Читать книгу Россия должна жить - Максим Долгополов - Страница 8

Часть первая
Мария

Оглавление

Мария стояла у окна. Наверное, стояла долго, уже не помнила сколько, с тех пор, как вечерний полумрак уступил темноте и зажглись фонари. Давно пора пойти к маменьке, сообщить о своем решении.

Идти не хотелось. Решение принято. Или не принято. И идти по темной квартире, знакомой с раннего детства, не хочется тоже. Каждый шаг – воспоминание и боль. Сначала будет комната Левушки – из нее так и не выветрился запах любимых им кубинских сигар. За ней – Коленьки. Запах его химических опытов, должно быть, выветрился, но, проходя мимо, Мария ощутит все равно.

И небольшой коридорчик-тупичок, ведущий к кабинету папеньки. Он вечно будет пахнуть сердечными каплями.

Может, идти не надо? Может, сейчас пожалует маменька. Подойдет, обнимет. Помолчит у окна, потом скажет, что все сама решила. А Маша согласно кивнет в ответ. Найдет силы улыбнуться, добавить: «Я другому отдана; я буду век ему верна». Конечно же, не кому-то другому – тому, кого маменька хочет видеть ее мужем.

Вот только еще не отдана. Маменька не подойдет, не скажет. Решение останется за Марией.

* * *

Первым громом, первой бедой стало письмо от Левушки. Он окончил Пажеский корпус, вступил в полк гвардейской кавалерии – подружки Марии по Смольному институту не могли поверить, что корнет на фотокарточке – ее старший брат, ведь она говорила им только о совместных детских проказах. Служба, похожая, по письмам, на бесконечный праздник. Призы на скачках, благодарности от начальства, везение в невинных шалостях и карточных играх. Добродушно посмеивался над напутствием папеньки – избегать карт.

А потом – страшное письмо. «Милые, молитесь за меня. Наверное, меня не отпоют. Папенька, маменька, Кока, Мэри – как я вас любил! Но это – долг чести. Прощайте».

Оказалось, Левушке везло во всем, кроме карт. Проигрался, отыгрался, проигрался, еще раз проигрался. Слукавил, сказав, что завтра все возместит, и взял из полковой кассы. Проигрался в пух и прах. Послал письмо и зарядил пистолет…

Левушку все-таки отпели: полковой врач придумал сложное объяснение из латинских и немецких слов, чтобы случившееся не выглядело помешательством, а лишь неосторожностью с оружием. О письме не знали ни врач, ни священник. Маменька просто плакала, Мария молилась на коленях.

По городу ходили дурные слухи. Кока даже хотел с кем-то драться на дуэли, но папенька посоветовал уехать в научную экспедицию, подальше от страшного соблазна. Кока уехал, но не в экспедицию, а на Бурскую войну, стрелять в захватчиков-англичан. Уехал и пропал. Русские добровольцы меняли фамилии, но под какой сражался Кока в степях Трансвааля, было неведомо.

Однажды в их квартиру у Фонарного моста пришли двое визитеров. Мария так и не поняла, то ли полковые товарищи Левушки, переодевшиеся по этому случаю в штатское, то ли их представители. Были вежливы, мялись в прихожей, прошли в кабинет к папеньке. Вышли с повеселевшими лицами, а папенька был бесстрастен.

Оказалось, Левушку похоронили, а долги – остались. И были они очень большими. «Придется заложить Староселье, – буднично сказал папенька, – ничего, выкупим». Маменька только охнула.

Потом пришел большой конверт с марками на разных языках. В нем – беззаботные путевые заметки Коки, его дневник. В конце, сбивчивым почерком: «Я должен выздороветь ради ма…» Писал Кока карандашом, он сломался, починить сил не хватило.

Другое письмо на английском с трудом перевела Мария. Неизвестный британский майор уведомлял, что русский волонтер Ник попал в плен, уже будучи больным тропической лихорадкой, и ничего сделать не удалось.

Мария переводила про себя. Самое трудное было сказать папеньке и маменьке, что случилось с Кокой-Николенькой.

Маменька рыдала, папенька не издал ни звука. С тех пор из его кабинета все чаще пахло сердечными каплями. Однажды они не помогли.

* * *

К тому времени Мария уже вышла из Смольного. Как жить дальше, не знала ни она, ни маменька. После института подружки посещают балы, театры, вращаются в высшем свете – ищут женихов. Но какие балы и театры, когда траур?

Была еще одна причина. Папенька пару раз намекал, что приданое у дочери будет не очень большим, но достойным. Однако маменька, несмотря на горе, пустила деньги в оборот, чтобы не потерять Староселье. Пустила неудачно.

А два месяца назад Мария оказалась в театре. Привела ее туда Софочка, маменькина подружка-щебетунья, неунывающая вдова, обладавшая искусством всегда добиться своего. Примчалась с известием, что пропадает арендованная ложа в Мариинке, что одной ей там сидеть невмоготу, поэтому она просто умоляет…

Мария так и не поняла, почему гостья не нашла других компаньонов. Только печально пошутила: «Может, кто-то написал оперу по пьесе „Бесприданница“ и сегодня ее дают?» Софочка заругалась, засмеялась, сказала, что дают «Дона Карлоса».

«Буду плакать над Левушкой и Кокой, а подумают, что плачу над судьбой несчастной испанской королевы Елизаветы», – подумала Мария.

* * *

Театр оглушал и слепил – Мария отвыкла от ярких ламп и громких разговоров. Ей хотелось как можно скорее добраться до ложи, прищурить веки и только слышать музыку. Но Софочка была неугомонна. Она два раза обошла фойе, здоровалась, комментировала столичные новости. Рассказала о главном событии столицы – оппозиционных банкетах. Даже маменька заинтересовалась, что же это такое?

– А это придумали земские деятели: Милюков, Богучаров, Струве, – ответила всезнайка Софочка. – Правительство сперва созвало земское совещание, потом его отменило. Тогда земские деятели стали снимать банкетные залы в ресторанах – это ведь не запретишь. И поднимать бокалы за свободу, за парламент. В театре тоже бывают демонстрации. Конечно, без красного флага, но когда начнется дуэт принца и маркиза де Позы, тогда сама услышишь нашу оппозицию, – засмеялась Софочка над собственным каламбуром.

Действительно, в конце третьего действия раздалось:

Vivremo insiem, e morremo insiem!

Grado estremo sarà: libertà![1]


Зал взорвался аплодисментами. Ревела галерка, но слышались выкрики и в партере. Отзывались даже в некоторых ложах.

Марии стало интересно: кто же так громко приветствует свободу? Она долго разглядывала шумящих зрителей и вдруг услышала восхищенный шепот Софочки:

– Душенька, тебя усердно и бесстыдно лорнируют! Это же князь Горчаков!

Мария осторожно пригляделась. Незнакомец в генеральском мундире, лет сорока, если не старше. Высокий, как жердь, с пролысиной, напоминал парадный портрет императора Александра I. Встретился взглядом с Марией, убрал лорнет от глаза. Но только после секундной паузы и еле заметного кивка.

Маменька решила уйти до занавеса. На лестнице их ждал лакей, передавший огромную корзину с цветами. Если бы не Софочка, удалось бы отбиться, а так – пришлось взять. Открытка в корзине сообщала, что цветы предназначались Елизавете на сцене. Но настоящая королева этого вечера была в ложе второго яруса.

* * *

А через два дня в гости пожаловал Горчаков-старший, старец, старавшийся не замечать своей подагры. Маменька хотела отослать Марию, но гость настоял, чтобы дочь присутствовала при разговоре.

Горчаков-старший был вежлив и краток. Сказал, что Андрей влюблен в Марию. А он, отец, не сомневается, что Мария составит счастье его сына. Андрей горевал пять лет по умершей Анастасии. Этот брак, как уточнил Горчаков-старший, был бездетным, поэтому невесте не придется стать мачехой.

– Чтобы вы лучше поняли характер сына, сообщу одну подробность. Андрей искренне горевал эти пять лет. Искал утешения в вине, картах (мама и дочка вздрогнули), изъездил Европу, побывал за океаном. Но, – в уверенном голосе гостя мелькнуло секундное смущение, – все это время Андрей избегал романов. Он говорил мне, что не намерен оставаться вечным вдовцом, что наш род должен быть продолжен. Но только новая жена станет настоящей избранницей его сердца. И он ее нашел.

Маменька смутилась. Мария спокойно глядела на гостя. А тот еще раз извинился за простоту, близкую к бесцеремонности и бестактности. Конечно, добавил он, лучше были бы письма, визиты дальних родственниц, все положенные ритуалы аристократического сватовства. Но есть достоверные сведения, что Андрей в ближайшее время будет назначен орловским губернатором. Поэтому думать слишком долго нежелательно.

Горчаков-старший столь же открыто сказал, что в курсе финансовых затруднений семейства Никулиных.

– Не смущайтесь, но мне известно, что Мария – бесприданница. Ее приданым станет красота и характер. Что же касается вашего поместья, то…

Гость сделал эффектную паузу.

– Оно выкуплено и теперь снова ваше. Вы поняли, как наша семья заинтересована в том, чтобы Мария составила счастье Андрея?

После чего откланялся и удалился. Маменька и Мария проводили его, потом взглянули друг на друга.

– Машенька, – тихо сказала мать, – это судьба.

– Я… Я подумаю, – растерянно ответила дочь.

* * *

Любовь в жизни Марии уже была – в шесть лет. Семилетний сын управляющего в Староселье оставлял на подоконнике букеты полевых цветов, ловил для нее жаворонков и овсянок – Маша выпускала. Клялся на Рождество поймать раков в проруби, если Маша пообещает его поцеловать. К сожалению, управляющего за что-то рассчитали до Рождества, и он уехал с семьей.

Больше мальчиков и мужчин в жизни Маши не было, не считая героев прочитанных книг. Да, еще однажды в Смольном танцевали с юнкерами. Готовилась к первому балу, как Наташа Ростова, но была разочарована. Первый образцовый юнкер, Ванечка, с тонким, благородным лицом, верно, перенервничал перед балом и укрепил себя стаканом. Икнул несколько раз.

Второй юнкер, Аркаша, водкой не злоупотребил. Просто напоминал милого, доброго щенка, которого хочется взять на руки, тискать и щупать. И танцевал, как добрый щенок-увалень на задних лапах. Не верилось, что через год он будет командовать настоящими солдатами.

– Ничего странного, – говорила потом лучшая подруга Танечка, – мне объяснила Аглая, а она уже замужем, что барышне всегда надо стараться выйти за мужчину, который ее старше. Хотя бы лет на пять. А этим мальчишечкам еще подрасти надо.

И объяснила, как мальчики становятся мужчинами.

Мария понимала – так оно и есть. Вспоминала другую Татьяну – Ларину, отданную за старого генерала. Вероятно, во времена Пушкина генерал в 38 лет как раз и считался стариком. Только Мария еще не успела разочароваться в любви, как Татьяна.

Понимала и маменьку. Та вбила в голову, что в свое время не отговорила Левоньку от карт, а Николеньку – от поездки в страшную Африку. Если же убедит дочь поступить правильно, тогда сердце ее будет спокойно.

Оставалось успокоить собственное сердце.

* * *

Маменька почти все время проводила в будуаре, кухарка и экономка Глаша – дремала. Однажды Мария вышла из дома ясным осенним вечером. Догуляла по набережной Екатерининского канала до Никольского собора.

Встала перед Богородицей. Вспоминала все молитвы – как, оказалось, мало знала. Тихо повторяла: «помоги, наставь, помоги, наставь».

– Беда с тобой, дочка? – услышала тихий голос. Обернулась к батюшке. Попросила благословить. И вдруг, не сдерживая слез, рассказала про то, что с ней происходит.

Батюшка слушал молча. Молчал и когда Мария договорила. «Поступлю по его словам», – решила она.

«Нет, – в душе внезапно возник маленький злой спорщик, – нет! Скажет: почитай родителей, тогда поступлю наоборот! Буду жить своим умом, своей волей!»

– Дочка, ты взвесить должна, – наконец сказал священник. – Ты скажешь матери «нет» – ее огорчишь и сама будешь от этого в печали. Пойдешь замуж – сама опечалишься. Должна понять, какая ноша для тебя тяжелее. Подумай, взвесь. И скажи про твою вторую печаль? Вижу, есть.

Мария коротко рассказала про Левушку.

– Так его отпели, в ограде погребли? – спросил батюшка. – А твое сердце все равно в беспокойстве.

«Сейчас скажет, чтобы не беспокоилась».

– А его и успокаивать не надо, – продолжил священник. – Молись за него каждый вечер. Как ощутишь, надо молиться, тогда ты и молись. И про первую ношу подумай.

* * *

Мария стояла у окна. Отошла на шаг. Встала на колени. Помолилась. Поднялась и решительно направилась по коридору. Мимо запаха табака и сердечных капель. И сейчас ей казалось, будто квартира жива, как прежде. За той дверью Левушка, за той Николенька, справа, дальше – папенька. Они рядом, они живы, только сейчас их лучше не тревожить.

Дошла до комнаты маменьки, постучалась.

– Я согласна, – сказала она.

Иногда иноземцу удается с необычайной точностью выразить то, что не под силу уроженцу страны. Немец Бурхард Кристоф Миних, служивший России от Петра I до Екатерины II, однажды сказал так:

«Россия управляется непосредственно Господом Богом. Иначе невозможно представить, как это государство до сих пор существует».

Иностранцам свойственен поверхностный взгляд, но Миних знал, что говорил. Это был профессионал высочайшего уровня. Под его начальством прорыт Ладожский канал. Под его командованием русская армия впервые прорвалась в Крым через Перекоп и разгромила Крымское ханство, взяла крепость Очаков, победила турок в большой полевой битве (Ставучаны). Миниха можно упрекнуть во властолюбии, интригах, жестоком отношении к подчиненным. При этом он прекрасно знал структуру российского государства, механизмы принятия решения, а главное – их выполнения. Он не доказывал, он говорил, что видел своими глазами и осознавал разумом – Россия управляется Господом. А значит, попытки всего мира и даже жителей нашей страны уничтожить это государство обречены на неудачу.

Существование России невозможно объяснить рациональными экономическими или политическими соображениями. Век за веком страна выживала в неурядицах и вражеских нашествиях, в тяжелых климатических условиях, когда снег может выпасть в июне и погубить урожай. Ее правители – великие князья, цари, императоры – часто совершали роковые ошибки, а подданные – бунтовали. Не раз страна оказывалась на грани гибели. Под конец Смутного времени пограничные кочевые орды перестали приходить на Русскую землю – для них не осталось добычи. Как бы ни был велик патриотизм лучших наших соотечественников, им снова и снова приходилось встречаться с трудностями превыше человеческих сил.

И все же Россия выжила.

Все православные народы и государства, в том числе вековая хранительница православия – Византия, подпали под иноверную власть. Только Россия сохранила независимость – самодержавие. Призванием нашей огромной страны было напоминать всему миру о Законе Божием, Господних Заповедях, защищать истинную веру и Православную Церковь.

В самом начале XX века Российская империя была сильна и мощна, как никогда прежде. Она занимала самую большую территорию в мире, имела огромную армию, управлялась по своим законам. Но главной силой страны казалась не армия, не золотой рубль, а доверие народа Государю – Помазаннику Божиему.

Эта близость особенно наглядно проявилась летом 1903 года, в дни канонизации Серафима Саровского. Тогда в Дивеево со всей России собрались триста тысяч богомольцев. Когда в потемках Государь и Великие князья вынесли на плечах мощи Преподобного, триста тысяч человек, в первую очередь крестьян, молились на коленях, с зажженными свечами в руках и пели пасхальные каноны.

Так сбылось пророчество отца Серафима о том, что однажды среди лета запоют Пасху, а народа вокруг будет больше, чем колосьев на огромном пшеничном поле возле Дивеево.

В такие светлые минуты, когда казалось, что поют земля и небо, трудно было вспомнить другие, страшные пророчества святого:


Эта радость будет на самое короткое время, что далее, матушка, будет… такая скорбь, чего от начала мира не было!


Будет это непременно: Господь, видя нераскаянную злобу сердец их, попустит их начинаниям на малое время, но болезнь их обратится на главу их, и на верх их снидет неправда пагубных замыслов их. Земля Русская обагрится реками крови, и много дворян побиено будет за великого государя и целость самодержавия его; но не до конца прогневается Господь и не попустит до конца разрушиться земле Русской, потому что в ней одной преимущественно охраняются еще Православие и остатки благочестия христианского.


До рождения Антихриста произойдут великая продолжительная война и страшная революция в России, превышающая всякое воображение человеческое, ибо кровопролитие будет ужаснейшее… Бунты Разинский, Пугачевский, Французская революция – ничто в сравнении с тем, что будет с Россией. Произойдет гибель множества верных отечеству людей, разграбление церковного имущества и монастырей; осквернение церквей Господних; уничтожение и разграбление богатства добрых людей, реки крови русской прольются. Но Господь помилует Россию и приведет ее путем страданий к великой славе…

1

Мы вместе живем, мы вместе умрем,

Свобода нам будет наградой! (ит.)


Россия должна жить

Подняться наверх