Читать книгу Под крышами города. Роман-калейдоскоп - Людмила Колтушкина - Страница 9
Черниковы
Да, да, да, да! Еда!
ОглавлениеМальчишки, совсем шкеты, в заводские обеденные перерывы в годы войны бегали с бидончиком и стаканом. Девятилетний Борис Новиков с ватагой пацанов водичку продавали. Простую из водопровода. За копеечку. Совсем маленькая по стоимости того времени денежка. Работяги по пути в столовку после удушающих гремящих цехов просто руку подымали вверх. Говорить от усталости не могли. Маленький разносчик с бидоном около тебя. Стакан исчезал залпом.
– Мальчик, дай ещё. Вот тебе 10 копеек.
– Счас, сдачу.
– Оставь себе. Мамке отдашь.
Шустрые мальцы крутились между людским потоком. Получалось копеечек десять. А когда и рублишко. Денежке радовались. Дома одни женщины да старики, с деньгами туго. А копеечка, как водится, рубль бережёт.
Хлеб привозили к окончанию смен на заводах. По карточкам. Инвалиды да малые дети – кто мог – заранее занимали. Очередь быстро двигалась. Был бы хлебушек. Отметка в карточке, пайка хлеба:
– Следующий.
Бывает, оплошают, отметку в карточке не выстригут. Семён Семёнович Щапов, демобилизованный после контузии, от голода и безысходности раз и мотнулся снова в конец очереди. Тут милиционер за шкирку такого удальца и в участок. Что тут делать?
– Хлеб выбросить? – это невозможно, руки трясутся от одной мысли.
– Сдать в участке? Могут посадить, расстрелять – что угодно, – сознание Семёна путается.
У органа власти на спине глаз нет. Взял да и заглотил лишнюю буханку за пару жевков. Как удав. Постовой оглянется на тебя – ну и не жуёшь в тот момент. Так и в участке оказались:
– Фу-ты ну-ты. Где хлеб?
– Не было, товарищ милиционер.
– Как не было? Я что, слепой, по-твоему?
– Никак нет, товарищ милиционер.
– Ведь сожрал?
– Никак нет, товарищ милиционер!
– По глазам вижу, что сожрал. Ведь цельную булку умял, контра.
– Никак нет, товарищ милиционер.
– А ну, пшёл отсель! Заладил тоже мне: «Никак нет, никак нет». Расстрелять бы вас всех, никак нет!
– Слушаюсь, товарищ милиционер! – да бегом из участка.
На нет и суда нет. Сытому закон не страшен.
Главное дотянуть до весны. Там начиналась крапива. Везде её клали. Хоть в щи, хоть вместо чая. Сушили, к муке истирали. Боялись цинги. Одуванчики оживляли салаты. Из корней этого сорняка кофе варили. Горечь приятная и польза. Что могли, то и ели. Сушили в зиму.
Зиночка с Кирой приноровились капустой похлёбки заправлять. За день заводская столовка начистит бачок некондиции. В конце смены очистки с прочим мусором выбрасывают на помойку. Дверь пищеблока отворяется, а на столовские доедки уже рой желающих.
– Чинь-чинь-чинь, – только руки в потёмках мелькают.
Борис Новиков справа. Личный архив
Нагребёшь сумку в темноте-спешке того, что бог послал. Дома на свету смотришь: когда гниль одна ослизшая окажется. Бывает – повезёт, что-то удастся выбрать. Промоешь, срежешь, вычистишь – вот похлёбка и заправлена. Подмороженное – не брак. Сразу закинуть в кастрюлю, пока не потекло в тепле. А ели баланду за круглым венским столиком серебряными ложками. С вензелями. Других просто не было.
Тревога была в сердцах, но не в желудках. Никто не унывал. Свердловск не сдавался.