Читать книгу Последнее слово. Книга вторая - Людмила Гулян - Страница 6

Деверо крепко удерживал повод, не позволяя животному пятиться; свободной рукой он успокаивающе оглаживал коня по теплому, шелковисто-бархатному носу. Гнедой ломбардец протестующе фыркал и храпел, налитым кровью глазом косясь на прилаживавшего подкову пожилого конюха и норовя вырваться из рук хозяина.

Они почти закончили, когда снаружи послышалось частое шлепанье босых ног: в конюшню влетел мальчик-слуга, невероятно возбужденный. Встревоженный жеребец вздернул голову и взбрыкнул, едва не лягнув конюха; с трудом удержавший уздечку Деверо выбранился.

– Милорд! – задыхаясь, выпалил мальчишка.

Деверо обернулся; в зеленых глазах его плеснулась тревога.

– Что-нибудь с госпожой?

Мальчишка затряс кудлатой нечесанной головой.

– Нет, милорд, там…

– Проклятье, Джонни, – облегченно выдохнул Деверо и тут же гневно нахмурился. – Не вздумай так пугать меня больше – в следующий раз я задам тебе хорошую трепку! Что там?

– Там гость, милорд, – мальчик, на всякий случай отступив подальше, шмыгнул носом и утерся рукавом грязной изношенной рубахи. – Он приехал издалека!

– Кто?

– Не знаю, милорд. Но я видел, как госпожа заплакала и стала обнимать его!

Вновь было занявшийся лошадью Деверо при этих словах выпрямился. Брови его озадаченно сдвинулись: он не припоминал никого из родственников или знакомых, кто мог бы вызвать слезы радости у Алаис – по той простой причине, что таковых не было. Если не считать двух-трех дальних кузенов Деверо; однако и те не особенно жаловали его жену-валлийку. Мысленно проклиная мальчишку за то, что тот не удосужился разузнать имени гостя, он нетерпеливо обратился к конюху:

– Ты закончил?

– Да, милорд, – с кряхтением разогнувшись, тот перенял из хозяйских рук уздечку. – Я отведу его в стойло.

Пересекая двор, Деверо повстречал ведущих лошадей в конюшню слуг. Озабоченный, он было миновал их, но вдруг что-то словно кольнуло его в сердце. Развернувшись, он остановил одного из слуг и внимательно пригляделся к рослому вороному жеребцу: взгляд его уперся в пересекавший конскую грудь рубец. Не веря своим глазам, он вытянул руку и коснулся шрама пальцем – ему не померещилось! Словно подтверждая его предположение, жеребец всхрапнул и с игривой фамильярностью старого знакомого ткнулся мордой ему в плечо.

Деверо перевел дыхание и, сопровождаемый взглядом удивленного слуги, бросился в дом. Перепрыгивая через ступени, ворвался в залу: Лэнгли, явно смущенный и растерянный, осторожно обнимал всхлипывающую Алаис. Он все еще оставался в кольчуге, но меч и шлем лежали на скамье, рядом.

На шаги Деверо оба оглянулись.

– Ричард!

Алаис отступила, давая возможность мужчинам обняться. Последовали радостные восклицания, перемежающиеся похлопываниями по плечам и очередными объятиями. Наконец, они оторвались друг от друга. Деверо с жадностью разглядывал друга и боевого соратника, которого не видел около года: Лэнгли почти не изменился со времени их расставания здесь, в Клиффорде, после возвращения из Аберистуита – разве что похудел, да под глазами пролегли усталые тени.

– Господи, Ричард, ты не мог сделать нам лучшего подарка! – воскликнул Деверо, улыбаясь от уха до уха.

– То же самое могу сказать и вам, – Лэнгли глянул на зардевшуюся от смущения Алаис. – Когда?

– Через три месяца, – Алан счастливо рассмеялся. – Лэнгли, ты здорово загорел – наверняка во время стоянки в Кенте!

Лэнгли, в свою очередь, оглядывал его, склонив голову к плечу и приподняв брови.

– А ты выглядишь заправским фермером, – он обратил внимание на скромную короткую тунику поверх простой рубахи и пыльные, разношенные баскинсы Деверо.

Алан вновь засмеялся.

– Так и я есть фермер! С утра вот вожусь с конем: вчера он потерял подкову, а конюху в одиночку с ним не справиться, – он повернулся к оруженосцам Лэнгли, скромно ожидавшим своей очереди для обмена приветствиями. – Том! Джон! Добро пожаловать!

Тем временем незаметно удалившаяся Алаис распорядилась о достойной встрече дорогих гостей. В маноре поднялась невиданная суматоха: кухарка занялась праздничным обедом, служанки кинулись готовить ванну в гостевой спальне, что располагалась рядом с большой опочивальней. С помощью Тома Беггарда Лэнгли освободился от бремени кольчуги и выпрямился, с облегчением поводя своими широченными плечами.

В зале появился слуга-подросток: в руках он удерживал поднос с традиционным кубком вина, что с низким поклоном протянул гостю. Лэнгли отпил и передал кубок Деверо.

– Как Алаис? – Лэнгли опустился на скамью.

– Вопреки моим опасениям хорошо, – допив вино, Деверо вернул пустой кубок слуге и взмахом руки отпустил его. – После потери нашего первенца я боялся рисковать ее здоровьем и хотел немного переждать, но она заявила, что не позволит Роджеру одержать верх. Так что, в конце концов, последнее слово все-таки осталось за нами! – он примостился рядом с другом.

Лэнгли одобрительно кивнул. Разглядывая чисто прибранную залу, он отметил значительные перемены с тех пор, когда был здесь в последний раз: заново оштукатуренные стены выбелены известью, отчего помещение казалось светлей и просторней; под слоем камышовой подстилки ощущалась гладкая поверхность каменных плит, сменивших земляной пол; свисавшие с потолочной балки бронзовые лампы заливали залу мягким светом. Даже помост для господского стола был обновлен – доски все еще оставались свежеоструганными.

– Вижу, дела у тебя идут неплохо, – заключил он, задерживая взгляд на своих оруженосцах, устраивавших поклажу в дальнем углу.

– Не жалуюсь, – подтвердил Деверо. – Вначале пришлось несладко: мечом-то размахивать куда привычнее да прибыльнее. Потом привык, да и Алаис помогает вовсю – она замечательная хозяйка. Так что вместе мы привели имение в относительный порядок. Алаис посоветовала разводить овец, и на полученную от первой продажи шерсти выручку мне удалось починить и запустить мельницу. А ты-то как? Удается ли ладить с соседями?

Лэнгли устало улыбнулся.

– Приходится: я уже достроил новый манор. Арендаторов, правда, не много, но на выплату ренты пока хватает: в наших краях она много ниже благодаря соседству с моими беспокойными родичами по ту сторону границы.

Деверо с любопытством глянул на Лэнгли.

– Ты поддерживаешь отношения с сестрой?

Лэнгли кивнул; повлажневшие глаза его мягко засветились.

– У меня уже трое племянников; младшего назвали Ричардом. Я довольно часто навещаю их, хоть времени в обрез. Сам знаешь, ведение хозяйства – дело не шуточное, особенно когда приходится начинать все сызнова. За время моего отсутствия многие из моих крестьян переселились поближе к замку Лэнгли, так что пришлось искать им замену.

В этот момент к ним плавно-неторопливой поступью приблизилась Алаис.

– Ричард, твоя ванна готова. Алан, проводи гостя в его комнату. Тем временем мы накроем стол.

Возвратившийся вскоре Деверо прошел на кухню, где служанки хлопотали под бдительным оком хозяйки, придирчиво наблюдавшей за приготовлением блюд: не каждый раз доводилось им принимать столь дорогого и желанного гостя. Приблизившись к жене, он обнял ее за плечи и заботливо усадил на скамью.

– Отдохни немного – приказывать можно и сидя.

Алаис глянула на мужа: он казался задумчивым; меж сдинутых бровей пролегла морщинка.

– Что-нибудь не так? – обеспокоенная, она коснулась его руки.

Вздрогнув, Деверо поднял на нее глаза – прозрачная зелень их слегка потемнела.

– Нет, – покачал он головой, по-прежнему хмурясь. – У него все хорошо. Только вот знаешь, – он замялся на мгновение. – Он так и не спросил об Изабель.

К удивлению его Алаис не огорчилась.

– Да ведь целый год прошел, – возразила она. – Как знать – быть может, он встретил другую. Не может же он оставаться одиноким всю жизнь!

– Ты права, – вздохнул Деверо. – И все же…

– И все же? – она вскинула на него голубые глаза, ясные и участливые.

– Мне жаль сестру – я надеялся…

– Не думай об этом сейчас, – притянув мужа к себе, Алаис ласково погладила его по щеке. – Изабель найдет свое счастье, я уверена в этом. И очень скоро!

– Надо бы ее предупредить.

– Я схожу сама, – вызвалась Алаис с готовностью. – А ты займись гостем.

Деверо прижал ее ладонь к губам: в глазах его засветилось выражение глубокой любви и признательности.

После трапезы мужчины по наружней лестнице поднялись на верхний ярус, в отведенные Лэнгли покои. Понимая, что им есть о чем поговорить, Алаис с присущей ей деликатностью отговорилась занятостью по хозяйству. Гостевая комната, небольшая, но такая же чистенькая, уютно освещалась подвешенной на настенный крюк лампой; на столе красовался поднос с вином и сладкими пирожками, присланный заботливой и предусмотрительной хозяйкой.

Распахнутые створки узкого окна впускали порывы свежего весеннего ветерка. Сумерки еще не наступили; но в напоенном ароматом цветущих яблонь и вишен воздухе уже чувствовалась вечерняя прохлада. Они устроились на придвинутом к стене сундуке, выложенном вышитыми подушками и валиками. Некоторое время молчали, потягивая остро пахнущее имбирем вино и поглядывая друг на друга.

– Никогда не думал, что можно жить вот так, без сражений и войн, – тихо промолвил Деверо. – Заниматься обычными делами, садиться за стол с женой и считать дни до появления на свет ребенка…

– И что ты думаешь об этом? – так же тихо откликнулся Лэнгли.

– Что ни о чем не жалею. И не хочу менять что-либо в своей жизни. Алаис… Она для меня все! Если бы ты не научил меня видеть и понимать настоящие ценности в жизни, до сих пор я мотался бы по свету с мечом в руке, рискуя своей шеей ради чужих интересов. Молодой Клиффорд не раз пытался завербовать меня, помня о моем родстве со Стивеном Деверо – теперь тот в большой милости у короля, хоть и оставался верным бейлиффом Маршала, и не отступился от своего патрона во время размолвки последнего с королем. Но я так и не согласился; Клиффорду пришлось довольствоваться откупными.

– Ты поступил разумно, – усмехнулся Лэнгли. – Принимая во внимание события минувшего года.

– Имеешь в виду заговор против короля?

– Не только, – уголки губ Лэнгли дернулись, лицо посуровело. – Несчастные валлийские заложники: король повесил в Ноттингеме двадцать восемь человек. Самому младшему было всего семь, и он был сыном Майлгуна.

Деверо невольно поежился, припоминая невысокого, крайне заносчивого и воинственного принца Дехейбарта, которого ему довелось повстречать в замке Долвидделлан – куда отправился вместе с Лэнгли, чтобы вырвать Алаис из рук ее брата, Роджера де Бека.

– Лливелин должен был понимать, чем закончится его затея с призывом к французскому королю о совместном выступлении против Джона, – осуждающе заговорил он. – Прознав об этом, Джон впал в ярость: ходили слухи, что при дворе Филиппа состоял верный королю человек, который переправил ему копию обращения Лливелина к Филиппу. И тут же приказал возвести виселицы; ничто – никакие уговоры и мольбы графов Честера, Пемброка и даже брата Солсбери не остановили его. И если бы не полученное королем во время казни послание принцессы Джоан, предупреждавшей его о заговоре северных баронов, такая же участь постигла бы и сына Лливелина: юного Грифида оставили напоследок, вынудив лицезреть казнь его соотечественников. Принцесса подтвердила доставленное Джону незадолго до казни заложников донесение шотландского короля о том, что как только английские войска войдут в Уэльс, он будет схвачен своими баронами и передан валлийцам.

Лэнгли оживился. В Нортумберленд доходили лишь отрывочные слухи о происходивших в стране событиях; к тому же им не придавали особого значения – непрекращавшиеся набеги неугомонных шотландцев попросту не оставляли северным лордам ни времени, ни сил на что-либо другое.

– Как ты узнал?

Деверо кашлянул, прочищая горло.

– Руперт: при дворе Клиффорда об этом только и судачили. Говорят, Джон был в страшном гневе: ему пришлось отказаться от третьего похода против Лливелина. Вдобавок ко всему, собственные бароны объявили ему войну, – он пожал плечами. – Так что Лливелин беспрепятственно овладел уже почти всем Гвинедом, за исключением Деганвея и Рудлана – это я знаю наверняка. Как ты и предсказывал, он не замедлил воспользоваться трудностями короля. Бароны надеялись, что правлению Джона приходит конец: уж слишком многим он насолил своими шалостями в женских покоях графских замков. Я уж не говорю о наложенной Папой булле: который год двери наших церквей заперты!

– Надеялись – пока Джон по настоятельному совету Маршала не пошел на мировую с Папой Римским. Король выстоял: ведь за ним Маршал, Солсбери, Честер и вся свора Мортимеров, – возразил Лэнгли. – Джону и на этот раз удалось выбраться из воды сухим – после примирения с Римом. А насчет шалостей короля… Самых могущественных врагов Джон нажил благодаря своему невообразимому распутству: зачинщиками заговора вкупе с Лливелином стали наши северные бароны, Юстас де Вески и Роберт ФитцУолтер. У первого он соблазнил жену, у второго – пытался опозорить дочь. ФитцУолтеру пришлось вступиться за ее честь – дело, говорят, дошло до рукопашной.

– Я слыхал об этом, – подтвердил Деверо. – Как и о том, что обоим им удалось ускользнуть от королевского возмездия.

– Де Вески перебрался в Шотландию к брату жены, королю Александру; ФитцУолтер пережидает под крылышком другого короля – французского. Хотя Джон прибрал к рукам их земли, недолго он пользовался их добром: Папа Римский потребовал полного прощения для обоих и гарантию безопасности. Правда, – тут Лэнгли скептически усмехнулся. – На их месте я не особенно бы доверял Джону! Честно признаюсь, в последнее время все больше склоняюсь к мысли, что именно он повинен в смерти Артура Бретанского – невзирая на утверждения о причастности к убийству де Молея, за содеянное получившему от короля в награду наследницу баронства Данкастер, что в Йоркшире.

Несказанно пораженный, Деверо выпрямился; глаза его округлились.

– Надеюсь, ты держишь свои мысли при себе!

Лэнгли отозвался ироничным смешком.

– Еще бы: мне вовсе не хочется повторить судьбу де Браоза! Говорят, тот поплатился именно за то, что слишком много знал об исчезновении Артура: вместе с королем он находился в Руане, где содержался плененный принц.

Неуверенно косясь на собеседника, Деверо принялся потирать шею, словно прикидывая, стоит ли продолжать повернувшую в столь опасное русло беседу.

– Я слышал, Джон приказал ослепить несчастного принца, – решился все же он.

Лэнгли качнул головой, лицо его посуровело.

– Насколько мне известно, Артур так же подвергся кастрации, что и послужило причиной его смерти. А чтобы скрыть следы преступления, Джон сбросил принца в Сену, привязав к телу несчастного камень. Уверен: у короля были подручные – ведь одному ему было бы трудно справиться, да еще так, чтобы никто ничего не проведал! Мы никогда не узнаем, кто именно – де Браоз, или де Молей; быть может, они оба замешаны в этом… Впрочем, какая разница! Они были всего лишь исполнителями воли короля.

В непритворном ужасе широко раскрыв глаза, Деверо шумно выдохнул:

– Господи, убереги нас! После всего этого можно считать себя счастливчиком, находясь подальше от придворных интриг.

Лэнгли невесело рассмеялся.

– Согласен с тобой. Не могу сказать, что сочувствую де Браозу – слишком много грехов было на его совести. Он не гнушался прибегать к измене и предательству, если не мог одержать победу в честном поединке: вспомни устроенную им в Абергавенни резню – когда, заманив в замок валлийских князей под предлогом празднования Рождества, он велел умертвить их всех, мстя за убитого дядю! И если бы не длинный язык его пустоголовой супруги Мод, открыто обвинившей короля в убийстве Артура, думаю, де Браоз долго еще оставался бы в фаворе.

Деверо разлил вино по опустевшим кубкам. Смочив пересохшее от длительной беседы горло, доверительно сообщил:

– Де Браозы пытались задобрить Джона подарками: Мод отправила королеве Изабелле стадо коров и быка – белоснежных, с красными ушами; но это не спасло семью от монаршего гнева. Об этом тоже болтали в замке Клиффорда. По правде сказать, Господь жестоко наказал Браоза: потеряв все нажитое, тот нищим скончался во Франции, а жену его и старшего сына король велел уморить голодом. Говорят, – тут он поежился и торопливо перекрестился. – На теле сына обнаружили следы зубов его матери.

– Иезус! – в свою очередь Лэнгли осенил себя крестом. – Одновременно с де Браозом король пытался покончить и с Маршалом. Ты знаешь: я всегда преклонялся перед величием графа Пемброка, но все же должен признать непомерность его честолюбия, – он пожал плечами. – Хотя даже его запросы меркнут перед амбициями леди Изабеллы, его супруги.

– И есть отчего! – воскликнул Деверо, выбирая для гостя пирожок с блюда. – Изабелла – дочь принцессы Айофе и внучка ирландского короля Дермота. Я уж не говорю о ее родителе – неугомонном и неустрашимом Ричарде Стронгбоу.

– Ты прав, – приняв лакомство, Лэнгли тут же надкусил его; прожевав, запил вином. – Маршалу есть что защищать от посягательств Джона: Пемброкшир, земли в Нормандии и Ирландии. Он знал, чего хотел, когда в награду за верную службу потребовал у короля Ричарда руку наследницы Стронгбоу. И самое разумное, что когда-либо совершил в своей жизни великий Маршал – открытое признание леди Изабеллы равноправным партнером как в семейной жизни, так и в принятии всех политически важных решений. Что во сто крат усилило его позиции: имея такой надежный тыл, он сконцентрировался на противостоянии королю. Вспомни, как будучи в последней стадии беременности, леди Изабелла в отсутствие мужа отстояла Ленстер. И не просто отстояла: рыцари Маршала под началом Джона Д’Эрли разгромили отряды Мейлира ФитцГенри и пленили его самого. Бедняге ФитцГенри не помогла поддержка короля, давшего негласное добро на захват ирландских земель Маршала: леди Изабелла унаследовала не только земли Стронгбоу, но и его воинственный характер. К тому же Джон вызвал в ней ярую ненависть, затребовав в качестве заложников старших ее сыновей.

Деверо приподнял брови.

– Тебе тоже есть что защищать: удается ли ладить с соседями?

Лэнгли снисходительно пожал плечами, с аппетитом доедая пирожок: после нескольких недель лагерного существования домашняя еда казалась просто восхитительной.

– Мне легче, чем другим: родство с Тиндейлом и Армстронгами обеспечивает безопасность для меня и моих людей. К тому же я не являюсь вассалом Тиндейла; мой сюзерен – лорд Перси, а его резиденция слишком далеко, так что барону не до меня. Самым непростым было найти арендаторов: пришлось изрядно потрудиться, уговаривая людей перебраться в мои владения. Мужчины вначале боялись за свои семьи; и только убедившись в безопасности проживания под моим началом, перевезли жен и детей.

Они приумолкли. За окном сгущалась тьма; щебет птичьих трелей в саду сменился неумолчным стрекотом ночных насекомых, на небе засеребрился диск луны – ночь обещала быть ясной и звездной. Деверо нерешительно поглядывал на Лэнгли: сомнение читалось на его лице, но он явно не решался задать вертевшийся на языке вопрос.

– Ну, спрашивай, – подбодрил его Лэнгли.

– Ричард, ты ничего не рассказываешь о себе.

Тень набежала на лицо Лэнгли; вздохнув, он прислонился спиной к стене.

– Быть может, потому, что мне нечего рассказывать, – ответил он в задумчивом отрешении. – Я всегда был уверен в себе; всегда знал, чего хотел. По молодости и меня одолевали амбиции; глядя на других, мечтал о славе, богатстве, могуществе… И считал в порядке вещей, что в безумной погоне за добычей брат шел на брата, а сын – на отца. Что дочери вельмож и графские вдовы предназначены лишь для скрепления политически выгодных альянсов. И никогда не задумывался о судьбах детей знатных семейств, зачастую жизнями расплачивавшихся за непостоянное до призрачности родительское могущество… Ведь так жили все! Потом погиб Патрик; я привез его тело домой – и повстречал маленькую фею, рыжеволосую и зеленоглазую. Словно пелена спала с моих глаз: я вдруг понял, что все мои мечты не стоят одной ее улыбки. Она стала для меня всем, Алан, как Алаис – для тебя. Все эти годы я ждал, когда смогу назвать ее своей… Она ведь пыталась вернуть мне кольцо, там, в Аберистуите, – голос его дрогнул. – Ей казалось, что она более недостойна меня. И все месяцы, что оставался в крепости после вашего ухода, я мечтал только об одном: вновь увидеть ее, вновь обнять и прижать к себе… Эта надежда помогла мне выстоять – и выжить.

Откровения друга ввергли Деверо в сильное беспокойство; он заметно побледнел, и какое-то странно-виноватое выражение отразилось на его лице.

– Если бы ты знал, Ричард, – с тоскливым раскаянием проговорил он, старательно пряча глаза. – Если бы знал, чего стоило ей решение расстаться с тобой! Вместе с твоим кольцом она отдала свою душу!

Лэнгли печально качнул головой.

– Но не мне – она предпочла вверить ее Богу. Изабель отреклась от меня.

– Только потому, что хотела лучшего для тебя! – воскликнул Деверо. – Поверь, Ричард!

Лэнгли порывисто поднялся; скрестив на груди руки, прошелся по комнате – высокая, плечистая фигура его заполнила пространство небольшого помещения. Под порывами крепчавшего ветра пламя лампы затрепетало, и в комнате заметно посвежело.

– Последние месяцы оказались самыми тяжкими, – глухо заговорил Лэнгли; остановившись перед узким окошком, он устремил невидящий взор в сгущавшуюся снаружи темноту. – Мечта, к которой стремился все эти годы, оказалась несбыточной: золотая птица, что озаряла светом мою жизнь, упорхнула… И чтобы не сломаться, чтобы не сойти с ума, я работал – не покладая рук, до полного изнеможения. Когда становилось невмоготу, отправлялся к сестре, и боль утраты затихала ненадолго. Но стоило мне вернуться в дом, что когда-то начал строить для нее, тоска возвращалась, – плечи его поникли. – Я не смог забыть ее, Алан…

Он вдруг встрепенулся и натянуто рассмеялся, выпрямляясь.

– Что-то совсем я раскис, – нарочито бодро проговорил он, отчаянно пытаясь скрыть неловкое смущение. – На меня это не похоже.

Деверо поднялся; подступив к другу, ободряюще сжал его плечо.

– Уже поздно. Ложись – ты устал после переезда. Увидимся завтра.

В успокоившемся маноре царила тишина. Тихонько потрескивал фитиль лампы; в окружавшем манор дубовом лесу разносилось далекое уханье филина.

Стоя у амбразуры окна, Лэнгли думал о той, что была его путеводной звездой; что своими маленькими руками удерживала его на праведном пути, не позволяя алчности и жестокости растлить его душу. Прикрыв глаза, представил ее себе: не взрослой девушкой, а той самой феей – маленькой и забавной, с рассыпавшимися по плечам длинными рыжими локонами. Только бы вновь увидеть ее; услышать ее голос, коснуться ее!

Погруженный в тоскливые размышления, Лэнгли не уловил негромкого стука и приглушенных шуршанием юбок шагов. Вздрогнув от легкого прикосновения, он резко обернулся.

– Алаис?

Она заметно похорошела – беременность придала яркости ее строгой красоте. Светлые волосы ее были собраны в длинную косу, и она куталась в наброшенную на сорочку робу. В цветущем облике молодой женщины ничто не напоминало о происшедших год назад трагических событиях, едва не закончившихся ее гибелью. Разве что едва заметная ниточка пересекавшего левую бровь шрама – последствие падения с лестницы замка Карндокан.

– Она здесь, Ричард, – прошептала она.

Словно ад разверзся пред ним; широко раскрывшимися глазами Лэнгли уставился на молодую женщину.

– Она… – он судорожно сглотнул. – Она вернулась?!

На мгновение Алаис прикрыла ладонью глаза, собираясь с духом.

– Изабель и не покидала этого дома, – едва слышно ответила она.

Слова ее повергли Лэнгли в шок: какое-то время он взирал на нее в молчаливом остолбенении, сомневаясь в верности того, что услышал.

– Значит, вы солгали?

Она понурилась. Совершенно потерянный, Лэнгли вновь отступил к окну; уронив голову на грудь, судорожно попытался собраться с мыслями – и не смог.

– Она была здесь, – тихо произнесла Алаис. – В этой самой комнате.

– И спокойно дожидалась моего отъезда, – голос Лэнгли прерывался. – Почему она не захотела выйти ко мне?

– Потому, что боялась.

– Боялась? – в тоне Лэнгли послышались гневные нотки. – Меня?!

Алаис сникла под тяжестью его возмущенного негодования.

– Не тебя, Ричард, – она качнула головой. – Себя; она боялась, что не выдержит и признается.

– В том, что не хочет меня больше? Что не может забыть того, другого? – задыхаясь, выпалил он.

Алаис вскинулась, пораженная его словами.

– Как можешь ты так думать о ней? – брови ее страдальчески выгнулись.

– А как еще могу думать? Что еще могу думать? – ярость охватила его, и он более не сдерживался.

Алаис подступила к нему: в свете лампы он разглядел ее побледневшее лицо и сверкающие гневом светлые глаза.

– Ты прав: Изабель не смогла забыть его! – воскликнула она, дрожа от ответного возмущения. – Он постарался сделать так, чтобы она не смогла забыть того, что он сотворил с нею! Господи, Ричард, – в отчаянной прострации она прижала ладонь ко лбу. – Неужели ты не понял: ведь она понесла от него!

Отняв руку от лица, Алаис взглянула ему прямо в глаза: по стиснутым побелевшим губам ее он понял, как тяжело далось ей это признание. Слезы прочертили серебристые дорожки на ее щеках; смахнув их тыльной стороной ладони, она продолжила:

– И ты ошибаешься, утверждая, что она спокойно ждала твоего отъезда: мы нашли ее на полу, у этого самого окна, из которого она смотрела, как ты уходишь из ее жизни. Нашли в беспамятстве, – Алаис умолкла на мгновение, выравнивая дыхание. – Она пролежала в горячке месяц; мы боялись, что потеряем ее. Но Господь смилостивился – она выздоровела.

Лэнгли не отвечал: устыдившись своих несправедливых обвинений, он стоял, понурясь в немом отчаянии и не находя слов для оправдания.

– В своем письме ты просила о помощи, – наконец, заговорил он хриплым от волнения голосом. – Мне нелегко было решиться на приезд… Но я не мог отказать, не мог оставить вас наедине с грозящей вам опасностью.