Читать книгу За воротами дымил большой завод - Людмила Андреевна Кузьмина - Страница 6

Незадолго до Нового года мы с девчонками делились планами, как встретим Новый год. В нашей комнате остаёмся мы вдвоём с Алёной. Она спросила меня:

– Ты где будешь? У вас в ЦЗЛ?

– У нас одни женщины, да и то семейные, мужчин мало. И начальница Роза Сауловна, ярая противница всяких выпивонов. Такой вот анекдот про неё есть: «Вопрос: почему у Розы Сауловны ноги кривые? Ответ: Потому что она 40 лет сидит в кабинете, а под столом своими ногами зажала 50-литровую бутыль со спиртом, чтобы кто-нибудь бутыль не спёр».

Этиловый спирт для работы в лаборатории нам действительно со склада выдавали, и его надо было хранить в сейфе от выпивох, но и бывали случаи хищения.

Роза Сауловна – наша начальница, пожилая тётенька с большим стажем работы. Вечно придиралась к чему-нибудь по мелочам. За глаза мы её величали то Роза Сексауловна, то Роза Саксауловна и относились к ней без всякого почтения.

– Люси! – говорит Алёна, – Наша ЛНП 30 декабря устраивает вечер в столовой на улице Мира, гони 10 рублей, пойдёшь к нам. Многих девчонок ты знаешь. Из мужчин Дёмкин будет. Мишка Зайденберг будет – ты их знаешь. Ну чего тебе сидеть в нашем крысином общежитии?

Я отдала Алёне деньги. На новогодие наше общежитие опустеет, все разъедутся кто куда по домам.

А за неделю до Нового года в Тагил неожиданно нагрянул Борис Краснов, объявил, что забирает Алёну в Москву. Вот это да! Значит, у них с Алёной дело идёт к свадьбе-женитьбе и Новый год они проведут в Москве?

– А как же я, Алёна, без тебя пойду на вечер ЛНП? – заволновалась я. – Мне ведь потом ночью одной надо будет в общагу возвращаться.

– Да проводят тебя! Дёмкин или Мишка. Можно поехать после вечера переночевать в Сухоложский посёлок, где наши девчонки живут. Договоришься!

Числа 29-го декабря получаю письмо и телеграмму от мамы. Сообщает, что приедет ко мне утром 30-го.

Встретила маму на вокзале, привезла в опустевшее общежитие. Никого! Одна я. Мама охала:

– Господи! Как ты тут живёшь? Ни одного жилого дома. Да и страшно, поди. Любой бандит зайдёт к вам сюда и передушит всех.

– Ну, мам! Какие бандиты? Рядом проходная завода с охраной. Люди работают круглосуточно даже в праздничные дни. Производство у нас такое, и останавливать его нельзя.

Потом я рассказала, что собиралась пойти сегодня на новогодний вечер в городе, деньги заплатила, но теперь уж не поеду. Не могу же я её оставить одну в пустом общежитии.

– И что? Деньги твои, которые ты отдала на вечер, пропадут?

– Ну, конечно. Вечер устраивается вскладчину. Мои деньги уже ушли в общий котёл.

– Жалко, деньги попадут. Давай сделаем так: мы с тобой отсюда поедем в город вместе, я останусь на вокзале и там буду тебя ждать. А ты иди на свой вечер. После вечера придёшь на вокзал, и мы уедем ночной электричкой в Свердловск. Оттуда утром поедем в автобусе к Павлу и Новый год встретим у него. Он так обрадуется! Тебя видел девчонкой на Ленинске, а ты вон какая стала!

– Ой, мам! Как же ты на вокзале будешь сидеть и ждать меня, пока я буду веселиться? Мне жалко тебя!

– Да ну! Чего жалко-то? Ждать тебя тут в пустом общежитии страшнее – никого нет, а на вокзале среди людей буду. Только ты не загуляй на вечере. Электричка в три часа ночи пойдёт. Как раз утром и приедем в Свердловск.

Так и решили. Мама выложила гостинцы, разные вещи для меня. Я похвасталась сшитой в ателье обновкой, которую собираюсь надеть сегодня. Платье-костюм из голубого крепа, на шею надену белые фарфоровые бусы. Туфли, тоже белые, есть.

Мама не очень одобрила мой наряд: зима, холод, а рукава у моего платья короткие. Платье-то летнее, а сейчас зима. Да и туфли-то как наденешь?

– Я же в валенках поеду и в шерстяном свитере, а на вечере в раздевалке переобуюсь и свитер сниму.

Вечером мы вышли на трамвайную остановку. Стоим вдвоём и мёрзнем. Темень. Метель. Снегом в лицо швыряет. Ресницы инеем покрываются.

Долго ждали трамвай. Сели в пустой замороженный вагон. Кондукторша, укутанная в платки и шали, ворчит:

– И чего дома не сидится?! В такую погоду едете.

– А мы с мамой на вокзал едем! К поезду, – почти вру тётке.

На вокзале обе вышли. Я проводила маму в зал ожидания. Дальше мне надо идти в столовую на улице Мира. Идти недалеко, но, понадеявшись на Алёну, не спросила адрес столовой. Ругаю себя: на кой мне сдался этот вечер? Лучше бы уехали с мамой в Свердловск.

Почти бегу по безлюдным улицам, потому что сильно запаздываю. Уже десять часов вечера. Ни одной души кругом. А снег всё идёт и идёт. Как в песне из недавнего кинофильма «Карьера Димы Горина».

И совсем я не думала – не гадала, что вечер этот станет судьбоносным, и не думала, что на этом вечере познакомлюсь с человеком, который станет главным в моей дальнейшей жизни:

А снег идёт, а снег идёт,

И всё вокруг чего-то ждёт,

Под этот снег, под тихий снег

Хочу сказать при всех:

«Мой самый главный человек,

Взгляни со мной на этот снег –

Он чист, как то, о чём молчу,

О чём сказать хочу.

Ко мне любовь мою принёс

Наверно, добрый дед Мороз,

Когда в окно с тобой смотрю,

Я снег благодарю».

А снег идёт, а снег идёт

И всё мерцает и плывёт,

За то, что ты в моей судьбе

Спасибо, снег, тебе.

Эта песня прозвучит во мне потом, а пока бежала, недовольная своим решением провести этот новогодний вечер в компании незнакомых мне людей.

Свернула на улицу Мира. Вот одна столовая, но окна тёмные. Значит, надо бежать дальше. Вот вторая столовая. В тамбуре стоят незнакомые парни, курят.

Подхожу и спрашиваю:

– Я правильно пришла? Здесь вечер ЛНП?

Парни смеются, без слов хватают меня и затаскивают в столовую. Осматриваюсь у раздевалки. Ёлы-палы! Ни одного знакомого лица! И женщины какие-то незнакомые мне. Не вижу сухоложских девчонок, скорее всего, у себя в общежитии празднуют и не приехали из-за плохой погоды. После вечера да ещё ночью им ведь надо как-то вернуться в общежитие. Но вот мелькнуло в помещении лицо Дёмкина, и я успокоилась. Разделась, переобулась. Вечер уже в разгаре. Шумно, яркий свет, гремит музыка. В зале тесно – много людей. Столы составлены вместе буквой П. Стульев не хватает на всех, дополнительно сколоченные из досок скамьи, и я с незнакомыми уже весёленькими девчонками и женщинами из ЛНП сижу на скамье. Притулилась с краешку, ближе к выходу. Надоест – уйду пораньше. Меня мама на вокзале ждёт. Чувствую, что замерзаю в моём платье-костюме, от входной двери сильно сквозит, поэтому попросила одну из женщин налить мне в бокал водки.

Во главе стола, довольно далеко от нашего краешка, сидит начальство. У выхода из столовой пьяные парни затеяли громкий спор из-за чего-то, того и гляди подерутся. Фу! Зачем я пришла?

Но вот от начальнического стола отделяется высокая фигура с бокалом шампанского в руке и, шагая прямо через составленные скамьи, направляется к нашему краю. Садится напротив меня и говорит:

– Что-то тут одни девушки сидят. А вы, – обращается ко мне, – почему пьёте воду? Некому шампанского вам налить? Давайте я за вами поухаживаю.

– У меня не вода, а водка, – говорю я. – Шампанское не люблю, а вина на нашем столе нет.

– Не может быть, что вы пьёте водку!

Берёт мой бокал, пробует и говорит:

– Действительно, водка!

Вот так мы познакомились с Петром Сергеевичем Ивановым, начальником ЛНП.

Он вскоре вернулся за свой начальнический стол, а я танцевала то с Дёмкиным, то с Михаилом Зайденбергом, с которым уже месяц была знакома и знала, что он, как говорили мне девчонки, «бабник». Женился, развёлся, опять того и гляди женится, и ещё у него была куча девиц полулёгкого поведения из числа продавщиц магазинов и официанток. По годам он почти ровесник мне, 1938 года рождения. Окончил УПИ, приехал сюда работать и как-то быстро продвинулся в карьере. Кажется, главным технологом завода работает. И живёт в однокомнатной квартире на Вязовского, которую ему выделил завод. Он не мог быть «героем моего романа» и не подходил ни с какой стороны. «Бабников» я не жалую. Смотрю: Дёмкин сильно уже поднабрался, в провожатые не годится. Волнуюсь: как я буду после полуночи добираться до вокзала? Прошу Михаила проводить меня.

– Не переживай! Конечно, проводим тебя!

Вечер закончился. Меня провожать идут двое: Михаил и начальник ЛНП Пётр Сергеевич. Оба высокие, почти одного роста, но Мишка толстоватый и кажется ниже. Я иду посередине и чувствую себя какой-то случайно затесавшейся между ними шмакодявкой. Они же перебрасываются шутками, дурачатся. Когда приходим к вокзалу, они подхватывают меня с двух сторон под руки и сажают в наметённый сугроб.

– Ну, Снегурочка! Где же твоя мама?

Я прошу их не заходить со мной в зал ожидания, чтобы мама моя не испугалась, увидев таких высоких и солидных дяденек.

Узнав, что мне ещё долго сидеть с мамой в ожидании ночной электрички, Михаил начинает спорить со мной, что есть поезда, которые идут в Свердловск раньше. Я не соглашаюсь и говорю, что билеты покупала днём и выбирала поезд по расписанию пригородных поездов. Ближайший поезд только в три часа ночи.

– Давай поспорим на бутылку шампанского, – говорит Мишка.

– Давай! – не подумав, говорю я.

Мишка подводит меня к расписанию поездов дальнего следования и тычет пальцем в проходящие через Тагил поезда с остановкой в Тагиле.

– Вот, вот и вот!

У зала ожидания шумно простились. Зашла в зал и увидела мою маму на скамье почти у входных дверей.

Вот и всё. Сначала мы с мамой болтали о всяком разном. Ждать нашего поезда пришлось долго, мы задремали. Мама услышала, как по радио объявили посадку. Мы спохватились, побежали на перрон и буквально в последний момент перед отправлением поезда запрыгнули в вагон.

Я уже не думала о вечере. Всегда любила ездить в новые для меня места, где я никогда не бывала. Дядя Павел с семьёй приехал в Малышево из Сибири недавно. Устроился работать в карьере на бульдозере, получал хорошие деньги. Им предоставили большую квартиру в новом доме. Жена Мария работала бухгалтером. В семье подрастали три девчонки: старшей Тане было девять лет, средней Ольге восемь и младшей Наташке три года. Видела их только на фотокарточке.

Предупреждённый телеграммой, дядя Павел ждал нас на автобусной остановке. Привёл нас к дому, где живёт. А дом на окраине посёлка, среди высоких ёлок, как в лесу. Мария к нашему приезду настряпала пельменей, водка уже стояла на накрытом столе. Мы, дескать, по-сибирски вас будем угощать.

Так, в семье дяди Павла я встретила мой «судьбоносный 1963-й Новый год». Мама моя от водки отказалась, а я под пельмени чокалась с дядей Павлом и Марией охотно и без стеснения.

Утром следующего дня, отоспавшись, мы с мамой и дядей Павлом пошли гулять. Погода стояла тихая. Дядя Павел рассказывал о посёлке, который вместе с городом Асбестом известен с демидовских времён, но у каждого своя история.

– Асбест – это такой минерал, что не горит, и из него делают ткани. Другое его название «горный лён».

– Знаю, знаю, дядя Павел, – прервала я его рассказ. – Мы, химики, используем асбестовые одеяла, когда тушим местные возгорания пролитых горючих жидкостей. Их же нельзя тушить водой.

– Точно, – соглашается дядя Павел. – Есть легенда, что Никита Демидов, владелец Невьянского завода, подарил царю скатерть из асбеста. Скатерть белоснежная. Во время застолья Демидов нарочно пролил вино на скатерть, взял её и бросил в топившуюся печь. Царь рассердился, но увидел, что вино выгорело, а скатерть стала как новая. Только сейчас из асбеста скатерти не делают, потому что рак кожи или лёгких можно схлопотать. Горняки, которые добывают асбест, многие болеют, потому что мелкие волокна попадают в лёгкие. Я вот сюда в Малышево определился работать. У нас тут изумруды с демидовских времён добывают, самые крупные и чистые в стране.

– И что? Ты их видел или сам находил?!

– Не так-то просто их найти. Сотни тонн породы надо выворотить, да и работаю я на бульдозере. И потом ведь найденный в горной породе изумруд не выглядит, как драгоценный. Его нужно очистить, обработать, отшлифовать.

Погуляли, вернулись домой. Мне не нравилось, что тётя Маша всё время пилит за что-то дядю Павла. Не нравилось это и моей маме. Я играла в шашки со старшей девочкой в соседней комнате, а до моих ушей доносился скандал. Мы могли бы побыть в семье дяди Павла ещё один день – на работу мне выходить третьего, но с мамой мы решили уехать пораньше.

Вечером дядя Павел проводил нас на остановку, мы простились. Из Свердловска мама уехала домой в Миасс, я вернулась в Тагил.

Третьего января я уже трудилась в моей лаборатории. Звонок по телефону.

Слышу голос Зайденберга:

– Привет! Ну так я тебя жду сегодня вечером на Театральной площади у памятника Черепановым с бутылкой шампанского!

– С какой стати?

– А проспорила!

– А почему именно сегодня?

– А у меня дома «гудим»! Девчонок с Сухоложского можешь позвать.

Я никогда не была у Михаила дома, идти не хотелось. Но проспорила! Алёна из Москвы ещё не вернулась, она оформила себе недельный отпуск без содержания. Траянова тоже укатила в свой Солигалич и тоже что-то не возвращается. В столовой встретила Люсю Ватутину и Нелю Малышеву с Сухоложского и уговорила их приехать к семи часам вечера на Театральную площадь. Купила в городе шампанское, пришла к памятнику Черепановым, увидела Мишку вместе с начальником ЛНП, а девчонки с Сухоложского не приехали. Они позвонили Мишке и сказали, дескать, ночь, а они со второй смены на заводе, устали и настроения гулять нет.

Когда я оказалась в квартире Зайденберга, увидела, что я единственная девчонка в довольно большой мужской весёлой компании. Услышала новую для меня песню с названием «Гимн химиков». Поётся она на мотив французской «Марсельезы»:

Мы весь мир обольём меркаптаном,

Будут трупами ямы полны!

Смрадный дух долетит к марсианам,

К обитателям хладной луны.

Города обольём толуолом,

Подожжём мы их с разных концов.

Всех людей мы потравим фенолом,

Хлором выжжем мы зелень садов.

А потом в прорезиненных масках,

С алкоголем в дрожащих руках

Мы закружимся в мерзостной пляске

На руинах, на трупах, гробах, гробах, гробах!

Досидели до конца застолья, все мужчины основательно подзарядились спиртным, один Пётр Сергеевич был, что называется, ни в одном глазу. Он и пошёл провожать меня. Надо было найти у вокзала такси в сторону завода пластмасс. Помню, когда шли, какой-то бухой повстречавшийся парень крикнул нечто оскорбительное в мой адрес. Я же плохо слышала и не обратила внимания на этот крик. Но Пётр Сергеевич сказал: «Постойте тут» и двинулся к этому парню. Я испугалась, что начнётся драка, но и увидела, что Пётр Сергеевич встряхнул парня пару раз за шиворот, и тот отстал. А я поняла, что нахожусь под надёжной защитой. И с этого дня мы стали встречаться с Петром Сергеевичем в городе, ходили в кино, в один из дней съездили на Вагонку на концерт во Дворец культуры. Один раз кто-то из заводчан увидел нас в городе в продуктовом магазине. Я покупала хлеб-сахар в общагу к нашему девичьему столу, а Пётр Сергеевич купил продукты для себя. Только и всего, но по заводу поползли слухи: «Ага! Вон оно что! Зелёная пигалица из Свердловска, а сразу нашего начальника охомутала! Продукты вместе покупают, ну и спят уже вместе!» Мне эти сплетни ранили душу, о чём я и поведала Петру Сергеевичу.

– Не обращай внимания на сплетни, – сказал он. – Давай-ка завтра пойдём вместе обедать в нашу столовую! Сплетничать перестанут.

Когда мы действительно в обеденный перерыв пришли вместе в заводскую столовую и встали в очередь на раздачу, я почти физически ощущала, как все взгляды прилипли к нам.

С Петром Сергеевичем мы перешли уже на «ты», но я долго не могла называть его только по имени Пётр, или вовсе Петя, поэтому обращалась к нему по имени-отчеству.

На следующей нашей встрече услышала от него:

– Я поговорил с Анатолием Абрамовичем, что имею виды на тебя.

– Зачем сказал! – закричала я. – Что он обо мне будет думать?

– Да ничего не будет он думать. Сказал, что ты – хорошая девушка и он рад за меня. Мы давно с ним друг друга знаем. Вместе в Менделеевке учились в Москве. Он отличник был, а мы с Гариком Цейтлиным часто прогуливали лекции – бегали играть в волейбол, и я брал конспекты Анатолия Абрамовича, когда готовился к экзаменам.

– Но ведь Анатолий Абрамович намного старше тебя, как же вы вместе учились?

– Он поступал в Менделеевский институт уже «стариком», поработав после войны, а я после 10-го класса.

– И всё равно: зачем ему сказал?

– Так ведь слухи дошли не только до Анатолия Абрамовича, но и в дирекции все знают, а чтобы не думали, что мы с тобой закрутили роман просто так, без серьёзных намерений, нам и не надо ничего скрывать.

Я и вовсе обалдела. Значит, Пётр имеет серьёзные намерения относительно меня, я-то думала как раз наоборот, что мы только закрутили обычный роман. Он же ни разу не сказал, что я ему нравлюсь. А при встречах мы говорили больше о его работе. Он был увлечён своим непрерывным процессом получения смол по новой технологии и его воплощением на производстве. Мне было интересно его слушать, и мне нравилась его увлечённость.

Спустя многие годы, когда несколько «тагильчан» жили уже в Москве и мы устраивали на Старый Новый год наши «тагильские посиделки», я распевала собственного сочинения песенку на мотив русской песни «Помню, я ещё молодушкой была». Начиналась моя песенка так:

Помню, я ещё молодушкой была,

И в Тагил меня дорога привела,

Вечерело, я стояла у ворот,

За воротами дымил большой завод.

Вдруг «подъехал» ко мне парень молодой,

Говорит: «Пойдём-ка, девица, со мной.

Будем смолы из фенола получать,

Новый способ технологии внедрять».

В этих куплетах всё правда, кроме слов «подъехал» парень молодой». Пётр был старше меня на девять лет, кроме того, развёлся после шестилетней семейной жизни, и у него подрастал сын Серёжа.

В моей группе пластификаторов молоденькие сотрудницы Надя и Люба осудили мой роман:

– Ну зачем тебе нужен этот Иванов? Он уже старик, у него виски седеют.

А я и сама не знала, зачем он мне нужен. Мне с ним было интересно проводить время и, главное, от него исходила на меня аура надёжности и защищённости, чего не было раньше в моей студенческой жизни и в моих предыдущих романах, с моим «кружением сердца» с неустроенными ещё в жизни парнями.

В конце января Пётр Сергеевич огорошил меня таким предложением:

– В марте будет проходить техническая выставка в Лейпциге. Меня включили в делегацию, ну и ты поедешь со мной. Подавать заявление в профком и оформлять бумаги нужно уже сейчас. Едем не за бесплатно. Надо внести каждому 220 рублей, как за туристическую поездку. Наша поездка всё равно обойдётся нам намного дешевле, профком что-то добавляет в качестве поощрения за хорошую работу.

Я буквально остолбенела. У меня отпуск ещё нескоро, только осенью – всего полгода, как я зачислена работать на завод, а для отпуска надо проработать год. И Пётр заслуженный изобретатель, награждённый золотой медалью ВДНХ. А я-то кто?!

Смеётся:

– А ты – лучший комсомольский работник завода. Лектор-пропагандист. Слышал, как ты в нашем конференц-зале ловко языком чешешь о научно-

техническом прогрессе в области химии. Характеристику тебе состряпаем, Олег Бобков, как комсорг завода, подпишет её. И не тяни. Подавай в профком заявление, заполняй анкету для загрантуристов. Протянешь, кто-то ещё вклинится, и места в делегации для тебя не останется.

Боже мой! Я и в Москве ещё никогда не была, и вообще дальше Перми на запад не выезжала, а тут сразу поеду в Германию! Когда узнала, что в программу поездки включено посещение Берлина, Потсдама, Эрфурта, Веймара, Лейпцига, Дрездена, голова моя закружилась. Эмоции захлёстывали меня. Потом задумалась: а 220 рублей на поездку где возьму? Зарплата у меня 115, и я не копила деньги. Ещё и что-то надо сшить перед поездкой в Европу, чтобы не казаться старомодной. Занять в Тагиле не у кого. Просить деньги у Петра стеснялась. Решила написать домой в Миасс и попросить прислать мне хотя бы сто рублей; родители в три узла завяжутся, а деньги для меня достанут, а после поездки я буду посылать им частями из моей зарплаты.

Отправила в Миасс осторожное письмо, ещё не веря в возможность моей поездки в Германию. Два месяца до поездки, и многое может перемениться, но попросила папку срочно выслать для меня его анкету и автобиографию, которые мне могут понадобиться для оформления моих официальных бумаг для выезда заграницу. Написала, что, помимо курсов английского языка, хожу на курсы философии, так как собираюсь поступать в аспирантуру, правда, не знаю пока, в каком институте. Описала свой быт в общежитии ИТР и что мы с девчонками живём «коммуной»: отстёгиваем от зарплат деньги на питание и на вещи общего пользования.

Вскоре получила такой ответ от папки:

«Здравствуй, Людмилушка!

Только что в субботу послал тебе письмо, а от тебя получил в воскресение после обеда. Сегодня понедельник, писал свой анкетный лист и свою автобиографию. То, что там есть, не всё, конечно, может тебе пригодиться. Деньги 100 рублей пошлём 25 февраля. Как получишь, сразу же напиши. У чужих людей не занимай, да и своим попутчикам-друзьям не надоедай просьбами. Будь самостоятельной и исходи из своих возможностей и ресурсов.

За вами же четверыми я внимательно и ревностно слежу, и каждый ваш неверный шаг чирьем на сердце садится. Однако я вас стараюсь не неволить и полагаюсь на ваш разум и совесть, как бы промежду прочим незаметно подсказываю, слегка подталкиваю на нужный путь, чтобы вы меньше имели ошибок, чтобы у вас получалось, как надо.

Я никогда не отбирал вашего. И не подменял своим Я, даже в детстве не позволял насилия над вами. И тем более допустить физического наказания.

Однако, оберегая ваши чистые души от всего плохого внешнего, я воспитывал в вас доверие к людям, воспитывал веру в людскую доброту, воспитывал честность и чистосердечность.

Ты, наверное, правильно поймёшь меня, так как у тебя в характере и способностях очень много моего, о чём ты и по сей день не знаешь.

С парткомом связь держи, философией тоже заниматься неплохо. Но есть одно НО. Когда видят, что кто-то активничает в тех или иных общественных мероприятиях, то некоторые люди могут эту твою активность истолковать по-своему. Одни будут «ездить на тебе», перекладывая свои обязанности на твои плечи. Другие перестанут с тобой поддерживать отношения.

Попутно хочу сказать о твоей «коммуне» в общежитии. В университете, когда ты училась, это дело было неплохим. Но сейчас ты становишься на самостоятельный путь жизни и должна научиться сама себя обеспечивать необходимым, в том числе и продуктами питания.

Что касается поездки в ГДР, то съезди, чтоб потом никогда не ездить. Пока у тебя нет больших дел, посмотри фрицев с их фраумами. Откровенно скажу, после двух мировых войн, недолюбливаю их, а если им удастся развязать третью, то я буду в первых рядах, чтобы они сгорели, как свечки. И не только в западной части, но и в восточной. Вот так».

На каждое письмо родителей я аккуратно отвечала, зная, что если не напишу, то они начнут беспокоиться и переживать.

Снова получаю от папки письмо в ответ на моё:

«22.01.1963 г.

Здравствуй, Людмила!

Второе спешное письмо твоё получили. Оно ошеломило не столько твоими просьбами, сколько неожиданностью события в настоящее время. Подобные твои поездки от производства или как научные командировки за пределы Родины я предполагал на будущее. В этом году в твой отпуск в августе или сентябре я намечал твою поездку на южный берег Крыма – на месяц в санаторий, и путь твой должен был лежать через Ленинград, Москву с остановками на несколько дней для осмотра достопримечательностей. В августе и сентябре фрукты поспеют, и санаторный режим благоприятно скажутся на твоём здоровье. Ведь ты, кроме классов да лабораторий, на протяжении твоих прожитых лет ничего не видела. Это годы больших испытаний твоих лёгких и сердца в не очень-то физически сильном твоём организме. Но и Ленинград с Москвой посмотрела бы. Можно было бы и в Киеве остановку сделать. Хотя я не был в Германии, но мне кажется, что у нас прекрасного не меньше. И даже больше.

Не думай, что это невидаль какая-то. Мы с матерью берём путёвки зимой, потому что летом у нас огороды, но у тебя-то огородов нет, нет и других забот. Зачем тебе ехать зимой и жертвовать драгоценным отдыхом в августе-сентябре? Изучение английского языка прервёшь? Смотри, дочь. Неволить не станем. Деньги 100 рублей будем доставать и вышлем без всяких твоих условий. Поезжай с Богом. Ждём с волнением твоего ответа».

Приписка в конце письма от мамы:

«Загадку ты нам загадала. Я тоже папкиного мнения. Зима, и ты сейчас мало что увидишь. И одеть тебе нечего. Что ты думаешь одеть на ноги, также пальто и платье? Мне кажется, что производственная командировка у тебя ещё будет и не надо терять летний отпуск».

Родителям я написала, что от завода мне предлагают поехать в Германию, поощряя мою активную комсомольскую работу. О Петре я пока ничего не сообщала, потому что не думала, что наши отношения продлятся. Вон в какие штыки принял вначале папка добрачные отношения моего брата Евгения с Ритой. Узнав, что они уже и живут и спят вместе, он возмутился и активно вмешался в их жизнь. Я понимала, что у родителей возникнут дополнительные расходы на устройство их жизни, потому что брату моему предстоит ещё три года учиться в институте и на студенческую стипендию с молодой женой не проживёшь, да ещё ребёнок может появиться. Надо институт бросать, а этого папка не мог допустить.

Получила письмо от брата, в котором он пишет о поспешной своей женитьбе:

В Нижний Тагил из Челябинска.

Без даты, но, судя по тематике письма,

вероятно, в начале января 1963 г.

«Здравствуй, Люсен.

Мама после Нового года заезжала ко мне, рассказывала, как ты живёшь. Ну что же, по-моему, пока неплохо. Заезжал и папка проездом с курорта. Очень много рассказывал о Москве, Ленинграде, Риге. Жаль, что у меня ничего не получается с поездкой в Ленинград. Пока возился с зачётами, проворонили с Ритой путёвки, просто забыли о них. Сейчас сдал последний зачёт, через 4 дня первый экзамен, да тут ещё женитьба. Женюсь, Люсен. Всё, пропала моя голова. Да как женюсь! Как истинный студент. Дело это было уже решённое, но я не предполагал, что это будет именно сейчас, в экзамены, и именно так. Для скорейшего решения квартирного вопроса потребовалась регистрация, а у меня зачёты. Когда я сидел со своей записной книжкой и размышлял, где же мне взять часа два на женитьбу, то наши друзья с Ритой, которые были здесь как раз, хохотали до слёз. И всё-таки я нашёл эти два часа. Она в перерыв сбежала с работы, а я со своим портфелем пораньше вышел из дому. Встретил её на остановке, и поехали искать ЗАГС. Нашли один, но нас оттуда выпроводили, т.к. нужно регистрироваться, оказывается, только в своём районе. Нашли другой, там согласились. Написали заявление. За это время меня дважды отругали. Один раз за то, что я их торопил, т.к. нам некогда, другой – за то, что я сказал Рите, что она стоит 1 р. 50 коп. – деньги, которые я сегодня потратил.

Потом успели ещё забежать в столовую, пообедать и выпить по стаканчику вина. После этого она – на работу, я – на зачёт.

Сама регистрация будет 25 января, как раз перед экзаменом по сопромату. Предстоящая церемония уже ясна: мы ставим свои подписи, нам жмут руки, выходим – и отправляйся, жена, на все четыре, т.к. мне некогда и «жилплощади у нас совсем нету».

Вот так, Люсен. Но надеюсь, после экзаменов мы будем вместе и в каникулы попробуем организовать что-нибудь наподобие свадьбы. Так что жди или телеграмму, или письмо и прошу не опаздывать на свадьбу.

Каникулы у нас будут с 10 февраля, если всё сдам нормально.

Всё. Надо ещё Герке написать и на физику идти. До свидания».

Крупно и размашисто рукою брата: «Жених. Потеха!»

Брату самому не верится, что он теперь жених. Столь поспешное решение немедленно жениться было вызвано житейским прагматизмом: у Риты на работе выделяли сотрудникам квартиры. Давали их, естественно, в первую очередь семейным. Для скорейшего решения квартирного вопроса требовалось свидетельство о браке. Но и без этого дело шло к свадьбе, так как в жизни брата было главное: пришла любовь.

Следующее письмо от брата получила в феврале.

«11 февраля 1963 г.

Здравствуй, Люсен.

Спасибо за поздравления. Послал тебе нашу фотографию. Планы наши пока рухнули, комнаты у нас до сих пор нет. Обещают в марте, так что и свадьбу негде соображать.

Я закончил сессию, всё сдал. Сейчас еду домой один, т.к. Рита работает, но с 17 февраля до 25 она будет отдыхать, я приеду за ней и заберу в Миасс. У меня каникулы тоже до 25-го. Твою поездку в Германию поддерживаю. Полагаю, что ты приедешь настоящим немцем. (Я имею в виду язык.)

Всё. Поеду отдыхать. Устал за сессию. До свидания».

Произошло моё заочное знакомство с Ритой по «свадебной фотографии». У меня возникло чувство симпатии к ней, потому что я видела умиротворённое, счастливое лицо брата. Я была рада за него и за то, что он нашёл свою «вторую половину». Но скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. У брата отменилась поездка в Ленинград. И квартиру пока не дают. Зато у меня началась сплошная сказка, которая скоро сказывалась, но и дело скоро делалось. Брат ещё не знал о том, что в моей жизни прочно занял своё место Пётр.

Снова пишет папка:

«2 февраля 1963 г.

Ну что ж ты молчишь, милая? Уж не осердилась ли ты на меня? Получила ли ты моё письмо? Как мне хотелось, чтобы ты подышала чистым морским воздухом! Ведь ты ещё в университете падала в обморок, да и сейчас не исключается, с учётом твоей работы в химической лаборатории.

Как я рад, что мне через 16 лет удалось по-человечески отдохнуть. Я бы подсказал тебе, как тебе попасть в Сочи или Ялту, а может, на Рижское побережье. Как заполнить медсправку и курортную карту, тебе надо идти в отпуск именно на курорт, а не в дом отдыха или в туристических походах и дорогах. А туристические рейды по городам сделаем тебе перед курортом, для этого 10 дней хватит. Со своей стороны обещаю помочь тебе в деньгах. И сейчас в помощи не отказываю, даже если решишь ехать в ГДР зимой. У нас с матерью появилось одинаковое желание, чтобы ты побывала дома в Миассе. Мы очень скучаем с матерью! Ждём писем от вас. Ладно, Генушка ещё пока дома, а вот уедет в будущий год, и совсем пусто будет. Мы и сейчас его мало видим. Как уйдёт утром на работу, придёт в час дня, пообедает и опять уходит. Вечером покушает, немного позанимается и уходит учиться до 11 ночи. Я рад, если раньше всех проснусь и дверь ему успею открыть раньше других.

Женька с Ритой, может быть, после 10 февраля на денёк приедут. Сейчас у Женьки экзамены. Я от него письмо не надеюсь получить, но жду. До экзаменов присылал. Гера с Аней тоже по письму прислали. К Новому году ничего не присылали. Георгий пишет, что прособирались, а потом поздно стало. Аня говорит, что комнату мыли да ёлку устраивали Сашке. Я им открытки пошлю: Аня 21 февраля, а Сашок 24 февраля – именинники. И подарок надо приготовить. Ковёр мать хороший им купила. Сват, наверное, поедет и увезёт. Целую, папка».

И написала мама впервые в отдельном от папки конверте. Её встревожило моё сообщение, что подруга моя Алёна собирается выйти замуж за ещё не разведённого человека, у которого есть дочь. Мамино сердце пророчески вещало, такая ситуация может возникнуть и в моей жизни.

«5.02.1963 г. Вечер. (Письмо порви, не разбрасывай).

Здравствуй, Люся!

Письмо твоё тревожное. Как всё это получится, прямо не знаю. На счёт поездки, если всё получится, то хорошо, но оба момента мозги крутят. Как ты всё подготовишь для поездки? В каком пальто поедешь? Какую обувь наденешь, ведь на каблучках тяжело будет ходить?

Я совершенно забыла, когда ты должна ехать в ГДР, устраивает или нет, если деньги вышлем около 20 февраля 100 рублей? Но если 100 рублей вышлем, то, наверное, не сможем больше выкрутиться, если очень нужно, то пиши, как нам лучше поступить.

Я очень не хотела бы, чтобы ты имела связь с человеком, подобным как у Аллы, т.е. с женатым, и возраст такой, как у женатого.

Они все сначала говорят хорошо и бывают непьющие и некурящие, и я такого же выбирала, а результат – сама знаешь. Ну будь осторожна, пожалуйста, и ничего не скрывай. В случае чего, пиши мне лично. У нас затруднения возникли со сборами тебя и ещё, как знаешь, Евгений зарегистрировался 25 января, и приедут к нам на неделю оба с Ритой с 10 февраля, а в середине марта им обещают дать комнату. Так что самое необходимое надо для жилья им собрать. Как всё получится, понять ещё трудно. Пиши скорее, когда едешь, какой дорогой и каким поездом. Может, нашей, так сообщи, каким поездом и когда. Писать много хотела, но мысли убегают вперёд, и я забываю, что хотела писать.

Будь здорова. До свидания. Мама».

В мою жизнь вошло нечто новое, и теперь не было дня, чтобы я не думала о Петре. Никаких слов о любви, жили одними интересами о работе, о предстоящей поездке за границу. И каждый занимался своими делами. Пётр часто ездил в Свердловск в Совнархоз. Я в группе пластификаторов занималась исследовательской работой по заданию Анатолия Абрамовича. Готовила первую мою научную статью в журнал «Заводская лаборатория». Кроме курсов английского языка, посещала курс философии – это надо было мне для сдачи экзамена кандидатского минимума. На химфак мне почему-то не хотелось возвращаться, я мечтала поступить в аспирантуру института белка в Новосибирске, но не знала, есть ли там соответствующая кафедра, надо бы послать запрос. Мечтала по-детски, думала: вот поступит мой братишка Гена учиться в институт в Академгородке и узнает, можно ли мне поступить в аспирантуру в институт белка.

Пётр раскритиковал мои планы:

– Какой ещё Новосибирск? Надо в НИИПМ в Москву поступать. Мы там с Дёмкиным заочные аспиранты, и нам тоже надо сдавать те же экзамены, что и тебе.

Надо сказать, на заводе пластмасс в Тагиле было ещё несколько заочников-аспирантов, именно для них и были организованы курсы при заводе, куда вклинилась и я. Пётр тоже записался на курсы философии с хитрым прицелом. Сидеть на занятиях ему было некогда, вместо него сидела я, писала конспекты в тетрадках, а Пётр брал эти тетрадки и читал. Когда проводились семинары по конкретной теме, он брал ту же тему, что и я. И когда на семинаре надо было отвечать по теме, он «пропускал даму», то есть меня, вперёд. Я бойко тарабанила по теме и садилась на место. А преподаватель обращался к Петру:

– Пётр Сергеевич, вы хотите дополнить выступление Кузьминой?

– Да нет. Товарищ Кузьмина доложила всё достаточно полно.

И нам ставили обоим «зачёт».

Я стыдила Петра за то, что он выезжает на занятиях за мой счёт, на моих конспектах и сидениях в библиотеке. Но он отмахивался:

– Некогда мне!

Ну и считалось, что мы занимаемся и готовимся вместе. Мне нужна была какая-то книга по философии и программа занятий, а Пётр сказал, что у него дома они есть.

– Приходи в субботу в два часа дня. Тамара уедет с Серёжей на весь день к родителям на Вагонку, будем вместе готовиться к семинару.

Он уже был разведён с Тамарой, но жили они пока в разных комнатах в квартире; каждый со своими домашней утварью и продуктами. Собрались разменивать эту квартиру на две и подыскивали варианты. Тамара хотела жить с сыном Серёжей на Вагонке, где она работала, и жили её родители.

В субботу я поехала в город, нашла дом и квартиру на Газетной улице, позвонила в дверь. Пётр впустил меня и сразу провёл в свою комнату. Причём верхнюю мою одежду и обувь взял туда же.

Мне было любопытно посмотреть, как живёт начальник ЛНП. Ничего особенного. Комната-пенал. Продавленный диван. Стол у окна. Радиоприёмник «Фестиваль» на столе – награда завода за выдающееся изобретение. Книги на полке. Шкаф у стены.

Сказал:

– Вот и вся моя мебель. Шкаф и диван мне достались «в наследство» от Дёмкина. Он вначале приехал работать в Тагил вместе с женой Женькой и сыном. Работал в ЦЗЛ, и я с ним в одной группе. Дали Дёмкиным однокомнатную квартиру тут недалеко. Сейчас в ней Мишка Зайденберг живёт. У них в Ленинграде квартира, Женьке не хотелось её терять, да и климат Тагила ей не нравился. Ну и укатила от Дёмкина в Ленинград. Встречаются во время отпусков и командировок Дёмкина. Ну а я, когда с Тамарой разъедемся, отдам ей всю остальную обстановку. С нею ведь Серёга мой остаётся. А в моей холостяцкой жизни мне мало что надо. Да я, скорее всего, буду переводиться и устраиваться на работу в НИИПМ в Москве. У меня там мама одна теперь живёт. Отец полгода назад умер.

– А зачем ты от них уехал в Тагил после окончания Менделеевки?– спросила я.

– Когда я учился в Менделеевке, папа с мамой жили в Магадане и работали там по контракту. Я после Менделеевки распределился работать в Нижнем Тагиле. А родители из Магадана вернулись в Сочи, потом обменяли квартиру на московскую.

Как я поняла, обзаводиться новой семьёй Пётр пока не собирался.

Сели заниматься. За дверями кто-то ходил.

– Тамара вернулась. Но ты не бойся, она сюда не заходит. Я сейчас схожу на кухню, согрею чай, принесу сюда бутерброды. Ты ведь, наверное, проголодалась, да и я есть захотел.

Он ушёл, а я дико волновалась, не хотела видеться с его бывшей женой. И принесённые чай и бутерброды не лезли мне в рот.

Прошло ещё немного времени: стук в дверь. Дверь открылась. В дверях стоит Мишка Зайденберг. Смеётся:

– Это я, ребята. Принёс ключи от Дёмкина, а Тамара не пускает к тебе. Говорит: «У него женщина»! Ну-ка, ну-ка! Даже интересно посмотреть на эту женщину! А тут Люська, оказывается, сидит.

Не помню, как я уходила из этой квартиры, но дала себе слово больше сюда не приходить.

Время стремительно летело. Из Свердловска ничего не сообщают: едем или не едем.

– Едем! – успокаивал меня Пётр. Деньги-то с нас взяли уже.

В общем, получалось, что с Петром мне никакие препятствия не страшны. И он постоянно в своих делах находит время встречаться со мной и решать мои проблемы. А мне не нравился его несколько запущенный вид в одежде: воротники и манжеты рубашек грязные, перхоть на плечах чёрного пиджака. Фу! И однажды я ему предложила:

– Давай я у себя в общаге выстираю твои рубашки!

Такое предложение не казалось мне несколько предосудительным, ведь я росла в семье, где у меня три брата и отец, стирка мужских рубашек была обычным женским делом.

Пётр принёс на завод пакет с грязными рубашками, я их выстирала и повесила на плечиках сушиться на кухне в общежитии.

В это время в Тагил приехал в очередную командировку Борис Краснов. Алёна вернулась после Нового года из Москвы почти что женой. Когда мы с Ниной Траяновой уходили утром на работу, Алёна шла работать в ЛНП во вторую смену. Борис оставался в нашей комнате и спал на кровати Алёны. Ну и когда Борис умывался и брился, он увидел сохнущие на нашей кухне мужские рубашки. И он, конечно, знал от Алёны, чьи это рубашки. С сарказмом хмыкнул:

– А кто-то Иванову уже рубашки стирает!

Я радовалась за подругу: её будущая жизнь определилась. Борис внешне грубоватый, но в душе был нежным и мягким. Писал ей из Москвы письма, называя её ласковыми словами «Детуль!» или: «Детка!» Один раз Алёна, брезгливо морщась, показала мне его письмо, вернее его приписку в конце: «Не пойму: куда ты меня целуешь?»

– Ну и куда?– спросила я её.

– Да ну его! Я написала: «Целую тебя Х + ˷» (то есть математически изобразила: икс плюс бесконечность). А он всё перевернул на свой лад. Не буду больше писать ему!

Хохоту у нас было!

Бывая в Тагиле в командировках зимой, он умудрялся играть в хоккей с местными ребятами. Приходил после игры к нам в общагу слегка поддатый и говорил:

– Ух и мороз! Отморозил себе коленки и задницу. Показать?

Иногда мы с Алёной навещали Бориса «У тёти Софы». Помню, пришли как-то вечером в его комнату. На форточке сохли постиранные им носки. Когда мы открыли дверь, от сквозняка один носок улетел через форточку вниз. Борис тут же выкинул и второй носок. Нас это удивило: в то дефицитное время носками не разбрасывались. Стыдим Бориса:

– Ну лень тебе сходить за носком, что ли?

– Да ну! Холодрыга собачья, где его в сугробе да в темноте найдёшь?

Мы не поленились с Алёной, спустились под форточку, нашли оба носка и принесли Борису.

Обе мы с Алёной были «с мужчинами», о чём писали своим подружкам, и они радовались за нас. И у нас с Алёной было общее чувство защищённости с более опытными, так сказать, «пожившими» уже, мужчинами, и старше нас, чем это было в нашем студенческом прошлом с такими же неустроенными, как мы с Алёной, в житейском плане ребятами.

Мне с Петром было комфортно и спокойно, никогда не видела его пьяным и просто навеселе, был он серьёзен, говорил больше о своей работе. Совсем как в песне: «Первым делом, первым делом самолёты, ну а девушки, а девушки потом!»