Читать книгу Следующие. Книга первая - Любовь Братенёва - Страница 3

– Она проснулась, – услышала я радостный незнакомый женский голос. – Иван Сергеевич, Иван Сергеевич… – голос удалялся. – Пациентка из пятой палаты пришла в себя. Иван Сергееви-и-ич!

Мои веки меня не слушались, как я ни пыталась их открыть – у меня ничего не получалось. Тело было скованным и тяжёлым, мне пришлось приложить немало усилий, чтобы пошевелить хотя бы пальцами.

– Ну, чего ты кричишь на всё отделение, – послышался недалеко сердитый мужской голос. – Всех больных переполошила. Смотри, все из своих палат повыскакивали.

По низким ноткам и хрипотце в голосе я предположила, что мужчина далеко не молод. А ещё мысленно – глаза-то мои были закрыты – почему-то убедила себя, что ему – около шестидесяти лет, и что он – невысокого роста, в очках и абсолютно седой. А ещё, что у мужчины была бородка – маленькая остренькая бородка…

– Так, так… – пробормотал мужчина – видимо, доктор? – уже возле меня, он взял мою руку и сказал, обращаясь уже ко мне. – Больная, если вы меня слышите, то пошевелите своими пальчиками.

Я изо всех сил сжала руку, понимая, что на самом деле получилось только лишь слабое движение кисти. Озадачило то, что меня почему-то назвали больной. Да, я провела накануне не самый лучший вечер в своей жизни. Да, тело моё до сих пор меня как-то плохо слушается, но…

Почему сразу – больная?

– М-м-м… – промычал доктор. – Так, так… Прекрасно, замечательно…

«И что тут замечательного?», – тут же поменяла я своё мнение. – «Если у меня нет сил даже кисть руки сжать. Да что там руку – глаза свои открыть толком не могу…», – и передразнила. – «Замечательно…».

– А теперь, голубушка, если почувствуете мои прикосновения – тоже пошевелите своими пальчиками, – не унимался врач.

Я от возмущения готова была вскочить с кровати: «Он что, меня ещё и трогать своими руками будет? Да всё со мной хорошо, я всё слышу и чувствую, вот только – не вижу!», – подумала я, только сейчас до конца осознавая, что не знаю – почему оказалась в больнице.

– Понятненько… Ну а теперь попробуем здесь. Вы меня чувствуете?

И тут, когда почувствовала, как что-то укололо меня в указательный палец, я машинально сжала его.

«Ничего себе!», – возмутилась я. – «Так это он меня иголкой тычет!».

– Доктор, – я услышала голос моей дочурки. – Что скажите?

Но доктор не спешил с ответом, бормоча что-то себе под нос.

– Иван Сергеевич! – с болью в голосе продолжила дочь свой допрос. – Не томите. Скажите – есть надежда?

– Надежда, надежда… – протянул врач. – Голубушка, надежда у человека всегда должна быть… – в его голосе слышалась теплота и сочувствие. – Четвёртая степень – это вам не шутка. Я же объяснял тебе уже, что это – высокий уровень тяжести. У неё ещё вчера наблюдалось отсутствие чувства боли, сознания, рефлексов… – он кашлянул и продолжил своё объяснение. – Ты же помнишь, что не было реакции и на свет.

Видно, дочь совсем загрустила от его тирады – она горько вздохнула.

А доктор стал говорить дальше:

– Ну что ты, дочка? Ты же видишь, что динамика меняется в лучшую сторону. Кирочка, твоя мама выходит из комы, и будем надеяться, что в течение… – он немного помолчал, видимо, решив не обнадёживать сильно мою дочь. – Э-э-э… В течение небольшого промежутка времени мы сможем её поставить на ноги, – а последние слова он добавил как-то неуверенно. – Недели через две, может.

Голоса стали удаляться, и я уже не услышала, что будет недели через две. Наступила тишина, только прибор, которой пищал у меня над ухом, не давал возможность сосредоточиться и на том, что я только что услышала о себе, и на том, чтобы понять происходящее вокруг меня. То, что я в коме – это уже поняла, то, что всё довольно-таки не просто со мной – это я тоже прояснила, но…

Но вот почему я в этой тяжёлой коме оказалась – это я не выяснила, просто ничего не помнила.

– Мама, мамочка, родная моя… – услышала я опять дочкин голос. – Мне так без тебя плохо, возвращайся ко мне скорей…

Я не слышала, как дочка вернулась ко мне. Открыв глаза, я потянулась, растягивая по возможности все мышцы затёкшего тела.

Дочка сидела на стуле рядом с моей кроватью и тихо плакала, но увидев, что я села на кровати и вдёрнула из своего тела все трубки, плакать перестала и с удивлением посмотрела на меня.

– Ну, чего сидишь? – потормошив дочку, я поцеловала её. – Я домой хочу. Поехали, а?

Дочь не отвечала, а я прошлась по палате. Миленько, уютненько, чистенько, но дома лучше. Палата была рассчитана всего на одного больного, и было ясно, что была платной.

– Кирочка, родная моя, я действительно очень хочу домой, – я говорила искренне, у меня было ощущение долгого отсутствия в мире живых. – Неси мои вещи, а по дороге расскажешь о том, почему я здесь оказалась.

В этот момент к нам зашла молоденькая медсестра, которая, увидев меня стоящей посреди палаты, тут же начала пятиться назад. В её широко раскрытых глазах промелькнул страх, который сменился удивлением. Белый колпак сполз ей на глаза, она пыталась его поправлять, но от волнения у неё ничего не получалось.

– Господи, Настасья, тебя только за смертью посылать, – услышала я из коридора голос какой-то женщины. – Ну, чего встала, как вкопанная, делать нечего, что ли, как стены подпирать? – вошедшая крупная женщина – в белом халате, видимо, старшая медсестра – поправила медсестре колпак и укоризненно проговорила. – Я же не могу всё сама делать. Настя! Да ты что, приведение увидела, что ли? Да что за девчонка, ты меня скоро с ума сведёшь!

Все молчали, а женщина, уже подойдя к моей кровати, посмотрела вокруг хозяйским оценивающим взглядом.

– А что тут происходит? – поинтересовалась она, уже обращаясь к моей дочери. – Кира Михайловна, мы с вами договаривались, что во всём будет порядок. А вы? – тут она обратила внимание на меня. – Вы у нас вообще-то в коме лежите… Так почему вы не в постели? У вас – постельный режим пока что ещё!

Этот вопрос так озадачил меня, что я не нашлась с ответом, поэтому только пожала плечами.

И тут до грозной медички наконец-то дошло: и что вокруг происходит, и что она говорит, она охнула и выскочила из палаты.

– Иван Сергеевич! – прокричала она уже в коридоре мужеподобным голосом, который, правда, соответствовал её габаритам.

Медсестра тоже бросилась из палаты за удаляющейся начальницей.

Я же подошла к зеркалу, висевшему на стене около окна, и внимательно посмотрела на себя. Ну, нет, вроде бы я выглядела нормально. Бледненькая, осунувшаяся, но в целом выглядела прилично. А для этого помещения – даже очень ничего!

И чем это я медсестёр напугала?

Вон как волосы уложены красиво. Как ещё надо выглядеть, чтобы тебе радовались?

– Доченька, ну что ты молчишь? Мы едем домой, или как? – спросила я.

Тут Кира наконец-то отреагировала на мой вопрос – она подошла ко мне, обняла и заплакала.

– Э-э-э… Это что за сырость? – вытирая её слёзы, проговорила я.

– Мамочка, мы ведь уже и не надеялись, что ты вообще из комы выйдешь, а ты – вот… – она посмотрела на меня и добавила. – Стоишь рядом со мной, жива и здорова. Как будто ничего и не было. Как так?

Я посмотрела вокруг и задала вопрос, который крутился в моей голове после её объяснения:

– А что, это плохо? Мне надо было… – я показала рукой на больничную койку. – Ещё несколько лет в ней проваляться?

Дочь растерялась и ещё больше расплакалась, прижимая меня к себе всё сильнее.

– Ну что ты говоришь, мама? Я просто боюсь тебя ещё раз потерять.

В этот момент в дверях появилась уже знакомая мне троица – две медсестры и врач.

– Так, так… – услышав знакомое, я поняла, что этот пожилой доктор – и есть Иван Сергеевич.

Он соответствовал моему представлению, только вот бороды у него не было. Приятной внешности доктор – в молодости, видно, не одно женское сердце разбил – посмотрел на нас строго и так же строго спросил:

– Что здесь сегодня вообще происходит? Вы просто не представляете, как тяжело сейчас подобрать медперсонал. Вы, наверное, думаете, что у меня за воротами очередь стоит? – тут его взгляд остановился на своих медсёстрах, которые так и остались стоять в дверях. – Вы зачем травмируете моих людей? – он посмотрел на пустую кровать, повернулся ко мне, и то, что он сказал, превзошло все мои ожидания. – Милочка, а вы что по палате гуляете? А ну марш в постель!

– Да я не хочу, – запротестовала я.

Доктор насильно уложил меня в кровать, и принялся за осмотр.

– Мистика… – бубнил он при этом. – Этого не может быть! Вы так быстро идёте к выздоровлению… У нормальных людей годами восстанавливается организм, память, другие функции, а вы! – он сделал ещё несколько тестов, чтобы проверить мою адекватность. – Вы помните, как вас зовут?

– Лидия, – ответила я.

– А год рождения свой дочери? А… – он задал ещё парочку вопросов, дожидаясь подтверждения правильности моих ответов от Киры.

– Доктор, я себя прекрасно чувствую, можно я домой поеду? – мне никак не хотелось оставаться в больнице.

– Чудесненько… – врач призадумался и ответил. – Но домой – рано ещё.

– Как рано? Я хочу домой, – заканючила я, чуть не плача.

– Угомони свою мать, – обратился Иван Сергеевич к Кире, а потом опять повернулся ко мне. – Голубушка, необходимо сдать анализы.

– Да какие анализы? Вы что, меня не слышите? Я прекрасно себя чувствую.

– Я сказал – анализы, значит – анализы! – твёрдо ответил Иван Сергеевич и, пригрозив мне пальцем, стал шантажировать. – А иначе… Всех врачей заставлю пройти.

Выходя из палаты, доктор на ходу назначал мне анализы, а та женщина, что постарше, записывала его назначения в блокнот, который достала из огромного кармана такого же огромного халата.

Я не стала вставать – раз не выписывают, то буду бездельничать и наслаждаться покоем.

– Мама, ты только не переживай… – подошла ко мне дочка. – Тебе на самом деле надо сдать все анализы. Без их результата тебя не выпишут. Да это и тебя самой нужно в первую очередь.

Я отмахнулась от неё как от назойливой мухи. Отвернулась. Мне очень не хотелось больше здесь оставаться, и, конечно, я понимала, что без этих чёртовых анализов меня не отпустят. Надоесть мне больница никак не могла, потому что я не так уж и долго нахожусь в этой палате – прошлась-то по ней один раз – но домой от этого захотелось ещё больше.

– Ладно, – согласилась я. – Но тогда включи хоть телевизор – посмотрю, что в мире делается.

Дочка оживилась, включила телевизор и заглянула в небольшой холодильник, стоявший в углу комнаты.

– Мы с тобой сейчас чайку попьём, – защебетала радостная дочка. – Я как чувствовала, что продукты нам понадобятся. Представляешь, надо мной все подшучивали: «Зачем, мол, ей…», – тут она посмотрела на меня. – Извини, это о тебе речь была. Так вот, они смеялись: «Зачем продукты складывать, если есть пока некому?». А я верила, что такой день настанет, когда мы с тобой сядем, чайку попьём, твоё любимое печенье поедим.

Зная свою дочь, я представила, как она щепетильно проверяла, чтобы на продуктах не было просрочки, и сортировала их постоянно…

А дочка тем временем продолжала вытаскивать из холодильника пакет за пакетом, где были и фрукты, и какие-то сладости, и ещё много всякой всячины. Да, переборчик!

Чайник начал закипать, и я почувствовала, что голодный желудок даёт о себе знать.

– Да уж точно говорят, что аппетит приходит во время еды, – я спустила ноги с кровати, предвкушая, как сейчас съем что-нибудь вкусненькое. – О, да! Еда!

Я взяла бутерброд с ветчиной и сыром, откусив его, испытала божественное наслаждение и, закрыв глаза от удовольствия, промурлыкала:

– М-м-м… Вкуснотища!

– Мам, учила меня с полным ртом не разговаривать, а сама… – сделала мне Кира замечание, но увидев мою довольную физиономию, улыбнулась. – Я так рада, что с тобой всё в порядке.

Телевизор включился на первом канале, где шли новости, и симпатичная дикторша, сообщила:

– На этом наша передача подошла к концу. С вами была Елена Прокопьева. Встретимся с вами пятнадцатого мая, в это же время. Хороших вам выходных.

– Как это – встретимся пятнадцатого мая? – не поняла я.

Дожёвывая свой бутерброд и не веря сказанному, я подошла к окну, где всё цвело и благоухало.

Природа не смотрела на то, где и кому из людей плохо, где кому прекрасно и светло на душе, где кто родился, а где кто умер в этот момент – она, распустив свою листву на деревьях, как девушка косу, украшала себя прекрасным спектром весенних цветов. И птицы, оживая с этой весенней красотой, пели ей свои трели, как бы помогая природе обновляться, не останавливаясь, пробуждая своим примером людей к новой жизни. Но люди как будто и не замечали этого природного великолепия, суетливо бегая от автобусной остановки до работы и обратно. «Эй, люди!», – кричала природа им. – «Остановитесь! Посмотрите на меня, вздохните полной грудью и живите – живите, а не существуйте!».

– Мама, ты о чём задумалась? – осторожно спросила меня дочь.

– М-м-м… – я пожала плечами. – О природе… – а потом, растеряно посмотрев на дочь, спросила. – И что же получается, я полгода в коме была? – тут я вспомнила события того странного вечера. – Ведь я точно помню, что тогда зима была. Или у меня амнезия?

– Да, мама, – подтвердила Кира. – Прошло полгода.

– Полгода… – задумчиво повторила я и посмотрела на кровать. – Это что – полгода на этой кровати? Ого!

– Вот поэтому у нас и были такие лица, – напомнила она события получасовой давности. – Полгода – тишина, а тут… Ты ещё и встала сразу же. Хотя доктор мне сказал… – она замялась и не стала проговаривать дальше ошибочные прогнозы доктора.

– А почему я впала в кому?

Кира, так и не выпив даже глотка чая, который себе налила, посадила меня на кровать и начала рассказывать о событиях, которые довели меня до больничной кровати:

– Ты помнишь, что спасла полицейских, на которых могла наехать фура?

Я мотнула головой в знак согласия, и события того зимнего вечера полностью воспроизвелись в моей памяти.

– А на другой день… – продолжила дочь, видя в моих глазах ясность понимания происходящего. – Ты была сама не своя, – она не знала, как объяснить мой состояние. – Какая-то чумная, что ли. Тогда дома… Ты тогда помылась и, выйдя из ванны, испуганно твердила о какой надписи на стекле. Но хочу отметить, что ничего подобного лично я не увидела, поэтому положила тебя спать. И – всё…

– Что всё?

– Ты больше не проснулась, – она прижалась ко мне и добавила. – До сегодняшнего дня.

– Ничего себе… – пробормотала я себе под нос.

У меня в голове не укладывался рассказ дочки обо всём этом.

Как я могла лечь и больше не встать? Что же всё-таки с моим организмом происходит такое?

Я поймала себя на мысли, что у меня – опять одни вопросы и ни одного ответа.

Вдруг я осознала, что мои волосы снова аккуратно уложены. Ведь в тот день, лёжа в ванне, я оцепенела именно от того, что кто-то укладывал мои волосы, собирая их в шикарную причёску.

Я вернулась к зеркалу – точно, волосы расчёсаны. В середине головы идёт кривой пробор, от каждого уголка пробора заплетены косички в виде колосков, переходящие в локоны…

Я как будто оказалась в том времени, только вместо палаты я увидела свою ванную комнату: вот я с ужасом рассматриваю свою причёску; вот появляется надпись на запотевшем зеркале.

Но в тот момент я не заметила, что стою не одна. А сейчас отчётливо увидела за свой спиной девочку-подростка, которая держала в руках довольно-таки внушительного размера старинный гребень. На гребне были прикреплены переливающие при свете лампочки драгоценные камни и правильной формы пятиконечная звезда в двойном круге. Сама девочка была с распущенными гладко расчёсанными белокурыми волосами, которые спускались до самых колен и наполовину прикрывали её бледное личико. Небесного цвета глаза излучали доброту и беспокойство. Одета она была как будто с чужого плеча. Длинная серая юбка, а сверху – клетчатая рубашка с длинными закатанными рукавами, плечи которой свисали, говоря о несоответствии размера. Несмотря на этот нелепый внешний вид, милая улыбка не сходила с её личика.

Девочка подошла ко мне и начала осторожно расчёсывать мои локоны. Я не испытала страха от её прикосновений, а наоборот – тепло и чувство защищённости растекалось по моему телу при каждом касании её рук.

– Мама, чай совсем остыл, а ты толком и не поела ещё, – услышав заботливый и тревожный голос дочки, я вернулась в реальность.

И девочки-подростка уже не было рядом.

– Доченька, а кто мне так волосы красиво уложил?

Дочка растерялась. Она не знала, что мне ответить, поэтому подошла ко мне и, глядя в зеркало, проговорила:

– Нет, мама, я этого не делала. Понимаешь, с того самого дня, как ты вышла из ванной комнаты с укладкой на голове, я тебя вижу каждый день с новой причёской. И всегда она у тебя разная. Понимаешь, для нас… – она обвела комнату руками и пояснила. – Для медперсонала, врачей, Павлуши и конечно же для меня – этот факт так и остался загадкой.

Я опять посмотрела в зеркало, в надежде увидеть подростка, но за моей спиной никого не было.

– Мы сначала думали, что это кто-то из медперсонала или сочувствующих больных.

– А мы – это кто? – решила уточнить я.

– Это – Иван Сергеевич, ты уже видела своего лечащего врача. Капитолина Станиславовна – это старшая медицинская сестра… – загибая свои пальчики, медленно проговаривала Кира. – Ну, большая такая… – на всякий случай объяснила дополнительно она. – Ну и третья – это Настя. Та, молоденькая, что первая пришла к нам в палату с самого утра. А ещё – баба Нина, она здесь санитаркой работает, убиралась в твоей комнате. Ну и естественно – я. Вроде всё. Больше сюда никого не пускали. Но раз никто из нас этого не делал, осталось только подозрение, что ты сама себя как-то облагораживаешь.

– Это как?

Дочка пожала плечиками и объяснила:

– Я же говорю, что для нас это так и осталось загадкой.

– Хорошо, – понимая, что объяснений на свой вопрос толком я не получила. – Тогда ещё один вопрос… – уж добивать так добивать, решила я. – А почему такая секретность? То есть – почему были вхожи в мою палату только эти люди?

– Это – распоряжение Павлуши, – смущённо ответила дочка, и лёгкий румянец покрыл её щёчки.

– Так, так… А теперь поподробнее, именно с этого места, – меня это уж очень заинтересовало, особенно – те чувства, которые дочка вкладывала, когда произносила его имя. – А то это имя – Павлуша – я уже второй раз слышу за этот короткий промежуток времени.

Кира так давно мечтала рассказать о своём Павлуше, но всё как-то не находила подходящего момента. Но вот когда он наступил – растерялась.

С чего начать?

Как рассказать матери о самом главном и важном событие, которое произошло ещё полгода назад? Взять вот так сразу сказать, не подготовив её?

Ведь сколько матери ещё придётся узнать и сколько объяснить событий, которые произошли за время её отсутствия, за эти долгие полгода.

Кира понимала, что перегружать её мозг сразу всеми фактами нежелательно, но с собой ничего поделать не могла, чувства переполняли её. И приняв решение начать с самого начала, хотя чувства кричали ей об обратном, набрала побольше воздуха и принялась рассказывать…

– В общем, после того, как ты заснула, мне позвонил полицейский и попросил разрешения с тобой поговорить. Я тогда запретила тебя тревожить, – девушка поёжилась, вспоминая тяжёлое для неё время. – А потом ты не проснулась. Боже! Тогда я была в такой растерянности, что когда позвонил этот полицейский снова, я расплакалась и сказала ему, что не могу тебя разбудить. Он быстро приехал, осмотрел тебя и вызвал «Скорую помощь». Так ты и оказалась здесь. Он первое время спрашивал меня о том, как ты узнала, что тому водителю плохо в машине стало, но ведь я ему ничего не могла объяснить, и он стал ко мне приезжать, чтобы поддержать. Да, я приезжала к тебе каждый день, и то, что у тебя всегда разная причёска с раннего утра – сразу озадачило меня. И я ему об этом тоже сообщила, перед этим переговорив с медперсоналом. Но мы ничего не выяснили, а Павлуша даже скрытую камеру ставил, о которой знала только я.

– И что, был результат?

– И – ничего. Ты знаешь, причёска у тебя на голове появлялась в одно и то же время. И именно в этот момент всегда были засвечены кадры на плёнке. Он просматривал плёнку почти месяц, но потом мы решили, что необходимости в слежке нет, – Кира спохватилась. – А ещё мы в это утреннее время по очереди дежурили возле тебя. И перед тем, как у тебя появлялась новая причёска, мы засыпали. Но самое странное, что именно в это время камера показывала, что мы бодрствуем, сидим, смотрим на тебя, шевелимся… Но потом – ничего не помним об этом промежутке времени.

– Да, уж… – только и смогла я ответить.

– Но мамочка, – Кира взяла мою руку, слёзы опять появились в её глазах. – Все эти полгода ты не сделала ни одного движения, ты лежала неподвижно в одной и той же позе, – она вздохнула. – И так – день за днём… Павел стал тоже со мной к тебе приезжать. Он был со мной всё это время. И вот… – дочь счастливо улыбнулась. – Я люблю его, мама!

– Это я уже поняла. Значит, этот тот парнишка, который мне сразу понравился? – девушка мотнула головой и положила голову на моё плечо.

– Мама, он и сейчас тебе понравится. Он такой мужественный, и в то же время – очень нежный, надёжный. Он, он… – девушка мечтательно подняла глаза к потолку.

– Да, да… Я уже поняла тебя, доченька. Самый любимый и родной.

– Ага, – только и ответила Кира.

Именно в этот счастливый момент к нам в палату ворвался молодой человек с огромным букетом роз, в котором я узнала полицейского Павла.

Он, широко улыбаясь, вручил его мне со словами:

– С возвращением на нашу обетованную землю. Я – Павел Миронов, – он обнял Киру. – Я рад, что с вами всё хорошо.

– А как ты узнал, что мама пришла в себя? – удивлённо проговори Кира. – Ведь я совсем забыла тебе позвонить.

– Вот именно, что забыла, – с укором ответил Павел.

– Как? – не отступала Кира.

Павел посмотрел в угол, и мы проследили за его взглядом.

– Так ты и не убрал камеру из палаты? – спросила дочь.

Я же непроизвольно укрылась одеялом, хотя моя пижама скорее смахивала на брючный костюм.

– Вы не обижайтесь, – видя моё телодвижение, серьёзно проговорил Павел. – Я просто боялся за вашу жизнь, Лидия Семёновна. А как увидел, что вы пришли в себя – сразу к вам рванул.

– Тогда ты очень долго ехал, – с подозрением пробормотала дочь.

– Вот, а ещё – самое интересное… – парень сел рядом со мной. – Мне – когда я уже мчался к вам – позвонили и сообщили, что Артюхов тоже пришёл в себя. И что самое странное – в одно и то же время, вплоть до секунды, одновременно с вами, Лидия Семёновна. И я даже немного поговорил с ним по телефону.

– Это разве возможно? – удивилась Кира.

– Вот и я о том. Мистика! – Павел оглядел меня и продолжил с воодушевлением свой рассказ. – Он, как мне сказали, выглядит не так бодро, как вы. Но говорить уже может. И когда я его спросил о том вечере – что конкретно он помнит – знаете, что он ответил? – увидев наш любопытный взгляд, он пояснил. – Он мне прошептал: «Голос».

Последние слова Павла прозвучали как в каком-то фильме ужасов. Я подумала, было, что это – какой-то розыгрыш, но Павел был серьёзен.

Киру эта новость тоже сильно расстроила, и они с Павлом, переглянувшись, замолчали.

Пауза затянулась, я не выдержала и прервала её:

– Это всё как-то… Это, наверное, интересно, но я не пойму – о чём это вы? Что за голос? И кто такой этот Артюхов, и почему я должна сегодня о нём думать?

– Мама, это мужчина из той фуры, – пояснила дочь и, видя моё непонимание, пояснила. – Из машины, которую ты остановила. А водитель – этот самый Артюхов – был тогда без сознания.

Тут я осознала, что тот злополучный вечер всё-таки меня никогда не оставит в покое.

И почему я тогда увидела ту смерть, которую смогла предотвратить?

Что это? Мистика, волшебство или просто шизофрения?

– Ну да… – горько подумала я вслух. – По мне плачет психиатрическая клиника.

– Ну что вы! – Павел постарался вернуть праздничную обстановку в палату. – Об этом, слава богу, даже и говорить не стоит. Даже не думайте об этом…

Меня вдруг охватила пустота, а ещё – желание остаться одной. Для одного дня было слишком много информации. И поэтому, чтобы молодёжь не заподозрила мои перепады настроения, я спокойно проговорила:

– Раз меня домой не отпускают, тогда вы идите уже, наверное. Что-то я подустала – посплю немного.

– Мамочка, только – не на полгода. Хорошо?

Я улыбнулась и, понимая её страх, поправила подушку.

– Всё, я вернулась, и теперь всегда буду с тобой, – сказала я уверенно, но…

Тут же почувствовала тревогу в душе…

Молодёжь неуверенно вышла из палаты, а я, помахав им рукой, закрыла глаза.