Читать книгу Золотой крейсер, или Как куклы стали птицами. Часть 1 - Максим Кавешников - Страница 8

Шелест переполнял новый мир, разверзшийся над, под, и вкруг идущих. Перешептывание ветра и растительности иногда превращался в самый настоящий спор, иногда – в перепалку. Тогда сорванные листы и ветки трещали и сыпались на тропу, пугая кукол.

Среди шумов этих, бледной Кипридой, явилась какая-то местная владычица ночных зверьков и сумрачных созданий. Ее присутствие, за то время, пока они брели среди поскрипывающих деревьев, слышали, и ощущали, и даже видели саму несколько раз, пусть и самым краешком глаза, мелькнувшую в темноте, не только дриада, но и каждая из участниц побега.

Она боязливо подглядывала, пытаясь понять – кто они такие, эти странные путники? Чего понадобилось им в ее владениях? Сумрачная фигурка, то робко вырисовывалась среди полных черной зелени ветвей, то брела бесшумно за ними в темноте на почтительном расстоянии, не пытаясь его сократить. Иногда, осмелев, прокрадывалась чуть вперед идущих, поблескивая совиными глазами из темноты.

– Выйди к нам! – как можно ласковей позвала ее дриада во внимательной тишине замерших подруг, и ветер позволил произнести так, чтобы зов был услышан. Но богиня загадочного мира замерла, уйдя от ответа, и больше не являлась, удалившись по своим неведомым и тихим делам, если кому и понятным, то разве что одной дриаде.

В мире оказалось огромное количество звуков, которых они никогда не слышали, а если и слышали, то – только за окном, все равно, что из соседней галактики, ничем не грозящие, даже любопытные, а теперь…

Теперь эти звуки угнетали. Гул и ной ветра в высоковольтных проводах, старческое кряхтение, ахи и охи стволов, тревожные писки, возня и шуршание среди ветвей и в траве, когда кто-то из невидимок настиг кого-то, а кто-то с болью встретил смерть – все это предвещало совсем не ту жизнь, которую знали куклы. Невидимки, невидимки, невидимки! Бескрайний, мир невидимок и их страшно загадочных дел! Тревожные, опасные знаки и голоса невидимок, обрывки их песен и воплей, заставляли вздрагивать и озираться, вздрагивать и озираться.

«Чего же ждать от собирательницы?» – с растущей тревогой размышляла Споменка, проматывая по кругу одни и те же вопросы, и даже близко не подходя к ответам: «Собирательница крови… Что это? Она, что – реально собирает кровь? Где? Как? Убивает?»

– Совсем не так я себе все это представляла, – поделилась с ней Ингрид, когда они проследовали мимо утонувшего в темноте ржавого дизельного мотора, сердца умершей в далекие времена доброй машины, овитого и заросшего теперь бурьяном.

– Совсем не то, – уныло помолчав, согласилась Споменка и, оглянувшись на темную груду металла, приостановилась.

Листья лопуха, изнуренные затянувшимся зноем, поникли, открыв часть спящего существа, давно утратившего должный вид, забывшего все – творцов, их заботу, жизнь и род службы, забывшего даже самого себя.

«Ты ведь – тоже создан человеком, как и я, чтобы жить! Создан творить пульс, разгонять кровь, и был выброшен у случайной тропы!» – пораженная неожиданным открытием дриада попыталась мысленно обратилась к обломку странного существа на языке, не доступном стали и железу, но, тем не менее, ей показалось, что попытка не осталась тщетной. Почувствовала, как что-то в этом куске окислившегося металла дрогнуло, шевельнулось, что-то неуловимое потеплело внутри.

Дриада приложила ладонь к шершавому боку дизеля, и услышала тихое, еле уловимое эхо.

– Хронос! Это же песнь Хроноса! – слова родились сами, и напугали Споменку. И, уж тем более, вряд ли они могли утешить умирающее существо. Ей стало не по себе, а оно тяжело сделало вдох, и шипящее эхо внутри ржавого металла поглотило все без остатка, не оставив ничего для выдоха.

«Хронос пожирает его!» – осенило Споменку, и теперь она скрыла это от страдающего. С отчаяньем, поняла, что сама коснулась беды, в которой не в силах помочь. Снова услышала такой же, с трудом, по крупицам, собранный вдох, и – снова всепожирающее тихое эхо.

«Насколько же бессильны обладающие жизнью!»

– А все-таки, ты не так уж и одинок! – указала она на растения, окружающие его, но с ужасом поняла, что – мимо.

Ей открылась совсем тоскливая правда. Умирающий окружен такими же, как и он, смертниками. И даже еще более эфемерными, чем он. Обреченного окружали уснувший осот, чахлая от жизни без солнца лебеда, вконец иссохший лопух. Растения, чующие близость осени, и понимающие сейчас больше, чем понимали весной – прорастающую сквозь стебли старость, принимающие скорый свой предел, а пока радующиеся звездам августа, что наблюдают за их тихой и скоротечной юдолью.

«Мы уснем, мы станем прахом!» – услышала дриада печальную, но спокойную песнь уставшей от дневной жары, поникшей ромашки.

«Да возьмут из него силы дети наши!» – печально заклинал редкий пырей.

«Дети, которых не узнаем никогда!» – беззвучно заключала лебеда.

– Нена! – обеспокоенный голос Черной Рок-н-Ролл Мамы заставил дриаду очнуться, – Нена!

«Мне надо идти! Простите!» – подавленная дриада убрала руку с шершавого бока двигателя, и поспешила своей тропой, почувствовав, как обрываются, обращаясь в прах, тонкие нити надежды, уже протянувшиеся к ней.

*****

Постепенно куклы перестали шарахаться каждого треска, движения, или, вопля. Птичке понравилось смотреть, как небо медленно дрейфует вслед за ними – она никогда не видела такого, и уже несколько раз споткнулась.

– Ну, ну! Потише, малыш! – добродушно охала Рок-н-Ролл Мама, – Ты же так дорогу поломаешь!

Олененок, шедший прямо перед Жануарией, под музыку, слышную только ему, в беззвучном ритме чуть наклоняя головку то вправо, то влево, увлекся собственной тропинкой, и, как это часто случалось и раньше, совсем не замечал окружающих. Он, как и Птичка, тоже оступился пару раз, но четыре ноги – это в два раза больше, и в два раза устойчивей, вот он и шел, почти не опуская головки, и представлял, что нанизывает светящиеся огоньки на свои рога.

– Я устала! – уже не в первый раз захныкала Пуговка, чуть замедляя ход. Она совсем ссутулилась от расстройств, но дриада сделала вид, что не слышит.

– Нам надо привести себя в порядок, – скрестив на груди руки, Пуговка простонала самым жалобным тоном, – Давайте остановимся, хоть на пару минут!

– Ты не боишься собирательницы? – спросила ее Зюка, – Тебе не кажется, что она поиграет с нами в такие игры, что поправлять уже будет нечего?

Все разом покосились на бедную Жужу. Но та, погруженная в собственную черноту, не обратила на последнюю реплику никакого внимания. Как же они понимали ее! Лицо должно снимать лишь Мастеру. Или Хранителю куклы. Больше никто не должен касаться той сакральной грани, за которой таится загадка их странной, необъявленной жизни. А тут… Глаз… Зверь! Дикий зверь! В пыли и грязи! Все произошло так быстро – кто бы мог знать?

– Прибавим скорости! – мрачно предложила Ингрид.

– Прибавим! – поддержала ее Зюка, и Пуговка, поежившись, ускорила шаг.

*****

– Возможно – хомяк! – пожала плечами Споменка, когда некто, с крупную псину, потревоженный, визжа, то ли взмыл в темноту среди ветвей, то ли пронырнул где-то под ними.

– Ну да! Недоношенный бегемотик! – нервно улыбнулась Зюка, – К тому же летающий!

– Бегемот, сын бегемота! – торжественно произнесла Ингрид.

– В любом случае, пока на нас никто не нападает! – ответила дриада. Ее утомляли споры, сейчас же она буквально чуяла, как из-за каждой реплики подруг торчат ушки нервного срыва. Она сохраняла, по крайней мере, видимость спокойствия, однако, кто решил, что она стоик?

«Сама, сама! Ты сама шагнула в кроличью нору!» – с горечью укорила она себя, взглянула на Жужу.

– Именно! – подметила Птичка, – Пока что!

– Тебя не скушали, меня не скушали – чудненько! – Зюка держала в руке обломок веточки, и постукивала ею, совсем как мальчишка, по утоптанной земле, чем и справлялась, по крайней мере, отчасти, со страхами, так и лезущими изо всех дыр.

– Все образуется, – устало вздохнула Споменка, – Да, Жужик?

Она попыталась взять Жужу за руку, но та никак не отреагировала – вялые пальцы механически сжали ладонь Споменки, разжались, и безжизненная рука ударилась о бедро. Ни ответа, ни, хотя бы взгляда в ответ – никак не похоже было, что она в ближайшее время оправится от шока. После того, как они с большим трудом поправили оставшийся глаз, она ушла в себя, и брела, больше похожая на сонную галлюцинацию.

– Мы не вкусные! Ни один зверь не идентифицирует нас, как фрагмент пищевой цепочки, – менторски, как Мальвина на единственном уроке Буратино, изложила свое понимание вопроса Жануария.

– Как жизнерадостно! – Птичка от возмущения даже остановилась, – Скажи на милость – а чего это вышла последняя заминка?

– Кошки и коты любят играть, – дриада пожала плечами, – а мы – игрушки, как ни крути!

– Не хуже того мышонка, – мрачно заметила Марго.

– Ой, ой! Не напоминай! – запротестовала Пуговка, – Бедненький!

– Мне одной показалось, или он действительно исчез, пока мы устраивали дискотеку? – спросила Ингрид, не раз уже прокрутив в голове происшедшее. Оказалось, что на его пропажу обратили внимание только Споменка и Мурочка.

– Ничего странного, – с сарказмом ухмыльнулась Зюка, – мы были поглощены игрой!

– Игрой! Дурацкий кот! Дурацкий! – проворчала Пуговка, потеребив некрасиво торчащие из кофточки нити, – Эдак от нас одни детальки, да обломки останутся!

– Плоть – темница, все нити – прах! – изрекла Ингрид, обратив внимание на движения ее пальцев.

– А волки? – спросила Маргоша.

– Что волки? – устало обернулась к ней Споменка.

– Если волки тоже любят играть?

– Какие волки! Тут – цивилизация! Вон – мусор на каждом шагу, – Зюка стукнула по сплюснутой пластиковой бутылке, – Это ж тебе не лес!

– Да, но… Всякое в голову лезет. Не то, что волки – крокодилы мерещатся!

– Остерегайся паранойи, Марго! – натянуто улыбнулась Мишель, и тут же испуганно дернулась от очередного треска в ветвях, от чего вверх вскинули головы и подруги, – Впрочем, может, крокодилы, и вправду вышли на наш след!

– И, не исключено, что летающие, – согласилась Зюка, глядя на неизвестное созвездие, похожее на костлявую руку, выплывшую из дыры между облаков.

Ингрид опустила взгляд, и, слева, в сумраке под большими листьями увидела нечто, похожее на каменный шарик. Ей почудилось, будто оно движется. Она приподняла тяжелый лист.

Нечто, не обращая внимания на куклу, продолжило движение, проползло между ног, медленно выползло на тропу. Ингрид поняла, что впервые в жизни видит улитку.

Когда-то, лет сто назад, их в компании была кукла. Шарнирка, как и все они, но – гибрид, как Олененок. Человеческий торс и руки дополняли рожки, раковина и нога улитки, которую кроме нее самой никто никогда ногой не называл.

«Вероника» – улыбнулась Ингрид.

«Какое же у нее было прозвище?» – задалась она вопросом, присматриваясь и разглядывая, как рябь рисунка на раковине скупо отвечает свечению звезд и облаков.

Подруги обступили необычное существо, которое плыло, беззвучно, прямо по земле.

Своенравным существом была она, эта Вероника. Нельзя, впрочем, сказать, что характер у нее был тяжелый. Даже напротив – совсем детский голосок, мягкий и текучий, скорее он и отражал всю ее внутреннюю суть, но…

«Но!» – криво усмехнулась Ингрид.

Что-то покрытое сумраком было внутри Вероники. Старательно укрытое, как этот ползучий полу-камень – полу-субстанция, одетое только в тень, живущее в тени.

«Скрывающее себя – настоящее – за рябью мутного узора раковины».

Она могла сказать: «белое», а немного погодя, то ли делая вид, то ли действительно, уже думая иначе, с легкостью выдавала: «черное».

«Зачем?» – всегда задавалась вопросом Ингрид, не смогла ответить и сейчас.

После общения с ней казалось, что ты потеряла уйму времени на выворачивание ленты Мебиуса. Ты ей о психологических проблемах хранителей, к примеру. А она, поддержав разговор двумя-тремя репликами, словно перематывает файл на другую временную отметку, и невпопад рассказывает о загадочном острове Гозо, на котором никогда не была, и быть не могла, но, словно истоптала его вдоль и поперек, получив право на ностальгию, вспоминает и вспоминает, перебирая, как четки, события, которых не было, и быть не могло. И, уже не обсуждение свежих событий спальни хранителей занимают тишину комнаты, а бесхитростные рассказы о монсиньоре Джозефе, благополучно вступившем в должность в столице острова, с красивым названием – Виктория.