Читать книгу Лабаста - М. Мели - Страница 7

Наутро весь хутор знал о вечерних приключениях казаков.

В хате было тепло и пахло яблочными пирогами. Пелагея кормила маленькую Зою кашей, а Лука глядел на все это удивленно, и почти готов был зарыдать – мамка заботилась о ком-то другом, кроме него. Сначала он даже собирался поколотить девочку, но вовремя вспомнил, что больше не обижает маленьких.

Прошлым летом Лука хотел поиграть с хуторской кошкой, но та играть не желала и невозмутимо грела под июльскими лучами пушистое брюшко. Тогда мальчик схватил непослушную за хвост и раскрутив, забросил вопящий снаряд в огород к деду Василию. Хохочущий сорванец уже наслаждался своей победой над вредной кошкой, как вдруг голову прострелила неожиданная боль, а ноги почти оторвались от земли – дед, видевший кошкины страдания, крепко схватил Луку за ухо.

За это ухо сосед и довел мальчика до отцовского дома где сообщил Пелагее, какие жестокости ее сын творит со слабыми животинками. Ох, как же быстро бегал потом Лука от маминой лозины, и молил Бога только о том, чтобы батька не узнал.

В тот день Лука понял, что, причинив зло, ты обязательно получишь сдачу, даже если тот, кого ты обидел и не может себя защитить – возмездие неизбежно. И слабых обижать нельзя.

Особенно когда дед Василий сидит на соседней лавке.

Еще с утра дед как обычно пришел проведать свою сердечную подругу – мать Пелагии, как все и узнал, и конечно остался чтобы услышать историю гостей своими ушами.

Данила задумчиво курил трубочку глядя в окно, знать решал, что делать. Несколько казаков спрашивали своего есаула кто поселился у него в доме, но тот пока ответа не давал – ждал пока приедет дьячок. Как ни пытался Данила сохранить тайну, но неведомым ему способом хуторяне уже все разузнали. Жена и теща клялись, что секрет не рассказывали, да теперь уже поздно искать проболтавшегося.

Робкая Ксения, уплетала уже третий кусок пирога (это после большой тарелки каши) и Петро понял, что худоба ее не от плохого аппетита. Почему-то ему нравилось смотреть, как она кушает.

Казачий наряд, которым поделилась Поля, очень шел девушке. Несмотря на то, что ростом она была не меньше хозяйки, все равно казалась рядом с Пелагеей прозрачной тенью. Казачка сияла словно солнце и успевала сделать тысячу домашних дел, при этом одарив каждого лаской и заботой. И даже Ксения, от этой свалившейся на нее любви все чаще улыбалась и безотказно опустошала пододвигаемые миски. Хоть печаль в ее глазах и не проходила.

Во дворе раздался шум и залаяли собаки – прибыл дьячок. Петро открыл дверь хаты и обомлел – уж не весь ли хутор собрался у двора своего есаула?

Ростом дьяк был не меньше самого Петро, а такие люди встречались не часто. В ширину же служитель был так велик, что каждый зевака подумал: «А пройдет ли он в дверь хотя бы боком?».

Внутри хаты долгожданного гостя сразу усадили на лавку, дали чая и пирога. Но не потому, что считали его важным чиновником, а потому что он никогда не отказывал в помощи даже простому казаку, считался добрым и был в хуторе любим.

Ксения смотрела на него со страхом, понимая, что приехал сюда этот человек в черном одеянии из-за нее.

Все уселись на свои места и дьяк начал что-то тихонько спрашивать у Ксении на ее смешном языке, а та отвечала.

Петро нравился ее голос, особенно когда он слышал знакомые слова, которые глупые ляхи любят произносить неправильно.

Добродушное лицо дьячка то мрачнело, то светлело, то становилось серым, как грозовая туча. Особенно, когда Ксения прерывала свой рассказ, чтобы не дать подлым слезам выступить на глазах.

Последние несколько минут их разговора лицо служителя было красным, в нем читалось желание прямо сейчас отправиться куда-то творить справедливость, сжатыми от гнева кулаками. От этого Петро и сам вдруг рассердился и захотел выбежать прочь в поисках виноватых. Как ножом по сердцу резала его тишина, возникающая каждый раз, как Ксения замолкала, борясь с собственной болью.

Никогда раньше чувства не увлекали его с такой силой, что могучий казак вдруг почувствовал недостаток воздуха и шатаясь подошел к окну. Ветерок с улицы немного освежил его разум, и он окинул взглядом комнату.

Данила опустил голову и нахмурился, а Пелагея крепко прижимала малышку к груди, иногда целуя в золотую макушку. Старики на лавке всем своим видом демонстрировали любопытство, даже непоседливый Лука затаился рядом с дедом. Все взгляды были прикованы к дьячку и каждый ждал объяснения и долгого рассказа.

Тот задал Ксении последний вопрос, на который она испуганно округлила глаза, но через мгновение все же согласно кивнула.

Тогда он встал, и сказал, обращаясь к Даниле:

– Гостья ваша – сирота, младшая приходится ей племянницей, и окромя друг друга, никого у них на свете нет. Дурного они не сделали. Большего сказать не могу, кроме как – Бог сироток любит. Дальше ты решай, Белоконь.

Взяв из рук Пелагеи чашку с компотом, дьяк продолжил:

– На сечи кошевой принимает всех православных людей. Примешь ли ты – решай сам. Тот час я и таинство крещения проведу. И помни, есаул – у меня дом большой.

Данила посмотрел на жену, опять взявшую на руки маленькую Зою и прижимавшую ее к себе как родную и понял, что даже если бы он, сойдя с ума решил прогнать несчастных, то жена бы ему не простила.

– Спасибо тебе отец диакон, за помощь и за доброту. Другого и не ждал я от тебя. Делай, что должен, а жить у нас останутся. У тебя детей много, вот пусть и у нас будет хотя бы трое.

Дьяк улыбнулся, воистину Господь творит чудеса и сводит покинутых детей и родителей, которые не в силах создать потомство. Ему ли не знать, как иногда судачат завистливые кикиморы, что Пелагея, такая красавица и умница, а детей родить не может, после бестолкового Луки. Тихонько судачат конечно, потому как в прошлый раз, когда жена Данилы услышала о себе плохие слова, поотрывала болтливой бабе косы.

Про себя же дьяк подумал, что никогда историю несчастных гостей никому не расскажет, кто знает, насколько дремучим может оказаться испуганный народ.