Читать книгу Душа поэта - Людмила Руйе - Страница 12

Офицер с лицом иконописным.

Фрау Кирхгоф ладонь подаёт.

Отблеск свеч на шаре серебристом

Свет на то, что ждёт, сейчас прольёт.

Расправились на лице морщины,

В глазах вещуньи сотни огней.

Мелькнула улыбка у мужчины

В ожидании добрых вестей:

– Что, скажи, грядёт моя отставка?

Время стихам смогу посвящать?

– Ничего, – отвечала гадалка, –

Ты не сможешь больше написать.

Ждёт, поручик, отставка такая,

Где выглядеть будет суетой

Неугомонная жизнь земная.

Обретёшь ты там вечный покой.

За то, что винил в смерти поэта

В дерзком стихе самого царя,

Отстранён от двора ты за это

И надеешься на милость зря.

В свете стал ты лишним человеком,

С болью в сердце едешь на Кавказ

Грудь под пули подставлять абрекам,

Ждёт опасность не там на сей раз.

Должен ты бояться не черкеса,

А того, кто как ты – светский франт.

Станет для него, как для Дантеса,

Камнем преткновения талант.

Больше в Петербург уж не вернёшься,

Ход судьбы не изменить, поверь.

С тем, над кем частенько ты смеёшься,

Будет в скором времени дуэль…

Пришла депеша из Пятигорска –

О кончине Лермонтова весть.

Царь, с непосредственностью подростка,

Вскрикнул: «Собаке – собачья смерть!»

Глаза в пол опустили вельможи,

Мёртвая настала тишина.

– На себя сейчас вы не похожи, –

Побледнев, произнесла жена,

Предложила вместе удалиться

Для объяснения в кабинет,

Там сказала: «Россия гордиться

Будет поэтом чрез сотни лет!»

– Но он покрыл моё имя срамом, –

Государь в сердцах ей возразил, –

Для потомков прослыву тираном,

Хотя дорог и мне Пушкин был!

При Павле звенел бы кандалами

За оскорбленье царской семьи,

При Иване Грозном батогами

Иль плетьми б смутьяна засекли.

Тот, кто места своего не помнит,

И почтенья не питает к нам,

Кусая руку, что его кормит,

Он – как библейский насмешник Хам,

Не уважавший отца родного,

Смеявшийся всё время над ним,

Стал он первым изгнанным из дома,

Вот и Лермонтов ваш был таким.

Пушкина я обожал творенья,

До сих пор во мне утраты боль,

Без божественных строф откровенья

Стала душа моя сиротой.

Ко дворцу я сам его представил

И журнал повелел разрешить.

А Лермонтов в вину мне поставил,

Что не смог драму предотвратить.

Бросил безжалостно оскорбленье,

Будто перчатку швырнул в лицо!

– Было косвенным то обвиненье,

Думал, с обществом вы заодно.

Лично вас не хотел он обидеть,

Когда стих тот опальный писал,

Ничего не мог от горя видеть,

Против света, как Демон, восстал.

Ведь слово вылетит – не поймаешь,

В сердцах гневаться можешь на всех,

А когда подробности узнаешь,

Понимаешь, что винил не тех.

От гнева и вы не в себе были,

Когда слали его на Кавказ,

И тем самым Россию лишили,

Гения, что прославил бы нас.

Не пристало накладывать вето

На тот стих, что порок обличил,

Обсудить нужно было с ним это,

Слишком молод ещё ведь он был,

Чтобы, не впадая в категоричность,

Влиянью не поддавшись страстей,

Не задеть злым словом чью-то личность,

Во врага превратив из друзей.

– Государыня, и я был молод,

Но отца не смел критиковать,

Вход во взрослую жизнь ведь не повод,

Чтобы на свой лад весь мир менять.

Коль владеешь рифмой, то негоже

Души ранимость не брать в расчёт,

А ваш гений не давал, похоже,

Силе обличения отчёт.

Можно убить словами своими,

Коль чувством такта не наделён.