Читать книгу Беглецы в Гвиане - Луи Буссенар - Страница 9

Когда пропала лодка, Робен успокаивал:

– Зато у нас много собрано провизии.

И вот роковая случайность самым безжалостным образом доказала ему, что он ошибся.

Теперь у него и у Казимира не было ничего, все плоды их трудов пропали. Нечего было и думать о бегстве, по крайней мере, еще долго-долго. Более того: беглецу и прокаженному грозил в недалеком будущем голод.

И подумать только, что для такого громадного бедствия достаточно было одной какой-нибудь искорки от непотушенного очага!

Бедный старик впал в совершенное отчаяние. Он тупо глядел на груду пепла, на обгорелые столбы, на испорченные орудия, на уничтоженную, перелопавшуюся посуду, глядел и даже не находил слез, чтобы плакать.

Не так держал себя белый. При виде страшного бедствия он вздрогнул, побледнел – и только.

Странное дело: его гораздо меньше волновал пожар в хижине, чем пропажа лодки. В пожаре он видел просто несчастный случай, тогда как пропажу лодки он приписывал не иначе как злому умыслу.

Но кто же злодей? И с какой целью совершено злодеяние?

Надзиратель Бенуа? Но если бы он знал, где найти Робена, то преспокойно явился бы со своей свитой и забрал его. Красть лодку ему не было никакой надобности.

Каторжник Гонде? Кстати, о нем что-то нет ни слуху ни духу, точно он в воду канул. Но нет, и ему незачем было красть лодку. Если бы он хотел, то мог бы давно донести на Робена и натравить на него целую ораву надзирателей. К тому же он дал столько доказательств своей искренности.

Робену стало совестно за свое предположение. Он упрекнул себя в излишней недоверчивости и поспешил отогнать от себя прочь вкравшееся в душу подозрение.

Но кто же в таком случае?

– Ах, конечно, вот кто – индеец.

Негодяй Атука ни за что не хотел расстаться с мыслью о доносе на белого тигра и о плате в десять франков, на которые он мог бы себе купить «много, много водки». Конечно, это он украл лодку, больше некому.

Но как бы там ни было, а терять время на бесплодные сожаления не стоило. Робен решил немедленно приступить к исправлению положения по мере возможности и быстро составил себе новый план.

– Казимир, – сказал он ласково старому негру, который по-прежнему сидел в безмолвном отчаянии перед грудой пепла. – Послушай, Казимир!

Старик вышел из своего оцепенения и жалобно зарыдал, как ребенок.

– О, добрый мой господин, я болен, я умру.

– Не отчаивайся, друг, не падай духом, – утешал его Робен.

– Я не могу, добрый господин, не могу… Казимир умрет тут… около своей хижины.

– Пойдем, Казимир. Я захвачу с собой инструменты. У них только рукоятки обгорели, я приделаю новые и выстрою тебе хижину, накормлю тебя. Пойдем же, бедный старик, пойдем.

– Не могу… не могу, – жалобно стонал прокаженный. – Я умираю, я уже почти умер…

– Да нельзя же здесь оставаться, говорят тебе. Пойдем.

– Вы идите, а я не могу.

– Если не можешь, я тебя понесу, но здесь не оставлю.

– Ах, нет, нет, я уж лучше сам пойду.

– Я не могу, добрый господин, не могу…

И старик сделал несколько шагов, шатаясь на своих слабых больных ногах.

«Несчастное создание!.. – подумал Робен. – С моей стороны, в самом деле, жестоко тащить его с собой».

– Послушай, Казимир, – прибавил он вслух, – не беспокойся, пожалуйста. Я устрою тебе хижину в лесу, где-нибудь тут поблизости, наберу бананов, маниока и накормлю тебя. Поверь, с голода мы не умрем.

– Спасибо, спасибо… вы очень добры.

– Ну вот, так-то лучше. Я буду работать за двоих, я силен и здоров, следовательно, еще не все потеряно.

– Да и ровно ничего не потеряно, – сказал вдруг сзади чей-то голос, – хотя надо признать, что на земле есть страшные мерзавцы.

Робен обернулся и узнал Гонде.

– Вижу, что с вами случилось несчастье, – продолжал каторжник. – Ваша лодка пропала, я заметил это, когда шел вдоль реки. Хижина ваша сгорела. Это тем более жаль, что путь теперь свободен.

– Вам-таки удалось!

– Удалось как нельзя лучше. Я нашел местечко с замечательными экземплярами розового дерева.

– Какая жалость!

– Успокойтесь, работы будет месяца на три, а за эти три месяца вы будете уже далеко.

– Ах, если б ваши слова осуществились!

– Я уверен в этом. И, знаете, я даже думаю, что ваши несчастья послужат вам на пользу.

– Это каким образом?

– Скоро кончатся дожди, и по реке поедут вниз к устью негры боши и бони. У них вы можете получить хоть десять лодок вместо вашей одной.

– А могу ли я положиться на этих негров после того, что со мной сделал Атука?

– Бони и боши – не индейцы, они не пьяницы и не предатели, а, напротив, очень честные, приветливые и гостеприимные люди.

– Да, да, это верно, – подтвердил Казимир.

– Значит, вы советуете подождать здесь несколько недель? – спросил Робен.

– Не именно здесь, но где-то поблизости. Постройте себе хижину где-нибудь в чаще, только главное – не оставляйте за собой ни малейшего следа. Ручаюсь вам, что в таком случае вас ни за что не найдут.

– А чем мы расплатимся за то, что нас перевезут в лодке?

– У вас здесь под ногами растет на земле много всякой провизии. Негры-бони после сезона дождей всегда нуждаются в провизии, и если вы соберете хороший запас и предложите им, то они с радостью перевезут вас куда угодно за эту плату.

– Хорошо, тем более что иного выхода нет.

– Если я могу вам хоть чем-нибудь быть полезен, то располагайте мной.

– Спасибо, Гонде! Я верю вам безгранично.

– И хорошо делаете, потому что я предан вам всей душой. Кстати, вот что я вам скажу. Около того места, где вы прятали вашу лодку, есть лесок – такой густой, что через него невозможно пройти иначе, как по руслу протекающего там ручейка, имеющего не более метра глубины и теряющегося в болоте. За болотом есть местечко, где вы бы отлично могли построить себе хижину и укрыться на время от преследования. Там бы вас уж никто не нашел.

– А как же пройти через болото?

– Посередине болота есть полоска твердой земли, прикрытая илом. Я случайно открыл эту полоску, идущую через все болото от одного конца до другого. Полоска узенькая, не шире ножа, но, опираясь на палку, можно будет, я думаю, пройти.

– Хорошо. Завтра мы пойдем туда, – сказал Робен.

– Да, да, пойдем, – согласился Казимир, уже успевший успокоиться.

– Позвольте мне проводить вас, а на эту ночь остаться с вами, – предложил Гонде.

– Оставайтесь. Я буду вам очень благодарен.

На другой день Робен, Гонде и Казимир двинулись в путь.

– Бог не допустил, чтобы я умер здесь, – вздохнул негр, расставаясь со своей засекой.

* * *

– Нелепая страна! Право, нелепая страна!.. Негров – сколько хочешь, деревья – без ветвей, с какими-то оловянными листьями, мухи и насекомые надоедают день-деньской, солнце жжет, фрукты… о, эти фрукты! Точно консервы на скипидаре!.. От жары у меня лупится нос, и, кажется, с него скоро сойдет вся кожа. Нелепая страна!

Бледная, измученная женщина в трауре слушала с печальной улыбкой эту воркотню двадцатилетнего юноши, говорившего по-французски с неподражаемым прононсом парижских предместий.

– И ко всему этому, – продолжал молодой человек, – целые тысячи обезьян и попугаев. Что касается туземного говора… Фу, Боже мой, что за гадость! Для слуха утомительно, для ума непонятно… А уж пища – лучше о ней и не говорить: рыба – точно подошва, суп – какая-то противная кашица… Однако что же это я все болтаю, пожалуй, детей разбужу.

– Да я не сплю, Андрэ, – возразил детский голос с кроватки, завешенной пологом.

– И я тоже не сплю, – отвечал другой детский голосок.

– Напрасно, Эдмонд. Днем непременно нужно лежать в постели, а то с тобой сделается солнечный удар.

– Мне скучно весь день лежать.

– Ну, детки, будьте же умниками, – сказала бледная дама. – Мы завтра едем.

– Ах, мамочка, как я рад!.. А как мы поедем? Опять по воде?

– По воде, сынок.

– Меня опять будет тошнить… Но это ничего, зато потом я увижу папу.

– Так, следовательно, вы окончательно решили, сударыня? Мы завтра уезжаем из Суринама, или, как его называют здешние жители, из Парамарибо?.. Это очень хорошо! Хотя мне и надоело путешествовать, хотя, быть может, та страна, куда мы приедем, окажется нисколько не лучше Суринама, но, по крайней мере, мы там все будем в сборе, так сказать… А ведь вы, сударыня, кажется, все еще ничего не изволите знать?

– Ничего, мой милый. Все это какая-то тайна, совершенно для меня не понятная. Когда мы сюда приехали, то оказалось, что нас здесь ожидали, как и в Амстердаме. Какие-то таинственные друзья позаботились о том, чтобы все для нас приготовить, и хорошо сделали, потому что иначе мы чувствовали бы себя, как в лесу. Посредник парижского дельца, приняв нас с голландского корабля, устроил все для нашего дальнейшего путешествия, и завтра мы едем. Более я ничего не знаю. Эти таинственные незнакомцы со мною холодно-вежливы, сдержанны и чрезвычайно пунктуальны. Можно подумать, что они повинуются каким-то приказаниям, исходящим свыше.

– А, знаю. Ваши слова особенно можно отнести к тому господину в очках и с бараньей головой… Как бишь его?.. Ван… Ван-дер… Дальше, хоть убейте, не помню… Это еврей, но очень любезный еврей и деловитый, как они все. Во всяком случае, сударыня, это верно: до сих пор мы ни на что не можем пожаловаться на наших незнакомых благодетелей. Покуда всё идет гладко, и мы путешествуем, как посланники. Не знаю, чем только все это кончится. Как-то выдержит дальнейшую езду мой нос?

– Ну, ну, Андрэ, не пугайтесь заранее, – сказала госпожа Робен, улыбаясь на эту воркотню. – Через три дня мы доедем до места, следовательно, осталось уж недолго путешествовать. А что жарко – это ничего.

– Да я и не пугаюсь, сударыня, это я только так говорю, к слову. Если вам неплохо и вашим деткам тоже, то мне и подавно.

На другой день госпожа Робен с детьми и Андрэ сели на бриг «Tropic Bird»[7], два раза в месяц совершающий рейсы вдоль берегов голландских земель.

Капитан лично встретил пассажиров, представитель проводил их на корабль, раскланялся с госпожой Робен и уехал обратно на берег. Якорь поднят, паруса надулись, и «Птица» понеслась к выходу в море.

Вот и оно, наконец. Госпожа Робен и дети переносили тошноту довольно терпеливо, перемогали себя, но несчастный Андрэ поминутно подвергался припадкам рвоты…

Госпожа Робен сидела, погруженная в думы. К ней подошел капитан и назвал ее по имени. Она подняла голову и увидела его перед собой в почтительной позе, со шляпой в руке.

– Вы принесли счастье нашему бригу, сударыня, – сказал капитан. – Давно я не помню такого благополучного плаванья.

– Да вы, должно быть, француз! – вскричала жена ссыльного, удивляясь совершенно чистому произношению капитана.

– Я капитан голландского судна, – возразил тот, – и обязан знать как можно больше иностранных языков. Что касается чистоты моего французского произношения, то в этом моей заслуги нет: мои родители были французами.

Андрэ поминутно подвергался припадкам рвоты.

Несчастный Андрэ поминутно подвергался припадкам рвоты…

– О, сударь, если вы мой соотечественник, то позвольте мне обратиться к вам с вопросом. Скажите, как мне найти того, кого я оплакиваю? Что мне нужно для этого сделать? И куда вы меня везете?

– Сударыня, я не знаю, от кого идут те приказания относительно вас, которые мне приходится исполнять. Впрочем, я отчасти догадываюсь, но так как эта тайна не моя, то я не могу вам ее открыть. Все, что я могу вам сказать, – это только то, что ваш муж жив и благополучно бежал из острога, но вынужден скрываться, так как голландское правительство не делает различия и всех преступников выдает одинаково, опасаясь дипломатических неприятностей. Благодаря этому обстоятельству вам предстоит, сударыня, трудный путь.

– Я не боюсь трудностей, я сильная. У моих детей нет отечества, поэтому они должны жить там, где будет их отец.

– Кроме того, сударыня, вам придется прибегнуть к некоторым уловкам, чтобы обмануть ваших соотечественников, если нам придется пристать к французскому берегу.

– Что же нужно сделать? Я готова на все.

– Они могут удивиться, увидев вас с детьми на моем корабле… Нужно будет объяснить, что я их отец и что вы моя жена… Вы говорите по-английски?

– Как на родном языке.

– Отлично. Поэтому вы не должны говорить ни слова по-французски. А ваш старший мальчик?

– Он тоже хорошо говорит по-английски.

– Превосходно. Остальных мы постараемся не показывать никому. Мой корабль остановится в Альбине, близ фактории одного голландского купца. Под предлогом того, что я хочу показать своему семейству водопад Сент-Эрмину, я вас спущу с корабля под охраной двух матросов-негров, на которых полагаюсь вполне. Они вас высадят на небольшом островке и будут заботиться о вас. Я не уйду назад до тех пор, пока не получу от вас записки, что все завершилось благополучно и что вы нашли своего супруга.

– Хорошо, сударь, я согласна на все. Дикая жизнь меня не пугает. За последнее время я так много выстрадала, что буду рада всякой перемене. Во всяком случае, верьте, сударь, что вы для меня олицетворяете всех моих неведомых благодетелей и благодарность к вам никогда не изгладится из моего сердца.

Слова капитана, что семейство ссыльного принесло счастье бригу, оправдались до конца. Плавание было исключительно благополучным и быстрым, так что через двенадцать часов вдали показался остров Клотильды, лежащий против устья Марони. Бриг бросил якорь рядом с Альбиной, не подходя к французскому острогу.

Капитан отыскал и нанял туземную лодку с одним негром, к которому присоединил еще двух обещанных госпоже Робен матросов. Отъезд с корабля для пущей безопасности совершен был ночью, и семейство ссыльного благополучно высадилось на островок близ водопада Сент-Эрмины.

Дети были в восторге оттого, что ступили на землю, да еще такую зеленую и цветущую. Андрэ тоже был рад, что отделался наконец от морской болезни. Негры устроили привал, наловили рыбы и приготовились варить обед. Вдруг вдали на французском берегу взвился белый дымок, и раздался выстрел, заглушенный расстоянием.

От берега отделилась лодка и быстро оказалась на середине реки. Хлопнул еще один выстрел, и за первой лодкой пустилась вторая. Между обеими лодками было не больше двухсот-трехсот метров. Что это было? Очевидно, что-то серьезное. Вероятно, бежали какие-нибудь очень важные преступники, потому что преследующие, не задумываясь, прибегли к оружию.

Первая лодка быстро приближалась и становилась все виднее. Она выигрывала расстояние, но медленно. Вот уже можно было разглядеть, что в ней сидят двое и отчаянно гребут. На задней лодке – четверо, из которых двое были с ружьями. Беглецы, очевидно, хотели объехать остров и сделать так, чтобы он оказался между ними и преследователями. Это было единственное средство спастись.

У госпожи Робен сжалось сердце. Что еще будет? Свидетельницей каких ужасов еще придется ей быть?

Дети притихли, испуганные, побледневшие. Андрэ довольно неумело вертел затвор двустволки, подаренной ему голландским капитаном.

Преследователи, угадывая намерение беглецов, попытались перерезать им путь: они стреляли без перерыва, и пули ложились на воду недалеко от преследуемой лодки.

Вот первая пирога подходит к острову все ближе и ближе, вот уж она от него не более как в ста метрах. Пуля, лучше других направленная, ударила в весло и перебила его. Гребец схватил другое и продолжал грести с прежней энергией.

Теперь можно было разглядеть совершенно ясно: один из ехавших в лодке был белый, он сидел впереди, а второй – негр – сидел сзади.

Госпоже Робен показалось, что у нее на глаза опускается туман. Ей чудилось, что свод небесный все больше наклоняется, готов упасть на нее и придавить своею тяжестью.

Она сделала несколько шагов к берегу, с тоской ломая руки. Страшный крик вырвался из ее груди:

– Это он!.. Это его убивают!

И она упала на песок, словно пораженная молнией.

– Это он!.. Это его убивают!