Читать книгу Аргентинский архив №1 - Magomet Timov - Страница 5

15 июня 1950 г. Москва. Большая Дмитровка

Пивная на углу Большой Дмитровки и Столешникова переулка была переполнена. Подвальное помещение со сводчатыми, в потёках оплывшей штукатурки и плесени, никогда не страдало от отсутствия посетителей. Выгодное расположение – в самом историческом месте столицы, практически – в её культурном центре, овеянное городскими легендами прошлое и не менее бурное настоящее делало её местом паломничества самых различных категорий пишущего, ваяющего, стихоплётствующего и прочего творческого населения большого города.

По слухам, здесь когда-то в компании Маяковского читал свои матерные стишки сам «дядя Гиляй» – певец Замоскворечья Владимир Гиляровский, навеки прославивший дореволюционную Москву в своих замечательных очерках[16]. Поговаривают, что хаживал сюда отведать местного пива с тверскими раками даже сам Булгаков, но люди трезвого уморазмышления, конечно же, с этим были категорически несогласны.

Как бы то ни было, но Яма – именно так, а не казённым порядковым номером была отмечена местными старожилами эта пивная – служила местом ежедневного общения десяткам художников и музыкантов из тех, кто уже стремился причислить себя к столичной богеме, но ещё не вышел кошельком, дабы крутиться среди себе подобных в ресторане «Советский» (он же бывший «Яр») или в престижном «Метрополе».

Андрей Фоменко, выпускник Московского механического института, неспешно потягивал уже ставшее тёплым пиво и наслаждался зрелищем Наума, местной достопримечательности, талантливого художника-пейзажиста с Неглинки, традиционно небритого, в какой-то засаленной хламиде на голое тело, но с неизменным ярко-синим шикарным бантом на тонкой длинной шее, стремящегося втереть заезжему колхознику, каким-то чудом отбившемуся от организованной экскурсии по столице СССР, свой пейзаж поливаемого унылым дождём Арбата под видом французской акварели.

Комизм ситуации состоял в том, что залётному было абсолютно ровно, Москва на этой миниатюре или Монмартр. Гость столицы неспешно потягивал уже третью кружку пенистого пива к неистовой зависти бедного художника и пропускал мимо ушей его дифирамбы своей акварели.

Судорожно сглатывая подступавшую к горлу слюну, Наум уже собирался было в очередной раз сбросить цену, теперь уже ниже низкого – до «трёшки», надеясь выгадать хотя бы на пару пива, но в этот момент его будущий благодетель отставил от себя тарелку с останками раков, одним богатым глотком выдул полкружки пива и, сыто рыгнув и натягивая соломенную шляпу на свою необъятную лысину, поднял с пола толстый, явно беременный портфель, из которого вызывающе торчала палка сервелата, наверняка прикупленного в «Елисеевском», неожиданно подмигнул Науму и, запанибратски хлопнув художника по плечу, громыхнул начальственным баском:

– Ты, паря, дюже суетливый, оттого и расторговаться своей работой не умеешь с выгодой… Проще будь, мазилка, накось вот, хлебни с приятелями за здоровье Сидора Петровича с Магнитки… А мне пора, жена, поди, на Казанском уже икру мечет…

С этими словами он сунул во влажную ладонь ещё не верящего в своё счастье Наума несколько смятых червонцев и, расталкивая присутствующих локтями и зажатым под мышкой портфелем, стал, подобно ледоколу, пробираться к смутно маячащему бледным пятном в табачном дыму выходу.

Андрей с интересом наблюдал, как вокруг ставшего в друг разом богатым на несколько червонцев, что по местным меркам вполне могло быть приравнено к загадочным сокровищам Флинта, Наума начинают, словно акулы вокруг потерпевшего кораблекрушения моряка, кружить местные завсегдатаи из вечно безденежных…

Наум быстренько засунул волшебную акварель поглубже в большую чёрную папку, которую вечно таскал с собой, правда – больше для виду, поскольку продавалось у него здесь что-нибудь крайне редко, и, воровато оглядываясь, сунулся за столик, поближе к Андрею. Тот слегка подвинулся и поставил перед ошалевшим от нежданного богатства художником кружку с пенной шапкой.

Наум замахнул королевский глоток, некоторое время стоял, блаженно смакуя первые ощущения, и только потом повернулся к студенту:

– Ну, физика, а ты так могёшь?

Андрей засмеялся:

– Фартовый ты человечище, Наумушка… На пустом месте куш срываешь!

Наум оскорблённо набычился, отчего его и без того карие глаза стали совсем тёмными:

– Он хотел купить мой «…дождь на Арбате».

– Так не купил же! Но тебя пожалел!

Наум отхлебнул ещё пива и неожиданно подмигнул Андрею:

– Да ты, физика, смотрю, пользуешься популярностью…

– О чём ты? – вскинулся Андрей, обводя взглядом сиреневый полумрак зала.

– А вон, – Наум ткнул небритым подбородком в сторону дальнего тёмного угла зала. – Видишь то лоснящееся чувырло с вещмешком, стоящим на полу. Аккурат возле ноги? Боится, небось, что стырят.

– И что?

– А то, – наставительно произнёс Наум, – что он битые полчаса тебя разглядывает.

– Да ладно! – Андрей уставился на незнакомца. Тот был одет в простой костюм рабочего с московских предместий, на голове – картуз с твёрдым козырьком, галифе армейского покроя заправлены в не слишком новые, но аккуратно начищенные яловые сапоги. Добротный пиджак поверх чистой отутюженной косоворотки. На вид – лет тридцать-тридцать пять. Лицо абсолютно незнакомое.

К удивлению Андрея, незнакомец, перехватив его заинтересованный взгляд, улыбнулся и подмигнул ему. Улыбка у него была доброй и открытой. Андрей невольно улыбнулся в ответ. Наум настороженно покосился на студента:

– Ты… это… Осторожно с ним, – горячим шёпотом просвистел Андрею на ухо художник. – А вдруг он из этих…

Наум неопределённо повертел в воздухе рукой, изображая неведомых «этих». Андрей только усмехнулся снисходительно: паникёрский характер приятеля ему был прекрасно известен.

Откуда-то из пивных паров вынырнула фигурка тощего ушлого мужичка с мятой «беломориной[17]» в зубах и пустой кружкой в костлявой руке. Глядя на приятелей по-собачьи преданными глазами, он проблеял тоскливо:

– Плесните пенного почтенному участнику героической обороны Севастополя! Колосники горят, мочи нет!

Андрей мазнул по нему презрительным взглядом и отвернулся, а Наум, исподтишка отлил «герою» пива из своей кружки и полушёпотом посоветовал:

– Валил бы ты, Тимоня, по-доброму… У моего приятеля там дядька на Девятой батарее погиб, он таких как ты, тыловых крыс, пачками теперь в подворотнях давит… Голыми руками, причём.

Глаза Тимони вмиг округлились до размеров пятиалтынного, сграбастав кружку с вожделенным напитком, он моментально растворился в кабацком чаде. Наум толкнул локтем товарища:

– О чём задумался, добрый молодец?

– Да вот думаю: диплом получу завтра-послезавтра, монатки в зубы и… Дальше-то куда? По распределению? Определят в какой-нибудь Верхнепупинск за Уралом – и прощай все мечты…

– О как, – Наум глотнул, смакуя, очередной глоток пенного. – А чего ты ждал, брат? Что тебя Москва с распростёртыми встретит? Здесь и своих инженеро́в хватает. Небось, предупреждали при поступлении-то?

– А то, – боднул упрямой головой Андрей. – Но всё же верилось в лучшее, так сказать, все эти пять лет. Да и последний курс голову так промыл…

– От чего? – засмеялся приятель. – От того, что накопил за предыдущие четыре? Да уж, погуливанил ты этой зимушкой, слухи аж в Яму докатывались.

– Ну и что? – вскинулся Андрей, упрямо мотнув русыми вихрами. – Диплом-то всё равно почти с отличием!

За спором оба не заметили, как давешний незнакомец прихватил свою кружку и перебрался за их столик. Взгромоздив пиво и газетку с остатками воблы чуть в сторонке, он с интересом прислушивался к разговору приятелей. В какой-то момент Наум бросил взгляд по сторонам и заметил его.

– Эй, товарищ, мы вас за свой столик не приглашали, – сварливо бросил он. Незнакомец широко улыбнулся:

– Так это… Здесь же не написано, что место, мол, забронировано… Вот я и того…

Андрей дёрнул уже собравшегося было поскандалить Наума за рукав:

– Да ладно тебе, Наум, товарищ прав: в пивной и бане все равны…

– Вот-вот, – сразу повеселел незнакомец, – именно так! Могу пивком угостить, к примеру, да и познакомимся заодно.

– Пивко – это хорошо, – сменил гнев на милость художник. – Кто ж здесь от халявы-то окажется!

– Так вот накось, возьми пару червонцев, принеси пива на всех, да и раков у старика Феофана попроси. Слышал, он для своих придержал в подсобке пару вёдер. Пусть раскулачивается.

– Так он меня и послушает, – криво усмехнулся Наум. Раков он обожал, но вот общаться по этому поводу с Феофаном, которого все Столешники почитали за крутой характер и богатые кулаки, он не горел особым желанием.

– А ты скажи: Кот, дескать, просит нижайше… Уверен, не откажет, – просто сказал незнакомец. – Или-иди, мил человек, а то скоро закроют, и останемся мы и без пивка, и без раков…

Наум, постоянно оглядываясь, отправился к прилавку, на встречу с грозным Феофаном, а незнакомец придвинулся к недавнему студенту поближе, поднял кружку:

– Доброго вечерка, так сказать…

Андрей сумрачно посмотрел на него.

– Я не пью с незнакомыми мне людьми в общественном месте.

– О как! – рассмеялся новоиспечённый сосед по столику. – Так давай познакомимся… Котов моя фамилия, распространённая, конечно, но я вот такой один, молодой и красивый. Можешь Котом называть, меня так весь Арбат и Замоскворечье кличут.

Андрей усмехнулся:

– Бывалый, значит… Из блатных?

Незнакомец пожал плечами:

– Смотря что блатом называть… В какой-то мере.

Андрей пожал плечами.

– Сложно тут как-то всё у вас… Со мной проще: Андрей…

– Фоменко, Андрей Григорьевич, двадцати двух лет от роду, рабоче-крестьянского происхождения, выходец из Челябинской губернии, выпускник Московского механического, – заметив изумлённый взгляд будущего физика, пожал плечами. – Я что-то напутал?

– Напротив, и это – настораживает, – буркнул Андрей. – И дальше удивлять будете или сразу разбежимся?

– Зачем разбегаться, если я тут именно по твою душу? – Кот пригубил пивка и весело взглянул на нового знакомого. – Да не округляй ты глаза, чай, не чёртик я из табакерки! Пойдём-ка лучше на свежий воздух, прогуляемся, да и поговорим заодно. Как ты понимаешь, твоё происхождение – далеко не всё, что мне про тебя известно. Могу поведать и про мать твою, урождённую дворянку, которая, чтобы отвести от родителей немилость властей, замуж вышла за рабочего-металлурга, работала в школе, физику преподавала, откуда и у тебя появилась тяга к наукам. Батя твой, Григорий Кузьмич, остался на войне, лёг под Ржевом в звании старшего сержанта, орденоносец и герой. Как и дядька, действительно оставшийся под Севастополем. И братья его, до Берлина почти дошедшие. И про три твоих побега на фронт я знаю, и про успехи в англицком развлечении, у нас боксом именуемом… Ну-ну! – предостерегающе поднял он руку, заметив, как Андрей сунул руку в карман. – Свинчатку-то не тереби. Во-первых, потому, что я к тебе сугубо по делу. И моя информированность кое в чём должна тебя насторожить, с одной стороны, а с другой – заставить задуматься, откуда в советской стране может получиться столь информированный товарищ. Вот ежели я, скажем так, вражеский шпиён, так тут ты прав, без свинчатки просто никуда… А ежели совсем наоборот, товарищ будущий физик-инженер?

Андрей осторожно вытащил руку из кармана, в котором действительно лежал добрый кусок свинца, отлитый под хват ладонью, вполне заменяющий кастет, но не запрещённый, в отличие от последнего, законом. В Яму без такого подспорья Фоменко и не рисковал соваться. Был соответствующий опыт. Но вот откуда Кот об этом узнал? Или взаправду – из этих… Или тех?

– Как же мы уйдём, товарищ… Кот? А Наум вот-вот вернётся с раками и пивом? Что подумает?

– А ничего и не подумает, – засмеялся Кот, и смех его отчего-то Андрею понравился. – Мы ему вот на столешнице пару красненьких оставим, и он сразу обо всём забудет.

С этими словами мужчина вытащил из кожаного лопатника пару червонцев и затолкал под общепитовскую тарелку с останками раков.

– Пошли, – кивнул он Андрею, и, не оглядываясь, двинулся сквозь пьяное марево к выходу из пивной. Андрей беспомощно огляделся по сторонам, сгрёб со столешницы помятую кепку, прихватил хвостик воблы и двинулся следом.

Наум подоспел к столу только через четверть часа, но застал только пустые кружки и тарелки, с которых местная шпана уже смела даже косточки воблы… Только пара сиротливых купюр манила из-под блюда.

Наум поставил на мрамор столешницы кружки и раков, на всякий случай огляделся – Андрея и таинственного незнакомца нигде не было.

– Да и ладно, – бросил самому себе художник. – Однако, и прёт мне сегодня!

И он опрокинул в себя первую кружку… Впереди был замечательный вечер, достойный истинного служителя муз.

– А потом нам лекции читал товарищ Курчатов, и я окончательно понял, что моё призвание – ядерная энергетика, – Андрей внезапно остановился и уставился на Кота. Тот смотрел на него с чуть насмешливым прищуром. – А чего это вдруг вы так внезапно этим интересуетесь? По вашему виду не скажешь, что вы и семь-то классов окончили, а тут – деление ядра…

Мужчина сдвинул на затылок кепку, бросил какой-то уж слишком внимательный взгляд по сторонам. Вокруг шумела вечерняя Москва. Девушки в лёгких платьицах стайками сновали по аллее Цветного бульвара, в сени деревьев группками кучковались по скамейкам старики, сосредоточившись на своих шахматных партиях, разыгрываемых, наверное, годами, со времён ещё довоенных.

Ватага мальчишек весело гнала перед собой облезлый обод велосипедного колеса без шины, он отчаянно гремел по галечнику дорожки и норовил время от времени шмыгнуть в придорожные акации, но умелые погонщики ловко направляли его веткой в нужном направлении.

Столица отходила от кошмара войны. Мужчины в потёртых гимнастёрках со следами нашивок за ранение встречались всё реже, город заполнили толпы рабочих, стремящихся занять свои места за станками, по которым трудовые ладони так соскучились за четыре страшных года.

Заработали практически все предприятия. Дымила «Трёхгорка», гремел «Серп и Молот», утренними гудками будили засонь ЗиС и МЗМА[18], поутру толпы рабочих стремились к заводским проходным, а вечерами, уставших, но довольных очередным прожитым мирным днём, из развозили сияющие свежим лаком поезда метрополитена.

Строились сталинские высотки. Новый корпус МГУ должен был вот-вот стать украшением Ленинских гор, одновременно стремились в небо этажи домов-гигантов на Кутузовском, Котельнической набережной, на Смоленской площади достраивалось новое здание Министерства иностранных дел… Москва росла и ширилась, сбрасывала с себя вместе со светомаскировкой последние следы недавних боёв.

Андрей заметил минутное замешательство нового знакомого, но расценил его несколько по-своему.

– Что, товарищ? Давно не были в столице?

Мужчина повернулся к собеседнику, рассмеялся.

– Глазастый какой, смотри-ка… Да нет, товарищ Фоменко, я, напротив, давно отсюда не выезжал. Дела, понимаешь… Просто не могу нарадоваться на мирную Москву… Как всё здесь переменилось… К лучшему, Андрюша, к лучшему, конечно… Где вся эта серость, постоянный страх бомбёжек, аэростаты в затянутом тучами небе…

Андрей засмеялся.

– Так когда это было! Пять лет, почитай, прошло с тех пор, а то и больше. Если вспомнить, когда немца с околиц прочь погнали…

– Вот и я о том же, – засмеялся мужчина. – Но перед глазами стоит всё ещё ТА Москва, несломленная, воинственная… Да, прочем, о чём это я? Перейдём лучше к делам нашим скорбным… Так, говоришь, товарищ Курчатов вам лекции читал. И как, понравилось?

Андрей аж задохнулся, вспомнив негромкий говорок никому не знакомого тогда лектора. Это впоследствии они были просто очарованы безвестным докладчиком, а в первый момент на фоне именитых профессоров скромный мужчина с взъерошенной шевелюрой показался им доцентом-неудачником, случайно вышедшим на подмену одному из их маститых педагогов. Но так было точно до того момента, когда он произнёс первую фразу первой лекции: «Друзья мои, запомните: жизнь человека не вечна, но наука и знания переступают пороги столетий!». А дальше началось путешествие в фантастическую страну, где царствует атом…

– Да, он был неподражаем!

– А нет желания поработать именно в этом научном направлении? – Кот внимательно посмотрел Андрею прямо в глаза, отчего у последнего по спине пробежали мурашки, но не от страха, а скорее от ожидания удивительных перемен.

– Конечно, – юноша поперхнулся, вдруг замер. – Кто вы, товарищ? Мы сейчас должны распрощаться и, желательно, вам больше никогда не попадаться на моём пути, иначе я сдав вас первому попавшемуся постовому милиционеру, и пусть там с вами разбираются те, кому это по службе положено…

Кот предостерегающе поднял ладонь:

– Но-но, юноша, вы хочите песен – их есть у меня, как говорят в Одессе…Органы уже рядом…

Он вытащил из внутреннего кармана красную книжечку, взгляд Андрея резанули тиснёные золотом на красном сафьяне буквы – «Министерство государственной безопасности СССР». Он медленно поднял голову и посмотрел в глаза собеседнику.

– И к чему весь этот спектакль? Нельзя было сразу вот так представиться, а то какие-то подозрительные разговоры, намёки… И вообще, чем я так успел заинтересовать ваше заведение? Не был, не имел, ни привлекался до сих пор, как говорится…

Кот расхохотался:

– А ты что ж, милок, думаешь, что мы только шпиёнов по крышам гоняем, как в том фильме? Не помню уж названия, да видно – дермецо картина, раз не отложилась… Ан нет, дорогой, у нас полным-полно дел и в других областях. Для начала представлюсь по форме: майор государственной безопасности Котов, Сергей Владимирович. Про тебя, дружок, мне известно всё колена эдак до седьмого, не меньше, так что можешь не представляться.

– Я уже понял, – буркнул Андрей. – А, всё-таки, я-то тут каким боком?

Котов окинул окружающее пространство цепким взглядом и кивнул в сторону пустой скамейки:

– Присядем? И поговорим?

Андрей пожал плечами и направился в указанном направлении.

Когда оба устроились в тени развесистой ивы, майор делано-заговорщическим тоном предложил:

– Не желаешь поработать на благо социалистической Родины?

Андрей рассмеялся, и смех его Котову явно понравился: чистый такой смех, без поддевки, открытый.

– А я и так буду на её благо работать по распределению. Вот только диплом получу на руки. Отправлюсь на какой-нибудь завод-гигант, их много сейчас строят, буду вкалывать от сих и до сих и максимально приносить пользу обществу.

Котов хмыкнул:

– Дерзко… Дерзко, юноша, учитывая, с кем вы сейчас ведёте столь философскую беседу.

– Отчего ж, я прекрасно осознаю, с кем говорю, товарищ майор. Да вот только чист ч перед советским законом, и потому бояться мне нечего.

Котов рассеянно посмотрел на небо: в высокой июньской синеве лениво ползли перистые облака, слегка подкрашенные предзакатным солнцем. Снял с головы картуз, помял его в руках, положил рядом с собой.

– А вам прикид мастерового идёт, – неожиданно сказал Андрей. Котов удивлённо приподнял бровь:

– Точно?

– Верняк. Уж если даже Наум повёлся на этот маскарад… А у него глаз намётанный.

– Лестно, лестно, – пробормотал майор, и вдруг пристально глянул прямо в глаза бывшему теперь уже студенту. – А если я предложу тебе поработать в нашем ведомстве?

Андрей даже приподнялся.

– Мне? В чекисты? Ну, вы даёте…

– Что-то не так?

– Да нет, – слегка смутился Андрей, Котов пристально следил за его реакцией…

Потом он просто сказал:

– Вы нужны стране, товарищ Фоменко.

Андрей даже опешил.

– А что, мобилизуете? Война-то, вроде как, пять лет назад закончилась. Или нет?

Котов энергично помотал головой:

– Нет, молодой человек. Для нас, да и для вас, по большому счёту, война пока ещё не закончилась. Она идёт не на полях сражений, не в воздухе, не на океанских просторах. Теперешняя война идёт за кульманами, в научных лабораториях, на испытательных полигонах. И только от таких, как вы, молодых и талантливых учёных, зависит, кто в этой войне станет победителем, и насколько спокойно сможет спать остальной мир. Да-да, ставкой в этой битве уже не отдельная страна или страны: угроза нависла над всем миром.

– И вы хотите сказать…

– Я хочу пока только сказать, что вы нужны нам в качестве консультанта по вопросам… скажем так, ядерной энергетики.

Фоменко даже привстал на скамейке, на мгновение потеряв дар речи.

– Но ведь я…

– Вы хотите сказать, молодой человек, что не специализировались именно по этому профилю, а только прослушали полный курс лекций по тематике, так?

– Ну, примерно…

– Так это не беда, – гулко хлопнул его своей широкой ладонью по спине Котов. – Все недостающие знания вы сможете получить непосредственно от тех, кто работает по теме. А затем уже консультировать нас в процессе, так сказать…

– В процессе… чего?

Котов предостерегающе поднял указательный палец.

– А вот это уже, дружок, как говорят в романах, совсем другая история. Главное, решите для себя: вы с нами или нет? Если нет, то считайте, что сегодняшней встречи просто не было.

– А если я скажу «да»? – неожиданно охрипшим голосом спросил Андрей. Котов широко улыбнулся:

– А вот тогда и поговорим.

– Да, – выдохнул Андрей. Мгновение майор просто смотрел ему в глаза, потом поднялся, одёрнул сюртук.

– Тогда пошли, – просто сказал он.

– Куда? – автоматически поднимаясь со скамейки вопросил Андрей. Котов усмехнулся.

– В светлое будущее, юноша, – загадочно сказал он и устремился по аллее к выходу из сквера. На секунду замешкавшись, Андрей устремился следом за ним.

17 июня 1950 г. Москва. Кремль. Кабинет И.В. Сталина 22:50

Лаврентий Берия сидел на громоздком неудобном диване, который давно про себя окрестил «Прокрустовым ложем», и терпеливо ждал, когда Сталин ознакомится до конца с его докладной запиской. Так повелось в неведомые времена, когда он только-только заступил на пост наркома внутренних дел СССР. Несмотря на то, что между ним и Иосифом Виссарионовичем всегда были простые отношения, он никогда не обращался к нему, но подготовив пространной докладной записки.

Её чтение Сталиным стало своеобразным ритуалом между ними. Берия знал, что вот сейчас Сталин закончит чтение, некоторое время будет мерить относительно небольшой кабинет короткими шагами, потом остановится и, заложив руки за спину и глядя на кремлёвский дворик, произнесёт традиционное: «И как мы всё это должны оценивать, товарищ Берия?».

И только после этого между ними начнётся по-настоящему продуктивный разговор. И он продолжал терпеливо ждать. И не ошибся в своих ожиданиях.

Сталин завершил чтение, отложил листки с напечатанным текстом в сторону, аккуратно пристроил так и не раскуренную трубку в хрустальной пепельнице, тяжело поднялся и, заложив руки за спину, подошёл к окну. Не оборачиваясь, бросил через плечо:

– А что, Лаврентий, немцы действительно успели эвакуировать своих физиков в Латинскую Америку? И как нам теперь всё это оценивать, товарищ первый заместитель Председателя Совета министров?

Лаврентий Павлович понял, что Хозяин уловил суть вопроса.

– Как я понимаю, вы собираетесь навестить этих господ у них дома, да, Лаврентий?

Берия выдержал паузу, долженствующую означать уважение к способности Вождя уловить суть вещей в нагромождении канцеляризмов. И только потом осторожно ответил:

– Коба, в марте ты поставил мне задачу, сейчас я предлагаю её решение. Непростое решение, согласен. Нам ещё долго будут в нос тыкать убийством Троцкого, а тут готовится полномасштабная охота не только на нацистских преступников, но и на их прихвостней. Но с случае, о котором я докладываю, оба наших новоиспечённых Бюро будут всего лишь прикрытием основной операции. Мы просто обязаны не дать распространиться ядерному оружию в мире. Ну, в той мере, в какой это возможно, естественно.

Сталин обернулся к нему, выпростал правую руку из-за спины и засунул её за лацкан френча на наполеоновский манер. Некоторое время пристально смотрел на Берию, потом тяжело кивнул массивной головой. Его рыжеватые от табака усы хищно шевельнулись:

– Мы надеемся, на этот раз у вас прокола не будет… На карте стоит очень многое. А вы тут вот предлагаете использовать каких-то совсем зелёных юнцов. Как это согласуется с главной задачей?

Берия был готов к этому вопросу и чётко произнёс:

– Мы с Судоплатовым просчитали все возможные варианты и остановились именно на этом.

– Поясните нам…

– Извольте, Иосиф Виссарионович, – Берия всегда умел уловить эту грань, за которой «панибратский» Коба вдруг обретал имя и отчество. – В группу предлагаются три человека. Командир группы – опытный разведчик-нелегал, профессионал до мозга костей, имевший практику в одной из испаноязычных стран. С ним отправляются два оперативника, один из которых готовится для работы с местным населением и связи с посольством, второй – консультант по вопросам ядерной физики. Этот позволит нам точно установить, насколько нашей стране интересны эти самые тайные физики из Германии, если они действительно существуют.

– Вы понимаете, товарищ Берия, что времени на подготовку этих мальчишек у вас практически не будет? – Сталин подошёл к столу, достал из ящика коробку «Герцоговины Флор», выпотрошил одну папиросы и, выпотрошив её на листок бумаги, принялся набивать табаком трубку.

– Так точно, товарищ Сталин, понимаю. Мы будем готовить их на базе 101-й школы, но по отдельному плану. С остальными курсантами они контактировать не будут. Думаю, что за полгода мы сумеем их поднатаскать для выполнения задачи.

Сталин вдумчиво раскурил трубку и, выпустив кольцо сизого дыма в сторону приоткрытого окна, раздельно произнёс:

– Мы думаем, что это всё-таки авантюра. На столь щекотливое дело мы отправляем старого волкодава и пару мальчишек-недоучек…

Берия энергично замотал головой.

– Не согласен, Коба, ты сам посуди: после владычества Абакумова у нас в Южной Америке не осталось действующей резидентуры, так, отдельные наблюдатели. Любая вновь устанавливаемая сеть тут же окажется в поле зрения аргентинских спецслужб и, соответственно, американцев. По нашим сведениям, в Лэнгли уже готовят свою группу для заброски в Аргентину. Мы, в отличие от американцев, которые после войны в Латинской Америке чувствуют себя, как в собственном чулане, весьма ограничены в действиях. Посольские тут не помогут, остатки сети едва ли успеем собрать с бору по сосенке. А этих троих вычислить будет практически невозможно. Именно потому, что действовать они будут, как дилетанты. Нам необходимо их непредвзятое мнение. Их свежий взгляд.

– А если их всё-таки расколют? – хитро прищурился Сталин. Берия пожал плечами.

– На войне, как на войне. Мы отречёмся от них. Или уничтожим прежде, чем они попадут в аргентинскую темницу или на американскую явочную квартиру.

– Даже так?

– Да, Коба, – Берия тяжело вздохнул, и поднялся. – Мне кажется, что это единственно возможный способ прорваться через все заслоны и отыскать этот самый таинственный «Архив…». А потом уже при необходимости подключать остальных. Мы не можем рисковать последними агентами на этом континенте.

Сталин подошёл к столу, тяжело опустился в своё кресло, откинулся на спинку.

– То есть, ты выписал этой троице билет в один конец, так, Лаврентий?

Берия неловко потоптался, развёл руками:

– При самом плохом раскладе, Коба… Только при самом плохом раскладе. Они будут иметь минимум информации и не смогут оказаться опасными для нас самих. Обычная страховка. Потеря одного, и даже трёх «винтиков» в государственном механизме не будет критичной…

Сталин удивлённо приподнял густые седые брови.

– А я не думал, что ты столь злопамятен, Лаврентий. Не думал.

Берия пожал плечами:

– А при чём тут я? Твои речи[19] любящий народ растаскивает на цитаты самостоятельно.

Сталин усмехнулся.

– Ленина, однако, не цитируют в пивных и на рынке, не так ли, Лаврентий?

Берия поддержал шутку:

– Его не цитируют даже в нашем Политбюро, товарищ Сталин.

– А напрасно! Источники нужно знать. Вот мы когда-то не поленились, почитали. И теперь для нас многое в этом мире понятно. Даже если автор и не во всём был окончательно прав. Кстати, когда ты собираешься отправлять группу?

Берия не стал даже заглядывать в свою неизменную кожаную папку.

– Я уже упоминал…

– Не будет у тебя полгода, Лаврентий. В этом-то и заковыка. Мы считаем, что им необходимо быть в Буэнос-Айресе не позднее Рождества. Католического, естественно. Это не наша прихоть, не думай, мы оперируем докладами многих служб и примерно представляем не только военный, но и политический расклад в мире. Короче, подготовка должна быть закончена не позднее ноября. Плюс-минут ещё пара недель. Управитесь.

Берия убрал в сторону папку, расправил плечи:

– Так точно, товарищ Сталин. Управимся.

– Вот и отлично, – Вождь всех народов неторопливо пыхнул трубкой и неожиданно улыбнулся. – Давай, выкладывай, товарищ Берия, что там у тебя ещё в карманах… Не с одной же только этой проблемой ты заявился ко мне на ночь глядя.

Берия хмыкнул и вновь взялся за папку, осторожно сбросил застёжки и раскрыл наконец её.

– Ты как всегда проницателен, Коба… Есть, кроме Аргентины, ещё одна проблема у нас… И если бы только она.

21 июня 1950 года. 14:35. Спецобъект МГБ «101 школа».

Генерал-майор Светлов смотрел на лежащие перед ним папки количеством в две. Личные дела новых курсантов. Их только что вчера привезли в расположение под пристальным надзором Котова. Юрий Борисович знал майора, казалось, миллион лет, но постоянно удивлялся его способности всегда оказываться в гуще каких-нибудь одиозных событий или авантюрных операций родного ведомства. Сколько под его начало Светлов передал своих выпускников – даже представить невозможно, но генерал точно знал: все они вернулись с заданий целыми и относительно невредимыми. За Котовым прочно укрепилась слава везунчика и прекрасного специалиста по агентурной разведке.

А вот эти двое определённо вызывали у начальника «101-й школы» если не сомнения, то недоумение. Такой казалось бы совершенно несовместимой пары и придумать было невозможно!

Один – баловень судьбы, сын успешных родителей, родившийся, что называется, с серебряной ложкой во вру. Профессорская квартира, престижный ВУЗ, поклонницы, благо, внешностью Господь не обделил. Знает три языка, эрудирован, дерзок и расчётлив при этом.

Другой вышел из простой рабочей семьи, отец остался где-то подо Ржевом, сын приехал покорять Москву и поступил не куда-нибудь, а в Механический… Прослушал курс ядерной физики у самого Курчатова, даже не предполагая, что читал ему сам создатель первой советской атомной бомбы. Спортивен, крепок. Умом не обижен, ну, да других в тот ВУЗ и не берут.

И вот из этих двоих его инструкторам придётся в сжатые сроки готовить полевых агентов. Да ещё и по специальной программе, поскольку задание у них предполагается более чем сложное. Как профессионал, Светлов понимал почти полную безнадёжность данной затеи. Но понимал он также и то, что именно стоит на кону. И кто стоит за приказом о проведении этой сумасшедшей операции.

Генерал открыл лист негласной проверки курсанта Сарматова, пробежал глазами графы таблицы: прадед, дед по отцовской линии, по материнской линии, отец… Отец… Академик, профессор Сарматов, напротив фамилии пара хорошо известных генералу специальных меточек. Однако, Сарматов-старший-то не отличался щепетильностью в выборе методов при достижении целей, шёл, что называется, по головам к вершине своей карьеры. Копии его доносов со скрупулёзностью, свойственной работникам госбезопасности, были аккуратно подшиты тут же. Особой плодовитостью в эпистолярном жанре Сарматов-старший отличался в период 37–38 годов. Именно тогда его стараниями население Сибири увеличилось на тридцать-сорок профессоров и академиков. По странному стечение обстоятельств имевших отношение к столь экзотической науке, как антропология.

В дальнейшем будущий академик свой пыл поумерил, ему намекнули, что так научный мир может остаться без лучших своих учёных мужей, а заодно и продемонстрировали аналогичное произведение изящной словесности, но теперь уже выставляющее лично его, Петра Алексеевича Сарматова, как английского шпиона и морального разложенца. Это был конец тридцать девятого, Берия тогда, только вступив на пост наркома внутренних дел и сменив на нём Ежова, резко сократил репрессии и сделал упор на развитие отношений внутренних органов с научной интеллигенцией. Это и спасло незадачливого сексота от продолжительного срока, полагающегося тем, кого обвиняли в подобных прегрешениях против советской страны. Интересно вот только, сын догадывается о художествах отца или пребывает в счастливом неведении? Судя по его постоянным пикировкам с отцом, о которых рассказывают близкие семье люди, скорее – последнее.

Негромко звякнул селектор, голос дежурного чётко доложил:

– Товарищ генерал-майор, на территорию только что прибыл генерал-лейтенант Судоплатов.

Светлом встал, одёрнул китель, нажал кнопку обратной связи на селекторном пульте.

– Проводите ко мне. И пригласите майора Котова, он сейчас должен быть на стрельбище.

– Слушаюсь, – селектор щёлкнул и умолк. Генерал подошёл к окну, раздёрнул шторы. Он любил работать вот так, в полумраке, когда ничто не влияет на ход мыслей, даже радостный свет тёплого июньского полдня. Он напряг слух, но так и не услышал топота сапог по ковровым дорожкам коридора: знаменитый диверсант, подвиги которого во время Великой Отечественной стали притчей во языцех среди специалистов разведки, а проведённые им операции, препарированные и разложенные аналитиками западных спецслужб по полочкам, легли в основу подготовки диверсионных подразделений во многих странах, в тех же США, например, вошёл, как всегда, бесшумно. Светлов усмехнулся краешками губ и повернулся к двери.

– Добрый день, Павел Анатольевич. Какими судьбами на этот раз?

Судоплатов, козырнул по-уставному, хотя и был старшим по званию. Но он находился на территории, управляемой Светловым, и был фактически гостем. Какая уж тут между своими субординация? Сняв фуражку, смахнул пот со лба, прошёл в кабинет, приятели пожали руки и устроились за чайным столиком в дальнем углу обширного кабинета.

– Всё теми же судьбами, Юрий Борисович, всё теми же заботами.

Светлов усмехнулся понимающе:

– Не поверишь, Паша, только что занимался делами тех двух, что ты мне подкинул…

– Это ты сейчас про Фоменко и Сарматова? – на всякий случай переспросил Судоплатов.

– Про них самых… Они уже успели о погоняла от Кота получить: Скиф и Фома.

– Фома? – на мгновение Судоплатов на мгновение задумался. – Постой-постой, ну, Скиф – это понятно, Сарматов-сарматы-скифы… Логическая цепочка прослеживается. А почему «Фома»?

– Да уж больно хорошо наш приятель из Механического умеет с ножичком играться, аки блатной с фомкой. Да и фамилия соответствующая. Говорит, что наблатыкался так в московских подворотнях. Но, чудится мне, у парня к тому ещё и талант, плюс боксёрская реакция. Интересный персонаж, скажу я тебе, этот Фоменко: умнейший парень, математик от бога, физик, а с виду – шпана шпаной, вот честное слово! Кладезь для нас! Да и Сарматов тоже фрукт ещё тот. Профессорский сынок, а крепок и жилист, словно всю жизнь не странички книжные листал, а, как минимум, амбалом трудился в одесском порту.

– Да уж, – хмыкнул Судоплатов. – Умеет Котов кадры подбирать, в этом ему не откажешь.

– Кстати про Котова… Не погорячился ты, назначив именно его старшим этой группы?

– А в чём проблема-то? Сергей Владимирович – опытнейший специалист, на его счету не одна успешная операция…

– Да то-то и оно, что опытнейший… Сколько Коту годков-то? Напомнить? Полтинник в этом году разменял наш майор… Да, кстати, посему он майор-то до сих пор, так до полкана и не дорос?

Судоплатов пожевал губами, покачал головой…

– Так у него в той командировке, в Касабланку, помнишь? – Светлов кивнул. – Накладочка вышла… Вытаскивал но тогда одного идиота, влипшего в достаточно гадкую историю… Из посольских… И пришлось ему того кадра морем уводить, под водой, с респиратором. В нейтральных водах их ждала наша подводная лодка. Нет. Всё прошло чин чином, вышли без потерь, как говорится, только посольский в штаны наложил тогда, причём – в самом прямом смысле… Когда подводники его на борт втаскивали, вонял он что твой деревенский сортир.

Светлов расхохотался:

– Я понимаю… Товарищ так от переизбытка впечатлений, судя по всему… И что дальше?

– А дальше на резонный вопрос одного из наших мореманов «чем это здесь так воняет?» Котов, не раздумывая, ответил: «Мировой политикой, товарищ!».

Светлов хлопнул себя ладонями по коленям:

– Ай да Кот! В точку, однако… И?

– А что «и»? Посольский тот оказался сынком одного высокопоставленного советского товарища, как, впрочем, это с ними обычно и бывает…

– Не любишь посольских? В контрах с дипломатами?

– Дипломатов уважаю, а посольских – не люблю, – согласился Судоплатов. – Особенно вот таких. Блатных. В общем, сынок этот накатал телегу на майора, дескать, тот аполитичен, прилюдно хаял внешнюю политику советского государства и дальше в том же духе… Наши майора конечно отмазали, как могли, но абакумовские Кота так и заморозили в звании. Хотя за ту операцию медалькой отметили. Уж больно красиво там тогда всё вышло. Так чем тебя возраст Котова не устраивает?

– Сам посуди, Павел Анатольевич, наш герой ещё с листовками от царской охранки бегал, басмачей под Кокандом в капусту крошил… А тут такая неординарная задача, требующая выложиться по полной… Да ещё с двумя пацанами в довесок… Хватит ли силёнок?

В этот момент в кабинет вошёл майор Котов, замер у порога, обратился по форме:

– Товарищ генерал-лейтенант, разрешите обратиться к товарищу генерал-майору?

– Разрешаю, – кивнул Судоплатов. Котов повернулся к Светлову:

– Товарищ генерал-майор, старший группы майор Котов по вашему приказанию прибыл.

– Проходи, присаживайся.

Котов прошёл к столику, уселся на стоящую чуть в стороне банкетку.

– Тут вот у товарища генерал-майора сомнения появились: на станет ли твой возраст помехой при выполнении этого задания? Операция на контроле сам понимаешь, у кого. Провал исключён по определению.

На лице Котова эмоции никак не отразились. Он только чуть прищурил глаза.

– Никак нет, товарищ генерал-лейтенант. В этом задании возраст не помеха. Напротив, здесь необходим именно опыт, а он, как вы и сами знаете, приходит только с годами.

– Согласен, – кивнул Светлов. – Считай, что почти убедил. А пока расскажи-ка нам про своих подопечных…

Котов подобрался, начал, осторожно подбирая слова:

– Сложно пока делать какие-то выводы, мы работаем меньше недели вместе… Но одно могу сказать: команда у нас слепится.

– Они же такие разные… Происхождение, воспитание, мировоззрение, наконец…

– Я бы начал с последнего: с мировоззрением у обоих всё в порядке. Это честные советские граждане, полностью преданные своей советской родине и готовые ей послужить там, где она прикажет. А что касается происхождения, то ещё товарищ Ленин говорил в одной из своих статей…

– Всё-всё, демагог, – расхохотался Судоплатов. – Завязывай, нам уже всё понятно… В конце концов, сам кадры подбирал, тебе и расхлёбывать, ежели что…

– А когда по-другому было? – пожал плечами Котов. Судоплатов согласно кивнул.

– Тогда вот вам, други мои, последняя, так сказать, вводная.

Светлов и Котов подтянулись, понимая, сто шутки кончились и, судя по тону генерал-лейтенанта, надолго.

– Не будет у вас полгода на подготовку. Четыре месяца от силы. В Аргентине вы, Кот, должны быть к католическому Рождеству, не позднее. С учётом плана заброски, предполагающего перемещение через несколько третьих, так сказать, стран, и морской переход, весь процесс подготовки должен быть завершён до середины октября. Как-то так…

Светлов нахмурился, майор на мгновение замер, предавшись каким-то своим мыслям, потом лицо его осветила довольная улыбка:

– А что, будто бы во время войны по-другому было? А сейчас и база лучше, и инструкторов хороших полно. Да и ребята толковые, ей Богу! Управимся.

Светлов покачал головой:

– Мы, со своей стороны, приложим все силы, конечно… И всё-таки четыре месяца…

– Четыре месяца не сто двадцать семь дней[20], – жёстко бросил Судоплатов. Лица его собеседников сразу посуровели. – Прорвёмся.

– Так точно, – по-уставному ответили, поднявшись со своих мест, разведчики. Судоплатов кивнул:

– Тогда переходим к делу, – и достал из своего портфеля папку с грифом «Совершенно секретно. Исключительно для внутреннего пользования». – Я надеюсь, здесь все понимают, что нам будут активно противостоять американские спецслужбы?