Читать книгу Мой любимый призрак. Городские мифы - Любовь Сушко - Страница 20
Часть 1 Найти и вернуть
Глава 12 Причуды творчества
ОглавлениеМожем ли мы управлять творческими порывами? Елизавета хотела запечатлеть то, что она только что переживала, встречу с призраком на Набережной любимого города, новое свидание с тем, с кем невозможно встретиться, сколько не проси о том Николая Чудотворца, и только когда надежд больше не остается, вдруг все и случается внезапно.
Но она начала писать совсем о другом. Да, о призраке, да о человеке, когда-то в позапрошлом веке связанном с ее городом, но это был даже не Достоевский и не ее любимый Адмирал, о которых она писала во всех своих городских романах, так или иначе они появлялись там, и играли вовсе не эпизодическую роль.
Но на этот раз возник художник, гениальный, любимый художник, родившийся здесь, и скорее не призрак, а памятник ему на том самом Любинском все время возникал перед глазами, но никогда прежде она о нем не писала, собиралась написать, но не писала, так откуда он мог появиться теперь?
В этом не было никакой логики, она не чувствовала связи, она не понимала что и почему творится. И все-таки поспешно записывала строки, не в силах прерваться и остановиться. Даже если бы полыхал пожар, она бы не заметила этого, схватила диктофон и начала бы произносить строки, потому что важнее всего были эти самые мгновения, они уйдут безвозвратно, их не вернуть и не восстановить.
Она помнила такие мгновения, иногда они были связаны с тем, что переживалось, иногда никак не связаны, и только позднее их можно было расшифровать как-то.
Но на этот раз художник, потерявший голову от любви, владел ее душой, да еще в такие минуты, когда она смогла столкнуться с Призраком первой и единственной любви, что бы это значило?
Как только была поставлена точка, она перечитала написанное, даже еще не редактируя, а просто решив сделать какое-то открытие для себя, перечитала и остолбенела. Это была совсем другая история.
Царевна лебедь в черной бездне вод
Плывет куда-то в Пекло и зовет
Туда же живописца в поздний час,
И смотрит в душу, провожая нас.
За окнами унылый листопад,
И кажется все золото под ноги
Швыряет ветер целый час подряд,
Когда замрет Художник на пороге.
Он путает и время и миры,
К реальности не может он вернуться,
И так пугает этот шарм игры,
Где Демон со скалы вдруг улыбнулся,
И ищет Пан в глуши ночной цветок,
Он нынче расцветет для нас с тобою.
И только ал и призрачен восток,
Там пленники любви живут любовью.
Страсть пепелит, пугает пустота,
И где-то там, в тумане, за чертою.
Опять склонился молча у холста,
И призраки уводят за собою.
Повержен Демон, Пан нашел цветок,
И Лебедь из тумана выплывает,
Перед картиной замирает Блок,
И новую поэму сочиняет.
В наивности его и высоте
Совсем иная видится картина,
И только блики меркнут на холсте,
«И путь земной дойдя до середины»,
В лесу дремучем где-то у ручья,
Ждет не царевна нас, а Берегиня.
О, Живописец, эта даль твоя
Нас всех сегодня к пропасти откинет.
И будет мир у роковой черты
Совсем незрим по всем его приметам,
Когда Царевна с дикой высоты
Уходит в бездну, он лишится света.
Там душно и темно в таком плену,
Туда нам всем пока не дотянуться,
И только Демон в пустоту взглянул,
И грустный Ангел молча отшатнулся.
Погряз в скандалах и тревогах мир,
В преддверье бунта завывает вьюга,
Художник глух – метель скулит над ним,
Царевна Лебедь – вечности подруга.
В тумане проплывают двойники,
И пьяный Блок бессилен, но прекрасен,
Ты только нас в тот мир немой впусти,
Мы эту бездну видим не напрасно…
На Невском тьма, как в озере лесном,
И никого не будет рядом с нами,
На полотне, в реальности иной
К былому возвращаясь временами.
И где-то там, а где? И иной глуши,
Художника забытая картина.
Ты эту боль и вечность напиши,
Но пусть Царевна Лебедь нас покинет…
Пусть мечется безумная душа,
Уйдя от нас и возвращаясь снова,
Мы слушаем симфонию, дыша
И не вдыхая запаха чужого.
За миг, за час до вечности и сна,
Нам живописец снова помогает
Понять, что это вечная весна
В тот листопад стихии утекает.
А в преломленье страсти есть любовь,
Когда во тьме прорвется лучик света,
Царевна Лебедь навсегда с тобой,
И узнаю тот мир по всем приметам,
В безумии есть мудрости мираж,
А в мудрости безумие таится,
И наша жизнь, не дар, а лишь шантаж,
Когда она в иное воплотится.
Там каменных цветов несу букет,
Туда, на площадь, где с Музеем Драма
Переплелись на много – много лет,
И где художник нас ведет упрямо
По Любинскому в полночь и весну,
Когда здесь листопад давно бушует,
Царевна Лебедь приплывает к нему,
Хотя в тиши он Демона рисует.
Повержен или брошен в облака,
Мятежный дух летит навстречу к люду,
И Врубеля волшебная рука
Мой дивный град изобразит, и чуду
Преображенья, света и тепла
Нам не постичь, и где-то там, в тумане,
Его Царевна в пропасть увела,
Его легенда о любви обманет…
Мир живописен и порой жесток,
Но написать его, являя свету,
О, листопад, и призрачный листок,
В его Сирени, и по всем приметам
Мы будем долго видеть этот миг,
И каменных цветов мираж и чудо,
Я нерадивый, вздорный ученик,
Явленье чуда больше не забуду.
Это была совсем другая история. Однажды, за два года до окончания века она написала стихотворение о Саломеи, получившей голову Иоана Крестителя по требованию царя Ирода. Вот тогда беды и начались. Наверное, не от того, что она написала это стихотворение, наоборот, оно было знаком, поводом для того, чтобы встретить их мужественно. Она узнала о смертельной болезни профессора, и там тоже была голова – опухоль головного мозга, со всеми адскими муками и страданиями.
Все эти истории из романа века с отрыванием головы у тех, кто того заслужил стали еще одним знаком, и вот теперь гений, лишенный рассудка, и изображавший птицу из мира мертвых, которая должна была его туда увести. Не предупреждение ли это о том, что ей не стоит играть с призраками, что это просто опасно. Отстраниться, уйти, не сметь приближаться.
Но вряд ли знак судьбы так прост, ведь есть еще что-то, должно быть еще что-то, если провидение продиктовало ей такую поэму.
Странно, болезненно и удивительно было то, что происходило, кто- то хотел ее о чем-то предупредить? Она даже догадывалась кто именно, знавший о том, что Эльдар отправляется к ней, чтобы увести ее с собой. Сюжет появления призрака всегда был одинаков во все времена, прекрасная царевна или король Сиама приходит для того, чтобы забрать с собой. Но готова ли она к этому, может ли она уйти так быстро, так поспешно, вот об этом она и не задумываясь бы дала ответ. И значит она должна бороться, она должна не бросаться в объятья, а противостоять. У нее просто нет другого выхода.
И сразу появилось желание написать о художнике, о том, как он не смог противостоять Мертвой Царевне, на этот раз пришедшей за ним. У него оставались надписанные полотна, и тогда она просто свела его с ума, решив, что так легче будет с ним бороться, а может быть, просто возмутившись тому, что он не поддается ее чарам.
С ней была та же самая история, и она даже догадывалась, что продиктовал ей поэму профессор. Значит, он ее простил, он больше не сердится и не причинит ей вреда?
Она не могла знать этого наверняка, но о Врубеле, Блоке, о сказках и мифах они говорили с ним на протяжении пяти лет ее обучения в университете. И он теперь наконец решил вмешаться. Может быть потому, что еще не было романа о нем? Она должна была написать его самым первым, но даже не приступала пока, а это не могло его не обижать.
– Я не уйду, пока не опубликую роман, -говорила Елена Сергеевна.
– Я не уйду, пока не напишу роман, – пообещала Елизавета, и надеялась, что он слышит все, что она пыталась ему сказать
