем galette des rois[46], том самом королевском пироге. Некоторые из людей, выстроившихся в очередь перед кондитерской Лионне, вероятно, покупали его galettes, отдавая кучу денег в надежде украсить домашний стол их собственным кусочком славы в виде пирога с сюрпризом.

Пару раз осторожно вздохнув, чтобы успокоиться, Магали постаралась и приняла вид, исполненный достоинства, чтобы ни в коей мере не показать своего благоговения перед знаменитостью.

– Пардон. – Она уверенно и дружелюбно кивнула Сильвану Маркизу и его спутнице, проходя мимо них, чтобы открыть дверь.

– Бонжур, – пропела женщина с радостной улыбкой и протянула ей руку. Смущенная, Магали протянула свою в ответ и ощутила крепкое рукопожатие. Нет, это не просто очередная американка, а американская деловая женщина, – мгновенно решила Магали. – Не знаю, помните ли вы меня, но я заходила в ваше кафе однажды, несколько месяцев тому назад, когда приехала в Париж на деловые совещания. Меня зовут Кэйд Кори.

Магали внимательно присмотрелась к лицу женщины. К ним довольно часто заглядывали принцессы, и эта, очевидно, была одной из них, но сейчас, покопавшись в памяти, Магали вдруг вспомнила… один осенний денек… когда пожелала кому-то осознать свою собственную свободу…

– Ну как же! – Она улыбнулась. – Шоколад сработал?

Кэйд Кори заинтригованно наклонила голову набок.

– Как так… сработал?

– О-о… пустяки, не стоит вникать… Не хотите ли… ммм… погреться… может быть, горячим шоколадом? – Что? Она посмела предложить шоколад Сильвану Маркизу? – Или… чаем, возможно?

Ее чай действовал гораздо безопаснее, чем напитки Эши. Счастливые люди обычно предпочитали ограничить риск потрясения.

– Прошу вас, заходите.

Пристальный взгляд Кэйд Кори быстро пробежался по интерьеру кафе, когда она первой вошла в салон, и лицо ее озарилось удовольствием. Сильван настоял, чтобы пропустить вперед обеих женщин, придерживая для них двери. Войдя в зал, Магали сразу же обернулась – лицо Маркиза медленно расцветало восхищенной улыбкой.

– Какое чудо!

Она ощутила, как зарделись ее щеки. Похвала самого Сильвана Маркиза!

– Я просто… пожалуйста, присаживайтесь где захотите. Я сейчас… только сброшу куртку… Могу я предложить вам раздеться?

Когда она вернулась, оставив все куртки на вешалке, прибитой к двери, выходящей во двор дома, Кэйд с восторгом рассматривала детские рисунки в меню, а Сильван Маркиз изучал выставочную витрину, стоя в такой близости от нее, что едва не лежал на ней, разглядывая задние стеллажи с антикварными серебряными формами. Глаза его алчно поблескивали.

Кэйд Кори оторвала взгляд от меню.

– Не помню, чтобы у вас было так тихо, – простодушно заметила она. – Это все из-за Лионне? – Вот уж правду говорят: простота хуже воровства! Она спрашивала с такой откровенной навязчивостью, словно они были задушевными подругами, и она имела право все знать.

Магали нахмурила брови, не вполне уверенная, как вести себя в этот щекотливый момент. В общем, она понравилась ей, понравилась исходившая от нее явная и откровенная самоуверенность. Но какое отношение эта самоуверенность имеет к бизнесу Кэйд Кори?

Смутно знакомая фамилия Кори вызывала в памяти ужасные шоколадные плитки, которые ей порой попадались в те детские времена, когда она наезжала с матерью в Штаты. Какая ирония судьбы, что особа с такой фамилией собирается, по всей видимости, замуж за Сильвана Маркиза!

Кэйд нахмурилась.

– Мне нравится Филипп, но если его новая кондитерская погубит это кафе, я убью его.

Магали напряглась, лишь слегка опоздав с защитой от такого удара. Чертовски грубого удара.

Оторвавшись от созерцания шоколадных форм, Сильван повернул к ней голову, с утонченной ухмылкой приподняв брови.

– Тебе нравится Филипп?

Кэйд усмехнулась.

– Не так сильно, как Доминик Ришар, – небрежно бросила она.

Домиником Ришаром звался второй в десятке лучших шоколатье Парижа. Сильван Маркиз отвернулся от стеллажей с формами и, прищурившись, взглянул на невесту. Похоже, она прекрасно осознавала, как вызывающе ведет себя.

Прежде чем она продолжила поддразнивать Сильвана Маркиза или еще хуже – проворачивать очередные ножи в ранах «Волшебной избушки», дверь распахнулась и в кафе вихрем ворвалась Женевьева, сопровождаемая совсем притихшей Эшей. Влетевший с ними холодный воздух мгновенно растворился без следа, поглощенный домашним теплом.

– Бонжур, – приветствовала Женевьева двух посетителей с оттенком сердечного одобрения, а Эша просто с улыбкой взглянула на них. – Как же я рада, что хоть у кого-то еще сохранился изысканный вкус!

– Как все прошло, хорошо? – сухо поинтересовалась Магали, испытывая внутреннее облегчение.

Если бы Женевьева и Эша прекрасно пообщались с Филиппом Лионне, то это было бы ужасно досадно.

– Для начала – нам пришлось силой прорываться в его царство. – Женевьева выглядела так угрожающе, как только может выглядеть авторитетная в шоколадном мире особа изрядного роста. – Там выстроилась очередь, и он, видимо, полагал, что мы тоже должны простаивать в ней.

Сильван Маркиз усмехнулся.

– Какая бестактность с его стороны…

Женевьева театрально взмахнула рукой.

– Я не сказала, что в этом виноват он, но он, безусловно, несет ответственность за лучшее воспитание своих лакеев.

Эша пригладила складочки своей туники, словно они немного помялись.

– Туда устремился весь наш остров.

Магали внутренне сжалась.

– Даже Клер-Люси? И Тьерри? – Она потрясенно застыла.

Не Тьерри ли приветствовал ее букетом роз, когда она отправилась на битву с Лионне? Значит, им изменили все соседи, еще недавно сиживавшие за их столиками и обещавшие свою поддержку?

Эша молча склонила голову.

– Однако мы все-таки прорвались в его кухни, – величественно продолжила Женевьева, – без всякого – нужно ли пояснять? – стояния в очередях. Увидев нас там, должна сказать, он был весьма заинтригован. Однако… – Она умолкла.

Ее губы сжались в дрожащую твердыню, подобную вулкану, за мгновение до того, как из его жерла выплеснется огненная лава.

– В общем, он не оценил наши подарки, – пояснила Эша с таким спокойствием, словно он имел на это полное право и ее это абсолютно не волновало.

Тонкие пальцы пробежали по всей длине ее черной косы, заодно приглаживая все, что попадалось на пути.

Магали сжала кулак в праведном гневе.

– Твой чай? – заставила она себя спросить сначала, из вежливости, словно именно чай был для нее важнее всего.

– Он отставил его в дальний конец стола, мило поблагодарил нас за то, что мы вспомнили о нем, и обещал на днях занести обратно чайник.

Эша слегка развела руками, словно говоря: «Это уже его головная боль». Пристальный взгляд ее спокойных темных глаз устремился на Магали.

– Если тебе преподнесли подарок, то ты волен отказаться от него.

Магали постаралась придать побольше блеска своим глазам, как будто выпила чай, сделанный для нее Эшей, а не выплеснула его в Сену. Но удачные озарения сегодня явно не сопуствовали Магали, поскольку тому чаю предназначалось погрузить ее в сновидения.

– А как с моим шоколадом? – с трудом вымолвила она.

Тем самым напитком, что она приготовила собственными руками, от всего сердца насыщая его желанием видеть перед собой на коленях умоляющего Лионне.

– Отказался, не раздумывая, – твердо сообщила Женевьева, подняв повыше праздничный кувшин. – И попросил нас отнести его обратно тебе.

Магали ахнула так, словно этот шоколадный кувшин наполнили ледяной водой, которую Женевьева вдруг плеснула ей в лицо. Такой откровенный отказ. И к тому же на глазах у Сильвана Маркиза.

– Восхитительный аромат, – мгновенно заявил самый знаменитый шоколатье Парижа, хотя запах, теперь доносившийся из кувшина, стал более слабым и менее экзотическим призраком былого насыщенного аромата. – Я не отказался бы попробовать чашечку.

Магали твердо решила, что нажелает всего самого лучшего в мире этому шоколатье и его невесте. Какой прекрасный человек!

– Только не этот, – поспешно сказала она, забирая остывший кувшин у Женевьевы.

Мысль о том, что Сильван Маркиз будет умолять ее о чем-то, стоя на коленях, казалась просто… нелепой. Для него у нее будет совсем иное пожелание.

– Я лучше приготовлю свежий. Тетушка Женевьева, тетушка Эша, познакомьтесь с Сильваном Маркизом…

Она постаралась незаметно подчеркнуть важность этого представления, зная, что тетушка Женевьева не оказала бы особого уважения и самому президенту страны. Ну, президенту можно его и не оказывать, но не уважать Сильвана Маркиза… в общем, надо знать меру.

– … и с Кэйд Кори, – прибавила она с особенной многозначительностью, чтобы это имя не прозвучало пустым довеском.

Кэйд криво усмехнулась, но выглядела довольной.

– Я помню вас, – сказала ей тетушка Эша. – Кажется, все получилось.

Кэйд слегка прищурилась.

– Что… получилось? – опять спросила она, на сей раз с оттенком большей настороженности.

– Сильван Маркиз… – услышала Магали из кухни задумчивый голос Женевьевы, где, выпив остывший напиток, принялась готовить свежую порцию. – По-моему, я видела вас по телевизору. Вы очень искусны в шоколадном деле, верно? Неужели вы намерены выведать мои секреты?

Наливая молоко и немного сливок в кастрюльку, Магали мысленно застонала, воздев глаза к небесам.

– Фактически, собственно говоря… – начал Сильван, и Магали уронила ложку. Послышался скрип стульев. – Мне хотелось поговорить с вами о ваших витринах.

К тому времени, когда Магали вернулась с приготовленным шоколадом, Сильван и Женевьева уже сидели за столиком вдвоем, углубившись в обсуждение условий, на которых Женевьева поможет ему создать проект исключительно волшебной экспозиции для витрины, а сидевшая рядом Кэйд Кори едва не лопалась от самодовольной радости, с трудом пытаясь прикрыть ее деловым видом.

Совершенно не задетый манерой Женевьевы, воспринявшей его как молодого arriviste[47], Сильван уважительно обхаживал пожилую женщину, всем своим поведением показывая, что она могла бы оказать ему величайшую из услуг.

Кэйд Кори следила за его разговором со сдержанной и такой выразительной любовью и симпатией, что Магали, стоявшая там с подносом шоколада, насыщенного для них сердечными пожеланиями чудесной жизни, внезапно почувствовала себя отчаянно одинокой.

Дверь с тихим жалобным звоном открылась, и она, взглянув туда, радостно улыбнулась. Мадам Фернан! Их старая клиентка со вздохом вплывала в зал.

– Магали, ma petite chйrie[48], надеюсь, ты не откажешься немного приглядеть за Сисси, пока я попробую кое-что у Филиппа? Они не пустили меня с собачкой.

Француженки не терпят конкурентов

Подняться наверх