Читать книгу Философия любви. Рассказы - Людмила Захарова - Страница 4

Мастерская клубится в непонятных испарениях. Неистребимый дух. Гомон друзей, птиц, гитары. Кокетливо мрачные глаза. Лай и шерсть кошачья. Философские щебетания и пьяные споры эстетов и никакой ответственности.

– Никакой, – подтверждают чьи-то кольца дыма, – кстати, попробуй, тоже искусство.

Особый дар устраивать праздники, драки или варить кофе. Откинутые на подушку волосы сушатся, вбирая терпкий запах вольного мира. Взор в потолок, размышления ни о чем. Катя пробует удержать бокал на острой коленке.

– Не шали, кто будет спать на мокром? – Черти… – Этому не наливать. – Куда фен дели? – Новая фенечка… – А ей бесполезно, не переводи добро, дай сюда… – Что нового? – Читай, Сорока, читай. – Клювики! Клювики! – Сам ты – белая ворона… – Чьи беспризорные дети? – Светик, пой… – Или?.. – Соседские.

Вопли пьяных родителей. Стук в двустворчатые, забитые и загороженные генеральским резным буфетом, двери: «Прекратите безобразие». Фортепьяно в ответ: «трям-трям-трям!» Чумной вагон. Хриплый звонок: «Тебя»…

– Есть в этом доме хоть какая-то посуда? – Сам помоешь. – Кто краски смешал? Какая сволочь здесь лазила? – Чепуха, внимание! – Какого черта? У меня уголь, – огрызнулся самый молодой обитатель мастерской.

– Но какие мысли! – Карандаш… – примиряющим взмахом руки ответил Борода.

– Хватит, раскройте окна! – Город проснется. – А нас нет… – Кто бы телефон поднес? – Новый? – С вами напишешь. – Да! Нас нет и не будет! – Где расческа? Уйти нельзя, все съели, удавы. – Алло?.. замолкли, тихо. – Это эскиз. – Да Бог с ней… – Ну и что?! – И тут со сцены… – Да возьми хоть ее! – Фонтан лжи! – Ха-ха-ха! – Еще рано, ко-не-что, приду… – А зачем?! – Некий шарм. – Врет. – Да. – Просто желание!

– Послушайте, обормоты! Вот окно. И нет ничего прекраснее, если он умеет подать кофе, не нарушая моего ритма. Я продолжаю стучать на машинке, не замечая шипящей сковороды. Ужин будет готов через две-три странички, а пока – кофе. Крохотная кухня и я не претендую на стол, довольствуюсь подоконником. Поэтому духовка действует только в мое отсутствие, что бывает редко. Мне полюбилось работать дома. Потрясающие замыслы! А богемный чад в прошлом. Я встретила его! Ну, естественно, своего мужа. Он пользуется дальней горелкой, заходит к плите сбоку, и мы ничуть не мешаем друг другу. Еще пять строк, и я не обожгусь, хотя, такая тема. Пять строк – и я улыбнусь в отражении стекол: «Превосходный кофе, милый». Я счастлива! Прежде мне не удавалось сочинять так легко и споро, как в этот неполный год, но вы не желаете поверить! Кому смешон семейно-творческий экстаз, пусть выйдут из зала.

– Кто он?

– Никто! Не поет, не рисует, не поэт, не знаменитость! И, самое главное, не играет! Мы все играем, а он живет. Любящий человек достоин уважения даже таких циников, как все мы. Вам все еще забавно услышать сие от дамы, избравшей свободный полет в одиночество? Лишь с ним, рядом, я постигла истину. И смейтесь, негодяи, я свободней, чем когда-либо.

– Но…

– Парадокс! В этот миг, на этой самой фразе о свободе, я вдруг чувствую бледность его лица. Шершавая бретелька, подпаленная утюгом и к тому же в этом месте неуклюже пришитая к бюстгальтеру, вдавливается острием. Нож! В нашем доме есть мужчина, а посему ножи опасно остры. – «Ты сделала это?» – Его нелепый вопрос впервые вторгается в текст, но я не поднимаю головы. Уже поздно. Ночь и кошмарные сюжеты за окном. Я устала и ужин готов, вероятно. Зачем же нарушать привычную гармонию? «Да!» – четко и ясно, под стук клавиш: так-так-так-да! Страничка останется недописанной, останется царапина, это уж точно. Я уже писала о том, что остановиться можно на любой строчке, ибо мы…

– Не повторяй чужого «Мы все смертны».

– Чаще всего я пишу о том, что остановят. Продолжим. «Да, я сделала это. Я предупредила тебя сразу. Не перебивай мысли». – «К-к-отенок, я убью тебя». – Я тороплюсь допечатать лист. Я предвидела это, милый, я верю, но не могу оторваться. Я давно собиралась начать наш роман, но почему-то с конца. Эти слова… я не знаю, откуда и зачем они? И вот, поздно.

– Чушь какая-то.

– Трагикомедия. И это дороже, чем наша жизнь?! Удивительно. Я боюсь, что кончится лист, боюсь глотнуть кофе, боюсь осечки на полуслове, потому что я действительно не играла, не пользовалась тобой и любила. Такое простое открытие: чтобы выйти замуж, достаточно встретить своего мужа. Не очень юной даме, не желающей связывать себя никакой ответственностью, надо лишь столкнуться со своим мужем (не каким-то по счету или бывшим, а со своим). Так просто быть счастливой и сейчас. Ты читаешь выныривающий бред. Ты тривиально поступишь, милый, как все мужчины. Карандашная отметка: стоп. «Ты готов?» Я пью кофе медленно и осторожно, чувствую его бледность, – дочитывает лист. Теперь мне безразличен вечерний ритуал последней страницы, я была откровенной. Уже не хочу смотреть в окно, как водилось прежде, и уже не помню своих слов. Я смотрю в никуда и вижу все «до», «после» и «если бы»… Его пристрастие быть главой семьи и отцом, варить чудный кофе и любить меня такой, как я есть.

– Мечта всех баб!

– О талантах я уже упоминала ныне. На следующей странице он заплачет. Впервые. Но это будет потом. Острее ножей никто не точит, только муж, мой муж. Я предвкушаю финал нашей пьесы: сильное чувство всегда трагедия. Сколько о том насочиняли, что я не сумею здесь что-то изменить. Да, я не хотела обременять себя! И я в таком возрасте, что могу себе позволить быть собой. Мне не мешали, это так. Наоборот. Разве известность – моя заслуга? Это уже его труд. А лопатка саднит. Вот оно! Признание таится за спиной и… Черный коридор распахивает хрустнувшие двери и внезапный сквознячок несет меня в бесконечность, как тот листик, что врывался в мастерскую впереди гостей. И где-то в глубине, за поворотом, вероятно, оставлен свет, словно газовую горелку не стали тушить. Все как в обычной коммунальной квартире и в темнотище не угадать, которая же дверь нужна мне. И уже нет подающего кофе, которому я попалась по ошибке, ибо не я, а мне открылась его дверь. Мой кокетливо мрачный взгляд и его незабываемый вкус кофе. Талант магнетизера. Говорящие руки.

– И правда, разумно ли отказываться от чашечки кофе?

– Если нет вдохновения, и удавы все сожрали… Продолжай.

– Вдохновения нет, есть желание устроить разгон. Если честно, то у меня единственный дар – устраивать перевороты в цивилизованных домах и нарушать любые устои. С этим шла в безумный, бессонный, богемный мир. Сейчас там тихо и не угадать – сколько стен от фарфоровой чашки. Пусть гуща стекает на блюдце, я подожду. «Сейчас мы все тайны откроем»… я улавливаю рисунок сквозь смех. «Как светло и уютно у вас, но мне не сюда». – «Не спешите, я поджидал вас. Иногда я слышу, как вы читаете, и просто схожу с ума». – «Неужели так хорошо слышно?» – «Мне повезло, мы будем счастливы. Я вижу: вы устали. Не возвращайтесь к ним, мы переедем на окраину. Я стану тем». – «Кем?» – «Подающим кофе». – «А-а я подумала: подающим надежды молодым автором». – «Ты будешь моей, но мы не будем мешать тебе. Я займусь нашим малышом, а ты… ты будешь свободна, только пиши!» – «Да вы рехнулись, сударь!» – «Но зато, какое воплощение строк в реальность, продолжение темы в реальной жизни». – «Допустим, я напьюсь до чертиков, чтобы согласиться с вами. Но помните, чем кончится сказка, я не оставлю ребенка». – «Я убью тебя, Котенок». – «Прощайте».

– Неприятное знакомство.

– В квартире живет маньяк?

– Неужели он действительно существует?..

Мастерская клубится в непонятных испарениях. Неистребимый дух. Гомон. Как можно было пройти мимо?!

– Почему никогда нет света в этом доме?! – пролетевший плащ завершил вираж, – «трям-трям-трямь-сь», – продолжил игравший на фортепьяно, выпутываясь из него.

– Какого черта, Катюха, ты злая такая влетаешь, – продекламировал кто-то, скрывшись за мольберт.

Шаль зацепилась за низкий дубовый стол и порвалась, что-то смахнув. Катя опоясалась ею потуже, стряхнув котенка на пол: «Брысь, Маруся, с какой радости тебе нынче праздник – шарить по тарелкам?» Она идет к зеркалу, но расческа еще не нашлась. Поправляя рукой рассыпавшиеся пряди, вслушивается в подозрительную тишину, оглядывается. Друзья затрепетали в шутливом ужасе, скрывая ехидство.

– То-то же, я… – тут она закрыла рот ладонью, приглушая смех. Зеркало закрывал ее портрет.

– Как я не заметила, что лицо неживое. Вот это шедевр!

– Она, видите ли, не носит маски неподвижной, – буркнул юный гений, прежде просто приходивший брать уроки, но случайно прижившийся здесь.

– О мрачный взор, сокрывший гибель страсти, – надрывно застонала Светик под аккорды Демьяна. Но бородатый Илья прервал восторг звонких поцелуев жестами: Клювики! Клювики! клювики?

– Я не могу дышать этой гадостью, распахните окна!

– Тебе никто не предлагает.

– Добро переводить.

– Почитай, мы тебя заждались.

– Решили, что ты, открыв новую теорию, немедля вышла замуж!

– Так мы уж и не вспомним в который раз…

Светик с Катей обменялись злыми усмешками.

– Есть ли у нас джентльмены?

– Сегодня есть «вчерашние, сожранные» пельмени!

– Странная мысль, но долг платежом красен. И так будет всегда. Я устала.

Сгоняя пса, Катя опомнилась: «Кто приволок этого удава? Сознавайтесь, предатели. Иди-иди, Фигуля, нет у меня ничего, не лай». Привычная амурная паутина на потолке. Лепнина закоптилась, придавая пузатым ангелочкам коварные выражения лиц. Коса отброшена на подушку. Обычное упражнение с бокалом вина на согнутой коленке. Хриплый звонок, перебранка.

– Тебя. – А если тебя? – Чепуха? – Ладно, играем в чепуху… – Ну кто-нибудь, живой, снимите же трубку!

Но никто не спешил отреагировать, бросить свои занятия. Даже пьющие или просто курившие в этот момент выглядели сверх сосредоточенными. Катя, выдохнув, потянулась к трубке: «Здесь белые вороны сбились в стаю».

– И как ты можешь поступить, подумай сам, – Демьян вопросительно застыл с бутылкой в поднятой руке. Хозяин покачал головой, указывая на единственного женатого человека, приблудившегося к ним.

– Ему не наливать, его уже ищут.

Взаимопонимание полное, Катя продолжила: «Да нет же, его еще не было, уверяю вас. Обязательно передам. Спокойной ночи».

– Нет, – подтвердил потерянный голос.

– Нет.

– Все-таки, душа моя, ответь, что будет с возлюбленной?

– Только свет дай рубиновый!

– А ты не хочешь выйти за рамки жанра?

– Узенький-узенький лучик света, как острие, полоснет по залу и умрет на ней!

– Пьяные эстеты! Что может быть противней, – подмочив край дивана, Катин фужер раскололся.

– Какого черта! Где я буду спать?!

– Дома! – взорвалась Катя, прохрустев осколками. – Когда здесь будет чистая посуда?!

– Я там оставил газ, сходи, помой. На кухне тоже нет света, – сжалился старожил мастерской.

– Мне жутко.

– Что?! Вчера еще мылась в ванной без света, а сегодня, что вдруг? – возмутился давний друг (неизвестно чей или оставленный случайно каким-то забытым приятелем).

– Нашла достойную развязку? Точно!

– Ага! Значит, он ее прирежет! Только и всего, Фигушка! – радостно тормошил собаку вечный бездельник.

– Катюша входит в роль?! Потрясающее сопереживание, господа!

– Говорю же, негодяи, что я ничего не записывала. Это экспромт. Накатила шальная мысль. Нервы.

– Ну-с?! Экспромт сбылся? – заволновались актеры.

– Врать-то ты умеешь, мы ценим или любим тебя за это. А почему не записать? Очень мило. Так и назови: «Подающий кофе».

– Зачем?

– Чтоб исполнилось, – последний Катин приятель хохотал долго, гримасничая до слез.

– Как вы мне надоели, шуты… – Катя захлопнула крышку рояля перед носом надоевшего композитора, пропев «трям-трям», – подняла плащ и, не оглядываясь, подняв свободную руку, сделала играющие пальчики на прощание, оставляя двери открытыми настежь.

Входная дверь в квартиру захлопнется сама. Внезапный сквознячок влетел блеклым затоптанным листом, покружил и сгинул во тьме коридора. Нож просвистел и впился в деревянную панель.