Читать книгу Авантюры Прантиша Вырвича, школяра и шпика - Людмила Рублевская - Страница 3

Если бы Прантиша спросили, в чем глубокий философский смысл существования придорожной корчмы, школяр, не задумываясь, ответил бы: в том же, в чем смысл жемчужин, нанизанных на нитку. Зачем нитка, если на ней не будет жемчужин?

Эта корчма под звучной вывеской «Рим» была не самым шикарным заведением… Три ободранных тополя жались к стенам, будто пьяные гости. Зато у самой корчмы стояло несколько экипажей – от скромной таратайки до основательной кареты, хоть и без гербов. А это был добрый знак – есть с кого брать подати!

Воздух в корчме можно было резать ножом. Сразу чувствовалось, что любимые блюда завсегдатаев – капуста и шкварки, а любимые напитки – пиво и водочка. Стеклянный бог имел здесь постоянную паству. «Три! Восьмерка! Венера! Собачьи очи!» – выкрикивали игроки в кости. Слепой певец, худой как тростина, с вытянутым бледным лицом, в сопровождении скрипки и басетли-контрабаса выводил тонким голосом «Дороту». Старый шляхтич с обвислыми усами, в сарматском наряде, мех на котором моль побила, словно Михал Глинский – татар под Клецком, с самой кислой миной потягивал пиво. Молодая симпатичная хозяйка корчмы с черными волосами, убранными под ослепительно-белый чепец, почтительно выслушивала его ворчание о всеобщем падении нравов.

Лекарь и его «ассистент» скромно уселись за угловой столик, едва не теряя сознание от соблазнительных запахов, и Вырвич начал разведку. Пятеро мужиков, похоже, с Городенщины, подозрительно оглядывались по сторонам, очевидно испуганные слухами о невероятных проходимцах, которые ждут честного христианина в каждом шинке. Этих дикарей развести на что-либо было мало надежды. От городенцев явственно несло козлиным салом, которым простолюдины, отправляясь в путь, смазывают одежду от паразитов. А вот трое шляхтичей, самозабвенно занятых игрой в кости, были очень обнадеживающей компанией, диамантовые гузы на их шапках посверкивали, как искорки, и не попробовать обчистить их карманы – просто грех… Правда, не видно было никого даже отдаленно похожего на личность, что могла бы приехать в шикарной карете без гербов, которая стояла у корчмы. Шляхтич в побитых молью мехах был точно не из таких. Видимо, особо важные гости отдыхали на втором этаже, где находилось несколько комнаток. Может, удастся сбыть алхимика тем гостям? Прантиш, как парень совестливый, не прочь был подыскать лекарю приличных хозяев. А тот фацет за столиком под самой лестницей, похожий на «юриста из палестры», мелкого чиновника, который выполняет черновую работу в суде, непременно доносчик: вон как прикидывается, будто ему безразлично, что вокруг него говорят, а сам так и шарит блеклыми глазами, выискивая крамолу. Этого нужно остерегаться… Неизвестно, на кого работает. 1759 год от Рождества Христова, времена смутные, московские войска так и рыщут по стране, одни магнаты сотрудничают с россиянами, другие интригуют против, сеймы срываются один за другим… В Пруссии война, король-саксонец удрал из своего Дрездена в Варшаву. С собственным народом сладить не может, а до здешнего ему и совсем как до сухой груши… Он даже по-польски, сидя на польском троне, не научился изъясняться, не говоря уж о белорусском языке. А соседи, слабость власти почуяв, не прочь снова погулять по литвинским землям. Потому что земли эти искони на перекрестке, добывают их, как философский камень – упорно, столетиями, не жалея средств и жизней человечьих, и если бы из костей и крови вырастали белые деревья с красными листьями, как в бабкиной сказке, то пущи и леса земли этой напоминали бы красное море…

Прантиш оглянулся на Лёдника: тот сидел, выпрямив спину, будто готовился принимать экзамены, и даже по сторонам не смотрел, казался здесь в своей черной хламиде таким же обычным, как пушка на току. Черноволосая корчемница, которая сновала между столами с кувшинами пива, будто легкий челнок между камышами, подозрительно скользнула глазами по темной фигуре в углу… Прантиш понял, что надо начинать свое дело. Сорвал шапку с облезлым соболем и торжественно махнул ею, будто вызывал бога северного ветра.

– Уважаемые господа! Только сегодня, проездом в Париж из Лемберга – известный лекарь пан Балтромеус Лёдник, мастер исцелений, знаменитый алхимик и звездочет, который лечил королей и князей. Любую болезнь он узнает и назначит лекарства от нее! Меня вылечил за один день от самой жестокой лихорадки! Всего три шелега за консультацию!

Лёдник поджал губы, будто его обзывали висельником, но поесть, видимо, хотел и он, поэтому достал из карманов своей замусоленной черной свитки бумажки и карандаш, положил их перед собою на стол, готовясь выписывать рецепты.

– Пан-брат, а от нарывов в горле пан лекарь поможет? – настороженно спросил старый шляхтич, отодвинув бокал пива.

– От всего! – уверенно подтвердил Прантиш. – Три шелега!

К заезжему эскулапу потянулись клиенты. За старым шляхтичем, который, очевидно, все еще вместо носков приказывал насыпать в свои сапоги перетертую солому, – игроки в кости, за ними – чернобородый извозчик, у которого ломило руки перед дождем, потом – две женщины-кухарки… Даже миловидная хозяйка корчмы долго сидела перед алхимиком, и тот терпеливо проверял ее пульс по очереди на обеих руках. Деньги брал Прантиш, и вскоре идея продать лекаря уже не казалась ему столь удачной. Если вот так водить его по шинкам да застенкам, как цыгане медведя, то можно неплохо жить! Лёдник обслуживал больных наилучшим образом. Важно выслушивал, ощупывал, сурово допрашивал и выписывал мудреные рецепты, кому oleum mentha, кому unguentum commune, кому syropus koraiba. Под его взглядом люди мельчали, как школяры, но и в спасение верили легко, по тому же принципу, по которому считается, что чем более горькие лекарства, тем они сильнее. Лёдник одному перевозчику даже руку поврежденную ловко вставил на место, покрутив и дернув. Сразу было видно, что лекарю не внове никакие раны.

Прантиш заказал пива и свиных ребрышек с капустой столько, сколько могли съесть двое очень голодных мужчин. Конечно, рядом с лекарем не сел – где это видано, чтобы шляхтич ел за одним столом со слугою! Особенно согревала мысль, что кичливому доктору, наверно, доводилось садиться за один стол с такими родовитыми личностями, которые Прантиша, сына обнищалого шляхтича-пьянчуги, и на крыльцо не пустили бы… Если бы не приходилось изображать из себя ассистента, Прантиш показал бы холопу его место! А пока просто пристроился подальше… Заметил, что слуга его, прежде чем пододвинуть к себе тарелку, перекрестился по-православному обычаю, щепотью.

Пиво было не самым поганым, не заяц сварил, но Прантиш приметил, что молодая корчемница, которую, как узнал проворный школяр, звали Адэля, несколько раз бегала наверх с кувшинчиком, куда наливала вино из особого бочонка. Вино, очевидно, куда как вкуснее, чем то пиво. Прантиш решил, что лучший способ отведать доброго напитка – подкатиться к хозяйке. Но та только поморщила вздернутый носик: мол, уважаю вашу милость, но не для пана деликатесы, титулованными панами выкупленные.

Между тем Адэля в очередной раз, цокая по ступеням красными каблучками, которые так соблазнительно показывались из-под складок юбки, побежала наверх, на этот раз не так быстро, потому что серебряный тазик в ее руках был полон теплой воды. Точно – наверху благородная дама… Прантиша так и подмывало посмотреть на таинственную незнакомку. А может, через Адэлю предложить ей услуги своего лекаря, вот и будет предлог для визита?

Вырвич оглянулся. Лёдник мрачно уставился в бокал, будто хотел увидеть сквозь него свое жалкое будущее… Но в бокале пенилось всего только не самое лучшее пиво. Музыканты завели очередную песню, заплакала скрипка, загудела басетля, задрожали по углам вечерние тени, которых не могло разогнать трепетное пламя бледных свечечек, готовящихся стать грязными лужицами воска.

Алхимик провел длинными пальцами по худому лицу, будто не узнавая себя. Полез в карман и достал маленькую стеклянную бутылочку… Прантиш знал, что в ней.

Скрипка рыдала, будто была живым существом, которое потеряло самое дорогое. За соседним столом даже притихли на мгновение голоса игроков в кости. Бутрим поднес бутылочку близко к глазам, встряхнул, вглядываясь в свое последнее золото… Даже издали Прантиш видел, как кривятся его губы.

Кого-то продают за талер, а кого-то и за шелег, всем есть цена в этом не лучшем из миров… Басетля глухо поддакивала высокому голосу слепого певца. Прантиш нащупал в кармане башенку – кубок с астрогалами, игральными костями. Может, присоединиться к компании? Иногда удавалось же выигрывать да мошенничать, если не наткнешься на более сильного мошенника. В коллегиуме он и еще один щавлик с младшего курса, Михась Мицкевич, тоже из небогатой шляхетской семьи, были самыми сильными игроками. Мицкевич, правда, особенные способности имел: три раза подряд мог «венеру» выбросить – все шестерки, и никто не поймал его на шельмовстве. Тот щавлик твердо намеревался, когда подрастет, ехать в Лемберг, учиться у лучших шулеров и потом королей обыгрывать. Прантиш же мечтал стать славным воином, завоевать богатство и титулы саблей, которую, кстати, тоже в ближайшее время стоило раздобыть. Выпитое пиво приятно кружило голову и вынуждало к подвигам.

Черноволосая корчемница снова спустилась вниз и налила в кувшин из маленького бочонка особого вина. Прантиш сразу же подскочил к молодке, как аист к луже с лягушками, затараторил, забалагурил… Но хозяйка заведения и сама имела язычок острый, как сабля королевского улана, и голубые глаза Прантиша никак не могли пробиться к ее закаленному опытом корчемного ремесла сердцу. Это она шляхтичу отказывает? Эх, была бы у него сабля!

Кувшинчик в руке Адэли притягивал, как горячая смола – пылинку… Женщина ловко уклонилась от нахального юноши и двинулась, оглядывая свое хозяйство, как гетман – поле битвы. Поравнялась со столом, где сидел Лёдник… Что-то тихо сказала ему… И – что такое? Поставила перед Прантишевым слугой заветный кувшинчик!

Школяра пронизало злобой. Балтромей поднял на женщину темные глаза:

– Простите, пани, я сейчас не могу позволить себе токайское.

– Это угощение от меня пану лекарю!

А с какой наигранной стыдливостью произнесла! И даже будто невзначай прижалась к чародею! Прантиш ничего не мог понять. Он, Вырвич – юный, веселый, красивый, а доброе вино на дармовщину достается старому мрачному чернокнижнику с клювастым носом! Что он – присушивает женщин латиницей? Или носит с собою мясо молодого жеребенка, высушенное в новом глазурованном горшке, или волосы с конца волчьего хвоста, а может, собственную кровь, выпущенную в пятницу, смешанную с заячьими ядрами и печенью голубицы, да в порошок превращенную, подсыпает женщинам?

Еще немного пошептавшись с лекарем, Адэля ушла, даже не взглянув на голубоглазого чубатого школяра. Лёдник проводил ее взглядом, неспешно налил вина, красного и густого, как кровь, в свой опустелый бокал, даже какое-то мечтательное выражение появилось на лице… Вспомнил, очевидно, свои золотые деньки, когда еще и не такое вино смаковал. А смолы тебе горячей!

Прантиш рванулся вперед и выхватил бокал просто из-под носа алхимика. Глядя в глаза своему слуге, неспешно выпил. От злобы даже хорошенько не распробовал. Но вино, кажется, отличное… И крепче пива. Значительно крепче. Брякнул пустым бокалом о стол. Лёдник, будто изучая редкую болезнь, смотрел на господина. Снова налил полный бокал. Протянул руку…

Прантиш снова опередил слугу. Медленно поднес бокал к губам, выпил, не отрывая взгляда от черных глаз, в которых больше всего на свете хотелось увидеть вместо затаенной искры насмешки – настоящую обиду. Но держать взгляд на одной точке становилось все тяжелее, лицо мерзавца Балтромея начало каким-то непонятным образом двоиться.

Пустым бокалом стукнул о дубовый стол. Лёдник снова промолчал, посидел, опустив голову. Прантиш, немного пошатываясь, нависал над ним угрожающе, как циклоп над Улиссом. А что – он, пан Вырвич герба «Гиппоцентавр», сильный, большой… Ух, какой хват! Что перед ним какой-то доктор, даже если и в Праге учился! В голове играли скрипки и волынки, пол пошатывался в такт музыке, так что пришлось опереться обеими руками о стол.

Алхимик, как ни в чем не бывало, опять наполнил бокал. Прантиш снова успел первым, хоть и расплескал драгоценной жидкости… Но его руку вдруг стремительно, как клещами, перехватила рука лекаря. Лёдник холодно промолвил, не глядя на школяра:

– Думаю, вашей милости уже достаточно.

– Да т-ты как посмел! Да я т-тебя… Хам… Плет-тей попро…про…

Однако язык не успевал за возмущенными мыслями, мир вокруг зашатался, как отражение в вешних водах. Вырвич только осознал, что кто-то взвалил его на плечо самым позорным образом, как мешок с горохом, и куда-то понес. Да еще низкий голос где-то рядом ворчал:

– Глупый мальчишка…

На этом длинный день приключений для Прантиша Вырвича завершился.