Читать книгу Житейские измерения. О жизни без вранья - Людмила Табакова - Страница 11

Последним ослабевшим лучом солнце едва прикоснулось к цветущей сирени и остановило удивлённый взгляд на берёзе. Её золото блеснуло отчаянно и обречённо. Измученная плохой экологией природа необоснованно определила дерево на новое местожительство в непривычной природной зоне. К тому же, перепутав осень с весной, заставила в сентябре цвести сирень, магнолию, каштаны…

День отгорел. Он оставил Вере немного тепла от пепла, немного от остывающих батарей, но окончательно отключил тепло душевное. В закрытое окно рвалась темнота, глухая тоска тоже искала место под крышей.

Ночь – пустынная безмолвная страна, где Вера до утра оставалась в гордом, неприкосновенном одиночестве. Уличные фонари, заглядывая в комнату, устали читать её невесёлые мысли, и только под утро она, закрыв последнюю страничку воспоминаний, поставила многоточие.

Две недели назад Вера приехала на южный курорт. Черноглазый дворник в фартуке оранжевого цвета ловким движением метлы смахнул листья с первой ступеньки лестницы, ведущей в приёмное отделение, скептически улыбнулся, увидев огромный чемодан, и уступил дорогу. Женщины на скамейке у корпуса оживились:

– Этой удачи не видать, – вынесла вердикт пожилая круглая женщина в соломенной шляпе с квадратными полями.

– Ишь, барахла нагрузила. Сейчас чемодан сама тащит, и вряд ли потом носильщик найдётся, – присоединилась к её мнению подруга в бигуди, прикрытых ярким платком.

Высказались, как из ружья выстрелили, замолчали и впились глазами в приезжую: чёлка, прилипшая к мокрому лбу, проницательные умные глаза, лицо, бледное от лилового цвета шёлкового платья, нитка бус из натуральных камней, модные туфли на высокой шпильке. Сгибаясь под тяжестью чемодана, она беспомощно улыбалась. Безжалостный ветер, как пощёчину, влепил горсть осенних листьев. Женщина присела на чемодан и закрыла лицо руками.

– Я помогу, – не то утвердительно, не то вопросительно сказал загорелый мужчина в светлом костюме и, не дожидаясь ответа, подхватил чемодан. – Вам сюда, – он показал рукой на стойку администрации. – Желаю счастья!

– Мы не встречались? – Вера знала, что самая длинная дорога начинается с первого шага.

– Вряд ли, – он равнодушно скользнул взглядом и выбрал в хранилище памяти первый попавшийся неуклюжий комплимент. – У Вас лицо красивое…

– Будьте моим счастьем! – хотела попросить Вера тихо, проникновенно, жалобно, но промолчала.

Каждый день она надеялась на случайную встречу с ним. Каждый день – новое платье, затейливый макияж, причёска. Однажды Вера бежала целый квартал за мужчиной в светлом костюме. Вскоре она почувствовала, что тело перестаёт реагировать на голос разума, дрожит сладкой дрожью, а сердце трепещет при мысли о незнакомце. Он появился за два дня до её отъезда.

– Вы меня ещё помните? Я Артур, дизайнер из Риги.

– Вера, флорист из Красноярска.

– Я приглашаю Вас, Вера, сегодня вечером в старинное кафе. До встречи, – не дождавшись ответа, он помахал рукой.

Самоуверенность Артура несколько насторожила Веру. Но разум спал, оставив на дежурстве сердце, а оно распорядилось по-своему: в семь часов вечера она в элегантном платье любимого сиреневого цвета протягивала Артуру руку для поцелуя.

В старом кафе – вечерний уют. Палитра стен – пигменты красной и жёлтой охры с золотистым оттенком, изысканные тона фресок, созданных известным художником, массивная мебель под светлый дуб или орех, мраморный пол… Интерьер не поражал роскошью, но зато каждый предмет выглядел гордо и значительно. У входа в зал в старом потускневшем зеркале с мелкими трещинками-морщинками отразилась ажурная лестница, ведущая вверх, и возле неё – две полутени, предлагающие интим бородатому капитану. Диалог влюблённой пары, занявшей соседнюю кабину, освещали свечи в канделябрах, простые восковые старомодные, а верхний мягкий свет изумрудных светильников дополнял их. Вера и Артур сели за круглый стол, покрытый скатертью с ломкими линиями мятых кружев.

– Интерьер – творение вольных странников, прошедших через все стили и эпохи, – со знанием дела, улыбаясь, сделал заключение Артур. – Это изысканное место рассчитано на неторопливое времяпровождение… Мы не торопимся? Нет?

Вера не торопилась. Завтра утром заканчивался срок путёвки, а самолёт – только на следующий день. Где она проведёт ночь перед отлётом, неясно. Ну и что? У счастья нет завтрашнего дня, есть только настоящее – мгновенное.

Почти ритуальное молчание. Магическая сила взгляда. Первая фраза:

– Наконец-то я встретил Вас…

В плоском бокале искрилось вино, музыкой итальянской оперы ласкали слух названия блюд: спагетти, карбонара, карпаччо из осьминога, ризотто с чёрными трюфелями. Впрочем, это было неважно.

– Русские любят итальянскую кухню. Один известный ресторан специально для них создал ролик, разъясняющий правила культурного поведения. В моём понимании, культура – это не предъявление своих особенностей, а знание своих обязанностей в определённых условиях. Русские пьют капучино перед обедом, а итальянцы только утром, русские женщины ходят на пляж в дорогой одежде и туфлях на высоких каблуках… Итальянцев раздражает это. Вот они и сочли возможным указать. Но я о другом… Следуя пониманию только своих особенностей, далеко можно зайти… Мы следуем своим обязанностям… – он немного подумал и откорректировал мысль, – стараемся следовать. – Цветы – даме!

Вот и запах цветов в хрустальной вазе… Сирень! Артур и не знал, что у цветов свой язык, разговаривать на котором можно молча, не знал, что сирень – символ одиночества, знак несчастной любви. Увидев сирень, Вера обычно начинала плакать. На этот раз сдержалась и стала лихорадочно перебирать лепестки. Хотелось найти пять, загадать желание, как в детстве, проглотить и ждать счастья.

– Люблю-ю-ю… лью-ю, лью-ю-ю-ю… – разливал в фужеры вино саксофон, пытаясь закружить в кутерьме невысказанных слов, и неожиданно захлебнулся такой тоской по утраченному счастью, что Вера почувствовала себя в западне, состоящей из печальных гортанных звуков и сиреневого тумана.

Западня захлопнулась в танце, когда Артур сомкнул на талии руки. Он молчал. Его возбуждал запах духов, грациозный изгиб шеи, волосы, струящиеся по плечам… Артур шептал слова, нежные и ласковые… Он знал, что слух – самая эрогенная зона женщин.

– Искупай меня в нежности… – выдохнул сакс.

– Ты – лучшая женщина на свете… – шепнул Артур в ухо Веры, приподнявшись на цыпочки.

– Люблю-ю-ю… – не умолкал саксофон, приглашая в мир приятных ощущений.

– Ночь перед отъездом ты проведёшь у меня. Я смогу понравиться тебе. Для любви – свой час, тело должно растворяться в темноте.

Блюз тревожил душу, будил воспоминания. У него одна тема – любовь.

Вернулись к столу. Какое-то время молчали.

Первой заговорила Вера:

– В юности я мечтала о возвышенной платонической любви, далёкой от приземлённой, плотской. Хотелось следовать идеалу. Любовь Лауры и Петрарки – вот образец.

– Ненормальное явление, – прервал монолог Артур, – психологи это называют по-своему: кажется, задержкой формирования либидо. Это диагноз! Нормальный человек должен испытывать половое влечение к человеку, которого любит!

– Об этом я узнала потом, – в глазах Веры вспыхнули и погасли огни. – Игорь дарил охапками сирень, и однажды я рассказала ему удивительную древнегреческую легенду о прекрасной речной нимфе Сиринге, не ответившей взаимностью молодому Пан-богу, бородатому, рогатому, козлоногому. Чтобы избавиться от него, Сиринга превратилась в благоухающий куст с нежными цветами. Её именем он и был назван. Пан-бог безутешно плакал, потом сделал из срезанной веточки свирель. Он гулял в одиночестве по лесу, исполняя печальные мелодии. – «Будешь преследовать меня, превращусь в сирень», – шутила я. Но всё получилось по-другому: с дудочкой в одиночестве брожу я, потому что сделала всё, чтобы быть несчастной.

– Ты можешь не продолжать, – Артур взял её руки. – В самых искренних признаниях женщины должно быть место умолчанию.

– Нет-нет, я решила идти до конца. Мне нужно сбросить этот груз. Так вот, я любила, делала для Игоря гораздо больше, чем он заслуживал, но держала на расстоянии.

Пальцы Веры дрожали. Сплетаясь с пальцами Артура, они искали опоры, и он поддержал её мягким пожатием руки.

– Я не удивилась, когда дошли слухи, что у Игоря – другая женщина… Я тоже сошлась с другим. И вновь любовь, только теперь до обморока, до экстаза… – Вера закончила фразу на высокой ноте и замолчала. – Когда чувства вернулись в свои берега, – продолжила она полушёпотом, – любовь тихонько выбралась на сушу, чтобы исчезнуть в суете быта.

– Как жа-аль… Как жа-аль… – звуками растворял любовь сладкоголосый саксофон.

– В памяти моей до сих пор дрожащая рука Игоря, из которой выпала измятая ветка сирени. Кажется, так просто не быть вместе, а всё-таки ловить его дыхание, держать ладонь, провести рукой по щеке с двухдневной щетиной, ощущать его тепло.

– Нет, тепло живо, пока он и она вместе, – заговорил Артур, думая о своём, непроизвольно, до боли, сжимая руку Веры. – С Анной я познакомился в этом кафе десять лет назад, когда нам было по 40 лет. Ослепительная страсть, сексуальная гармония… Но обстоятельства складываются так, что нам не быть вместе: обязанности, обязательства… И вот уже десять лет в это время мы встречаемся здесь. В прошлом году она не приехала. У меня нет права знать причину. Я просто жду её и в этом году. Вчера был последний день.

Теперь восковые вековые старинные свечи в канделябрах напоминали те, что ставят в изголовье людям, умершим от необыкновенной любви.

– Такой, как ты сейчас, Анна была десять лет назад, – продолжил Артур, любуясь Верой. – Тебе бы вернуться к Игорю… – Но вряд ли ты сделаешь его счастливым… – он помолчал. – А мы не сможем быть вместе. Я всё равно уйду от тебя к другой женщине, или ты уйдёшь сама. Мы своевольны, безудержны… Это наши особенности. Увы!

Время стекало струёй в бокал с вином, пальцы прощались: пора…

– Лю-ю-бл-ю-ю-ю… – старался всем угодить саксофон.

По ажурной лестнице, как с небес, отражаясь в потемневшем старинном зеркале с трещинками, спускалась очень похожая на Веру красивая женщина в чёрном вечернем платье. Она остановила взгляд на Артуре. Сумочка и перчатки выпали из её рук.