Читать книгу Отдаю любовь мою в твои руки… - Людмила Евдокимова - Страница 2

Сентябрьское ленинградское утро просочилось в комнату. Слабый серенький полусвет упал на портрет мужчины в натуральную величину, окрасил в жемчужный цвет светлые стены, письменный стол, заваленный бумагами, пёстрые подушки на кушетке, растёкся по удобным креслам, и только после этой рассветной прелюдии решился побаловать обитателей квартиры робким солнечным светом.

Лицо на портрете выступило из полумрака. Из-под слегка приспущенных век светлые глаза спокойно и немного надменно смотрели в незашторенные окна, из которых открывалось небо, тронутое едва уловимой осенней бледностью, мокрые крыши и стайки голодных голубей.

Военная прямизна, выправка и стройность придавали фигуре мужчины рыцарское благородство. Он, как когда-то очень тонко подметила его жена, прекрасно воплощал образ героического арийца¹. Образ арийца дополняла сдержанная манера в одежде и осознание своего превосходства над окружающими. Он имел на это право, особенно теперь, когда бессмертная душа его осталась жить в стихах и в этом портрете.

Слухи и сплетни, недомолвки и громогласная шумиха вокруг его имени теперь не досаждали поэту. О его короткой и такой противоречивой жизни было написано немало. Но только та, что жила здесь, в такой странной для нового мира квартире, пропахшей изысканным ароматом духов, наполненной сохранившимися от старой жизни немногими, ценными для хозяйки образами искусства, могла свидетельствовать о семейной драме супругов, взаимоотношениях между мужем и женой, рассказать о поэте и человеке Александре Блоке много разного… Но его поэзия всё-таки стояла выше мирской молвы, и никто, даже она, не имели права его судить.

Чуть слышный шорох заставил рассвет притаиться за портретом. В комнату вошла пожилая женщина в скромном платье, с собранными в узел волосами. Шаркая шлёпанцами по чисто вымытому полу, она неторопливо подошла к зеркалу и привычным движением коснулась пальцами флакона духов, перенесла аромат на себя. Потом безразлично осмотрела своё отражение и стала доставать из ящиков комода перевязанные ленточкой письма, какие-то милые сердцу безделицы.

Завтра ей должны нанести визит две дамы из Литературного архива. После обмена любезностями и короткого разговора она обещала передать архивным дамам свою личную переписку, письма мужа, фотографии, бумаги. Любовь Дмитриевна² считала, что не имеет права оставлять архив у себя, потому что Александр Блок – мировое достояние (для неё это было не позёрство). Утаивать для изучения его жизни письма и фотографии было бы неправильно. Он не принадлежал ей одной. Вернее, он никогда никому не принадлежал. Как все гении, он был рабом своего дара, который считал не подарком судьбы, а тяжелым бременем ответственности. Бессонные ночи, сомнения, бесконечная работа мозга и воображения тянули его в омут безумства, страх перед которым он или заглушал вином или утолял в объятиях продажных девок.

Любовь Дмитриевна пытается вспомнить лица посетивших её женщин из архива, но видит одинаковые серые узкие длинные фланелевые юбки с разрезами, резиновые галоши на каблуках из которых видны простенькие туфли из прюнели³ (погода все дни стояла туманная и дождливая). На старшей было просторное шерстяное клетчатое пальто и тёмная шляпка с большим нелепым цветком. На другой пиджак с накладными карманами и крупным воротником. Любе не нравились эти приталенные с широкими плечами новомодные пиджаки. Юбка женская, а пиджак – мужской. Ну, Бог с ними. Пусть носят, что им нравится. Странно было то, что в одежде не было красок, поэтому и лица казались серыми, как небо за окном. Вот и не запомнила. А одежду запомнила. Эта привычка осталась от прежней актёрской жизни, когда своим туалетам Любовь Дмитриевна уделяла большое внимание и умела одеваться «всегда по моде и к лицу».