Читать книгу Дыхание бури - Ляна Лесная - Страница 7

Александр

В этот вечер я лёг спать на голодный желудок. Не то чтобы меня это сильно волновало, я и раньше, бывало, часто обходился без пищи, но никогда ещё мне не приходилось трудиться, как проклятому. На следующее утро повторилось то же, что и в прошлое, и я уже был готов к тому, что меня чуть свет поднимут с вороха соломы ударами увесистой дубины, которая заменяла деду костыль, щедро сдобренных по-утреннему свежими ругательствами, типа: «Что, кровопийца, разлёживаешься? Не иначе забыл, что тебе полагается с утра? Эх, недотёпа, уже солнце встало, а ты, видно, отлёживаться у меня надумал?»

И вот, снова я хватаю тяжёлые вёдра, снова бегу на речку, наполняю их водой, а потом тащу в гору. Бегаю туда-сюда, пока не наполнится безразмерная бочка. Когда справляюсь с этой работой, дед не даёт отдохнуть. Приказывает поколоть и сложить в поленницу дрова. Я падаю от усталости, справляясь и с этим заданием, сбивая руки в кровь, и мне, наконец, позволяют на пару минут присесть, и подают кружку молока и огромный ломоть серого хлеба. Никогда ещё в своей жизни я не ел такого ароматного и вкусного хлеба и не запивал его таким сладким парным молоком.

Проглотив завтрак в мгновение ока, я снова принимаюсь за работу. Теперь надо собрать в копны сено, которое было скошено вчера. Наблюдая за тем, как работают остальные, стараюсь делать так же, но у меня получается не очень хорошо: то копна развалится, что позволяет потешаться надо мной всех соседей по сенокосу, то сломаются грабли или вилы от применения к ним чрезмерной силы, неконтролируемой в гневе.

Так началось моё обучение у деда. Вернее обучением это назвать можно было с натяжкой, так как всё время я выполнял только тяжёлую и грязную работу под «чутким» руководством деда-тирана. То есть каждое утро меня поднимали не свет не заря тяжёлыми пинками, не разбирая, куда они попадут, затем я мог слегка перекусить, но потом должен был не покладая рук трудиться, выполняя все немыслимые приказания деда Игоря.

Я должен был колоть дрова, Заниматься заготовкой сена, постоянно работать в общинной теплице, без конца пропалывая, окучивая, удобряя посаженные овощи коровьим навозом. Его приходилось перевозить на скрипучей тачке, собирая у каждого хлева. В экологическом поселении, но только посвящённые понимали, что скрывалось за этим названием, приветствовался только ручной труд. В конце каждого дня я просто падал от изнеможения, не имея сил даже на то, чтобы думать.

Питался я только растительной пищей, дед с самого начала поставил такое условие, что будет меня учить только в том случае, если я не буду употреблять в пищу никакого мяса. Через несколько дней такой жизни мне везде и всюду стал чудиться аромат вкусно приготовленного шашлыка, какой умел делать мой отец, либо тушёной дичи. Позже я отметил, что хоть и не становлюсь слабее, но очень сильно теряю в весе, двигаться я мог, как и прежде легко, но сознание моё затуманивалось всё сильнее. Однажды не выдержав такой нагрузки, да и не вполне понимая, в чём заключается моё обучение, я попытался снова заговорить с дедом, но он только хмуро взглянул на меня, буркнув себе под нос:

– Надо же, пыль дорожная, а всё туда же, старших учить, как им надо детей воспитывать.

Задания деда порой были абсолютно абсурдны. Например, когда бочка для полива была полна, дрова переколоты, у коров вычищено, сено давно стояло в стогах, созревшие овощи сняты с грядок, двор возле дома чисто-начисто выметен до блеска, и делать в общем-то уже было нечего, дед мог ни с того ни с сего решить перетаскивать поленницу дров на новое место, либо отвести меня в лес и приказать завалить сухостой, который обычно валили с помощью топоров несколько человек, но я должен был свалить его в ручную, один, и абсолютно без каких-либо инструментов.

Пыхтя словно паровоз, хотя был совсем не согласен с требованием, но, не собираясь уступить своей слабости, чтобы не дать нового повода для колкостей, я без всяческих пререканий перетаскивал поленницу на новое место, хотя уже и догадывался, что на следующий день мне придётся возвращать её обратно. Или налегал на высохшее дерево изо всех сил, раз за разом пытаясь его свалить, упирался в него либо ладонями, либо спиной и толкал до тех пор, пока сухостой не сдавался и, громко скрипя, валился наземь, давая другим деревьям больше простора для роста, зная при этом, что тащить это дерево мне придётся тоже самому. Я не роптал, желая только одного – чтобы мой дед поменял обо мне своё мнение и позволил мне учиться всему тому, что должен уметь истинный волк.

Дед только тихонько посмеивался в седую бороду, иногда подбадривая меня разными нелицеприятными словечками, которые так страшно злили меня, но в то же время придавали мне сил тогда, когда, казалось, их совсем не оставалось. После такого трудового дня я замертво падал на свою подстилку, забывая даже поесть, и мой ужин оставался нетронутым до утра.

Прошло ещё несколько дней, и деду уже не приходилось по утрам будить меня. Свои обязанности я знал слишком хорошо, поднимаясь ещё до того, как покажется первый лучик солнца, я уже бегом наполнял бочку для полива, а затем работал в теплице. Всё это время со мной никто не общался. Находясь словно в прозрачном с моей стороны коконе, я чувствовал себя одиноким, так как мог видеть других членов общины, но вот только все они в упор меня не замечали, словно меня и не было вовсе. Со мной никто не разговаривал, и все, кроме моего деда чурались меня, как прокажённого, да я и был таковым в их понимании. В моём присутствии никто из волков не мог полностью расслабиться, их инстинкты постоянно держали их на взводе, а так же мне было запрещено обращаться к любому члену общины, заговаривать с кем бы то ни было, говорить можно было, только если со мной заговорят, но за прошедшее время такого не произошло.

– Здравствуй! Я тебя знаю, ты кощей… – послышался звенящий голосок малышки, которой было не больше пяти лет. Такого со мной ещё не случалось, поэтому я сначала опешил. Здесь, в теплице, в такое раннее утро почти всегда никого не было, и тут вдруг девчушка, которая совершенно меня не боялась, а с интересом рассматривала, следя за движениями моих рук, которые непрерывно пропалывали от сорняков грядку огурцов.

Взглянув на малышку, я был просто очарован ею. Такая невинность, детская непосредственность полностью обезоружили меня, и я замер, не зная, что ей ответить.

– А я знаю, где спрятана твоя смерть! – продолжала звенящим голоском малышка.

– И где же? – поинтересовался я.

– На самой высокой горе, на ветке самого высокого дуба висит кованный сундук, в котором сидит заяц, а в зайце утка, а в утке яйцо, а в яйце игла. Смерть твоя на конце этой иглы, – проговорила девчушка слова из знакомой всем старой сказки, и только тогда я понял, что она не знает, кто такие кощеи, а всего лишь слышала разговор взрослых, и своим детским умом совместила реальность с вымыслом.

– А кто тебе читал эту сказку? – спросил я.

– Мама.

– Твоя мама, наверное, сейчас волнуется. Пойдём, я отведу тебя к ней, – предложил я.

– Пойдём! – согласилась девочка, и затем добавила: – А ты совсем не злой как было в сказке. Но ты хотя бы бессмертный кощей?

– Нет, я не бессмертный, – тихо промолвил я.

– Жалко, – расстроилась малышка, – Значит, ты умрёшь?

– Ну, да, если кто-то достанет ту иглу из утки и сломает её, – пошутил я, – А тебя как звать то?

– Таней.

– А меня Александром.

– Ты всегда там работаешь, где я тебя сегодня нашла? – осведомилась малышка, – Я буду к тебе часто приходить.

– Лучше не надо, – сказал я, увидев бегущих в нашу сторону людей. Это были несколько взрослых мужчин и растрёпанная с ошалевшими глазами женщина. Через несколько секунд оборотни, а это были именно они, так как с такой скорость люди не бегают, да и не справиться со мною людям, уже оказались настолько близко, что в мгновение ока повалили меня на землю и скрутили, словно ягнёнка, чем напугали Танюшку. Она заплакала и не давала никому из них проверить свою шею, почему-то каждый из них был уверен, что я её укусил. Подоспевшая мать малышки взяла дочь на руки, что её немного успокоило, и один из волков, как оказалось, это был отец, осмотрел её шею, руки и ноги.

– Укусов нет, – констатировал он, – Таня, ты где была?

– Я хотела посмотреть на кощея бессмертного, папочка!

– Он тебя не обидел? – недоверчиво спросил её отец, на что девочка отрицательно качнула головой.

– Всё равно, Горислав, мы не должны допускать, чтобы он свободно передвигался по селу! – возмущённо воскликнул один из волков, – Так он может беспрепятственно на кого-нибудь напасть!

– Надо Игорю попенять, что не уследил за своим подопечным, сказал Горислав.

– Что, отпускать этого? – спросил тот, что держал меня на земле, навалившись всем телом.

– Нет, отведём его к Игорю.

Схватив меня под белы рученьки, повели к деду на поклон. Оборотни не внимали словам, что я мог самостоятельно идти и убегать от них точно не собирался, так как не видел в этом совершенно никакого смысла.

Игорь как будто ждал всю эту делегацию, выйдя навстречу со двора.

– Что он натворил? – был его вопрос.

– Кажется, не успел, – ответил один из волков.

– Так что ж вы в него вцепились, как в родного, обалдуи? Если б он хотел укусить, то давно бы это сделал. А за дочкой своей надо смотреть лучше, чтоб не болталась, где попало. Пошли вон отсюда, или вам делать нечего? – как оказалось, мой дед был непререкаемым авторитетом в общине, всеми уважаемым старейшиной, с ним советовались и считались абсолютно все. Он в мгновение ока разогнал всех, а потом уставился на меня.

– Кощей бессмертный! Ну, надо же! – произнёс он через секунду, пряча усмешку в седой бороде, а затем уже громче добавил: – что стоишь? Уже всё сделал?

И когда я отрицательно покачал головой, велел:

– Не стой столбом! За работу! Тебя ещё лесина ждёт!

В начале июля в общине был праздник Купалы, на который я, что вообще не удивительно, допущен не был. Только со стороны наблюдал, как члены общины собрались за длинным импровизированным столом, вместе ели, весело болтая, потом водили хороводы вокруг огромного костра, а затем, когда огонь опал, прыгали через него, а ещё позже ходили по горящим углям. Оттуда слышался весёлый смех, красивые разноголосые песни, шум и гам веселья. Там были и молодые и старики. Похоже, все с нетерпением ожидали этого праздника, и даже у меня в это время не было работы, и я мог отдыхать. Хотя, уж лучше было бы, если б какая-то работа для меня нашлась, тогда бы я не так страдал оттого, что я одинок, не принят в общину к себе подобным, и так несчастен.

Я долго не мог уснуть, а утром, как всегда, уже без побудительных пинков, вскочил, когда забрезжил первый луч рассвета, чтобы заняться тяжёлой работой. Уже натаскав сколько положено воды, я работал в теплице. Работа там находилась сама собой, я уже без напутственных издевательских слов милого дедушки знал, что следовало сегодня сделать.

Сегодня я забивал колья к помидорным кустам и привязывал их тяжёлые, усеянные зелёными помидорами ветки, к колышкам, как вдруг меня там нашёл дед. Кряхтя, он остановился, опершись на свою палку, и не говоря ни слова, что для меня было ново, ведь у него к моей работе всегда находилась куча замечаний, то она сделана недостаточно быстро, то недостаточно аккуратно, то плохо, то совершенно неправильно, наблюдал за моей работой. Когда я закончил, дед не стал давать мне новых заданий, а повёл в лес. Сначала я было подумал, что там меня снова ждал сухостой, но, как оказалось, я был не прав. Дед попросил меня обернуться волком. Мне пришлось это сделать, и когда я перекинулся, в его глазах прочёл невольное восхищение.

– Ты хорошо сложен, – сказал дед, – Покажи, что ты умеешь!

Я вначале не понял, чего он хочет, стоя в раздумье.

– Ну, чего же ты? – недоумевал дед, – Перескочи через тот овражек! – показал он мне широкую балку заполненную грязной водой, – Потом пробеги до того развесистого дуба и обратно.

Я сам от себя этого не ожидал, думал, что свалюсь прямо на середину балки, но случайно перескочил её так легко, и даже приземлился легко, как пёрышко, не потревожив ни единой травинки на другом её берегу. Затем помчался по направлению к дубу, хотя мои глаза его не очень различали, хотя вот он – это раскидистый дуб, обежав его вокруг, я помчался обратно так, словно черти за мной гнались. Оказавшись напротив деда, я резко затормозил, чуть не сбив его с ног. Я не ожидал от самого себя такой прыти. Мало того, что теперь я мог бегать, словно ветер, я мог и прыгать на много большие расстояния, чем прежде.

– Да, – проговорил дед, – Нечего сказать. Прыжок какой-то вялый, приземление никуда не годится, бегаешь, словно корова, скорость не рассчитываешь, телом управлять не умеешь.

Ожидая какого либо одобрения или хотя бы похвалы, я снова был повержен хлёсткими замечаниями.

– Понятно, что ты не справился даже с парой вампиров, хотя в твоём возрасте волки могут справиться и с большим их числом. Ты не готов! – сказал дед и, повернувшись в сторону селения, пошел прочь от меня, даже не оглянувшись. Что мне оставалось делать? Я снова принял нормальный облик, хотя какой же свой облик я мог считать нормальным? Не этот ли, чёрного волка?

Может быть, наплевать на все устои, остаться в зверином обличье, уйти вглубь тайги и прожить там свою никчемную жизнь? Что лучше для меня? Вся эта жизнь, полная насмешек и недоверия, издевательств и непосильного труда меня уже порядком достала. Но нет! Вы не добьётесь от меня, чтоб я ушёл. Не выйдет! Я стерплю все испытания для того, чтобы стать полноценным волком.

Приняв человечий облик, я бросился догонять деда. Когда мы шли с ним через посёлок, то я не раз замечал, что обитатели домов, мимо которых мы проходили, с интересом и как-то одобрительно смотрели на нас, наверное, мне это показалось, потому что я сам так сильно этого желал, что принимал желаемое за действительное.

– Мне сегодня приснилась твоя бабушка. Она сказала, чтобы я простил твоего отца, и признал тебя. Но, наверное, должно пройти ещё время. Я не готов. Твой странный запах сбивает меня с толку, вроде бы уже и не вампир, но ещё и не волк. Когда ты оборотился, ты вроде бы пах как волк, но настоящим волком тебе никогда не стать.

– Ты не веришь в меня? – спросил я.

– Не знаю… Теперь я даже сомневаюсь, что из тебя вообще может что-то получиться. Возраст не тот. Ты уже взрослый, у тебя на всё есть своё собственное мнение, ты подвергаешь сомнению всё, что я хочу в тебя вложить.

– Но ты не прав!

– Вот ты и теперь прекословишь …

– Прости…

– Отринь своя я. Будь несмышленым волчонком, и только тогда я смогу воспитать тебя правильно. Внимай всем моим советам, принимая их на веру.

– И тогда из меня что-то получится?

– Не знаю…

Перед сном вспоминал мальчика и девочку из моих снов.

Святослава и Лилу – моих будущих родителей.

Как же отец сдержался, чтобы не навредить ей, когда произошло его перерождение? Как он смог?