Читать книгу Философия любви. Рассказы - Людмила Захарова - Страница 3

Дымок дружеского застолья струится сквознячком в открытые окна. Вино наливается и проливается. «Амаретту» выпили сразу – спросонок. Василий слегка зол – утром едва добудился. Ждали, называется. Он никогда не понимал – не принимал такого образа жизни, но чувствовал себя по-старому – как меценат и слегка студент. Есть и другие спонсоры. Уж он-то видит всех насквозь и знает – кто по чем, кто и с кем. А здесь не соскучишься.

Он раздраженно взглянул на Раю, любезно кивая на бокал. За водкой еще рано – «еще не вечер» – не три утра. Она особенно раздражает его. Нет, не гениальна. Но зачем же так отдаваться прилюдно, исполняя чужое? Так, словно это она… И, вообще, зачем им надо писать такие романсы?! – Какие?.. словно им все ведомо и все дозволено. Словно они могут знать, как это все было… Забыто! И давно забыто. Да он и не прислушивается к словам. Тоже мне – барды…

Хватит, наверно! Зачем? Болезненная откровенность – нарочитая экзальтация чувств, обнажающая самое дно (нет, не душу, не прошлое, где мрак и бред), не самое сокровенное (нет-нет, не убеждайте). Перебор гитарных струн сестрицы. Рая глотнула, набрала воздуха тощей грудью, не поблагодарив даже взглядом. Такая же дрянь – плеснула припевом в лицо, в глаза, словно в душу плюнула. Да разве он стал Иудой? Не она?.. пошла по рукам?! Только открой душу, тут же натопчут. При всех плеснула рюмкой коньяка, при всех своих – лучших, своих бывших. Уже бывших. Да Бог с ней, не поминать же лихом.

Ладно, выдержу. Зачем-то ведь приехал. Он слушает и не слушает, что тут нового услышишь. Романс? Новый? А у меня вся жизнь – как песня. Полюбуйся: упакован. Но никто не любуется, хотя, конечно, есть и молоденькие, глупенькие – то, что надо. Стар что ли стал? Да разберемся! Но все слушают, застыли – надели искренние маски. Тоска, да и только…

Чинарик по кругу: открывайте клювики. Дошло и до него, а романс душещипательный, – утер слезу. И действительно слеза! А девочки – совсем уже не девочки. И где же тот десятый класс?! Черт побери…

А вокруг стола – то пили, то пели, не очень-то интересуясь им. И всего-то: «Как дела, старик?» Да ведь говорил уже, как только вошел. Все такие же бестолковые, как… Да Бог с ней. Она уже не вернется никогда. Не простит. Да и он не простит: прилюдно, при всех… Зараза! В первый раз так отомстили. И кто! В первый раз за тридцать лет было так больно. И сейчас. Романс… Как больно! Или нет? Это дым глаза разъедает.

– Хватит, девочки, песенки петь. Что-то зябко, не пора ли за водкой?

– Что ты, Васенька, не вечер, мы тебе еще споем! Давно же вас не было у нас, а как поживает… – Он так испугался продолжения фразы, что одноклассница осеклась и, заминая неловкость, запела из давнего репертуара, когда они бывали вдвоем.

Запела… словно песня может что-то исправить, словно воспоминания могут быть приятными – уместными в кругу давних приятелей. Он принял косячок – гулять, так гулять! Ехал к ним – отвлечься от дел. Расслабляет. Приятно. Наверно, был перебор с непривычки. Нет, не гитары… И вот она садится рядом, на свое обычное место, домашняя, своя до гроба. Он смеется от души, до слез, припоминая ей: «Лисенок-лисенок, как давно мы не ездили в Питер! Как здорово, Лисенок». А гитара продолжает звенеть и откровенный до бесстыдства голос Раи поет о чуде, как любили они когда-то, в другой жизни. Ну, просто песня!