Читать книгу Адское ущелье. Канадские охотники (сборник) - Луи Буссенар - Страница 8

Североамериканец, даже падший, постоянно исповедует глубочайшее почтение к законности. Одного этого утверждения достаточно, чтобы понять, как без всякого организованного воинства один-единственный человек, наделенный судебными функциями, в состоянии осуществлять силу закона на громадных территориях, заселенных в большинстве своем людьми, понятия не имеющими о совести.

Это вовсе не означает, что там, где цивилизация граничит с варварством, не бывает достойных сожаления эксцессов. Но, несмотря ни на что, самый скромный сотрудник судейского ведомства всегда найдет людей, готовых оказать ему поддержку и обеспечить в конечном итоге торжество закона, то ли добровольное, то ли принудительное.

Это почтение заходит у людей, вроде бы непокорных, так далеко, что распространяется на решения судей относительно так называемых погибших членов общества и ставит их под власть закона.

Итак, Бобу Кеннеди на тридцать шесть часов было даровано шерифом покровительство закона; он оказывался в безопасности при условии, что не попытается возобновлять свои злые шуточки.

Правда, Боб, кажется, поумнел после сурового урока, данного ему тайным трибуналом Хелл-Гэпа; можно было предполагать, что льготное время пройдет благополучно.

Старую бутылку шерри распили в обществе секретаря, у которого Боб ранее позаимствовал лошадь для бегства. Секретарь нисколько на него не обижался, поскольку бесцеремонно принял приглашение на обед с шерифом в соседней гостинице.

Как и во всех приграничных селениях, пиршество состояло главным образом из куска отвратительного вареного мяса, которым американец наслаждается с куском еще более гадкого твердого хлеба из муки грубого помола. А между тем хозяин пошел на большие расходы. Видные граждане, то есть шериф, Боб, секретарь и трое братьев, присутствие которых стало гвоздем программы, привлекли многочисленных любопытных. Число посетителей ресторана выросло в четыре раза.

Исключительная вещь в стране, изобилующей скотом, в стране, где никогда не едят свежее мясо, но в меню появились бифштексы. Настоящие бифштексы, но поданные в сомнительной форме почерневших пластин, окаймленных желтым жиром и плавающих в растопленном свином жире.

Канадцы, очень скромные в быту, но привыкшие к сочным блюдам из дичи, скорчили гримасы и не стали портить свои волчьи зубы об это жесткое жаркое, пропахшее омерзительным запахом подгорелого сала.

– Хэллоу, Джонни!.. Мальчик мой! Как вы находите этого бычка?

– О! – усмехнулся Жан. – Этот бычок долго служил в кавалерии!

– На что вы намекаете?

– Филе, из которого сделали эти бифштексы, было очень жестким. Оно долго выдерживало седло и всадника.

– Значит, оно, по вашему мнению, конское…

– И принадлежало дряхлой кляче! Можете мне поверить.

– Well[37]!.. – послышался грубый насмешливый голос с соседнего стола. – Чужеземец прав, и можно доказать джентльмену, что в эту минуту мы едим лошадь, на которой Боб пытался удрать!

– Вашу лошадь, господин окружной секретарь!..

– Да, – подтвердил всё тот же голос, – у нее была сломана нога, когда вешали Боба… Я прикончил ее выстрелом в голову, а потом перевез сюда и продал ее тушу.

При этих словах безудержный смех охватил присутствующих, казалось пришедших в исступление. Раздавались крики «ура!», пили за здоровье Боба, потом за здоровье окружного секретаря, потом за здоровье… пристреленной лошади!.. Слегка побили посуду – к несказанной радости репортера «Хелл-Гэп Ньюс», ловившего новости для местной хроники.

Метрдотель, уже получивший хорошие чаевые, наотрез отказался брать шиллинг от Боба, то есть от Жана, казначея ассоциации; шериф и секретарь дурачились и веселились, как простые ковбои.

Званый обед закончился. Владелец салуна дал понять Бобу, что тот при желании может со своими друзьями провести вечер в его заведении, разумеется, вместе с шерифом и секретарем округа. Всё, что человек в силах переварить, будет им предоставлено бесплатно.

Естественно, Боб, которого до повешения никогда не видели на подобных праздниках, согласился и прихватил всю ватагу в салун, над дверью которого уже появилась вывеска, а на окнах – афиши, призывающие на торжественный обед.

И Боб, опять всё тот же Боб, стал героем дня; он оживился, рассказывал смешные истории, казался омерзительно пьяным, но при этом сохранял ясную голову, чтобы объяснить видным гражданам, каким образом Джон, Джеймс и Фрэнсис[38] нашли его утром довеском к телеграфу.

Это выражение имело бешеный успех. Оно переходило из уст в уста, дошло до репортера, подхватившего его на лету и сбежавшего в редакцию, чтобы еще тепленьким опубликовать в газете.

В свою очередь шериф, как избранная власть, искал популярности, думая о предстоящих выборах и ловко пользуясь достигнутым положением. В самом деле, его должность относилась к завидным, делая ее носителя всемогущим и принося ему большие барыши. Исполнять эту всеобъемлющую должность было трудно. Шерифу предстояло быть судебным исполнителем, комиссаром полиции, судебным следователем, приниматься за много других дел, вплоть до обязанностей палача. Однако должность шерифа оплачивалась в соответствии с выполненной работой. Столько-то шериф получал за вызов свидетеля, столько-то – за арест убийцы, столько-то – за повешение… Шериф Хелл-Гэпа получал за первый год службы не менее сорока – сорока пяти тысяч долларов, в переводе на французские деньги это составляет двести – двести пятьдесят тысяч франков. Согласитесь, это кругленькая сумма для должностного лица довольно низкого порядка.

Предоставленные самим себе, Жан, Жак и Франсуа скучали.

Они оказались на чужбине, в непривычных условиях; их оглушали крики горожан, принадлежавших к верхушке местного общества, но напившихся, как простые смертные; их пропитывали табачная вонь и алкогольные испарения; им не понравились напитки, к которым они едва притронулись. Братья хотели бы распроститься с этой шумной толпой и продолжить свои поиски, так неудачно прерванные спасением, о котором они теперь почти сожалели.

Какое им было дело, по крайней мере в этот момент, до ковбоя, выпивохи, болтуна, грубияна, полностью позабывшего, казалось, за всеми этими возлияниями о братьях!

Они вспоминали о своем убитом отце, о своем городке, трусливо проданном врагу, о негодяе, сделавшем их сиротами, после того как он погубил дело метисов, и страдали, ощущая себя жертвами этой омерзительной близости, запятнавшей, как казалось, их воспоминания.

Им хотелось при первом удобном случае незаметно исчезнуть и отправиться в степи или, по крайней мере, избавиться от того нездорового интереса к себе, напоминавшего любопытство к редкому животному или природному явлению.

Но Боб, опять всё тот же Боб, казалось, читал их глубинные мысли. Он ловко выскользнул из группы, состоявшей из более-менее настоящего полковника, судьи с довольно хорошим цветом лица и нескольких профессоров, лишенных кафедр и дипломов, и приблизился к бедным юношам, растерявшимся перед эдаким зверинцем двуруких.

– Эй!.. Парни!.. Вы что застыли?.. Нет привычки?.. Это пройдет… вам надо бы пропустить стаканчик сока тарантула[39]…

Он проговорил эти слова чересчур громко, как это обычно делает пьяный человек, но потом резко сменил тон и добавил вполголоса, обращаясь больше к Жану:

«Джонни, держитесь! Я думаю о вас, не сомневайтесь. Скажите мне только, дорогой мой, как зовут того человека, которого вы ищете. Вы рассказали мне его историю, но не назвали имени.

– Его зовут Туссен Л’бё, – ответил Жан приглушенно, произнеся фамилию своего недруга так, как это сделал бы житель французской провинции Орлеанэ.

– Туссен Л’бё, – попытался повторить Боб.

– По-французски говорят также Лебёф, но канадцы в нашем краю произносят Л’бё.

– Well! – воскликнул Боб, возвращаясь к своему вульгарному диалекту. – Эти парни благоразумны как девицы… Я, правда, знавал девчонок очень свободного поведения… Это пройдет!..

После чего он присоединился к покинутой компании, занятой выпивкой и громким ором.

Жан, Жак и Франсуа поняли, что Боб куда серьезнее, чем они судили. Он играет роль, веселясь вовсю, со скотской увлеченностью забавляющегося американца, и при этом пытается разузнать что-то про их врага.

Теперь ожидание меньше нервировало их, эта шумная оргия больше не казалась бесполезной для результата их миссии. Они оставались бы зрителями, если и не заинтересованными, то по меньшей мере безропотными, если бы с какого-то момента к ним не пристал человек в лохмотьях и с нечесаной бородой, говоривший с ирландским акцентом и непременно хотевший заставить их выпить.

Он был пьян так, как это доступно только уроженцу «сестринского острова»[40], Ирландии. С невыносимой настойчивостью пьяниц ирландец повторял им в сотый раз один и тот же доводящий до отчаяния набор фраз:

– Ну-ка, чужаки, выпейте со мной… Что-нибудь настоящее… Коктейль?.. Нет! Gumme-tickler[41]?.. Corps-reviver[42]?..

– Нет, спасибо, мы не хотим пить, – по очереди отвечал каждый из братьев.

– Может, у вас нет денег?.. Не беда! Я сегодня богат… Заплачу, если вы бедные… Я люблю подавать беднякам!.. Янки вам такого не предложит… А я… я щедрый, потому что веду свой род от ирландских королей… Вы смеетесь!.. Так знайте же, что меня зовут Патрик О’Брайен!..

– Хватит, мистер потомок ирландских королей! Пейте в свое удовольствие и оставьте в покое тех, кто не страдает от жажды, – ответил выведенный из терпения Франсуа.

– Арра[43]!.. Арра!.. – завопил пьяный. – Да это оскорбление! Американец уже разрядил бы вам в рыло револьвер за отказ. Но я буду более терпеливым… Ну, еще разок… Согласны выпить?..

– Нет! – сказал Франсуа с удивительным для его возраста спокойствием.

– Второй раз?.. – теперь уже угрожающе продолжал ирландец.

– И не спрашивайте.

– Третий раз?

– Вы упрямы, не так ли? И я тоже! К тому же я не хочу заболеть из-за вашего каприза. Я не буду пить!

– Бедарра! – завопил пьяный и потянулся за пистолетом. – Я продырявлю тебе башку, молокосос!

Инстинктивно Франсуа вытянул руку над столом и ухватил ирландца за бороду как раз в тот момент, когда тот заряжал свой кольт.

– Я продырявлю тебе башку, молокосос!

Ирландец взвыл от боли и машинально направил оружие в направлении Франсуа. Юноша ухватился за револьвер другой рукой и спокойно сказал:

– Я слышал, что пьяные делают глупости… Ваши действия приведут к несчастью… Отдайте мне пистолет; я верну его вам завтра, когда вы протрезвеете.

Взбешенный, брызжущий пеной, возбуждаемый алкоголем, уязвленный в своей гордости до глубины души, Патрик О’Брайен разразился своими кельтскими проклятиями:

– Бедарра!.. Свинопас!.. Я сниму скальп с этого юного мерзавца… сыночка белого воришки и краснокожей сучки!..

При этом идиотском оскорблении Франсуа побледнел, насколько это позволял темный цвет лица, давший франко-индейским метисам прозвище Буа-Брюле.

– Скажи, малыш, – вмешался Жан, также заметно побледневший, но остававшийся спокойным, – хочешь, я помогу тебе?

– Нет, брат, спасибо! В первый раз на меня напали, позволь мне справиться самому.

– Будь по-твоему, малыш, но я буду настороже, чтобы помешать подвоху.

Шум ссоры заставил умолкнуть выкрики; все взгляды обратились на Франсуа, который по-прежнему одной рукой держал за бороду потомка ирландских королей, а другой разоружил его, не причинив никакого вреда.

Одни признавали правоту молодого человека, спокойствие и сила которого покорили наименьшее число буянов. Другие считали юношу неправым, потому что он отказался выпить, а американцы считают такой отказ тяжелым оскорблением. И конечно… мигом стали заключаться пари о вероятном исходе инцидента.

– Пусти меня, мошенник!.. Пусти меня! – ревел Патрик.

Но юноша нисколько не хотел прекращать эту болезненную и гротескную муку. Наоборот, хватка его становилась только крепче, хотя он почти не прилагал усилий, держал ирландца буквально кончиками пальцев, словно нашкодившего кота. Франсуа вывел своего противника на середину зала и там, на глазах всех присутствующих, влепил ему пару самых звонких пощечин, которые когда-либо покрывали позором человеческое лицо.

– Так! – сказал он после такой великолепной демонстрации силы, принятой восторженными криками зрителей. – Если вы не удовлетворены, приходите завтра, я удвою дозу. Вы назвали меня молокососом… Мне и в самом деле только шестнадцать лет, и я не обижаюсь на вас за это… Но вы видите, что иногда хорошо быть и молокососом, мистер бородач. И если когда-нибудь еще вы, на свою беду, снова оскорбите меня, то тогда уже я вас скальпирую.

Ураган аплодисментов встретил эти слова, сказанные с величайшим спокойствием и определенным достоинством. Некоторое подтрунивание слышалось в его словах, и было очень интересно отметить практически у ребенка подобное проявление силы и зрелости.

Ирландец, наполовину протрезвевший, водил по собравшимся тупым взглядом. Он услышал иронические смешки и заметил, что растерял всех своих сторонников. Свое отступление он решил прикрыть бахвальством.

– Свинопас!.. Ты, молокосос, заплатишь мне завтра! Увидим, так ли ты силен с пистолетом или карабином в руках…

– Дуэль! – воскликнул Франсуа. – Это мне подойдет! Хоть прямо сейчас, если хотите… На этом самом месте… Почтенные джентльмены расступятся направо и налево… Я верну вам ваш револьвер. Только постарайтесь никому не выбить глаз.

– Завтра… В середине дня… – бормотал Патрик, раздосадованный тем, что его приперли к стене.

– Друзья, – прервал обмен любезностями вынырнувший откуда-то Боб, – оставьте этого вшивого ирландца и послушайте меня. Человек, который нам нужен, еще сегодня утром был в Хелл-Гэпе.

– В самом деле, Боб?

– Я абсолютно в этом уверен. Трое джентльменов, моих знакомых, видели его и даже говорили с ним. Он прибыл сюда по делам золотых рудников. Неизвестно, покинул ли он город. В любом случае, он не мог уйти далеко.

…Ирландец воспользовался новым оборотом событий, чтобы бесславно отступить. Он пересек улицу, изрыгая грязные проклятья в адрес своего юного, но опасного противника.

Вдруг его остановил неизвестный, положив руку на плечо. Это был мужчина высокого роста, прижимавшийся в темноте к стене, но слышавший и видевший всё, что происходило в салуне.

Патрик О’Брайен, полагая, что имеет дело с грабителем, хотел было закричать и поднять тревогу.

– Тише! – с присвистыванием прошептал ему на ухо незнакомец, предотвращая шумиху. – Перед вами друг.

– Кто вы?

– Друг, повторяю вам. Я смертельно ненавижу тех, кто так грубо с вами обошелся.

– В самом деле?

– Если сомневаетесь, следуйте за мной. Я вам кое-что расскажу.