Читать книгу Золотой век князя Ярослава. Князья и воины - Любовь Сушко - Страница 6

В жизни всегда беда рядом с радостью ходит, а огорчения счастливые минуты меняют. Князь должен был закалиться после всего, что с ним приключилось. Но познал он, что княжеский плащ, это не только радость и честь, но и переживания, суета и странные совпадения.

Пока собирался князь в Киев отправиться. Он узнал о том, что Ярослав, всегда легкий на подъем, и сам мимо его земель проезжает. И они вскоре встретились на порубежье. Только не знал Ростислав, радоваться ему или печалиться оттого, что великий князь, словно услышав зов его, сам к нему и пожаловал. Может быть, он и разрешит его сомнения. А может просто посмеяться над ним захочет и запутает все еще сильнее. Почему он должен помогать ему разбираться в том, что происходит в этом мире?

Но напрасно опасался Ростислав, Ярослав встретил его радушно и даже ласково. Он стал его внимательно расспрашивать о том, что так тревожит князя. Странный рассказ слушал он, молча и внимательно, и вовсе насмехаться не собирался. И до самого конца, пока говорил князь, был он серьезен и задумчив, словно о чем-то подобном тоже знал, но пока таил молчание. Это же заметил и князь Ростислав, и понял он, что не ошибся и существует какая-то тайна. И понимал он другое, если сам князь сказать ничего не хочет, спрашивать его бесполезно.

Ярослав и на самом деле не собирался говорить ничего о своем прошлом, и уж тем более о бесе. А он сразу догадался, что это его проделки. Он пытался только понять, что будет дальше, и что тот задумал.

№№№№

Ростислав вышел на несколько минут, чтобы отдать какие-то распоряжения своим людям, а может быть, просто хотел перевести дыхание, в те минуты бес и появился. Ярослав подступился к нему.

– Ты слышал все, что он говорил, я не буду тебе этого пересказывать. И конечно ни о чем понятия не имеешь, – усмехнулся великий князь.

– Ну почему же, кто еще такое мог придумать? – самодовольно спросил он, странно гордившийся собственными делишками.

В чем он был уверен и прав – будь Ярослав и трижды великим князем, ничего бы он с ним поделать не смог, как ни старался.

– Но это жестоко, устроить такое тому, кто только первые шаги по этой земле делает… – недоумевал великий князь. Хотя не о Ростиславе он думал в те минуты, все самое неприятное для него было связанно с именем Мстислава. Бес упорно ворошил память о том, кто, как он мог надеяться, покинул их навсегда.

– А мне какая разница, что хочу, то и творю, – самодовольно заявил он, – и это тоже было сущей правдой. Впрочем, через минуту запал его пропал. Он знал, что иногда это может закончиться крахом. Даже не сильные князья бунтовали, а бросать Великого князя ему совсем не хотелось, он столько растил его, столько с ним в свое время возился, что погубить собственное детище было бы верхом глупости, на которую он никогда не решился бы.

– Ладно, – делая вид, что примирился, произнес бес. Он был страшно горд из-за собственного благородства. – Не стоит об этом больше, я пока умерю свой пыл, только из любви к тебе.

Последняя фраза прозвучала довольно фальшиво, но может быть, именно этого он и добивался в своем монологе, понять всех его ходов и интонаций не мог бы даже великий князь, с его легкой руки прослывший мудрым.

– Что значит пока? – поинтересовался Ярослав, он привык видеть в каждом его слове подвох.

– А то и значит, что я не собирался все дни свои бесконечный в скуке и благочестие коротать, если захочется порезвиться и будет подходящий случай, я непременно это сделаю, – как ни в чем не бывало, заявил он.

Ярослава всегда возмущало его нахальство. Но бороться с ним не только бесполезно, а даже вредно – себе же хуже и сделаешь. Когда вернулся Ростислав, он застал великого князя погруженным в думы.

– Не переживай, и не обращай на это внимание, со временем все утрясется. Начинать всегда трудно. Чего только не случается. Я помню. Все хорошо помню. Тебе, по крайней мере, против братьев своих идти не надо.

То ли бес решил помочь Ярославу и колдунуть немного, то ли он сам обладал даром внушения, но Ростислав перестал думать о том, что случилось. Может, он просто устал от таких потрясений.

– Он умен, красив и добр был, – неожиданно заговорил Ярослав о брате, потому что с ним, а не со Святополком сравнивают, – и даже мой нрав примирить умел. Я до сих пор понять не могу, почему он так рано ушел, таких людей мало на свете белом, а среди князей почти и не встречается. Недаром любили его люди, не каждому такой князь достается. Странными казались воспоминания в тот вечер в чужой стороне, рядом с мальчишкой. Но не мог сдержать своих чувств великий князь, как ни старался.

– Они не случайно хотят его воскрешения, и в тебе свои мечтания дерзкие воплотить собираются. Тебе труднее будет, чем многим. По чистоте души и доброте я с ним никогда уравняться не мог.

Ярослав замолчал. Даже для него самого это было странное признание. Но может быть назло бесу, или из каких-то иных побуждений, он должен был сказать об этом

– А ведь ты не слишком его любил, – тихо заметил Ростислав, сам удивляясь своей безрассудной дерзости.

И снова пришел в ярость Ярослав, а сдержался он только потому, что знал, что бес вложил в его уста эти слова.

– Не любил, слишком много шуму от него было, и Мудрым он меня в насмешку да шуту называл, а мне пришлось сделаться таковым, потому что не мог я не ответить ему на дерзость его невероятную. Не мог и не хотел мириться.

И странная боль пронзила его сознание в тот самый миг. Он неожиданно замолчал, оборвав разговор на середине и сетуя на то, что и без того сказал слишком много. Ростислав тоже молчал. Все с появлением великого князя не прояснилось, а запуталось еще сильнее. Он верил Ярославу, тем более тот говорил не особенно приятные вещи. Но после этих слов, коли великий князь признает, что так и не дотянулся до брата своего, его положение и вовсе было безнадежным, и он знал, что вся его жизнь в диком этом соперничестве бесполезном и пройдет, а ему такого вовсе не хотелось.

Уже по дороге в гридю вспомнил все слова великого князя Ростислав, и удивился услышанному еще сильнее. Будь он на месте Ярослава, никогда не признался бы в подобном. Но кроме людей, существует еще какая – то сила. Которая и заставляет признаваться в том, что никогда сам человек ни ха что не сказал бы, и хорошо, если бы она пореже на него обращала свой взор, ему хотелось быть хозяином своим словам и поступкам.