Читать книгу Душа поэта - Людмила Руйе - Страница 11

В детстве увальнем был, не резвился,

Избегал он всех детских утех.

Круг домашний его стыдился,

Смуглым был, непохожим на всех.

А в лицее вдруг стал он вертлявым,

Мог вскочить на стол одним прыжком,

Среди друзей прослыл забавным малым,

Они прозвали его Сверчком.

Темперамент арапский горячий

С русским бесшабашным озорством

В жизни стали для него удачей,

В карман не лез за красным словцом.

К тридцати решил остепениться,

Положенья в обществе достичь,

Нужно было для того жениться,

Радость жизни семейной постичь.

Отказала в руке Оленина.

Гончарова согласье дала,

Но любила, ждала и верила

Екатерина Лопухина.

Спела Таня «Что во поле пыльно»,

Когда в Яр перед свадьбой забрёл.

Тут вдруг он разрыдался так сильно,

Что, не вымолвив слова, ушёл.

От резких жениха движений

Полетели на пол алтаря

Крест, кольцо и даже Евангелий,

А потом погасла и свеча.

Так как был он очень суеверный,

В том несчастье сумел разглядеть,

Был уверен, что знак этот скверный

Предвещал его скорую смерть.

Словно случилось преображенье –

Из хорошенькой юной жены

Превратилась, как будто явленье,

Став прекрасной дамой, Натали.

Возвышенная одухотворённость

Засияла на строгом лице,

И кружила головы влюблённость,

На балах мужчинам во дворце.

И понесла страстей лихорадка

Всех в стремительный водоворот

Туда, где в поступках порядка

И здравый смысл никто не найдёт.

Он любил её не как музу,

Она стала для него семьёй,

Если мать в нём видела обузу,

То с женой мог быть самим собой.

И смотреть было невыносимо,

Как кто-то дерзкий и молодой,

Чья расцветает лишь только сила,

Ходит тенью за его женой.

Его пугала теперь в ней живость,

А при встрече с бароном конфуз,

Мнение в свете уже сложилось,

Что добьётся своего француз.

Когда взгляд любимой женщины

Выражает другому восторг,

Рвётся надвое сердце от трещины,

И уходит земля из-под ног.

Ему было теперь очень страшно,

Что разрушиться может семья,

Защитить её рвался отважно,

Ни врагов не щадя, ни себя.

Душевной не мог простить обиды,

Слишком рана была глубока,

В будущем не видел перспективы,

Не наказан был смутьян пока.

Обидчика убить нужно было –

Только отмщенья желала душа!

Пуля Дантеса опередила,

Бедро раздробив, в живот вошла,

Когда на снег поэт опустился,

Спеша, противник пошёл к нему,

Но тот крикнул, чтоб он становился

Обратно к барьеру своему.

Оставлять не желая так дело,

Лёжа на снегу, нажал курок,

Но от пуговицы отлетела

Пуля, вызвав болевой шок.

Вырвался крик облегчения,

Когда рухнул на сугроб позёр,

Был доволен, что воздал отмщенье,

Кровью смыв с семьи своей позор.

Но судьба всегда благоволила

К тому, кто мира только искал,

Потому Дантеса пощадила,

Что смерти Пушкину не желал.

Только поэт не хотел смиряться

Увидев, что противник встаёт,

Крикнул: «До тех пор мы будем драться,

Пока один из нас не умрёт!»

Не смогла помочь Муза поэту

Избежать злой участи своей,

Ибо прощать согласно Завету

Нужно раскаявшихся людей.

Был так зол, что желал врагу смерти,

Помогать в этом бог не велит,

И в завертевшейся круговерти

Он же обидчиком был убит,

Как в повести, закончилась драма,

На месте, где выпасть должен туз,

Оказалась пиковая дама.

Виноват злой рок, а не француз.

Не тронуло только Полетику

Истинное горе всей страны,

Она продолжала полемику

Даже и у надгробной плиты:

– Говорите поэт был отличный,

Ну, а мною он не был любим.

На мой взгляд, эгоцентрист обычный,

В дерзких выходках невыносим.

Мрачностью поэмы угнетают,

На душе оставляя печаль.

Персонажи в конце умирают,

И до слёз их становится жаль.

Не добился Лариной Онегин,

Герман сходит от горя с ума,

Моцарта убивает Сальери,

Пиковая Дама умерла,

Командор погубил Дон Жуана,

Злодеем выставлен Годунов,

Погибает Сильвио бездарно,

В клетке едет на казнь Пугачёв.

Шансов героям не оставляет

Уцелеть или смыть свой позор,

Дама с косой рассказ завершает

Или кровавых мальчиков хор.

Молву сочтя за основание,

Прототипу вину мог вменить,

И его, не проведя дознанья,

Убийцей в драме изобразить.

В поэмах уверял, что гений –

Кто угодно, только не злодей,

Отступив от этих убеждений,

Сам изменил ход судьбы своей.

Что на творца дают проекцию

Его произведенья искусств

И вносят в ход судьбы коррекцию,

Говорил философ Златоуст.

В молодости кажется забавным

Над почётным мужем взять реванш,

Сих интриг приверженцем был рьяным

И поэт обожаемый ваш.

Кажется для молодых забавой

Дружбы отношенья завести

С уважаемой замужней дамой

И таинственности тень внести.

Заигрывать с чужими жёнами

Он с лицея ещё обожал

И над мужьями-«Командорами»

Потешался, как и Дон Жуан.

Будучи как бы с ними друзьями,

Не считал зазорным флиртовать,

Конфликт с возмущёнными мужьями

Помогал всегда кто-то замять.

Легко сходился и расставался,

Не печалясь, что чья-то жена.

В роли мужа когда оказался,

Понял, как честь семьи дорога.

Ведь угрызений совести боли

Не чувствовал, а только задор,

Когда он сам в Дон Жуана роли

В другие семьи вносил раздор.

И в инциденте с губернатором

Этот несдержанный ловелас

Был ревности сцен провокатором,

Из-за чего покинул Кавказ.

Говорил он в своё оправданье

То, что каяться не в чем ему,

Что должен муж уделять вниманье

Чуть больше семейству своему.

«Не суди да не судимым будешь, –

Говорил ученикам Христос, –

Несправедливо если осудишь,

Из той же чаши сам отопьёшь».

Что сам посеешь, как говорится,

То в скором времени и пожнёшь,

И не надо над людьми глумиться,

Тогда долгую жизнь проживёшь.

Отжили старшие, казалось,

Должны дорогу дать молодым,

За тщеславье платят, оказалось,

Разочарованием двойным.

Юность пролетела как мгновенье,

И поредел ореол кудрей,

У самого теперь ощущенье,

Что в числе осмеянных мужей.

Теперь, когда самого коснулось,

О флирте жены прошла молва,

Всё внутри него содрогнулось,

Голову затмила месть одна.

В прочности семьи засомневавшись,

Дилетантом себя вдруг повёл,

Со всем миром он в прах разругавшись,

До дуэли конфликт тот довёл.

В чём он мог обвинить Дантеса?

В том, что кудри у того густы,

А он уже не тот повеса,

Что из-под венца мог увести.

Совсем потерял хладнокровие

Он в желанье юнца проучить

И поставил одно условие:

Смерть лишь может дуэль прекратить!

В главной заповеди говорится:

Никогда никому не желай

Того, что с тобой может случиться,

Лучше с прощением отпускай.

Барон заступился за сына,

Нет на коем вины никакой,

Сестра Натали, Екатерина,

Должна была его стать женой.

Хоть Дантес принёс извинения

И загладить пытался вину,

Не дал Пушкин ему прощения,

Намереваясь мстить за жену.

И даже брак на Екатерине

Замять дуэли никак не мог,

Сделал их, как в «Выстреле», отныне

Врагами заклятыми злой рок.

По африканскому обычаю

Титул вождя племени терял,

Став насмешников злых добычею,

Тот, кто отпор достойный не дал.

Не хватило русского терпенья

Разобраться: где правда, где ложь.

Не меняет молва наше мненье,

Нас на домысле не проведёшь.

Он, мужа оскорблённого ролью

Не желая высший свет смешить,

Решает с имени позор кровью

На дуэли с обидчиком смыть.

И ответил на просьбу о мире,

Жаждой мщенья горя: «Никогда!»

Канула тогда в морской пучине

Рыбка золотая навсегда.

Не могли уйти оба живыми.

Выбор был: убить иль жертвой стать,

Перед условиями такими

Что уж тут виноватых искать.

Без сомнения, провидением

Сей поэт не зря наказан был,

Так как он своим поведением

Много добрых людей оскорбил.

Даже сказал, что жалеть не надо,

Грибоедов убит был когда,

Жизнь его была, мол, как отрада,

Сам посол и прекрасна жена.

Все мечтают только лишь об этом:

Чтоб успешным в службе таким быть,

Да к тому же известным поэтом

И княжну грузинскую любить.

Помню, были и мои сужденья

Ужасно дерзкими в двадцать лет,

Когда высказывала мнение

О том, о чём представленья нет,

Тогда по первому впечатленью

Не боялась оценки давать,

Конца не было изумлению

Своей дерзости лет через пять.

Прозорливостью мы не владеем,

И когда изменяем свой взгляд,

О сказанном в спешке сожалеем,

Но уже не вернуть слов назад.

Всё течёт и всё изменяется,

И только мудрость спасает нас,

Что возможность даёт исправиться,

Чтобы с миром поладить был шанс.

И возможно вины искупленье,

Если заблужденье осознать.

Но будет поздно просить прощенья,

Коль ляжет Каинова печать.

Когда с годами приходит мудрость,

О словах своих будешь жалеть,

Об умершем не скажешь уж глупость,

Что не надо о нём нам скорбеть.

И не в шутку заболевший дядя

Не будет раздражать тебя

За то, что смерти в глаза уж глядя,

Уважать всех заставил себя.

Полетика увидела монстра

В том, кого уже весь мир любил,

Объясняется всё это просто:

Видно, здорово ей насолил.

Можно в каждом найти плохое,

Стоит только очень захотеть,

И уже светлое и большое

Начинает немного смердеть.

Быть хорошим для всех невозможно,

Осуществляя мечту свою.

Задетый в спешке неосторожно

Превращается в кару твою.

Судить о поэте беспристрастно

Может лишь равный ему во всём,

Не теряя времени напрасно,

Классика в эксперты призовём.

О Пушкине сказал Достоевский,

Что тайну русской души б открыл,

Если б только оставил мир светский

И где-нибудь в тишине творил.

Озорной, весёлый, шаловливый,

В любое общество вносил задор,

Стиль в стихах изящный и игривый

Во всём мире произвёл фурор.

В детстве мы без рыбки говорящей

Не умели просто засыпать,

А без сказки о царевне спящей

Научиться не могли б мечтать.

Развесёлая русская удаль

С африканской мистикой в крови

Сделали рифму настолько чудной,

Что никто не сумел превзойти.

Под пером великого гения

Всё, что вниманье его привлекло,

Перевоплощалось в творение,

Что в вечности запечатлено.

В излишней резвости чуть-чуть странен,

Проказник, позёр и ловелас,

Но признавал даже сам Державин

То, что укрощён им был Пегас,

Признан был он как глашатай правды

И новаторских дерзких идей,

Юноша, носивший бакенбарды

В ореоле изящных кудрей.

Много было чудесных мгновений,

Насладился он ими сполна,

Но не сумел понять даже гений,

То, что жизнь у нас только одна.

Обращаться с нею как с находкой

Должен каждый, а не рисковать,

Чтобы не была она короткой,

Мудрость в советчики призывать.

И казалась жизнь калейдоскопом,

Сменой чувств, желаний и страстей.

Шёл аллюром, рысью и галопом,

На дыбы поднимая коней.

Играл он ею с таким азартом,

Что бретёров даже удивлял,

И слывя в свете ветреным франтом,

К ногам красавиц её бросал.

Одарив уникальным талантом,

Господь в спутницы дал существо,

Что стала счастья семьи гарантом,

Раскрыв пред ним любви волшебство.

Натали была как Галатея,

Что создал мастер Пигмалион,

В высший свет вошла она робея,

И был очарован ею он.

Появившись в придворном обществе

С тем, кто в поэзии был как бог,

Равных не было кому в творчестве,

Она видела в лицах восторг.

Тот фурор вызывала, казалось,

Её несравненная красота,

А публика уж тем восторгалась,

Что гением любима она.

Как строки стихов его поражали

Разум людской, сотни мыслей будя,

Так мужские сердца трепетали

Образ девы прекрасной любя.

Всё то, что семьи его касалось,

Как реликвию оберегал,

Окружающим не зря казалось,

Что жену как чудо обожал.

Как же вышла эта трагедия?

Соблазн красотой очень велик,

Но недосягаемость гения

Рождает много тоже интриг.

А он оценил выше искусства

К земной женщине свою любовь,

Ради этого яркого чувства

Рисковать готов был вновь и вновь.

Все мы мечтаем, чтоб нас любили,

Чтоб жизнь провести с кем-то вдвоём,

Как Руслан на поиски Людмилы,

На опасность несмотря, идём.

В юности без «чудного мгновенья»

Никому из нас не обойтись,

На всю жизнь осталось вдохновенье,

В первый раз хотя и обожглись.

Потом в Германе иль Дон Жуане

В зрелости себя мы узнаём,

Когда вдруг во власть к Пиковой Даме

Или к Командору попадём.

Как Онегин, когда понимаем,

Что прошли мимо любви своей,

То простить всем сердцем умоляем,

Но былых уж не вернуть страстей.

Снисходило свыше вдохновенье

К баловню удачливой судьбы,

В вечность мог он превращать мгновенья,

Речь коль заходила о любви.

В его стихах ни тоски, ни горя,

Жизнь настоящая течёт в них.

В том и была для нас его воля,

Чтоб берегли мы близких своих.