Читать книгу Россия должна жить - Максим Долгополов - Страница 15

По пути на вокзал пели песни. В поезде песни смолкли. Офицеры ругали бунтовщиков, а также тех, из-за кого начался бунт, – местную буржуазию.

– Открыли мануфактуры, а нормальные квартиры для пролетарьята строить не стали, – говорил Чижов. – Грюндеры (чемоданные инвесторы) приезжают в Лодзь через германскую границу, фабрику откроют, платят зарплату работникам раза в два меньше, чем у себя. Потом эсдеки в Германии зовут рабочих нарядно одеться и по улице гулять с протестом, а в России – идти на баррикады.

– Навалить бы на Лодзь фабричную инспекцию, проверить фабрикантов, немчиков да еврейчиков, – заметил другой офицер.

– И чинуш, которые им позволяют себе в Германию доход качать, а нам оставляют бунт.

Александр слушал и молчал. Спорить было не о чем.

Когда высадились в Лодзи, стало совсем не до песен и споров. В городе шел бой – доносилась непрерывная ружейная стрельба. Несколько раз ее заглушили разрывы орудийных гранат.

«Ругаем чинуш, – мысленно проворчал Александр, – а сами не запаслись картами города». По крайней мере, он такую карту не видел.

Если начальство в мыслях поругивал, то противника – не понимал. Повстанцы – дружины эсдеков и польских националистов – напоминали брошенный гарнизон. Нет надежды на победу и на помощь извне. В училище, как поступить в такой ситуации, любой преподаватель, пусть самый заслуженный генерал, сказал бы сразу – сдаваться. Требовать почетной капитуляции, немедленной помощи раненым, личной неприкосновенности. Впрочем, какая личная неприкосновенность при мятеже? А свое командование рядовые повстанцы, возможно, и в глаза не видели.

Потом все посторонние мысли исчезли. Рота Александра получила приказ ускоренно двигаться в сторону Восточной улицы. Но через три квартала натолкнулась на баррикаду. Вестовой помчался к командиру полка требовать артиллерию, рота расположилась на небольшой площади. Противник достраивал баррикаду – груду бочек, разломанных извозчичьих дрожек, бревен и досок. Иногда постреливал из охотничьих ружей и револьверов, но без результатов.

Опаснее оказался стрелок, засевший в мансарде углового дома. У него была винтовка. Патронов захватил с запасом, стрелял три-четыре раза в минуту и время от времени попадал. Двум залегшим рядовым прострелил руки и ноги, тяжело ранил унтера, потом убил рядового. Дойти до дома и обезвредить его значило попасть под огонь с баррикады.

Капитан сновал среди подчиненных, толкал, требовал, чтобы ложились. Внезапно замер, провел рукой по шинели, охнул, сдавленно выругался. Александр подскочил к нему.

– Принимай команду. Жди артиллерию или сам решай, – тихо сказал начальник.

Капитана унесли. Мансарда молчала минуты две. Александр подумал было, что у стрелка закончились патроны, но тот просто радовался удаче. Потом возобновил пальбу. Еще один солдат завертелся на мостовой, хватаясь за простреленный бок. К Александру подошел унтер.

– Вашбродие, дозвольте обратиться, – быстро сказал он, опасливо поглядывая на мансарду. – Двинуть надо, назад или вперед. Нам укрытия нет, а сколько у этого патронов – Богу вестимо.

«Поставили здесь, как начальство поставило полк князя Андрея на Бородинском поле, под вражий огонь», – ворчливо подумал Александр.

И тут же сообразил, что он сейчас сам начальство. И люди стоят под огнем по его воле, а значит, по его вине. Солдатика только что из-за него ранили.

На решение ушло несколько секунд. Отдал приказ унтерам и, когда понял, что они разнесли его по залегшим солдатам, вскочил, выхватил саблю, не забыв расстегнуть пистолетную кобуру.

– Вперед! Урраааа!

И понесся к баррикаде.

Слышал от офицеров давних войн, что самое главное в эту секунду – не оглядываться. А самая приятная музыка – не оглушительное «уррааа» сзади, а топот догоняющих ног.

Александра не только догоняли, его и перегоняли. Секунд через десять он бежал среди толпы.

Расчет оказался верным. Противник только что свалил фонарный столб и, отложив ружья, пытался втиснуть его в основание баррикады. Может, не ждал атаки до подхода артиллерии. В любом случае растерялся. Не сразу взялся за оружие, стрелял не дружно и не метко. Когда же до бегущих солдат оставалось шагов двадцать, кинулся наутек.

«Если бы продвигались ползком, перебежками, потери были бы больше», – подумал Александр, карабкаясь по огромному дубовому шкафу из разгромленной лавки. Пока лез – уронил саблю, она провалилась в деревянный завал. Не стал искать, выхватил револьвер.

Убегавшие враги кинули две бомбы. Одна рванула где-то в стороне, другая пролетела у плеча Александра, упала за спиной, между ним и баррикадой, покачиваясь на мостовой. Азарт победил страх: не ложиться же! Александр рванул вперед, промчался несколько метров, услышал за спиной глухой удар. Осколки миновали, только взрывная волна подтолкнула в спину, и он заскочил в подворотню трехэтажного дома, куда только что метнулись двое убегавших. Подворотня вывела в узкий двор.

Мгновенье назад рядом с Александром бежали солдаты. Теперь он остался один.

Беглецы поняли это. Мужчина в высокой шапке оглянулся, скомандовал:

– Мацек, убей офицера!

Сам побежал дальше. Его товарищ развернулся к Александру. Щуплый парнишка в кепке, сдвинутой набок, с островатым, хищным лицом, перекошенным злобой. Поднял револьвер, дернул крючок. Выстрела не было.

На одну секунду боевой азарт Александра сменился радостью: он бросит пистолет, сдастся. Но парнишка серьезно отнесся к приказу. Сунул руку в карман, вытащил три патрона, стал засовывать в барабан. Уронил один – во дворе было так тихо, что Александр расслышал звук удара гильзы о сколотый булыжник. С четким стуком прокрутил барабан…

Все это время Александр сам держал в руке пистолет. Еще негромко сказал «сдавайся», раз, другой – противник не слышал…

Он начал тренироваться еще в училище. В гарнизоне стрелял не меньше ста раз и почти всегда выбивал лучшие результаты, чем товарищи. Но это не имело значения: на таком расстоянии не промахнуться. Оставалось только выстрелить…

Александр остался один на один не только с боевиком, но всеми книгами, брошюрами и газетами, прочитанными прежде. С уверенностью, что не имеет права стрелять в борцов с самодержавием. Со своими дурацкими словами, сказанными когда-то генералу Шильдеру про обещание перейти на сторону восставших.

Он не мог перейти на сторону этого мальчишки с глазами хорька. Но не мог и спастись, дернув на себя указательный палец…

То, что боевик выстрелил, Александр понял, лишь когда ощутил резкий удар в грудь. «Сердце? Нет, правее», – подумал он, медленно оседая на брусчатку.

Еще видел, как мальчишка, рыча от радости, целится в голову. Но его рычание перекрыл рев солдата, одним прыжком оказавшегося рядом. Выбросил руки с винтовкой, проколол боевика, приподнял и сбросил.

«Пуля – дура, штык – молодец», – подумал Александр, теряя сознание.