Читать книгу Великое зло - М. Дж. Роуз - Страница 6

– Ну, как ты?

Жас подняла глаза.

В дверном проеме стоял Малахай. Даже в домашних брюках, шелковом халате и бархатных шлепанцах он представлял образец элегантности. И совсем не напоминал человека, неожиданно уснувшего в кресле.

– Я проснулся, а тебя нет.

Жас кивнула.

– Мне… Мне не спалось.

Она не стала говорить о спазмах. Вот будь он медиком… Но нет, и тогда не стоило бы, пожалуй. Не такое уж сильное у нее кровотечение. Вот и нечего. Жас заставила себя выбросить из головы мысли о возможных последствиях. Она справится сама. Чуть позже, посидит в одиночестве и справится. А сейчас нужно разобраться с письмом.

Малахай покосился на ее кружку, затем на графин с бренди, неровно поставленный на полку, и спросил:

– Я посижу с тобой, не возражаешь?

– Конечно.

Малахай всегда держался отстраненно-вежливо, и поначалу это успокаивало. Ей импонировала его старомодность. Напоминала о дедушке – которому она была обязана как своим именем, так и любовью к книгам. Когда Жас только родилась, дед принес матери букет свежесрезанных гиацинтов. Одри была так очарована их ароматом, что назвала новорожденную дочь в их честь: Жассант, «гиацинт» по-французски.

Малахай плеснул в хрустальный бокал на палец янтарной жидкости и расположился по другую сторону стола, лицом к ней.

– В таком доме хорошо находиться во время разгула стихии: спокойно, безопасно… Но когда я жил здесь ребенком, ночные грозы приводили меня в ужас. Под фундаментом дома находится усыпальница, и я представлял, как дождь вымывает почву и мертвые освобождаются.

Жас, уже готовая к спору из-за письма, страшно удивилась. И, конечно, не могла не спросить про могилы.

– Внизу расположены семейные склепы: здесь лежат мои предки, начиная с Тревора Телмеджа и его брата Дэвенпорта.

– Прямо под домом?

– Ну да, в цокольном этаже. Завтра покажу, если хочешь. Прекрасный подземный сад камней. Еще мраморные скамьи и действующий фонтан. Хорошее место для раздумий и медитации.

– А почему под домом?

– Мой предок не желал, чтобы его похоронили на обычном кладбище. Боялся, что грабители раскопают могилу и нарушат его сон. Понимаешь ли, он не верил, что это окончательно.

– Он верил в реинкарнацию?

– Всецело. Был убежден, что перерождение – реальность, а смерть – лишь передышка в бесконечной цепи. Разрабатывал детальные планы, как, уже в следующей жизни, найти свой дом, ценности и банковские счета – и завладеть всем этим. Чтобы не начинать снова с нуля.

– И что? После его смерти кто-нибудь пришел за наследством?

– О таком я не слышал, но…

Малахай умолк: заметил конверт. Перевел взгляд на листок, который она все еще держала в руке.

– Что это ты читаешь? – спросил он.

Девушка протянула ему письмо.

– Могу я узнать, как ты его обнаружила?

– Оно адресовано мне. А ты его вскрыл. Так что это я должна задавать тебе вопросы, – возразила Жас.

– Не считая того, что ты копалась в моем портфеле. Не знаю, кто должен злиться сильнее.

– Злиться? Я просто споткнулась о твой портфель. Случайно. И когда складывала бумаги обратно, обнаружила это письмо.

Уголок его рта приподнялся в иронической усмешке.

– Случайностей не бывает. Равно как и совпадений.

– Что лишает тебя последнего оправдания. Поскольку если ты не распечатал письмо по ошибке, зачем на самом деле его вскрыл?

– Чтобы тебя защитить.

– Ой, Малахай… Мы же не герои готического романа. Это просто смешно. Ты ведь прочел письмо? Тео полагает, что на острове Джерси есть доказательства, подтверждающие кельтские мифы. С какой стати меня нужно защищать от моей же работы?

– Ты можешь исследовать кельтские мифы без посещения острова Джерси.

На заданный девушкой вопрос Малахай предпочел не отвечать.

– Разве тебя касается, где именно я провожу свои исследования? Известно, что на острове множество неолитических памятников, в том числе кельтских. Если он наткнулся на что-либо, подтверждающее, что друиды…

Малахай перебил ее:

– Разве то, что я показал тебе сегодня, недостаточно важно?

– Слушай, не уводи разговор в сторону! Что плохого в поездке на Джерси? Ты привез меня сюда именно поэтому? Предложить мне одни развалины взамен других – тех, что ты от меня скрыл?

– Нет! Я подумал… – Он помолчал и заговорил снова. – Просто поверь, что у меня есть основания считать… Лучше всего для тебя – проигнорировать это приглашение.

– С какой стати?

– Ты мне не доверяешь?

– Малахай, ты вскрыл адресованное мне письмо. И не сказал ни слова. Это грубое вмешательство в чужую жизнь. С чего я должна тебе доверять?

Живот снова скрутили спазмы. Жас сделала большой глоток остывшего чая.

Самюэльс встал, подошел к камину и поворошил угли. Хотя для середины августа ночь была прохладной и огонь совсем не помешал бы, девушка видела, что он просто тянет время. Обдумывая при этом, как лучше поступить в сложившейся ситуации. Глядя на него, на человека, которого, как ей казалось, она знала до донышка, Жас понимала, как мало ей на самом деле о нем известно. Отношения всегда строились только в одну сторону.

– Малахай, в чем дело?

Он зажег спичку. Запах серы ударил ей в нос. Отработанным движением Малахай бросил горящую палочку в середину растопки. Первая искорка. Следующая… Пламя пробежало по дровам. Повеяло ярким свежим ароматом горящего сандалового дерева и кедра. Горько и пряно запахло смолой.

– Ты не хочешь отвечать? – спросила она.

Он отвернулся от камина – медленно – и пошел к ней. Огонь пылал у него за спиной, погружая во мрак лицо. Его тень плясала по потолку. Самюэльс как будто решался что-то произнести. Затем передумал, шагнул к стеллажам и вытянул нечто, спрятанное между парой книг.

– Малахай, что происходит? Ведь до сих пор нет ни одного надежного доказательства того, что друиды существовали. Если у Тео появились такие доказательства, я хочу с ними ознакомиться. Что за непонятные игры?

Он мгновенье подержал предмет в ладонях, погладил его и поставил на стол перед Жас. Филин. Вырезанный из янтаря, украшенный драгоценными камнями. Не больше трех дюймов в высоту. Изумительный. Совершенный. В неярком свете лампы от Тиффани бриллиантовые глаза птицы мерцали почти магически.

– Фаберже. – Малахай, смакуя, произнес это имя, подчеркивая вес и значимость фигурки. – Редкий и невероятно ценный экспонат.

Он поднял птицу со стола и протянул ее девушке.

Жас рассматривала филина, чувствуя на себе взгляд Малахая. Он всегда был одним из самых важных людей в ее жизни. Но кем была для него она? Очередным курьезом в коллекции? Экспонатом и пациентом, каких много?

В годы ее юности Малахай оказался первым из полудюжины приглашенных бабушкой психотерапевтов, кто помог ей на самом деле. Она приехала в клинику Бликсер Рат, страдая всеми симптомами пограничного состояния, усугубленными к тому же недавней смертью матери, чье самоубийство нанесло страшный удар и по Жас, и по ее младшему брату. Для девочки потрясение оказалось слишком сильным: ведь именно она обнаружила тело Одри и прочла предсмертную записку, в которой ни слова не было о детях – только злость на последнего любовника.

Именно Малахай, за двенадцать месяцев ее пребывания в клинике и тысячу с лишним часов психотерапевтических сеансов, дал Жас точку опоры, помог выбраться из депрессии. И потом остался в ее жизни, назначая встречи каждые несколько месяцев, чтобы убедиться, что с нею по-прежнему все в порядке. Всегда подбадривал. Если требовалось, давал совет.

А в мае, когда брат попал в беду и она помчалась в Париж, чтобы быть рядом с ним, Малахай приехал следом. Не только наблюдал за развитием событий, но и оказывал деятельную помощь – она и не привыкла к такому. И не ожидала.

– Филин, – рассказывал он теперь, – одно из самых любопытных созданий. Он бодрствует, когда спит остальной мир. Видит в темноте. Как это занимательно – воспринимать реальность, когда все вокруг дремлет. Что эта птица замечает такого, что проходит мимо остальных?

Самюэльс помолчал.

– Знаешь, у меня когда-то был филин.

Жас удивилась этому признанию: Малахай очень редко рассказывал о себе.

– Он позволял мне заботиться о себе, – задумчиво произнес он.

– А жил где? В доме?

– Нет. Мы тогда жили недалеко от Лондона, рядом с птичьим заповедником, и он просто подружился со мной. Наверное, чувствовал, что одинокий мальчик, который вечно сам по себе, нуждается в друге. Я много узнал тогда про птиц и зверей, населявших тамошние леса. Эти существа лучше и чище людей. У нас все слишком запутано.

Жас вернула фигурку Малахаю, и он благоговейно поставил ее обратно на полку, взяв оттуда другую: янтарный шар со сложным узором, вырезанным на поверхности.

– Тоже удивительная вещь. Азиатская печать. Раритет. Не важно, на какую часть нажать, – оттиск получится одинаковым.

Жас ожидала, что он сейчас достанет палочку воска и покажет. Она не сомневалась, что этим оттиском Малахай запечатывает личные письма. Так же, как лес вокруг, – этот дом, экспонаты коллекции, да и сам Малахай были как бы вне времени. А ее как раз занимали иные времена, древние легенды: те, исследование которых превратилось в поиски Святого Грааля. Именно это нас и соединяет, подумала Жас. Они больше не были врачом и пациентом – но связь осталась.

– …по крайней мере, на первый взгляд. – Он продолжал рассказывать о печати как ни в чем не бывало. – Но есть крошечные детали, видимые только через лупу, отличающие одну конфигурацию от другой. Каждая – уникальна.

Малахай взял шар и покатал его между ладонями.

– Глаза лгут.

– Ты ответишь на мой вопрос?

– Тео был сложным подростком.

– Да. Я тоже.

– Вы очень плохо влияли друг на друга.

– Я такого не помню. Мы дружили. Там, в клинике, он был моим единственным другом. Настоящим другом.

Малахай вздохнул.

– Тебе придется принять это на веру, Жас. Врачебная тайна. Я не могу рассказать тебе детали – но поверь, общение с Тео для тебя опасно. Не имею права объяснить, почему. Но это так.

Девушка посмотрела на него, пытаясь прочесть хоть что-то в выражении его лица. Тщетно.

– Друиды верили в перерождение душ, – сказала она, не отводя взгляда от полупрозрачного янтарного шара, который Малахай все еще держал в руках. Казалось, в его сердцевине живет мягкий теплый огонь.

– Верили.

– Если я поеду, то обязательно поделюсь с тобою всем, что узнаю о мифах. Могу поискать подтверждения не только своих гипотез, но и твоей.

– Перерождение – не легенда. Знаешь, о том же самом я разговаривал с Гриффином Нортом. Каких-то пару месяцев назад.

Жас постаралась не вздрогнуть. Но к горлу подступили слезы. Нельзя сейчас думать о Гриффине! Эта рана еще болела. Он уже не часть ее жизни, и им никогда не быть вместе. Он рядом с женой и маленькой дочкой. Он принадлежит им.

Она глубоко вдохнула.

Соберись.

– Я поищу подтверждение твоей теории – так лучше? – спросила она, не давая мыслям разбегаться. – Может быть, на острове что-то осталось…

Жас знала, как Малахай рвется найти один из легендарных артефактов, с помощью которого можно разбудить память о прежних жизнях. Некоторые исследователи предполагали, что четыре – шесть тысяч лет назад в долине Инда мистиками были созданы инструменты для медитаций, помогающие людям входить в состояние глубокого транса, во время которого они получали доступ к памяти о прежних рождениях.

Считалось, что таких реликвий всего двенадцать. Двенадцать – мистическое число; оно повторяется, рассуждал Малахай, в различных религиях и в природе. Двенадцать артефактов, позволяющих пробиться сквозь мембрану времени.

Малахай полагал, что за последние годы два артефакта были найдены. Первый – несколько драгоценных камней, а второй – флейта, изготовленная из человеческой кости. Найдены – и почти сразу потеряны. Третий артефакт – благовоние, которое включало обонятельную память организма, – тоже недавно всплывал на поверхность и тоже исчез. Но молва об этих реликвиях продолжала разрастаться. Рассказывали, что ради них убивали; что на их поиски транжирились родовые состояния. Их разыскивали охотники за сокровищами, а честным наивным коллекционерам ловкачи предлагали купить за сумасшедшие деньги «единственный подлинный экземпляр». Снимались приключенческие ленты, писались триллеры. Сочинялись сюжеты о том, как эти инструменты древних служили сегодняшнему злу.

Именно в этом воплотился Святой Грааль Малахая. Он вожделел его так же, как иные вожделеют власти и денег.

– Не пытайся подкупить меня, твое благополучие гораздо важнее, – сказал он.

– Как интересно. Мне казалось, что важнее тех артефактов для тебя ничего нет.

– Мне больно это слышать, Жас. Ты в самом деле считаешь, что я способен принести твою безопасность в жертву древнему экспонату?

Отсвет каминного огня падал на его лицо. Задай он ей вопрос еще мгновение назад, она не знала бы, что ответить. Малахай не просто исследовал реинкарнацию; он глубоко верил в идею перерождений. Именно по этой причине Самюэльс оказался в девяностые годы в швейцарской клинике Бликсер Рат.

Подобно Карлу Густаву Юнгу, Малахай полагал: то, что традиционная психиатрия считает расстройством личности и пытается лечить, является на самом деле шрамами, нанесенными в предыдущих рождениях. Память об иных существованиях поднимается из глубин сознания и вызывает страхи, фобии, повышенную тревожность, даже появление второго «я». Если бы можно было проследить неразрешенные конфликты прежних жизней и разрешить их, в теперешнем рождении личность сумела бы исцелиться.

Малахай приехал в клинику, поскольку регрессионная терапия была частью ее лечебной программы. Используя гипноз, он изучал недавнее и отдаленное прошлое пациентов. Похороненное прошлое. Жас не очень подходила для этого: даже под гипнозом она не могла забраться в память глубже, чем к воспоминаниям о собственном детстве.

Идею реинкарнации нельзя было назвать страстью Малахая – в этом была вся его жизнь. Девушку всегда восхищали пыл и глубокая вера, с которой он занимался исследованиями. Она даже слегка завидовала: у Малахая была та точка отсчета, которой недоставало ей самой. Жас всегда хотела принадлежать к категории людей, точно знающих, в чем заключается их главное дело; людей, хранящих неизменную верность призванию.

Ее же одинаково привлекали разнообразные религии, мифы и легенды – хотя сама она не верила ни во что. Если уж совсем жестко, то по-настоящему Жас была уверена только в одном: как бы ты ни любил и ни заботился о близком тебе человеке – будь то друг, родственник или возлюбленный, – все равно рано или поздно тебя предадут. Ни в чем – и ни в ком – нельзя быть уверенным. Время и пережитые испытания сделали из нее циника.

«В поисках мифов» – и книга, и телепрограмма – были как раз таким циничным взглядом на мифологию. Разумеется, все эти истории имели ценность – как собрание метафор. Но самым главным и самым трудным было выяснить ту хрупкую основу, на которой зиждились мифы. Жас надеялась проследить хотя бы некоторые из них до конкретного человека или события, породившего его, и продемонстрировать, как то немногое, что было действительным зерном истины, преувеличивалось и романтизировалось, превращалось в сказку. Если ей удастся сделать это, она поможет людям избежать муки обманутых ожиданий. Избавит их от глупого стремления мечтать о несбыточном.

Разве у нее не было возможности убедиться в этом на собственном опыте? Ее отец довел себя до изнеможения, пытаясь оправдать ожидания старших родственников и следовать «духу семьи». Не приобрел ничего важного – но утратил многое из того, чем дорожил. Стремление матери достичь славы на литературном поприще при весьма скромных талантах так сокрушило ее самооценку, что она фактически сломала собственную жизнь.

Но результаты программы оказались совершенно другими. Люди смотрели – и загорались интересом. Обнаружилось, что выяснять, из какого крошечного зерна действительности разрослось дерево мифологии, – упоительное занятие. Ее критический анализ не разочаровывал, а воодушевлял.

– Ну, если это твой самый сильный козырь, ты проиграл, – заявила Жас, складывая письмо от Тео и помещая его обратно в конверт, который Малахай оставил на столе. – Ты не привел мне ни одной сколько-нибудь серьезной причины, почему я должна отказаться от приглашения.

– Разве твоя безопасность – недостаточная причина?

– Достаточная, если б я считала, что моя безопасность на самом деле под угрозой. Но ты не говоришь ничего конкретного. Все, что ты сказал, – что когда мы были подростками, Тео и я, мы – потенциально – стали кем? Соучастниками преступления? Так я это знаю. Я помню все правила, которые мы нарушали тем летом.

– Ты не просто нарушала правила. Ты нарушала их по его указке. Тебя использовали. Тео испытывал тягу к саморазрушению и подвергал опасности не только себя, но и тебя. Вы бродили по безлюдным местам; выходили за границы территории; нарушали комендантский час. Он тебя спаивал и приучал к марихуане…

– Мне было четырнадцать, и я потеряла от него голову.

– Дело куда серьезнее. Не подростковая влюбленность – зависимость, гораздо более глубокая.

– Может, и так. Но я была тогда просто ребенком.

– А что, если я скажу тебе, что он все еще имеет над тобою власть? Нам пришлось отправить его домой, Жас. Мы не смогли его излечить. Вполне возможно, что он до сих пор болен.

– Но ведь прошло семнадцать лет! Он был тогда шестнадцатилетним депрессивным подростком! Неужели ты сам не видишь, как нелогично и надуманно это звучит?!

– Неважно, как это звучит. Ты же все равно решила отправиться туда, верно?

– Перестань говорить загадками! О чем ты?

– Он соблазнял тебя, Жас. И я вовсе не о сексе. Я об эмоциях. О твоем сознании. Он использовал тебя для достижения своих целей.

– Малахай, ты так говоришь… Как будто он злой колду-н.

– Уж коли пошел такой разговор – именно так я и дума-ю.