Читать книгу Дедушкины рассказы - Макс Ганин - Страница 8

Однако, оставим политику политикам и вернемся в 1988-й год в Калифорнию.

Однажды Гриша сказал, что завтра у него свободный день, и он хочет повезти нас в Сан-Франциско. Стоит ли говорить, с каким нетерпением мы ожидали час отъезда. И вот мы в пути. Маршрут на северо-восток, к океану, вдоль бухты, мимо города Пал Алто, известного своим университетом. Едем в гости к Володе – другу Гриши, преподавателю русского языка и литературы в одном из колледжей. Но главная цель – увидеть город, который американцы считают самым красивым в стране, если не в мире.

Проезжая мимо бухты, мы удивились ее размерам: она показалась внутренним морем между материком и дальней оконечностью полуострова, на котором в дымке раскинулся Сан-Франциско. Отсюда открылся сказочный вид на висячий мост, перекинутый с одного берега на другой, и мы залюбовались им. Длинные ажурные пролеты, подвешенные на растяжках, казались невесомыми. Они парили в воздухе на огромной высоте, едва касаясь легких опор. Красный цвет делал их еще более фантастичными. Мост соединил Сан-Франциско с Оклендом. Проехать по мосту не удалось: Гриша предпочел проезд по материковой части. Не беда, одно из чудес света мы все-таки увидели издали.

Володя оказался почтенным отцом семейства с хорошим, покладистым характером. Он тепло встретил нас, сменил Гришу за рулем и повел машину по самым интересным местам города.

Улицы Сан-Франциско действительно красивые. Многие – прямые, как струны. Даже окраины, с более дешевым жильем, имели привлекательный вид. Чистый, светлый город дышал прозрачным, свежим воздухом. Двух, трех и четырехэтажные дома – типичны для Сан-Франциско. Исключение – центр, отданный во власть небоскребов.

Очень красив район, где живут состоятельные семьи. Они предпочли коттеджи. Эти двухэтажные, кажущиеся игрушечными, домики, выдержанные в викторианском стиле, буквально привораживают своей живописностью. А уютные, в ажурном убранстве, мезонины, вместо привычных нашему глазу чердачных окон, усиливают ощущение неповторимости.

Некоторые районы города выросли на холмах, а пересекающие их улицы превратились в своеобразные «американские горки», преодолеть которые без транспортных средств весьма утомительно.

И еще об одной градостроительной причуде – зигзагообразной проезжей части улицы. Она довольно круто спускается на одну из центральных магистралей, по которой движутся открытые с боков туристические трамвайчики, и имеет на стометровом марше восемь поворотов на 180 градусов! Чтобы проехать ее сверху донизу, надобно умение водить автомобиль в экстремальных условиях, проявляя виртуозность в управлении скоростью, тормозами и рулем.

Когда, наконец, мы в испарине от пережитого добрались до самого низа, у всех было ощущение, что легко отделались от смертельно опасного трюка. Но еще большее удивление вызвало то обстоятельство, что улица заселена состоятельными людьми. Красавцы дома расположились каскадом, имея с крутого склона на два этажа меньше, чем с пологого. Вот такая удивительная достопримечательность.

Гриша, получив удовольствие от наших «ахов», предложил заехать на доминирующий над городом холм, на котором установлены памятник Колумбу и обзорная башня. Перед нами открылась удивительная панорама города, амфитеатром спускающегося к заливу. Другая сторона позволяла рассмотреть в сиреневом мареве бескрайние просторы Тихого океана. Хорошо были видны портовые сооружения, где разгружались торговые суда. А неподалеку, прижавшись могучими боками к причалам, готовились к отплытию ослепительно белые океанские лайнеры.

Вдоволь налюбовавшись панорамой города, мы спустились в его нижнюю часть. Здесь были свои достопримечательности. Прежде всего, музей Изящных Искусств. Посетить мы его не смогли: на это ушло бы все время, отпущенное на экскурсию по городу. Поэтому ограничились его прекрасным видом: красивое, с колоннадой, здание охватывало подобно подкове небольшое озерцо и отражалось в нем, как в зеркале, неподвижную гладь которого нарушали плавающие красноклювые лебеди. Музей славится своей коллекцией картин, многие из которых принадлежат кисти великих мастеров.

Неподалеку от музея оказался японский сад со свободным входом. Здесь среди карликовых сосен, других низкорослых деревьев возвышались воздушные пагоды, а через аккуратные ровики с прозрачной водой были переброшены горбатые мостики. Все казалось не настоящим, но отличалось изяществом.

Чтобы усилить возникший у нас интерес к востоку, Володя свернул в китайские кварталы Чайна Тауна. Тут был не менее интересный пестрый мир, но шумный и живой. Крошечные лавчонки соседствовали с магазинчиками покрупнее, выставив товары напоказ. Прямо на улице жарились, шкварились, дымились ароматные кушанья, приготовленные на наших глазах. А рядом расположились ресторанчики с броскими вывесками, предлагавшие широкий выбор экзотических китайских блюд. Проехать дальше по запруженным людьми узким улочкам Чайна Тауна было просто невозможно, и Володя, используя накопленный опыт старожила города, сумел-таки боковыми проулками беспрепятственно выехать в европейскую часть города. Он тут же заявил, что хочет показать «кое-что». Вскоре мы оказались в районе, где царила моногамия. Геи чувствуют себя полностью раскрепощенными под защитой закона и ведут привычный для себя образ жизни. Что любопытно: даже в этом «особом» районе большого города случаются драмы, заставляющие стынуть кровь, когда совершаются убийства на почве ревности.

Время, недостаток которого мы постоянно ощущали, заставило нас предпринять, к сожалению, недолгую поездку в одну из примечательных частей города – на набережную. Здесь было многолюдно. Широкая магистраль для прогулок была заполнена свободной от забот публикой. На набережной скопилось множество магазинов, ресторанов, кафе, картинных галерей, активно посещаемых народом. Прямо на тротуаре давались маленькие представления вольными иллюзионистами, циркачами, за невысокую плату писались портреты, шло моментальное фотографирование. А все вместе напоминало суматоху, из которой не просто выбраться.

Со стороны залива хорошо был виден небольшой остров, на котором, как оказалось, с 1934 по 1963 годы действовала федеральная тюрьма Алькатрас. Теперь здесь был музей, куда катера привозили туристов. Один из стендов рассказывал о пребывании в тюрьме известного гангстера Аль Капоне. В ЗО-е годы он фантастически разбогател на спекуляции спиртным во времена сухого закона. Наконец, он был арестован и предстал перед судом. Любопытно, что обвинение ему предъявили только за неуплату налогов… Призрак «великого» Аль Капоне и сегодня витает в залах музея-тюрьмы, собирая толпы туристов перед витриной, посвященной похождениям знаменитого гангстера.

И еще любопытный факт. Оказывается, из тюрьмы Алькатрас совершались побеги. Всего четыре. Трое беглецов погибли в ледяных водах залива и только один достиг материка. А плыть-то было всего три мили. По этой причине охрана никогда не была усиленной.

Наша поездка подходила к концу, когда Гриша предложил все-таки посетить одну из галерей по продаже картин. В просторном помещении с мягким освещением на стенах висели картины. Они были выставлены с учетом разного вкуса посетителей. Почетное место было отдано творениям Шемякина и Сальвадоре Дали. Шедевр Шемякина, продававшийся по баснословной цене, представлял собой полотно два на три метра, изображавшее сетку из тонких разноцветных линий, протянутых в разных направлениях. Персонажами еще двух картин были уродцы на тонких искривленных ножках, плоские, как тени, затянутые в зелено-красные камзолы, в напудренных париках с косичками, отсылавшие зрителя не то на костюмированный карнавал или ко временам императора Павла Петровича. Я давался диву: неужели трансавангардизм так глубоко вошел в сознание некоторой части людей, что они реалистичному искусству предпочитают абстракцию? Я решительно ничего не понимал. Женя тоже таинственно молчала. Улыбался один

Гриша. Его даже не смутила стоимость шемякинской сетки за 300 тысяч долларов.

У Дали картины тоже требовали навыков в абстрактном мышлении, хотя были написаны в более реалистической манере. Специфическое искусство авангардистов мы решительно отказывались понимать. Думаю, что многочисленные посетители салона, несмотря на щедро расточаемые улыбки и выразительные жесты, которыми обменивались, тоже ушли, так и не распознав до конца авторских замыслов. Искусство авангардистов оказалось выше нашего понимания, в чем не боюсь признаться, ибо «синдром Кандинского», как называют медики склонность людей видеть мир абстрактно, нам, увы, не присущ.

Калифорнийцы любят и неплохо разбираются в изобразительном искусстве. Почти в каждом небольшом городе есть собственная художественная галерея, организуются передвижные выставки. Не мало меценатов творят свое доброе дело. Один из ушедших мэров Сан-Хосе завещал свой огромный загородный дом местным живописцам для проведения выставок и воспитания художественного вкуса у посетителей.

Несколько музеев и картинных галерей сосредоточено в Сан-Франциско.

Интересно было узнать, как художники реализуют свое творчество. В Америке существует разветвленная сеть художественных салонов по продаже картин. Как правило, признанные художники получают гонорар, превышающий половину продажной стоимости картин. Менее известные – часть от половины. Наиболее именитыми сегодня в Америке, со слов хозяина салона, в котором мы побывали, считаются авангардисты Сальвадоре Дали, Михаил Шемякин и некоторые другие.

Но судьба благоволит далеко не каждому, хотя ряд мастеров из Советского Союза, покинувших его в разное время, как например, Задорнов, Кабаков, Краснопевцев довольно успешно пробиваются к признанию. В конце 80-х в Нью-Йорке зарегистрировано было свыше 90 тысяч художников, которые вынуждены заниматься любым делом, чтобы существовать, только не художественным промыслом. О них, естественно, никто не знает и творчество этих соискателей славы остается за порогом картинных салонов. Получить известность не легко. В ряде случаев популярность приходит не благодаря расцвету творческой индивидуальности, а создается финансовыми воротилами, спекулирующими на продаже картин, или меценатами, заботящимися об оригинальных пополнениях собственных коллекций.

И еще одно размышление. Когда рождался импрессионизм, парижане встретили это новшество в штыки. Они ходили в центр города на импровизированные выставки никому неизвестных художников, чтобы выразить возмущение или вдоволь насмеяться. То и дело раздавались возгласы: «Сумасбродство!», «Мазня!», «Дикость!». И никто не хотел принять во внимание тот факт, что искусство способно развиваться, что это всего лишь новое течение в нем, которое через каких-нибудь 80—100 лет заявит о себе в полный голос, а картины пойдут с аукционов по умопомрачительным ценам.

Все возможно, и мои личные доводы окажутся несостоятельными: ведь искусство – суть движение. Об этом прекрасно сказал Эдуард Мане: «Никогда не оставаться на одном уровне, не повторять завтра того, что сделано сегодня, постоянно искать новый аспект, заставить звучать новую ноту. О эту косность, все эти мастера, застывшие на одной формуле, которая приносит им ренту. Какое дело до всего этого подлинному искусству?»

Прав Эдуард Мане или нет – рассудит время.

Завершилась поездка в Сан-Франциско превосходным обедом в доме Володи, приготовленном хозяйкой дома в стиле «а ля рус» с борщом и котлетами.