Читать книгу Мой любимый призрак. Городские мифы - Любовь Сушко - Страница 5

Глава 1 О том, как художник написал портрет шута в маске, и кто потом появился в реальности. Бойтесь своих желаний, они сбываются.

Эта дивная история, у которой нет начала и конца уж точно нет, началась в погожий сентябрьский денек, когда знаменитый художник начала писать портрет шута. Что это на него вдруг нашло? А кто его знает. Художники люди непредсказуемые, захотелось и начал писать, все остальные картины забросив, с вдохновением сильно не поспоришь.

Вот забросил он всех своих красавиц и чудовищ (а красавицы были великолепны, а чудовища страшны), да и начал писать сначала раму в раме, проем из желтых кирпичей. Но тут он был еще вполне силен и диктовал свои условия, и кисть слушалась его, и мысль была легка и покорна. Но как только возникла эта внутренняя рама, страшно сузившая пространство, так все и началось – темное пространство, полоска Луны, не Месяц даже, а только какая-то именно полоска, тень звезд на черном небе – как же все мрачно – то вырисовывалось.

Но не все было так безнадёжно, потому что большую часть ночь закрыл цветной зонтик, разноцветный зонтик, правда сверху он был таким же черным, как и небо, а снизу жёлто-оранжевым. И перед тем самым зонтиком, склонив голову набок, сидел рыжий шут в маске, а алом костюме, грустный клоун, хотя и рыжий. Такие вот странности. Всем известно, что рыжие не бывают грустными, а грустные рыжими. Но тут как-то все сошлось в этом самом проеме. Да и художник слыл оригиналом всегда, он даже и не думал о том, что бывает, а чего не бывает.

Почему грустный? Потому что, говорят, что люди способные смешить других, остаются самыми грустными на свете, стоит только сбежать от толпы, убраться с арены, и оказаться где-то в одиночестве, под черным небом, где от луны осталась одна только полоска.

Работалось художнику легко, несмотря на ту грусть, которая исходила от полотна. Так бывает, весёлое задорное что-то тормозиться, а вот над такими клоунами с осенью в душе работается легко и просто. И все-таки клоун был рыжим, а значит позитивным, но что же тогда с ним было не так?

Когда Мастер дописал погасший разбитый фонарь в правой, опущенной вниз руке, он просто размашисто начертал внизу «Разбитые мечты». Замер на мгновение, оценивая работу, словно бы он только что зашел в мастерскую к другу и увидел это полотно, а не сам его писал, без передышки несколько часов, чтобы подарить любимой девушке, очень любившей реального грустного шута Леонида Енгибарова, правда, тот был совсем другим. Но может быть чувство ревности к мертвому шуту заставило написать его таким, практически неузнаваемым.

Ревность, страсть, лирика, но разве только это руководило его чувствами? Нет, он писал что-то совсем иное, и любимая девушка не могла так влиять на то, что творилось.

– Ну что, друг мой верный, и правда, не слишком весело в подлунном мире, а говорят, что будет еще хуже, – говорил живописец.

Он и раньше беседовал с героями своих картин, и теперь не удержался. Клоун сразу же стал его другом, старым другом, с которым не один пуд соли был съеден.

– Хуже некуда, – ответил какой-то голос рядом, словно бы говорил грустный шут с его картины.

Но художник не верил ни в какие штучки, типа говорящих котов, оживших героев его полотна. И все-таки голос звучал так ясно, наверное, нельзя так много работать, надо устроить себе передышку. А то вот так голоса разные звучат.

– Будет хуже, – повторил он и прислушался.

– И что это у вас, чего не хватишься, ничего нет, и как может быть хуже.

На этот раз фраза была большая, звучала отчетливо, так, что убедить себя в том, что послышалось, он никак не мог, потому что оставался реалистом, ну пусть магическим реалистом, и все-таки.

Он положил кисточки в воду, быстро переоделся, так что стал похож на веселого юношу, сошедшего с другой своей картины, и захлопнул дверь, оставляя творение там, в Мастерской.

Давно пора отправляться домой, не может грустный клоун забирать все его время и силы… Но Мастер не сомневался, что он будет стоять перед глазами и не отпустит.

– Может, пойдет побродить по городу.

И не надо было говорить, что почти тут же он встретил на Любинском своего грустного клоуна. Нет, не шута на него похожего, а именно сошедшего с картины, в таком же костюме, с таким же разноцветным зонтиком в руках, ну разве что не было разбитого и погасшего фонаря в руках. А клоун был точно такой, каким он его только что изобразил.

– Это ты? – выдохнул художник

– Это я, – ответил грустный шут, – мы с вами где-то встречались. Только никак не могу вспомнить, где именно.

– Он еще и издевается, – проворчал себе под нос художник.

Шут усмехнулся, но и улыбка была грустной.

Вот так и бывает, порой коты сбегают с полотна и остается только пустое место, а иногда и герои не хотят оставаться, собираются и уходят в тот тайный город, где живут призраки, ангелы и живописцы.