Читать книгу В долине горячих источников - Лора Вальден - Страница 7

Оливия поспешно выскользнула из комнаты матери и на дрожащих ногах стала спускаться по лестнице. Первой мыслью было бежать немедленно, но в коридоре стояли, тесно обнявшись и соприкасаясь головами, Аннабель и Дункан, и Оливия, остановившись, резко бросила сыну:

– Она ждет тебя!

– Я сейчас зайду к ней, мама, – спокойно ответил Дункан. И, обращаясь к Аннабель, негромко произнес: – Я твердо верю в то, что ее душа совсем рядом.

Бросив испуганный взгляд на сестру, Аннабель прошептала в ответ:

– Ты потрясающий человек, но теперь иди! Твоя бабушка наверняка очень соскучилась по тебе.

– Ну, ты просто молодец! – прошипела Оливия, зло глядя на сестру, стоило сыну отойти за пределы слышимости. – Теперь ты заразила этим бредом насчет души Элизабет не только маму, но и Дункана.

– С чего ты взяла, что я говорю об этом с мамой? Она запретила мне произносить имя дочери в ее присутствии. – На глазах Аннабель выступили слезы.

– Ах, хватит уже! Она только что несла подобный бред про Элизабет и ее дух. Это ты ей внушила. Точно так же, как убедила ее после смерти отца в том, что будет лучше, если она останется здесь, вместо того чтобы переехать ко мне в Окленд. Дух! Надо же такое придумать!

Теперь Аннабель полностью перестала держать себя в руках. Она громко всхлипнула и, не обращая внимания на катившиеся по щекам слезы, поклялась сестре, что никогда не говорила о духе Элизабет. И что она вообще не верит в духов, только в мучительные сны.

Оливия, скрестив руки на груди, стояла перед Аннабель и раздраженно смотрела на нее.

– А кто же еще мог ей внушить? И почему мой сын, обладающий острым умом, только что сказал о духе твоей дочери?

– Я не хотела говорить ему, но он спросил, что со мной происходит. Мне снова снился этот сон, в котором она зовет меня на помощь, а я ничего не могу сделать. Я не говорила о ее духе…

– Могу посоветовать тебе только одно: заканчивай с этим! Оставь мертвых в покое, черт тебя побери!

– Совсем не изменилась! – донесся от двери веселый женский голос с хрипотцой.

Сестры отпрянули друг от друга, испуганно обернулись. В дверном проеме стояла Абигайль и качала головой.

– Милая Оливия! Ты по-прежнему третируешь свою бедную сестру? Тебе не кажется, что она достаточно настрадалась? Это ведь ее маленькую дочь проглотил вулкан, а не твою, гадкая ты девчонка!

– Аби! Аби! Аби! – вне себя от радости заговорила Аннабель и, всхлипнув, бросилась к младшей сестре и сердечно обняла ее. – Дай-ка я посмотрю на тебя! Отлично выглядишь!

Это было ложью, но Аннабель не любила сыпать соль на раны родных людей. Кроме того, ей нужно было оправиться от ужаса, охватившего ее при виде изменившейся Абигайль. Сестра пополнела, особенно изменилось лицо, казавшееся каким-то распухшим.

– Многовато макияжа и безделушек, как сказали бы в наших кругах, но для актрисы ты вырядилась как раз нормально, – язвительно заметила Оливия, оглядывая младшую сестру с головы до ног. А затем ровным шагом подошла к Абигайль и обняла ее.

– А ты по-прежнему хороша! Все та же изысканная леди Гамильтон, которую не сравнить с нами, – парировала Абигайль и в свою очередь окинула сестру критическим взглядом.

Аннабель тем временем с интересом переводила взгляд с одной сестры на другую. Большего контраста между такими когда-то похожими сестрами трудно было даже вообразить.

На Оливии было простое платье темно-синего цвета, в котором она выглядела прилично и строго, в то время как Абигайль в своем красном платье с кокетливой юбкой клеш и рукавами в сборочку казалась почти ребенком, если не считать ее излишне выбеленного пудрой лица и ярких румян. К броскому платью она надела лихую шляпку того же цвета, украшенную впереди огромным пером, торчавшим вертикально вверх.

«В таком наряде она произведет в нашей пасторальной идиллии тот еще фурор, – с опаской подумала Аннабель. – А мама снова обвинит ее в том, что она одевается, как публичная женщина. Они не виделись одиннадцать лет. Чертовски долго». Вглядевшись внимательнее, Аннабель заметила, что Абигайль кажется усталой. Может быть, у нее какое-то горе? По ее письмам всегда казалось, что она ведет безумно волнующую, легкомысленную жизнь богемы, однако в глазах сестры читалось нечто совершенно другое. В них застыло грустное, почти потерянное выражение.

Аннабель задумалась настолько глубоко, что в реальность ее вернул только громкий голос Гордона:

– Мне это снится? Точно, снится! Маленькая упрямица превратилась в иностранку. Иди сюда, дай, обниму тебя! – И с этими словами он подхватил свою когда-то хрупкую свояченицу и закружил ее по комнате.

– Гордон, старый медведь, сжалься надо мной, поставь на место! – смеялась Абигайль.

В этот миг по лестнице с серьезным лицом спустился Дункан.

– Давайте вести себя немного потише. Бабушка хочет спать, она… – произнес он, но потом умолк и с любопытством уставился на Абигайль.

– Ты так смотришь, словно задаешься вопросом: кто эта веселая дама и откуда она здесь взялась? – захихикала Абигайль.

– Вы не так уж неправы в своем предположении, – вежливо ответил Дункан.

– Значит, у нас мысли сходятся, поскольку я тоже только что спросила себя: кто этот привлекательный молодой человек и что он здесь делает? Впрочем, я уже догадалась, кто ты такой. Позволь напомнить: твоей любимой игрушкой когда-то была лошадь-качалка, которую сделал тебе дядя Гордон, не так ли? И разве в то лето, когда тебе было восемь, ты не бесчинствовал на море со старшей невестой пирата?

– Что? Ты тетя Аби, которая строила нам с ребятами-маори пещеру разбойников на Мокоиа? – недоверчиво переспросил он.

– Да, я была невестой пирата. А ты из озорника превратился в настоящего джентльмена! Иди сюда, дай своей старой тетке обнять тебя. – И, не дожидаясь ответа, Абигайль резко притянула племянника к себе.

Похоже, это немного смутило его.

– А ты не хочешь узнать, как мама? – строго вклинилась в разговор Оливия.

Абигайль отстранилась от юноши.

– Дай мне хотя бы осмотреться. Я ведь даже не знаю, хочет ли она меня видеть.

– Нет, не хочет! – резко ответила Оливия. – Но это не значит, что ты не должна поинтересоваться состоянием ее здоровья. Впрочем, лучше спроси Аннабель о том, что случилось.

– Мама, прошу тебя, прекрати! – прошипел Дункан.

Но Оливия не обращала на сына внимания. Вместо этого она так закричала, что едва не сорвала голос:

– Ладно, если она не хочет говорить тебе, то это сделаю я. Мама…

– Черт тебя побери, Оливия! – возмутился Гордон.

– Мама! – предпринял еще одну попытку Дункан.

– Она не смотрела за мамой, та упала и теперь парализована!

– Парализована? – с ужасом в голосе переспросила Абигайль.

– Да, она больше не может шевелить ногами и, скорее всего, проведет остаток своей жизни в постели или, если повезет, в инвалидной коляске! Беспомощная женщина, за которой нужно будет ухаживать!

– Оливия! – раздался хриплый голос из комнаты наверху. – Оливия!

– Она зовет тебя, – бесцветным голосом произнесла Аннабель, заметив, что сестра не сдвинулась с места.

– А я не пойду. Это твой дом, и это из-за тебя она оказалась в таком положении!

– Оливия, а ты и впрямь мерзкая, – возмутилась Абигайль. Ее любезность как ветром сдуло.

Дункан возмущенно пробормотал:

– Не знаю, что на тебя нашло, мама, но ты словно фурия набросилась на сестру, и я не собираюсь просто стоять и слушать это.

Оливия в недоумении уставилась на сына. Таким тоном он с ней никогда не разговаривал.

– Оливия! – Голос матери звучал жалобно, почти умоляюще.

– Иди уже! – воскликнула Абигайль, но Оливия упрямо скрестила руки на груди и заявила, что больше не войдет в комнату, где пахнет смертью.

Аннабель бросила на нее испуганный взгляд, а затем молча стала подниматься по лестнице.

– Разве я тебя звала? – прохрипела Марианна, когда Аннабель вошла в комнату.

– Что тебе принести? – спросила в ответ Аннабель, изо всех сил стараясь не показать, насколько она растеряна и обижена из-за неслыханного поведения сестры. Оливия всегда была капризной, избалованной и немного высокомерной, но злой – никогда. К сожалению, она изменилась, причем не в лучшую сторону.

– Я хочу стакан молока. Но пусть она принесет. В дальнейшем за мной будет ухаживать она. Я хочу, чтобы за мной ухаживала Оливия.

Аннабель с трудом сдержалась, чтобы не произнести вертевшиеся у нее на языке слова возмущения. Вместо этого она поспешно повернулась на каблуках и молча вышла из комнаты. Слезы застилали глаза. Женщина решительно вытерла с лица их предательские следы. Никто не должен видеть, что она плакала. Впрочем, Аннабель всегда была плаксивой, но после приезда Оливии сдерживаться не получалось совсем.

– Мама недвусмысленно требует тебя, Оливия! – наконец твердым голосом объявила она. Теперь все взгляды были устремлены на среднюю сестру.

Оливия по-прежнему стояла, словно окаменев, даже не пытаясь сдвинуться с места.

– Скажи ей, что с учетом того, как со мной обращаются в этом доме, я не задержусь здесь ни на секунду. А ты, мой милый сын, должен немедленно передо мной извиниться. Мы уходим!

– Ведите себя тише, иначе мама услышит. Оливия, ты не можешь бросить ее сейчас одну, – умоляющим тоном прошептала Аннабель, но Оливия не отреагировала на ее слова, она ждала реакции сына.

– Дункан, пожалуйста, скажи мистеру Харперу, что мы уезжаем немедленно. Пусть узнает, когда уходит ближайший поезд. Если будет необходимо, переедем в другой отель. Слава богу, прошли те времена, когда этот дом был единственным во всей округе.

Дункан не сдвинулся с места.

Оливия сердито сверкнула глазами и подошла вплотную к сыну.

– Ты меня не понял? Мы уезжаем!

– Я понял тебя, мама, – спокойно произнес он. – Понял я и то, что с тех пор как мы приехали сюда, тебя мучит ужасная головная боль, однако это не может быть причиной того, чтобы мучить тетю Аннабель и бросать свою мать…

– Просто чудесно. Это еще вопрос, кто кого бросает! – возмутилась Оливия и нетерпеливо дернула сына за руку, но Дункан осторожно высвободился.

– Я побуду еще пару дней. Мне кажется, что всем нам придется нелегко, когда бабушка узнает, что ты не будешь с ней рядом именно тогда, когда она нуждается в этом больше всего.

Засопев от ярости, но не произнеся больше ни слова, Оливия с гордо поднятой головой направилась к комнате номер девять.

Первой обрела дар речи Аннабель:

– И кто теперь принесет ей стакан молока?

– Тетя Абигайль, – предложил Дункан, но Абигайль уже уселась на свой чемодан и пробормотала:

– Она стала ужасно невыносимой.

– Кто-то должен осторожно сообщить ей, что Оливия ушла, – заметила Аннабель и торопливо добавила: – Я с удовольствием взяла бы это на себя, но сейчас уже пора подавать гостям ужин, и я должна помочь Руие на кухне.

– Руие? – удивленно переспросила Абигайль. – Нашей Руие?

– Да, я наняла ее, когда после смерти отца мама передала нам отель, – почти извиняющимся тоном пояснила Аннабель.

– Но это же чудесно! Мне она всегда нравилась!

– Я пойду к бабушке, – заявил Дункан.

Чуть позже Дункан с задумчивым видом вошел в комнату бабушки. Поведение матери сильно задело его. Он знал, что на самом деле Оливия – добрый человек. Она всегда была заботливой и внимательной. Возможно, это как-то связано с тем, что отец все реже бывает дома? Или причина в этой жуткой головной боли?

– Где твоя мать? Кто это так кричал? И о чем вы там внизу шушукались? – засыпала его вопросами настороженная Марианна. Она уже сидела на постели и нетерпеливо барабанила костлявыми пальцами по одеялу.

Дункан откашлялся и протянул ей стакан.

– Где Оливия? – повторила она.

– Понимаешь, бабушка, она уже не первую неделю страдает от ужасной головной боли. Из-за этого воздуха маме стало хуже, и ей пришлось немедленно уехать.

Молодому человеку до глубины души было больно смотреть, как в ту же секунду пожилая женщина сникла. Казалось, она внезапно постарела на несколько лет.

– Твоя мать уехала из Роторуа, не попрощавшись со мной? – На глазах Марианны выступили слезы.

– Я должен передать тебе, что она скоро вернется. Как только совсем поправится, – солгал Дункан.

– Она больна? Но почему мне никто ничего не сказал? Бедная девочка! Она приехала в такую даль, хотя ей плохо. Боже мой, что с ней? Она уже была у врача? – Марианна устало умолкла, залпом выпила молоко.

– Я думаю, что скоро ей станет легче, – вяло произнес Дункан.

– Но кто же теперь будет ухаживать за мной? Аннабель носится только со своими постояльцами. Кроме того, мне становится так грустно, как только я вижу ее. Сразу вспоминаю Элизабет. К тому же она делает вид, что приносит себя в жертву, а на самом деле ей противно возиться со мной. Мне нужен кто-то, кто не будет ухаживать за мной из-под палки. Кто-то, чье присутствие мне приятно…

– Бабушка, мы ведь все тебя любим. Тетя Аннабель, дядя Гордон, я и…

– Значит, ты побудешь еще немного? – перебила она его с недвусмысленным упреком в голосе.

Дункан смущенно отвернулся и пробормотал:

– Она хотела, чтобы я побыл пару дней вместо нее.

– Но этот ужасный поезд… Кто же будет с ней, если ей нехорошо? – встревоженно поинтересовалась Марианна.

– Я думаю, что она поспит в поезде, – ответил юноша, а потом ему пришло в голову, что он может отвлечь бабушку от внезапного отъезда Оливии и наверняка порадовать другой новостью. – Бабушка, есть еще кое-кто, кому хочется поухаживать за тобой. – Он улыбнулся, радуясь, что вовремя вспомнил о своей второй тетке.

– Вот как? Хелен приехала? – спросила Марианна без особого энтузиазма.

– Нет, не моя сестра, а тетя Абигайль. Представляешь, она получила известие от тети Аннабель и сразу же отправилась в путь. Твоя дочь очень хочет увидеть тебя и немного побыть с тобой!

– У меня нет дочери по имени Абигайль! А теперь оставь меня одну! – С этими словами Марианна рухнула на подушки и повернулась к внуку спиной.

Место у мостков еще в детстве было у нее самым любимым. Особенно в такое время дня. Только что скрывшееся за горизонтом солнце окрашивало небо в оранжевый цвет. В небе парили причудливые громады облаков, похожие на стаю огнедышащих драконов. Остров Мокоиа, который только что освещало заходящее солнце, теперь отражался на поверхности озера, похожий на место, полное каких-то мрачных тайн. Абигайль не могла отвести взгляд от этого невероятного спектакля. Он немного отвлекал ее от жгучей боли, полыхавшей в сердце. Она пошла за Дунканом по лестнице, но войти в комнату матери побоялась. Дверь была слегка приоткрыта, и уничижительная фраза матери вылетела в коридор: «У меня нет дочери по имени Абигайль!» Каждое слово резало ее хуже ножа. Она не ожидала, что мать встретит ее с распростертыми объятиями, но эта непримиримость потрясла молодую женщину до глубины души.

Абигайль услышала приближающиеся шаги и раздраженно обернулась. Она хотела побыть одна. Никто не должен знать, как сильно она страдает от неприязни матери. Увидев, кто собрался составить ей компанию на мостках, она облегченно вздохнула. Это был Дункан, и впечатление он производил не самое радужное.

– Садись рядом со своей пиратской невестой! – нарочито шутливым тоном пригласила племянника Абигайль.

Дункан послушался. Какое-то время он ничего не говорил, предаваясь мрачным размышлениям.

«Может быть, он собирается с духом, чтобы поаккуратнее преподнести мне слова матери?» – подумала Абигайль и решила освободить его от этой неприятной обязанности.

– Дункан, я знаю, что она сказала. Я пошла за тобой и слышала все собственными ушами.

– Правда? – с явным ужасом переспросил Дункан и нерешительно добавил: – И то, что ты больше не… – Он запнулся.

– …и то, что я больше не ее дочь.

– Но, боже мой, что такого произошло, что она не хочет простить тебя? Я помню только, что однажды вечером ты исчезла. Мне тогда было лет восемь или девять. Я проводил у вас каникулы и в тот день был с мамой на известковых террасах. А когда после возвращения спросил о тебе, бабушка сказала, что ты сбежала. Помню еще, что на следующий день она лежала в постели и была белее мела, а все взрослые грустили. Никто ничего не рассказывал, дедушка сидел на террасе и плакал. Я уже подумал, что кто-то умер… – В голосе Дункана слышалось отчаяние.

«Мальчик мой, тогда кое-кто действительно умер. «Золотко», маленькая Аби», – подумала Абигайль. Как ей хотелось довериться этому чуткому юноше! Как хотелось наконец облегчить душу, но она ни в коем случае не имела права делать это только потому, что не знала, как быть дальше. Нет, нужно сохранить свою тайну навеки, глубоко в душе.

Когда вечерами, находясь вдали от дома, Абигайль плакала, пытаясь уснуть, ее утешала мысль о том, что после смерти матери она могла бы довериться сестрам. Но наступал новый день, и она отказывалась от этого плана. Если уж мама принесла в жертву свое «золотко», лишь бы сохранить тайну, разве она сама не должна молчать вечно?

– Тетя Абигайль, тебе нехорошо? – встревоженно спросил Дункан. – Ты белее мела.

Но Абигайль лишь отмахнулась.

– Это просто макияж, – пошутила она.

Однако обмануть племянника ей не удалось. Он прекрасно видел, что смеялись только ее губы, а глаза плакали. Он предпринял еще одну попытку разобраться в истине.

– Мне не хотелось бы проявлять излишнее любопытство, но я никогда не слышал от бабушки слова худого. Даже по отношению к тете Аннабель, а к ней она относится очень плохо. Так что если ты хочешь об этом поговорить, то можешь мне целиком и полностью довериться.

Абигайль была настолько тронута, что неожиданно обняла племянника за плечи.

– И откуда у тебя только этот дар сочувствия?

– Ты хочешь сказать, что это удивительно при таких родителях? – Он даже улыбнулся ее невольной откровенности.

– Этого я не говорила.

– Но подумала. И ты права. Нам, детям, мама дала все, но судьбы других людей ей безразличны. А отцу важны лишь деньги и уважение. Например, он никогда не спрашивал меня, хочу ли я продолжать его дело после этого лета. – В голосе юноши сквозила печаль.

– А ты хочешь?

Дункан глубоко вздохнул.

– Нет, я бы предпочел изучать медицину и помогать людям, вместо того чтобы заставлять их вкалывать на меня на весьма спорных условиях.

– Тогда почему ты так не сделаешь? Ведь у твоего отца есть средства, чтобы послать тебя в университет.

– Я бы ужасно разочаровал его. Еще в детстве он брал меня с собой в леса, где растут деревья каури. Но там, где он видит основу своего состояния, я вижу лишь сгорбившихся, тяжело работающих людей, которые выкапывают из земли сосну каури и вырезают из дерева смолу. А те жалкие поселения, в которых они живут, и вовсе вспоминать не хочется. Отец этого не поймет. И будет злиться, что я не делаю то, что он считает нужным. Потому что он, конечно же, хочет для меня как можно лучшей жизни, только не спрашивает, разделяю ли я его убеждения. – И юноша снова тяжело вздохнул.

– Мне это знакомо. Невыносимо, когда кто-то планирует твое счастье, – поколебавшись, призналась Абигайль. – Еще в детстве я хорошо пела и танцевала. Когда я призналась маме, что хочу стать танцовщицей, она впервые в жизни ударила меня по щеке и пригрозила, что изобьет до синяков, если я еще раз скажу что-то подобное. Моей задачей было выйти замуж за принца, чтобы у меня была чудесная жизнь. И знаешь что? Это еще больше раззадорило мое упрямство. Я поклялась себе, что никогда не выйду замуж ни за кого из тех, кто ей нравится. Но никогда ей этого не говорила. Мое решение жило внутри меня. В конце концов, я ведь была ее «золотком». Я больше и словом об этом не обмолвилась, но тайком танцевала и пела до того самого дня, когда она запретила мне водиться с Патриком О’Доннелом, сыном учителя. А я была влюблена в его чудесные синие глаза. В то время как мама давно положила глаз на одного из наших постояльцев, сына богатых родителей из Веллингтона. А мне он не нравился. У него были далеко не такие красивые синие глаза, как у Патрика. И совсем не такой кроткий нрав. В тот день у меня все и вырвалось. Я заявила маме, что в таком случае я вообще не выйду замуж, а буду петь и танцевать в театре… И она пригрозила мне, что скорее посадит меня под замок, чем отпустит на чужбину. Ну а остальное ты знаешь. В тот же вечер я сбежала.

С каждой фразой Абигайль говорила все тише и тише и наконец умолкла, опустив голову. Она надеялась, что Дункан удовлетворится этим и не станет задавать вопросов. Он ни в коем случае не должен был узнать, что на самом деле произошло в тот ужасный день.