Читать книгу Тайна «Лунной сонаты» - Любовь Сушко - Страница 23

На следующее утро Жаклин рано встала, нарезала роз в саду и позвала служанку Бобби. Вместе они и отправились в склеп.

Девушка была немного испугана, но отказать ей не могла. В душе Жаклин не было страха, только страшная тяжесть и горечь.

На этот раз, в одиночестве и тишине она должна была приблизиться к Сержу. Он, наверное, и без того удивлен тому, что она так долго здесь не появлялась. Вокруг в этот утренний час все было тихо и уютно. Под скульптурными фигурами печальных ангелов, покоились тела ее предков.

Когда Жак говорила и думала об одинокой могиле, она поэтизировала реальность. Могил было больше десятка, и все они были ухожены. Но от этого стало горше и тягостнее на душе. Имена, даты, судьбы, о них она ничего не знала, да и не интересовалась ими. И ей захотелось, чтобы дед рассказал о матери и бабушке, иначе и они останутся для нее таинственными незнакомками.

Она подумала с грустью о том, что тоже будет лежать тут, когда наступит ее срок. Ей вовсе не хотелось, чтобы кто-то из живых сейчас здесь появлялся. Она не перенесла бы разговоров, расспросов, воспоминаний. Им интересно было узнать, как это все происходило и что случилось в те роковые дни. Она же об этом вовсе не хотела говорить.

Бобби медленно ходила между плитами и с грустью рассматривала их, думая о том, что у нее такой никогда не будет, а могильный холм быстро сравняется с землей. И такова участь всех, ей подобных. А люди, жившие в незапамятные времена, лежат в своих склепах, и потомки знают о них больше, чем о тех, кто нынче находится с ними рядом, в замке хранятся их портреты. Потому они и кажутся иногда живыми.

В замке недаром рассказывают о приведениях, бродящих ночами по переходам и пустым комнатам. Ей хотелось быть богатой и знатной и принадлежать к их кругу. Она не могла понять, почему ее хозяйка, имея все, что ей недоступно, была при этом так несчастна. Никакая беда, какой бы горькой она не была, не заставила бы ее так страдать. Но может это просто каприз, хотя ей до слез было жаль молодого господина, он был так добр и внимателен к ней с самого начала, почему он должен был погибнуть так нелепо?

№№№№№

Жаклин никогда не говорила о Серже со своей служанкой. Разве могла что-то понимать и чувствовать необразованная, темная девица. Все ее радости и огорчения были так легковесны и одинаково мало стоили. Она скучала по столице и больше всего мечтала там оказаться. Если в ее душе и рождались какие-то чувства, то они были так мимолетны и туманны. Такие девушки годились для работы, но вовсе не для откровенных бесед, им нельзя было доверять своим мысли и тайны. И сейчас она поразилась, видя, с каким чувством завести Бобби разглядывает могильные плиты. Но неужели можно было завидовать такому?

«Бедный Серж, – с горечью думала она, – узнаю ли я когда-нибудь, что же с тобой на самом деле случилось, кто тебя на это толкнул и почему ты позволил себя убить».

Жак прислушалась, но ничего кроме пронзительного крика вороны не услышала.

Дед появился неожиданно, когда они уже собрались уходить. Она, склонившись молча, неподвижно стояла у плиты.

– Я так и думал, дитя мое, что найду тебя здесь, – с грустью проговорил он и встал с ней рядом.

Снова закаркала ворона, словно хотела предупредить о чем-то.

– Жизнь продолжается, дорогая моя, – скорбно произнес Герцог, – это особенно ощущается здесь, я всегда это чувствовал. Они видят нас и радуются за нас, только нам надо жить, пока все не закончилось.

– Нет, – запротестовала Жак, – для меня это не жизнь, я предпочла бы быть здесь с ними, – и в голосе ее было такое отчаяние, что его старое сердце сжалось от приступа боли.

– И все-таки, когда-нибудь ты поймешь, что была не права, – стоял он на своем, яснее ощущая собственное бессилие. Он пытался убедить Жак в своей правоте, но все было бесполезно.

Она вообще не слышала этих слов, повернулась и медленно пошла прочь. Ее покой был смущен и нарушен, и в глубине души она понимала, что он хотел ей добра, что она очень обижала его, но не могла совладать с собой, как ни старалась.

№№№№№№№№№

Жаклин разучилась властвовать собой, и Серж, наверное, упрекает ее из своего небытия. Но какой-то Демон противоречия – мировой судия, засел накрепко в ее душе, и никакие Евангелийские истины не имели значения и в бессилии отступили. Она была несчастна, одинока и предана, а потому и жестока. И никто не может понять ее отчаяния. В тот момент ей вспомнился Роберт. Она помнила о том, что обещала позвать его, но вовсе не собиралась это делать. Если он будет здесь, рядом, то ей станет еще хуже, даже затевать этого не стоило. Если к кому-то она и хотела обратить свой взор, то это был загадочный Пианист, снова и снова выходивший к роялю и игравший так, что она могла заглянуть в собственную душу, а потом раствориться в этой невероятной музыке.

Она понимала, как он проницателен и опасен для нее. Но помимо собственной воли, она тянулась к его пристальному взгляду, к его музыке. Даже если потом за это придется дорого заплатить, она не боялась и этого, и готова была безрассудно броситься в воду с высокого обрыва. Но он все время ускользал, а она не могла даже остаться и поговорить с ним. Он играл ее судьбой, и Жак понимала, что он меньше остальных способен был утешить ее и вернуть смысл существования. Но в нем было что-то большее, чем унизительное утешение. И потому она с такой тревогой, надеждой и болью ждала вечера, сумерек, музыки и встречи с ним.

В тот странный вечер, когда она осмелилась приблизиться к могиле Сержа, Жаклин написала первое стихотворение, нужно было куда-то выплеснуть свои чувства, молчать больше было невыносимо.

Она положила этот листок вместе с тем, который залетел к ней в распахнутое окно.

Комедия окончена, мой друг,

а жизнь сера, почти невыносима,

И только маска скроет ужас мук.

Куда мечта нас снова уносила?

И ночь темна в ракушке бытия,

никто нам эту пьесу не напишет.

Но снова убивает спесь твоя.

И возражаю я тебе все тише.

Нет силы на истерику и боль,

Сама прошла и больше не терзает.

– О чем ты, дорогая, что с тобой?

И смотрит так устало, и вздыхает.

Мой брат, он слеп душою так давно.

Но этого тогда не замечала.

Что остается? Кислое вино,

наряд принцессы, этого так мало.

И красное на черном, словно кровь.

Она еще безжалостно прольется

И все твержу я в забытьи: «Любовь,

она придет, ко мне, она вернется».

И даже верю, если повторить,

она от сна очнется и услышит,

И лишь закат, как мой наряд, горит.

И звезды загораются все выше.

Не сбудется желанье все равно.

Но я о ночи страсти загадаю.

Художник гениален, под луной,

на полотне его я воскресаю.

И буду жить. А что реальность нам?

Она мираж, несыгранная пьеса.

И эта страсть нахлынет, как волна.

И мы уйдем в тень призрачного леса.