Читать книгу Заблуждение - Максим Павченко - Страница 14

Вот и наступил октябрь. После долгой одиннадцатимесячной отлучки он вернулся к нам ночью среды, а к утру мы уже могли лицезреть его замечательного спутника, коим был яркий солнечный день. Естественно, в такую прекрасную погоду мы не могли не пойти после школы на футбол, ибо как будто уже знали, что не только утро, но и весь день будет озарён светом жёлтого карлика (да простит меня солнце, что я так неласково его обозвал), – а потому сразу, ещё перед первым уроком, обо всём договорились.

Теперь, наверно, мне стоит извиниться перед Читателем за то, что я уже так долго ничего не говорю про химию, хотя мы, между тем, продолжали собираться. Очередное наше небольшое «заседание» произошло в понедельник, 29 сентября. До этого, правда, к нам пришла одна достаточно хорошая новость. Заключалась она в том, что на последних сентябрьских уроках химии, что прошли в субботу, Бандзарт заявил, что задание абсолютно точно будет растянуто почти на весь год, – а значит, спрашивать он нас начнёт не раньше, чем в апреле. Аргументировал же он это тем, что, мол, «во-первых, исследование – очень важное дело, и чем больше времени на него будет отпущено, тем качественнее оно будет сделано, а, во-вторых, скажите спасибо Людмиле Анатольевне Барнштейн, что она над вами так сжалилась». Да, лучше бы он сразу назвал вторую причину…

Конечно, цена задания таким образом сразу возросла, и всем стало окончательно понятно, что Бандзарт действительно ждёт от нас многого, – следовательно, не испугаться в определённой степени мы не могли. Впрочем, новость, в целом, всё равно всех обрадовала.

У нас, напомню, благодаря Косте, уже был бензол. Однако … этого, конечно, было недостаточно. Он до этого несколько раз говорил, что попытается связаться с некоторыми химическими заводами, чтобы получить необходимые реагенты, но… Уже тогда это слышалось достаточно странно.

Во-первых, ни у кого из нас не было друзей-химиков: что с заводов, что с вузов, что с лабораторий… Не было среди наших знакомых человека, который мог бы гарантированно обеспечить нас всеми необходимыми реактивами, ибо даже Костиного друга с предприятия хватило лишь на один бензол и вся-кие мелкие реактивы, которые нам, скорее всего, даже и не понадобятся в хо-де исследования. А, во-вторых, о заводах, … точнее, о людях, работающих там. Ну вот скажите, кто-нибудь, как, спрашивается, мы должны с ними связываться? С помощью телефона и электронной почты? Допустим, это хорошая идея. Но они нас не знают, равно как и мы – их. Тогда кто мы такие? Да просто несовершеннолетние подростки, даже и денег на реактивы почти не имеющие! Более того, ещё надо бы узнать, где все эти заводы находятся и как в них попасть. Да, тут Интернет в помощь, но… Но всё это, конечно, бесполезно, ибо, учитывая наше положение, … вряд ли кто даже согласится говорить с нами! Нет, безусловно, можно связаться и с лабораториями, и тут дело вроде попроще обстоит, чем с заводами, – да. Впрочем, если подумать, то легче от этой мысли всё равно не становится. Очевидно одно: здесь нужны связи, и совсем не такие, какие есть у Кости со своим знакомым, который до-был нам бензол. С такими при одном бензоле мы и останемся, но вот за что-то большее… – и цена должна быть большая, и связи соответствующие. Так вот где нам – обычным купчинским парням – знать размеры этой цены? И только ли в денежной форме она выражена?..

Впрочем, в данное время мы занимались ещё только теоретической частью работы: постепенно искали весь нужный материал для нашего большого реферата, составляли его план, думали над оформлением… Параллельно, правда, уже обдумывали структуру нашего видео с будущими опытами, хотя здесь, очевидно, пока ещё лишь делили шкуру далеко не убитого медведя, так как об опытах с одним бензолом не могло идти и речи.

Нас по-прежнему радовала новость об увеличении времени на задание, хотя постепенно новость эта начинала немного давить. К тому же, мы очень хорошо понимали, что время пролетит быстро, а там и других дел будет достаточно… – разумеется, в первую очередь, я имею в виду ЕГЭ, но ведь есть и другие уроки, и окончательное определение с вузом, и военкомат… Да и любимые дела Компании никто не отменял! И всё-таки, вообще … чёрт его знает, какие сюрпризы нас ожидают весной! Так что о задании лучше думать сейчас и не надеяться на время. Оно уже в нашем возрасте является таким ненадёжным субъектом…

И вот ещё одно важное дело: подготовка ко дню учителя! И ближайшая репетиция намечена как раз на среду, 6 урок (мы специально заранее снялись с биологии). Кстати, здесь я сразу хочу поставить знак неравенства между этим делом и заданием Бандзарта, и виновато опять время. Если в исследовании мы пока можем позволить себе иметь больше вопросов, чем ответов, – этакое маргинальное состояние, – то с днём учителя тянуть никак нельзя, ибо дней до начала праздничного концерта осталось совсем немного. Вот и возникает неизбежная ситуация – приходится выбирать то, что «горит», чтобы успеть как-то это самое «горит» потушить и ещё превратить его во что-то более восхитительное. Но…

… Я ещё продолжу тему химии. Тем более, что она далеко не исчерпывается одним заданием.

Немалую важность для нас – членов Компании – имел вопрос о Бандзарте. Причём включал он в себя целый комплекс подвопросов: «Если Бандзарт не химик, то кто он есть на самом деле?», «Как он появился у нас?», «Связано ли это дело с блатом? Или с чем-то другим? И с чем именно?», «Кто ещё может быть тут замешан?» и др. Разумеется, пока что все они были лишь гипотетческими и не до конца обдуманными. Ну конечно, кто же станет вот так просто – ни с того ни с сего – обвинять Бандзарта – такую знаковую, знаменательную фигуру? Но фигуру, вместе с тем, и странноватую, и скрытную, и подозрительную, окутанную пеленой неизвестности… Это ли не повод возбудить соответствующие подозрения? Пусть даже и такие «зелёные», совсем не серьёзные, почти пустые… Это ли не толчок к тому, что ответить на поставленные выше вопросы необходимо?..

Более того, сейчас – и именно сейчас! – нам очень важно понять, существует ли какой-либо заговор против нашего класса. И если существует, то зачем и кому он нужен. Не знаю почему, но многим, в том числе и мне, казалось, что узнать всю правду о возможном заговоре, или хотя бы попытаться её узнать, можно, в первую очередь, через Бандзарта. Подчеркну, мне трудно это объяснить. Скорее всего, это просто какое-то бессознательное предчувствие. Хотя, возможно, и попытка зацепиться за наиболее подозрительного субъекта.

Итак, ключ к истине виделся нам в Бандзарте. Но как же удивительно, что, стоило нам только дойти до этой мысли, как буквально через день, в среду, далёкий металлический блеск ключа стал неожиданно светиться на горизонте тайн!

Началось же всё с того, что перед физикой ко мне в явно взволнованном состоянии подбежал Саня и сказал шёпотом:

– Коля, у меня к тебе важный разговор. Тема – Бандзарт. На перемене надо обсудить. Ок?

– Не вопрос, – так же тихо ответил я и в этот же момент почувствовал, как волнение охватывает и мою заинтригованную душу. – На перемене поговрим.

Разумеется, на первом уроке физики я не мог сконцентрировать всё своё внимание исключительно на этом предмете. Меня то и дело доставали мысли о том, что на грядущей перемене состоится этот важный – без сомнения, очень важный! – разговор с Саней. Да и на какую тему!.. Возможно даже, я узнаю что-то новое – точнее, наверняка узнаю что-то новое, – но вот что? Конечно, я был донельзя заинтригован. Но пока…

…Пока Ломанова решила устроить нам письменный опрос по теме «Явление электромагнитной индукции»; она провела его, – а затем ей захотелось ещё и повызывать нас к доске, чтобы проверить, насколько хорошо мы помним пройденный материал. Спрашивалось несколько параграфов сразу – понемногу из каждого, – и я был уверен в том, что меня, как обычно бывает в таких случаях, спросят. Это был бы отнюдь не самый хороший вариант развития событий, ибо мысли мои о важном разговоре с Саней напрочь убивали все попытки хотя бы прочитать параграфы, – но, к счастью, всё обошлось: сегодня меня не спросили.

А вот Сане не повезло. Ломанова вызвала его к доске и начала спрашивать по теме «Магнитный поток», и, надо честно признать, Сане понёс такую чепуху, что ещё дёшево отделался, получив свою «3». Впрочем, я знал, что какую бы оценку Топоров ни получил, на наш с ним грядущий разговор она бы всё равно никак не повлияла, ибо к любым сюрпризам, как приятным, так и горьким, Саня всегда был готов.

Но вот наконец-то прозвенел звонок. Мы с Саней на удивление синхронно вышли из зала и так же синхронно направились вниз. Там, на первом этаже, мы уже оба прекрасно знали, в какое именно место направляемся.

Однако этого ещё не знает мой Читатель, и я ему, конечно, сейчас всё расскажу.

На первом этаже есть один кабинет, который мы привыкли называть «Переговорным пунктом Компании». Он представляет из себя в буквальном смысле маленькую заброшенную комнату с обозначением «26» на двери. Раньше, лет пять тому назад, здесь находился кабинет труда, а точнее – его хранилище. Тут валялись различные материалы, ткани, деревянные детали, швейные машинки … и многое другое. В этой небольшой комнате – бывшем хранилище – есть ещё одна дверь, которая и вела раньше непосредственно в кабинет, где мы занимались технологией. Вспоминаю я также, что и в эту комнатку мы частенько захаживали, когда нам срочно требовался какой-то предмет. Ну и ещё я не могу забыть, как во время бывших ранее игр в прятки именно это помещение нередко становилось едва ли не нашим основным ме-стом для укрытия.

Итак, это было лет пять назад, когда я, получается, учился ещё только в шестом классе… Но прошёл год, и в нашей школе наступила пора капитального ремонта, за который тогда со всей ответственностью отвечала Л.А. Барштейн. И вот, на фоне всеобщих изменений, решено было полностью изменить и кабинет труда. Дело это не заставило себя долго ждать, работа спорилась, а наша технология стала проходить в совсем другом кабинете. Уже тогда нам было известно, что из бывшего кабинета труда собираются сделать новый роскошный и уютный класс для начальной школы, – и так оно, в будущем, в общем-то, и получилось. Ясно было и то, что из нашего хранилища наверняка тоже что-нибудь придумают – например, сделают чисто игровую комнату, чтобы малышам было, где развлечься, или что-нибудь наподобие той… Но вышло всё несколько по-другому.

Новый кабинет для начальной школы, как я уже сказал, сделали, и он действительно вышел на загляденье, но тогда же на самый простой замок закрыли и проход в бывшее хранилище. То есть попасть из кабинета в комнату № 26 было всегда возможно, а вот совершить обратное перемещение можно было только в том случае, если с противоположной стороны был открыт за-мок. И так как маленьким детям ввиду их крайнего любопытства было бы нежелательно показывать новые закрома нашей школы и их класса, чтобы не довести это любопытство до крайних пределов, то замок практически всегда сковывал двусторонний проход, превращая его в односторонний. Всё это, конечно, было очень странно, и я никак не мог понять, какими должны быть причины, чтобы вот так лишать детей возможности увидеть всё то, что им наверняка покажется потенциально интересным, но … таковы были правила, и не я их придумал.

Но вот самый удивительный факт: если бывшую технологию полностью преобразили, то наша маленькая комната после достаточно продолжительного по меркам школы ремонта … не претерпела практически никаких изменений! Разве что единственное окно хрен знает зачем заделали кирпичом, – а так … всё, что тут было, – всё то и осталось. Честно говоря, у нас – в те дни ещё семиклассников – сложилось впечатление, что эта комната, несмотря на заделанное окно, в общем как бы осталась незамеченной; о ней, вероятно, попросту говоря, забыли. Но, впрочем, этот вопрос явно не входил в круг наших забот, – к тому же, новость о полном сохранении комнаты № 26 нас даже обрадовала. Единственное, что огорчало – появившийся на портальной двери замок, хотя… Вряд ли он мог каким-то образом нас раздражить. Ну, висит себе на двери – и пускай висит; там ему самое место. Для нас же главным моментом было сохранившееся пространство нашей любимой комнаты (тем более ввиду «узости» кабинета Долганова).

Сохранение в прежнем виде маленькой комнаты, надо сказать, удивило многих. Ведь ещё недавно, до начала ремонта, Барнштейн говорила, что «все недостатки и пустоты в школе будут рассмотрены и ликвидированы. Насту-пит модернизация!» И – надо заметить! – модернизация в школе действительно произошла: за небольшое время полностью изменили свой вид кабинеты химии, биологии, географии и многие другие; наконец-то адекватно стала вы-глядеть наша столовая и, в особенности, буфет; рекреации сделали несколько более красивыми и изящными – такими, что там теперь не грех и картины повесить; преобразился холл; приемлемо теперь выглядит школьное крыльцо… «Немодернизированными», правда, остались наши актовый и спортивный залы – но, видимо, не всё сразу. Да и не столь это обидно, ибо, в общем – результаты налицо! … Только вот непонятно, что же именно Барнштейн называла «пустотами»; и если самое, по сути, ненужное школе (я подчёркиваю: школе!) место, каким – не буду скрывать – является комната № 26, – не есть пустота, то я очень близок к тому, чтобы обвинить Барнштейн в ложности её заявления.

Но я, наверно, слишком критично высказываюсь о двадцать шестой комнате… А между тем, какой бы «пустой» характер этот кабинетик не имел, важность данного места для Компании нельзя недооценивать. Я сказал, что сохранение комнаты удивило многих, но, конечно, спустя время те же многие уже стали забывать о таком «чудесном спасении». Время шло – и кто-то и вовсе начал говорить о том, что она уже давно ликвидирована, кто-то просто ничего о ней не говорил… В общем, строго говоря, большую часть школы судьба комнаты вообще никак не интересовала, отсюда и шли глупые, неправильные в корне утверждения, и, наверно, это вполне естественно. У народа были свои мысли в голове.

Мы тоже постепенно забыли о том, что ещё существует двадцать шестая комната, и, наверно, никогда бы о ней так и не вспомнили до конца дней своих школьных, но… Так было только до одного великого дня – дня, когда Костя основал Компанию. Конечно, сначала она была столь немногочисленна, что о каком-то особом месте для коллективных переговоров и речи не было. Все наши беседы проходили в самых различных рекреациях, или на улицах, или по телефону, и этого Компании вполне хватало. Однако по мере того, как Компания стремительно обретала свою популярность и распространяла сети по многим-многим классам, а народ в неё всё приходил и приходил, – стало понятно, что без собственного переговорного пункта – и, желательно, школьного – просто не обойтись. Проводить дискуссии в неопределённых местах – бессистемно, да к тому же и неудобно, и Костя, уже с головой окунувшийся в дела Компании, понимал это как самую очевидную на свете вещь. Он с большим азартом призывал всех подумать над тем, где нам комфортнее будет встречаться, куда нам всегда удобно будет прийти, где не возникнет ни единой проблемы… – мы думали и, в общем, методом перебора самых подходящих вариантов вспомнили о маленькой комнате. Дальнейшее – моментальное превращение бывшего хранилища материалов в «Переговорный пункт Компании» – видится мне настолько понятным, что, я думаю, нет никакого смысла пояснять его как-то более подробно. Скажу лишь, что с того момента комната № 26 стала едва ли не самым нашим любимым и всегда открытым местом, где все члены Компании чувствовали себя как дома.

Что ж, как Читатель уже понял, именно в «Переговорном пункте Компании» сегодня должен был состояться наш разговор с Саней.

Мы зашли внутрь, крепко закрыли дверь, и Саня сразу начал:

– Я расскажу тебе про свой вчерашний день. Точнее, про один эпизод. Еду я, значит, на тэшке с курсов. Вроде всё обыденно, спокойно – ничего странного не предвидится. И вдруг, – Саня сделал микропаузу в стиле Кости, – на одной из остановок в нашу «Газель» заходит человек – в коричневом плаще, тёмных очках и с кейсом в руке. Естественно, я сразу его узнал – это был Бандзарт, – тут Саня опять сделал паузу, уже более продолжительную, увидев, наверно, что я аж вздрогнул от одного упоминания о химике. – Я, конечно, такого не ожидал и слегка охренел; но, к счастью, успел пригнуться и спрятаться за находившимся впереди сиденьем, так что он меня не заметил. Сам он сел на два ряда впереди, спиной ко мне, и я почувствовал, как мне сразу стало немного легче, – сказал Саня, и мне как будто тоже стало легче. – Народу, кстати, в тэшке было не слишком много – помимо меня и его ещё человек пять, не больше.

– А в каком месте он поймал маршрутку? – перебил я Сашу, с интересом ожидая услышать ответ на свой вопрос.

– На Благодатной. Между Витебским и Московским.

– Но вы в Купчино ехали?

– Да. Но слушай дальше. Бандзарт – я это хорошо видел – сразу стал рыться в своём кейсе. Похоже, он что-то там искал. Так как я сидел в двух метрах позади, то разглядел у него в руках какую-то записную книжку. Наверно, он её и искал. Затем взял в руки мобилу и стал кому-то звонить.

– Кому же? – нервно спросил я.

– А хрен его знает, – ответил Саня. – Понятия не имею. Но важно, что далее последовал такой грубый разговор!.. Бандзарт хамил, с жаром жестикулировал, требовал какой-то информации – судя по всему, тайной… Но слышала вся тэшка! – горячо и эмоционально заметил Саня.

– Да ладно!.. Что это с ним случилось? – задумался я.

– Неизвестно. Но вскоре он произвёл ещё один звонок – и тон заметно изменился.

– Даже так?

– Ага. Я подозреваю, что разговор шёл с неким важным лицом…

– …И Бандзарт хорошо говорил с ним? – предположил я.

– Ну не совсем. Хотя ни крика, ни мата не было. Ощущалось, правда, волнение, и ещё … нервозность… Но это был крайне спокойный и доверительный разговор.

– Занятно… Но Бандзарт редко когда так говорит. А может – никогда, – подумал я.

– Но он до этого, блин, так ругался!.. – крайне эмоционально произнёс Саня.

– Да верю, верю. Хотя ранее я думал, что он любит орать только на нас…

– Я думаю, ему не привыкать.

– Возможно, – сказал я. – Но всё-таки, понял ли ты хоть слегка, с кем он базарил?

– Да откуда?

– Ну вдруг?.. По манерам, по интонациям…

– Ага! Так и понял!.. Ясно только, что на том конце был его враг.

– Да неужели?! – иронично воскликнул я. – После всего того, что ты мне рассказал, это уж несомненно. Хотя… Кто ж поймёт Бандзарта? Он мало чего болтает. Может, он специально так?

– Что «так»?

– Ну, орал.

Саня не без удивления посмотрел на меня; сверление взглядом продолжалось до тех пор, пока я не втолковал ему:

– Пойми, это может быть игра. По его правилам. Вот придумает себе ещё двадцать таких звонков, и…

– Но зачем? На фига ему такая игра, если он меня не заметил?

– Да?.. А с чего ты так уверен?

– Как с чего? У меня было всё под контролем!

– Базаришь?

– Отвечаю! Он не мог меня заметить. Поверь, Коля, просто не мог.

– Уверен? – спросил я Саню.

– На все двести. Можешь не сомневаться, – заверил он.

Эти слова прозвучали из уст Сани настолько уверенно, что я более не мог сомневаться в его показаниях. Признаюсь, я отчасти и проверял его на честность, потому как в былые времена уж очень часто Топор любил переврать сюжет, дабы сделать его более захватывающим, особенно когда правда представлялась ему скучной, и особенно когда Болт всячески навязывал Саше различные идеи. Теперь же, после всех расспросов, сомнений в правильности описанной им картины у меня не осталось. Зато появились новые вопросы, и причина этого состояла, прежде всего, в том, что в рассказе Сани Бандзарт мысленно предстал передо мной в совсем новом – хамско-развязном, хотя и всё ещё скрытном – виде. До этого в нашей школе были описаны случаи, когда Бандзарт по голосу превращался едва ли не в оратора, то есть менял свой голосовой облик, но … были и определённые пределы грубости, которые в рассказе Сане совсем отсутствовали. Хамить в тэшке – на это был, конечно, способен такой препод, как Бандзарт; но при посторонних – это было уже интересное проявление, для нас – модификация поведения Бандзарта.

И тем не менее, вспоминая некоторые особо неприятные моменты его уроков, я не могу так просто исключить возможность образования данного вида. Пусть такой вид существует, а мы будем думать, что же могло заставить такого, в общем-то, закрытого человека, как Бандзарт, так враз выплеснуть все свои имеющиеся в наличии (как видно, большом) эмоции при одном – может быть, самом заурядном – телефонном звонке. Вряд ли он, конечно, был заурядным, но, действительно, даже коллеги, а тут я могу сослаться на некоторые их мнения, никогда не отмечали какую-либо излишнюю эмоциональность или экспрессивность у Феликса. Да и представить, что он перед кем-то из посторонних или просто знакомых людей – под такими можно понимать тех же коллег, например, – стал бы исповедоваться или раскаиваться, очень тяжело. Бандзарт никогда не рассказывал на публике о своей личной жизни – он, думается, вообще никогда и никому о ней не рассказывал; если же говорить о его семейном положении, то за те пять лет, что он работает в школе, у народа успели развиться лишь только серьёзные подозрения на то, что Феликс холост. Дальше них дело пока не продвинулось, но и те ещё не вызывали абсолютную уверенность. Впрочем, оно и понятно, ибо словосочетания на эту тему звучали, по крайней мере, в пределах нашей школы не чаще, чем название какой-нибудь химикалии звучит на уроках литературы. Массу догадок имели и развивали учителя нашей школы относительно Феликса и его жизни, но все они, целиком, так или иначе, лишь составляли один большой вопросительный кадастр, который едва ли не каждый человек в нашей школе мечтал приоткрыть хоть на одну десятую процента.

Мы с Саней ещё обменялись парочкой реплик по теме вчерашнего случая, а потом решили попытаться хоть как-то связать его с заговором.

– Вряд ли она есть, – говорил Саня о связи. – Подозреваю, что тот звонок – это часть сугубо личных проблем Бандзарта.

– Личных?.. А с чего бы им не повлиять на заговор? Ведь вот и отражение: проблемы в личной жизни не могут не сказаться на жизни в школе.

– Тогда какие же это должны быть проблемы? – заинтересовался Саня, всерьёз ожидая, что я ему сейчас всё скажу.

– Ну, если бы я знал… – ответил я. – Это всё равно, что мне – быть Бандзартом! Но что, если эта история как-то связана с его приёмом на работу? Мы ведь как раз пытались понять, как он к нам попал, – напомнил я Сане.

– Ха, интересно!.. Тогда здесь важна и фигура Барнштейн! Но сколько у неё тайн? – задумался Саня.

– У неё-то? – удивлённо спросил я, как бы не веря, что Саня задался таким очевидным вопросом. – Там их океан! Вот хоть один приём Бандзарта на работу – уже какая тайна!

– Да, ты прав, – согласился Саня. – Да вообще: ситуация какая-то запутанная…

– Ну да. Пока вопросов больше, чем ответов. Если последние вообще имеются… Но один подозрительный момент ты уже заметил. Может, он тоже – часть тайны?

– Типа ключа?..

– Может, и так. Жаль только, что у нас нет иных фактов. Но стоит запомнить место его появления: интересно, что он мог забыть на Благодатной?..

– Да что угодно! – заявил Саня. – Дела-то уж везде можно обнаружить.

– Это ты хорошо сказал. Но Благодатную предлагаю иметь в виду. Так, на всякий случай. К тому же, … больно уж мне интересны его дела, – задумчиво произнёс я.

На том наш разговор завершился. Прозвенел звонок, и мы пошли в кабинет физики.

Конечно, потом, на следующих переменах, о вчерашней истории Сани узнали многие представители Компании, в особенности, наши одноклассники: Арман, Костя, Лёша, Вика, Миша, Даша… Замечу, что реакция у всех была разной. Арман, к примеру, ничуть не удивившись, сказал:

– А что тут странного? Этот Бандзарт на всё способен.

Даша явно была заинтригована:

– Любопытно. Жаль, меня не было в этой тэшке.

Костя к случившемуся отнёсся философски – так, как, наверно, ему и следовало к этому отнестись:

– Что ж, эти крики о многом говорят… Но, в любом случае, надо попытаться раздобыть о нём ещё больше информации, – и только тогда могут последовать первые выводы. Мне, например, интересно, где он родился, учился; чем занимался…

– А Интернет? – заметил Арман.

– Вряд ли, – сразу ответил Костя. – Я уже искал, там ничего нет.

Тем не менее, Арман, конечно, удивился и смог сказать разве что:

– Печально. Как же теперь?..

Костя же на это ответил, что работать придётся самим.

Однако тут вмешался Саня:

– То есть как «самим»? Вы хоть думали, как мы это будем делать? Это же жесть! У нас нет ни малейшего сведения о Бандзарте, кроме его имени, фамилии, возраста и места работы, но мы, похоже, собираемся надеяться и ждать, когда же вновь окажемся в одной тэшке! – возбуждённо заявил Саня.

– Потише, Сань, – весело приговаривал Костя. – Ты слишком громок для центральной рекреации.

– Да, возможно, но я… – тут Саня, очевидно, вновь собирался высказать какую-нибудь очередную свою гневную мысль, но Костя быстро оборвал это намерение, жестом показав тому, что, во избежание проблем, стоит и впрямь вести себя потише.

– А насчёт маршрутки – это всё, конечно, странно. И ничего страннее и придумать нельзя, – размышлял Костя. – Но имя вкупе с фамилией могут уже очень многое нам дать! И не стоит забывать об этом, – сказал Костя крайне грамотно с точки зрения интонации, помогая себе ещё соответствующими жестами.

– Мы и не забываем, – ответил за всех Лёша. – Но почему о нём нет информации даже в Инете?

– Ну, я ещё не на всех сайтах искал… – отметил Костя. – Хотя меня это тоже удивляет. Чтобы ни одного слова… Но я предлагаю собраться на неделе и устроить коллективное surfing the Net! Авось что-нибудь да найдём.

– Хорошая мысль. Только когда? – спросил Миша. Сегодня футбол…

– Да, это святое, – заметил Костя.

– Но есть четверг. По-моему, просто идеальный день, – предложил я. – Как вы полагаете?

– Я завтра занят, – заявил Миша.

– Да и я тоже, – добавила Даша.

– А, может, в субботу? – обратился ко всем Костя. – Сразу после уроков и всех этих празднований.

– А что, в субботу мне и так не фиг делать, так что пойдёт! – твёрдо про-изнёс Саня.

– Ну, давайте, – согласился и я.

– Сойдёт, – решил Лёха, – только ненадолго. Мне ещё на курсы ехать…

Тут же свои соображения относительно субботы высказали Вика, Карина, Арман, Женя и Люба, и я сразу скажу, что такая дата им понравилась. Действительно, почему бы в субботу, 4 октября, после тяжёлой монотонной октябрьской недели и столь важного праздничного концерта, где у нас будут свои роли, не собраться на квартире у друга и не посвятить какое-то время попыткам раскрыть тайну Бандзарта?! Тем более, что тайной этой заинтересовались уже очень многие члены Компании, и даже некоторые ученики пятых и шестых классов. А Даня Таганов, младший брат Кости, уже и в своём 2а сумел так распространить эту интересную тему, что некоторые юные любители сплетен и слухов – вот это да! – перестали о ком-либо говорить, кроме Бандзарта. И пусть Читатель не сомневается в правдивости сей информации, но поверит в то, что у меня к одиннадцатому классу набралось так много всевозможных знакомых и товарищей из средней школы, что я легко мог, общаясь с ними, узнавать всю самую последнею информацию из их классов.

Конечно, крайне смешон и удивителен тот факт, что о Феликсе многие школяры из пятых, шестых и седьмых классов были наслышаны так, словно они уже давно поняли, что такое химия с Бандзартом, хотя, в действительности, ещё даже не имели шансов это понять, ибо сама химия начинается только с восьмого года обучения, а замещения Бандзарт брал крайне редко. Но зато Читатель может запросто представить себе, какой обсуждаемой фигурой в школе был наш химик, если слухи о нём распространялись далеко за пределы восьмых-одиннадцатых классов. Наверно, дело ещё заключается в том, что представители более младших классов, которые не раз слышали и уже имели представление об авторитарных уроках Феликса, прекрасно понимали, что в преддверии тех лет, когда им тоже придётся столкнуться с этим ужасным человеком, неплохо было бы хоть что-то, а лучше – как можно больше – о нём знать. И такая стратегия представляется мне крайне правильной: как гласит одна хорошая поговорка, врага надо знать в лицо. Эх, позволял бы ещё Бандзарт всё о себе знать… Но всё же радует, что, в особенности, седьмые классы так активно вникают в наше компанейское дело о Бандзарте, пусть и находящееся пока ещё на самой ранней стадии.

Но, увы, полной и достоверной информации о Феликсе было крайне мало. И не только у Компании, ибо, как нам рассказывала Дарья Алексеевна, даже учителя, когда о том заходит речь, при вопросе «Что вам известно о Бандзарте?» испытывают значительные затруднения. И, пожалуй, только два человека в нашей школе могут знать о Феликсе нечто большее, чем все остальные. Это, конечно, Чивер и Барнштейн. Но… И они наверняка не знают всю историю жизни нашего химика, пусть даже Людмила Арнольдовна как-то и сказала: «Я знаю всю подноготную всех тех, кто учится или работает в этой школе. И только при этом условии они могут здесь находиться!»

Что ж, заявление это громкое, но едва ли правдивое, и, конечно, Барн-штейн произносила эти фразы, скорее, для того чтобы снова себя самовозвысить и блеснуть в глазах коллег редкостным профессионалом. Понятно, что даже про нас она вряд ли могла бы сказать что-нибудь секретное или сугубо личное, – что уж говорить о Бандзарте?! И всё же все мы чувствовали, что Барнштейн владеет той информацией о Феликсе, которую нам – обычным купчинским школьникам – знать никак нельзя, и эти чувство и внутренняя уверенность – надо признать – явно нас перед ней принижали. Но вот оно – социальное разделение, против которого мы пока бессильны.

До субботы осталось совсем немного дней, и мы обязаны переключиться на тему праздника. В среду состоялась наша первая репетиция.

План выступления у Кости уже был готов. Вообще, им заведовала также и Даша, но она больше занималась костюмами и декорациями. А так, помимо них двоих, я напомню, в нашу десятку артистов входили: Арман, Саня, Кари-на, Лёша, Юля, Сергей, Катя и я. Отмечу, что Бранько изначально не понравился факт ответственности Кости и Даши за выступление – он всегда относился к ним с презрением и считал, что «они слишком много на себя берут», – но понятно, что на самом деле Сергей просто завидовал их активности. Думаю, он понимал, что на их фоне он выглядит вечно отстающим. Кстати, раз уж я заговорил о Сергее, то должен отметить и тот факт, что Бранько всегда резко отрицательно относился к Компании. И не только потому, что её создал Костя. Сергей считает, что «Компания – это на редкость глупейшая затея, основанная на больном воображении, ненормальной фантазии и недостатке у Константина игр в детском возрасте». Читатель наверняка захочет спросить меня, откуда мне известно его мнение, но я сразу скажу, что всё это слухи, образовавшиеся из-за чрезмерного общения Сергея с нашими девушками; впрочем, слухи весьма правдоподобные. Что же касается самой фразы, то я не испытываю особого желания комментировать её; скажу лишь, что в прежние годы Таганов и Бранько не раз спорили между собой на эту тему, и Костя, как мог, пытался доказать Сергею правильность тех базовых принципов, что заложены в идеологии Компании. Он говорил ему о вечной дружбе, позитивном настрое, оптимизме и добре – тех категориях, что делают Компанию од-ной большой сплочённой командой, – и заявлял, что именно они позволяют самым разным людям свободно общаться между собой и объединяться для совместного досуга. Он пытался объяснить ему всю пользу диалога между седьмыми классами и десятыми, одиннадцатыми и шестыми, восьмыми и девятыми. Он употреблял термин «мини-глобализация», перечислял все духовные прелести данного процесса. Бранько, конечно, всё это слушал, видимо, не желая показать себя бестактным собеседником, но…

Но никогда Костю не понимал. У него были свои понятия о дружбе, сплочённости и любви, и нередко они становились причинами жгучей ненависти, коренной неприязни и даже конфликтов внутри класса. Несколько раз спор между Костей и Сергеем доходил чуть не до драки, причём особенно жёсткий конфликт вышел в восьмом классе, когда Сергей впервые во всеуслышание заявил, что, мол, «Костя пропагандирует в нашем классе крайне ложную и опасную идеологию, пытаясь за словами “дружба” и “команда” скрыть своё истинное отвращение ко всем окружающим его людям! Он пытается устроить псевдообъединение, чтобы, в действительности, всех презирать!» Вот такие ужасные слова произнёс тогда Сергей, после чего у возмущённого до предела Кости уже не было выбора, благо их сразу разняли… Важно сказать, что и после того случая, когда Бранько некоторое время ходил угрюмым и, строго говоря, замкнутым, он продолжал делать выпады и заявлять, дескать, что «вот так себя ведёт лидер команды!», однако Костя на это уже махал рукой и лишь приговаривал, что «он вполне готов помириться с Сергеем и попробовать обуздать в нём дьявола».

Дьявол со временем утих, но не совсем, и всё же теперь Косте и Сергею предстояло оказаться вдвоём на одной сцене. И пусть их роли различны, но ради достойного выступления на празднике им предстояло как-то прийти к консенсусу. На кону – честь класса.

Теперь настало время рассказать Читателю о плане Таганова относительно нашей постановки, которая, как уже говорилось, называется «Один день из жизни школьного учителя».

Итак, по сюжету, главная роль, то есть роль учителя, принадлежит Лёше – после некоторых переговоров и размышлений выбор пал именно на него. В плане не написано, какой именно предмет ведёт Лёша, но, по-видимому, это и не так важно. Пусть будет русский язык. Роль строгого, требовательного и придирчивого к учителям директора – у Армана. Коллегой Лёши, по плану, является Юля. Все остальные – это обычные ученики, с которыми приходится сталкиваться учителю в этот – а, может, и не только в этот – день. Как Читатель понимает, роль учеников у меня, Даши, Кости, Сергея, Карины, Сани и Кати.

Сам сюжет весьма прост. Главный герой, учитель Александр Степанович, коего играет Лёша, как обычно, рано утром приходит в школу и … тут же понимает, что его ждёт очередной тяжёлый – кошмарный! – день. С самого начала ничего у него не ладится: он, промокший под дождём, с трудом успел прийти к началу рабочего дня, впереди ещё шесть уроков плюс репетиторство, надо также зайти к строгому директору, ни в коем случае нельзя забыть и про классный час, на котором нужно обсудить вопрос предстоящей экскурсии, и про проверку массы тетрадей и самостоятельных работ, – а желания и сил работать нет никаких! Всё буквально валится из рук! Настроение плохое, Александр Степанович хочет спать, он выглядит измученным… – в общем, всё это состояние должен будет показать на сцене наш Лёша.

Начинается урок – русский язык. Мы порешили, что зритель увидит лишь краткие отрывки из урочного процесса, но зато и комичные, и курьёзные, и серьёзные. Всё это по времени занимает всего несколько минут, а потом наступает перемена. И тут…

…происходит первый кошмар. Ученики со всех сторон подбегают к Александру Степановичу, облепляют его, теребят… Он, погрязший в делах и обязанностях, потерян, не знает, что ему делать и как отвечать на все их требования и вопросы. И хорошо ещё, если только вопросы.

Так проходят все шесть уроков, от перемены до перемены. Наступает время классного часа, и на нём – во имя демократии! – сами ученики должны принять решение, на какую экскурсию и куда они поедут. Разумеется, начинается галдёж, базар-вокзал – самое непременное проявление демократии – и после очень долгих споров, когда у Александра Степановича уже нет сил всё это слушать, принимается-таки решение ехать в Выборг.

Александр Степанович отпускает своих подопечных и решает заглянуть к строгому директору, которого, напомню, играет наш Арман, чтобы рассказать о прошедшем классном часе и о принятом решении. Но тот – сразу при входе несчастного Александра Степановича – встречает его криками, и критикой, и недовольством. Впрочем, потом разрешает-таки присесть – правда, затем лишь, чтобы по уши нагрузить его работой, да ещё напоследок выразить недоверие, и сомнение, и поугрожать выговором, и даже увольнением!.. С чувством огромной ненависти к такой жизни Александр Степанович выходит из кабинета директора, радуясь разве, что пока его ещё не уволили, но теперь начинает горько думать, как же ему со всеми своими проблемами справиться, и чесать лоб, и теребить волосы от волнения, хотя…

…не успевает и подумать, как к нему подходит коллега, Елизавета Львовна, препротивнейшая русичка, требующая от него назавтра замещения двух уроков, так как, мол, «больше некому», а у неё – дела… Неизвестно, правда, какие… Но наш герой, конечно, не смеет ответить этой даме отказом.

Итак, финальная сцена. Показан кабинет, в котором, за столом, сидит наш бедный Александр Степанович – сидит и держится за голову, пытаясь осмыслить всё, что на него свалилось, и придумать, как бы весь этот груз свалить на кого-нибудь другого. Но ведь так свалить, чтобы ещё ему не досталось, а то … и уволят!.. Эх, ничего не идёт в голову Александра Степановича! Все идеи – одна хуже другой. «Что ж, видно, раз всё так хреново, остаётся два варианта: либо совершить невозможное, либо … уволиться прямо сейчас…» – понимает он. Но тут, внезапно, заходит в его кабинет школяр Ваня (его играет Костя) – и, кажется, он тоже уже что-то готов потребовать, ещё даже не поздоровавшись, готов его «достать», однако … видит, что его учитель сидит, склонив голову на стол, и закрыв лицо ладонями, и ничего не отвечая, и … Ваня понимает, что тот не в духе, не в форме, что Александра Степановича надо подбодрить, необходимо как-то … развеселить его! Такое заключение приводит его и всю сцену к временному молчанию, но потом Александр Степанович отрывает голову от стола, замечает Ваню и … удивляется, что тот не пристаёт к нему со всевозможными расспросами! Момент настолько удивительный, что в это время на сцене даже выключается свет! Проходит две секунды, сцена снова озаряется лучами софитов, – и Александр Степанович уже стоит в центре кабинета, а Ваня – то есть Костя – подходит к нему с гитарой в руках и начинает наигрывать премилую мелодию – дальше – песню, посвящённую учителям. Первый куплет исполняет один Лёша, далее Костя начинает подпевать ему, ну а на третий куплет выходят уже все остальные участники спектакля, и пение приобретает дектетный характер. На том заканчивается наше выступление.

Естественно, что в среду, на первой репетиции, после того как Костя озвучил план так же подробно, как его только что описал я, у всех возник один главный вопрос: «Как мы всё это будем ставить?» Нашлись и такие, кому не понравились декорации; например, возмущалась Юля:

– Зачем показывать кабинеты?! А поинтересней ничего придумать нельзя?

– Что же ты предлагаешь? – жёстко спросила у неё Даша.

Юля задумалась, но так и не смогла ответить на этот вопрос.

Разумеется, некоторые люди были недовольны своей ролью:

– Вот почему я, – Сергей особенно выделил это местоимение, – простой ученик? А нельзя ли меня тоже сделать директором?

– А, по-твоему, в школе есть два директора? – спросил Костя.

– Да и ничего страшного, что нет! Мы же фантазируем…

– Но не до такой степени…

– И что?! По-моему, второй директор школе бы не помешал! – всерьёз заявил Сергей.

– На что же? Хочешь подчинения? – догадался Костя, на что Сергей без всяких раздумий ответил:

– Да! – причём ответил гордо и надменно.

– А я всегда чувствовал твои замашки… – заметил Костя. – Но ты это оставь. А то с твоим нравом ты можешь быть разве что директором помойки.

Тут, конечно, многие рассмеялись. Но Сергея это только разозлило, он не унимался:

– И всё-таки это несправедливо! Я бы пересмотрел роли!

– А что? Серёжа прав, – вмешалась Юля. – Как мне кажется, он уже давно заслужил главную и по-настоящему стоящую роль!

– А Серёжа у нас – что? – великий артист? – возмутилась её словами Даша.

– Я считаю, что у него огромный талант! – заявила Юля.

Вряд ли кому её слова могли так понравиться, как Сергею, и Бранько – очевидно, в знак благодарности – подошёл к Юле, и они стали обниматься. Костя, поневоле ставший свидетелем данного действа, в самый момент полу-отвернулся от этой парочки и скривил для нас такую противно-забавную физиономию, что я, равно как и остальные, завидев её, просто никак не смог сдержать в себе внезапно нахлынувший поток смеха. Даша же обернулась на все 180 градусов, чтобы не видеть ни Сергея, ни Юлю.

Когда столь противный эпизод остался позади, мы, наконец, начали репетировать. Но … буквально тут же выяснилось, что у нас не хватает реквизита для сцены. Пришлось бежать за стульями в кабинет физики (из актового зала стулья мы взять не могли – они были сцеплены между собой по тройкам и нам не подходили). Итак, когда проблема с мебелью была решена, на сцену всё же вышел Лёша. Как и следует из плана, ему предстояло открывать наше представление. Слова Лёша уже более-менее знал, однако выглядел пока ещё как малоуверенный и не совсем вжившийся в роль актёр, – поэтому Костя и Даша, наблюдавшие из зала, наверняка были не совсем довольны его действиями. После двух дублей между ними, как и следовало ожидать, начался разговор на тему, что может быть не так.

А в это время мы – пока не задействованные напрямую в репетиции актёры – собрались у пианино. Так как никто, кроме Лёши, нормально играть на этом инструменте не умел, начали вполне ожидаемо «бомбить» по клавишам. Особенно рьяно веселился Саня, впрочем, не отставали от него и Арман с Кариной.

Поначалу эта «игра» была ещё хоть чуть-чуть терпимой, потому как шла относительно громко, но потом, когда дело дошло уже до fortissimo, стало понятно, что проводить репетицию в таких условиях и дальше просто не представляется возможным.

Даша, поняв это быстрее всех остальных, подошла к кучке «пианистов» и начала просить о тишине. Мы отреагировали и вроде как успокоились. Но, как оказалось, ненадолго. Снова начали доноситься громкие стуки, и лязги, и визги, которые Лёша весьма компетентно охарактеризовал как «раздражаю-щие слух тритоны»… А потом ещё Саня достал свой плеер и стал слушать музыку на всю катушку!.. Более того, в противоположном углу Сергей с Юлей продолжали тискаться и говорить друг другу всякую хрень, причём достаточно громко, – и, в общем, от всего этого количества децибелов создавался такой огромный диссонанс, что проведение репетиции вконец стало невозможным, и Костя понял, что теперь вмешаться придётся ему. Он отправился в закулисье, порылся там и вышел на центр сцены уже с большущей палкой, очень сильно похожей на посох Деда Мороза, после чего незамедлительно начал стучать ею по полу, – так, что тот аж весь затрясся, и показалось даже, что что-то там где-то на сцене сейчас вот-вот возьмёт, да и обрушится! Тут же Костя прекратил это действие, да больше оно, впрочем, и не требовалось, ибо шумящий народ от стуков тоже всколыхнулся и отошёл от своих поистине громких дел.

– …! – выругался он. – Чё вы делаете?! До выступления три дня, а у нас ещё и конь не валялся! – во всю мощь крикнул Таганов и стал продолжать уже спокойнее: – Мы же так ни хрена не успеем! Заканчивайте этот «бомбёж» – только инструмент портите. И больше внимания, Сергей! – обратился он к Бранько. – Что вы тут устроили! Лучше посмотрите на сцену, – чуть тихо добавил Костя. – И вообще: все слушаем Лёшу. После него, кстати, ваша очередь.

На том речь закончилась. Ничего не скажешь, Костя может обуздать сошедший с рельс спокойствия коллектив, ибо – действительно! – после его слов в зале стало заметно тише. Да, многие ещё разговаривали между собой, но ни лишних выкриков, ни громыхания клавиш не было слышно, да и разговоры были столь тихими, что никак не могли повлиять на ход репетиции.

Впрочем, та всё равно получилась откровенно провальной. Только мы добрались до середины постановки, то есть до разговора Александра Степановича с директором, как вдруг в этот момент необычайно бодро прозвучал звонок, и…

– Да… Даже до конца не довели… – огорчённо заключил Костя и обратился далее ко всем: – Что делать-то будем? Когда устроим следующую репетицию?

– Завтра, разумеется, – ответила Даша. – Причём потратить на неё придётся, как я думаю, целых два урока. А то опять всё так растянем, что даже полный прогон не сумеем сделать.

– Да, это верно, – согласился Костя.

– Дальше всё будет легко. По декорациям проблем не возникнет. С костюмами всё тоже нормально – для выступления нужна обычная школьная форма, и никаких джинсов и футболок!

В этот момент многие справедливо засмеялись, так как на Даше сегодня были именно джинсы; да и причёска её явно соответствовала молодёжному стилю. Впрочем, она очень часто именно так и одевалась.

Тем не менее, по костюмам и репетициям народ полностью согласился, особенно оценили мы будущий пропуск двух уроков. Вот когда радуешься репетициям! Вот когда понимаешь, что в душе каждого из нас живёт прогульщик, который так любит регулировать нашу урочную деятельность!

– Теперь давайте подумаем, на каких уроках состоится репетиция, – предложил Костя. – Что скажете?

Не удивительно, что после его слов начался горячий спор: люди стали предлагать в качестве вариантов самые различные уроки, от первого до шестого…

Однако тут нужен был логический анализ, самый банальный анализ. Ведь изначально было понятно, что с алгебры и русского нас не отпустят, – здесь впереди ЕГЭ. Самый реальный вариант – физкультура: во-первых, Долганов только обрадуется, когда узнает, что вместо урока с нами он может просто сорок пять минут преспокойно посидеть в своём любимом кабинетике – от-дохнуть, а, во-вторых, раз он сам взвалил на нас всю ответственность за выступление, то пусть не удивляется, что мы собираемся пожертвовать его уро-ком ради такого важного дела, как этот праздник.

Биологию, в принципе, возможно было бы пропустить, но только не вторую подряд, – так что не вариант.

А вот завтрашний английский не только можно, но и нужно было ликвидировать – по крайней мере, если руководствоваться правилом, что чем страшнее урок, тем дороже возможности для его прогула! К тому же, сразу семь человек из нашей творческой десятки входят в группу Гареевой, это: я, Костя, Арман, Лёша, Даша, Катя и Саня. Поэтому, уже исходя из одной ненависти к Гареевой и её урокам, упустить такой реальный шанс прогула нельзя. Никак нельзя!

Историю же пропускать мы и сами не хотели – уж больно интересными являются уроки Ставицкого.

Итак, несмотря на горячий спор, после данного анализа уже всем стало очевидно, что выбор, конечно, должен пасть на английский и физ-ру. Он так и состоялся, и Костя сразу после этого решения побежал к Щепкиной, чтобы окончательно с ней обо всём договориться, – он очень хорошо знал, с кем лучше всего обсуждать такие вопросы.

Вряд ли кто-то мог сомневаться в том, что Щепкина даст добро на завтрашние репетиции. Но всё же, когда возникают подобные ситуации, всегда поневоле испытываешь некое чувство возможного провала. Провала идеи, плана, мысли… Но, впрочем, сейчас вероятность неудачи практически равнялась нулю, да и сама идея не представляла из себя что-то глобально-невыполнимое. Речь шла всего лишь о пропуске двух уроков, отнюдь не самых для народа важных, причём больше нас интересовала последующая реакция Гареевой (о Долганове я всё уже сказал). Но Щепкина заверила Костю, что с её реакцией всё будет в порядке, более того, она распорядится перенести некоторые другие репетиции младших классов, запланированные на то же время, чтобы нас никто не мог отвлечь от работы. Да, что и говорить – наш класс она действительно любила!

Костя передал нам ответ Щепкиной без особой эйфории – скорее, она наступила у нас. Что ж, оно и понятно – теперь нам не нужно было готовить на завтра перевод большущего текста про английское кино и выполнять пять заданий, соответствующих ему. Но… Как же жаль нам стало в этот момент Мишу, которому завтра на третьем уроке придётся едва ли не в одиночку отдуваться за всех нас – актёров. А с его-то английским… Да, надо было ему тогда тоже примыкать к нашей команде…

После репетиции мы скорёхонько разошлись домой, договорившись предварительно встретиться у школы в 15:40 – надеюсь, Читатель ещё не забыл о наших планах на футбол. Увы, как ни обидно мне было, но сегодня, в столь прекрасный день, я мог позволить себе поиграть лишь час – потом мне надо было бежать на курсы.

Итак, мы встретились (кстати, на этот раз, к счастью, обошлось без сильных опозданий – да, впрочем, это было бы просто преступлением перед футболом и прекрасной погодой) и пошли по направлению к находившемуся между улицей Димитрова и Альпийским переулком стадиону. Там, разумеется, уже был народ, и, в частности, наш друг Кирилл, который, кстати, учился именно в той школе, к которой прилегал сей стадион. О том, что Кирилл был прекрасным футболистом, я, может, ранее и говорил, но, если – нет, то теперь Читатель точно об этом знает.

Разумеется, на стадионе игра шла уже полным ходом, и мы это сразу поняли по доносившимся с поля голосам, которые были полны традиционного футбольного азарта и задора. Сам стадион находится на небольшой низине, поэтому для того, чтобы увидеть всех игроков, в том числе тех, кто сидит на скамейке запасных, нужно подойти к нему совсем близко.

Кирилл при встрече проявил себя по-настоящему своим. Он быстро, но горячо поздоровался с нами, побежал о чём-то договариваться со своими товарищами, и вскоре мы уже все были включены в команды. Кстати, забыл сказать, что нас – пришедших – всего было восемь: Лёша, Костя, Саня, Миша, Арман, Джахон, Павел и я. Потом подошёл ещё Ярослав Туманов из 11а.

Игра увлекла нас всех с первых минут. Мяч, пинаемый всеми двадцатью людьми, метался по полю и по воздуху как ошпаренный. В командах было по семь человек, но по бокам стояло ещё так много людей, ждавших своей очереди, что каждое действие каждого игрока на поле невольно приобретало крайне нервный, напряжённый и очень важный характер. Играть жаждали все, но матчи шли так быстро (пять минут «грязного» игрового времени до двух голов, или до одного, если время уже завершилось, или обе команды садятся в случае ничьи), что на поле с колоссальной быстротой появлялись всё новые и новые люди. Так, спустя всего пятнадцать минут, очередь дошла и до некоторых из нас, и как же здорово, что до этого Кирилл вовремя позаботился о том, чтобы мы как можно быстрее были при игре и при командах! А то бы ждать пришлось ещё… Но вот кто-то из наших – кажется, Павел и Арман – уже выходят на поле. Следом очередь Кости, Сани и меня. Всё! Мы в игре!

Правила игры я уже коротко обозначил. Замечу ещё, что играли мы на выбывание: победившая команда остаётся на поле на следующий матч, проигравшая – уходит и становится соответственно в конец очереди, начальная команда которой идёт на поле давать бой победившей команде. Команд вокруг, повторюсь, было так много – пять или шесть что ли, – что я даже не обращал внимание на их составы – видел лишь, что практически все готовящиеся к матчам игроки разминались, или играли в теннисбол, или тренировали дриблинг, или улучшали технику чеканки, или просто «чертили» квадраты своими весьма точными, ещё немного – и ювелирными, пасами.

Так получилось, что я, вместе с Саней и Костей, попал в достаточно сильную команду. Да ещё с нами играл Кирилл!.. – так что состав был впечатляющим, едва ли не dream-team. Ну а сама игра…

…А про саму игру нечего и говорить. Вообще, описывать наше любимое футбольное действо мне не хочется, ибо тот, кто играл хоть раз в футбол, и играл против достойных соперников, – тот знает, что это такое. Знает, каково это – стоять на воротах, чувствуя на себе невероятную ответственность за исход всего, что происходит на поле, бежать из нападения в защиту и из защиты в нападение, успевая и караулить форвардов соперников, и подключаться в атаку, бросаться на фланге в яростный подкат, как заправский крайний защит-ник, вступать в ожесточённую борьбу за право завладеть мячом, ощущать себя диспетчером, то есть определяющим игроком команды на поле, раздавать ювелирные пасы на выход один на один, вести верховую борьбу на угловых, подсказывать своим партнёрам при самых напряжённых ситуациях, отбиваться в меньшинстве, как армия, которую решили сломить количеством, … – эх, всего и не перечислишь… Но поэтому и считается, что для многих это своего рода жизнь – небольшая, правда, но полная таких же неоднозначных моментов, и спадов, и падений, как и наша обычная – внефутбольная – жизнь. А чего стоит хотя бы динамизм происходящего, когда, находясь на поле, ты совершенно забываешь о времени игры!.. А оно, в свою очередь, катится так быстро и незаметно, что не успеваешь и войти во вкус – как уже надо прощаться. И вот уже и счёт на табло, и рукопожатия, и мгновенный анализ случившегося, и усталость, и как будто ты вовсе не наигрался даже… Не то же ли самое происходит вечно и в нашей жизни, когда миллионы людей умирают в состоянии ещё полной готовности играть, и побеждать, и радоваться, и готовиться к новым победам, но… Ничего удивительного, потому как если кто и говорит, что жизнь и игра – понятия разные, то пусть посмотрит на их диалектику и поймёт, что мы, живя, поневоле подчиняемся правилам игры, пусть и таким суровым и жестоким, но – подчиняемся каждому правилу этой одной большой Игры!

А время на футболе действительно летит. Пока блистали Костя с Кириллом, забивавшие один гол за другим, и наша dream-team неизменно побеждала, минуты моего будущего опоздания скопились в таком количестве, что я, взглянув на часы, чуть не обалдел. Мне уже давно пора было сидеть в вагоне метро, а я … всё ещё находился здесь, словно прикованный к любимой игре. Что ж, пришлось быстро-быстро со всеми попрощаться и бежать к метро, чтобы успеть хоть на половину занятия.

Разумеется, путь к метро «Купчино» я выбрал самый короткий – через дворы. Я знал его уже очень давно – более того, великолепно помнил каждую нужную тропинку, каждую петельку, каждую арку… И порой даже засматривался подолгу на такой знакомый мне маршрут…

Но сейчас я дико спешил и воспроизводил маршрут, тупо двигая ногами, на чистом автомате. Я почти не оглядывался на людей, на детские площадки, на окна, на деревья… – кажется, я уже издали видел впереди только метро. Но вдруг…

Проходя по тропинке в одном из дворов, я услышал, как кто-то громко крикнул моё имя. Я подумал, что кто-то меня зовёт, и, несмотря на сумасшедшую спешку, решил обернуться.

Обернувшись, я увидел, что недалеко от меня, у дерева, стоит какая-то кучка тинейджеров, которые крайне активно что-то обсуждают, и – не знаю, почему, – но я вдруг сразу почувствовал, что среди них есть тот, кто кричал моё имя. Неизвестно, что за помутнение возникло у меня в голове – то ли от внутренних чувств, то ли от спешки, – но уже потом, добегая последние свои метры до метро, я вдруг понял, что тем человеком, кто кричал, был … Болт.

Да, я так его перед собой и увидел! Сейчас. А тогда просто не узнал, или не успел разглядеть, потому, наверно, что слишком быстро бежал. Так бежал, как он сам тогда улепётывал из кино. Но сейчас… Я ещё раз перепроверил свою память… – да, действительно, на 99 % это был Болт. Да никто это больше и не мог быть! Я даже сразу вспомнил его чёрно-синюю куртку, тёмно-зелёную кепку, которую он любил надевать и зимой… В общем, вспомнил всего его!

Но удивительно, с какой же прытью я должен был тогда мчаться, чтобы вот так вот не остановиться перед знакомым человеком. Да ещё таким знакомым! Фантастика! Тут же я вспомнил и разговор с Саней, состоявшийся 20 сентября, и последнюю фразу, в которой говорилось о том, что Болта надо непременно найти, и что он мысленно где-то около меня… Невероятно, какими же меткими иногда бывают некоторые фразы! Они будто в точку попадают! Ведь сегодня Болт был, возможно, не только мысленно, но и геогрфиче-ски около меня! Но я…

Я как последний дурак умудрился упустить шанс пообщаться с ним, спросить, как его дела, как складываются отношения с родителями… Человек, являющийся другом лидера Компании, так бездарно просрал возможность по-братски поговорить с человеком, воспитанным компанией!.. Эх, а ведь как был бы рад нашему разговору Саня!.. Саня, который как никто другой переживает за судьбу Болта. И плевать на эти курсы, плевать на это обществознание, которое я собираюсь сдавать!.. – да, в эти минуты я понял, как бездарно поступил… Но Саня! Саня! Мог так обрадовать человека, мог возбудить в нём счастье!.. Ведь разве можно сомневаться в том, что Саня был бы бесконечно благодарен мне за любую информацию о своём закадычном, но временно потерянном друге?! И вот теперь… Что я ему скажу? Как упустил шанс, как бездарно пробежал?.. Как я проявил себя диким эгоистом?.. Как потом, уже в метро, стал сожалеть об этом?.. …

Но стоп! Позвольте! А если … если это был не Болт? Вот не он! Просто это был не Болт, а мне, значит, показалось?.. Привиделась такая психологическая галлюцинация, основанная на стремлении выдать желаемое за действительное. Ха, да и кто сказал, кроме меня, что это был Болт? Точно Болт. Кто это подтвердит? Ведь я очень быстро бежал – так, как, возможно, ещё никогда не бегал в своей жизни! – и сначала вообще не распознал того подростка в зелёной кепке, что кричал моё имя. Только потом, добежав до метро, я вспомнил…

Но почему же тогда у меня возникли мысли именно о Болте? Почему я подумал, что увидел его? Вроде ответ очевиден: одежда! Хорошо… Но сколько ещё людей в нашем районе носят чёрно-синюю куртку, дополняя её тёмно-зелёной кепкой? Кто одевается хотя бы схоже? – да много кто! Тем более, в среде молодёжи. Так что … утверждать, судя по одной одежде, что я видел Болта, – это по меньшей мере глупо. Глупо и бессмысленно. К тому же, … я не видел его лица. Вот! А ведь лицо идентифицирует индивида! Следовательно, получается, что я предположил, что видел Болта, но даже не провёл при этом мимолётную идентификацию. И после этого так уверен…

Но всё-таки Болт! Почему именно Болт? – очень странно, что в данном случае я подумал именно о нём. Другое дело, если бы эти думы пришли ко мне во время бега, особенно постоянные думы, – тогда, с точки зрения психологии, всё было бы логично. Но я, когда бежал к подземке, совершенно не вспоминал Болта. Да, я готов голову на отсечение дать, что этих мыслей у меня не было – более того, со дня того памятного разговора с Саней, который, надо сказать, задел меня за живое, я ещё ни разу, как это ни удивительно, не размышлял о судьбе друга (и это – каюсь перед Читателем – достаточно больной удар по моей совести и моему альтруизму). Мчась к метро, я думал лишь о том, как бы не опоздать (здесь прошу меня понять: опаздывать на первое же занятие курсов – это весьма неприятно, тем более что причина – футбол). Но тогда почему вдруг я принял того тинейджера за Болта? Было ли это абсолютно случайное воспоминание или что-то в моей душе сознательно заставило меня вспомнить Олега? А если вообще всё произошло на самом деле? И мне ничуть не показалось, что там, у дерева, стоял Болт? Но вот идентификация…

Все эти вопросы всерьёз мучили меня, пока я ехал в вагоне метро. Так и получилось, что из-за описанных выше размышлений я случайно пролетел мимо нужной станции, и мне пришлось потратить немало времени на обратную пересадку. Вот и вышел мой первый день курсов кувырком – я позволил себе катастрофическое опоздание.

Потом я долго думал, рассказывать ли мне своим друзьям историю бега. Вроде всё было очевидно – конечно, да, это важно для Компании, ибо судьба Болта волнует действительно всех. С другой стороны, информация, и я это чувствовал, была непроверенная, неоднозначная… Такую информацию я обычно всегда предпочитал держать при себе, чтобы не вводить своих друзей в заблуждение. К тому же, здесь я выставлял себя неудачником, раз уж так и упустил «потенциального Болта». Но вот скрыть всё это от Сани, оставить его с мыслями о том, что всё совсем беспросветно, и что Болт пропал… – нет, на такое я пойти не мог. И я, больше ни секунды не раздумывая, решил всё ему рассказать, что и сделал в четверг – разумеется, в «Переговорном пункте». Потом, впрочем, не побоялся поделиться своими мыслями и воспоминаниями и с остальными, но уже в коридоре.

Саня, замечу, сразу очень обрадовался, когда услышал из моих уст слово «Болт», но потом понял, что радоваться, строго говоря, ещё очень и очень рано. И всё же, несмотря на понимание того, что о Болте пока ещё по-прежнему ничего толком не известно, Саня сохранял улыбку на своём лице – видимо, в знак того, что всё в этой истории должно закончиться возвращением Олега к друзьям. Что и говорить, Саня иногда проявлял истинные качества оптимиста.

Когда же я разговаривал с членами Компании в рекреации, у меня вдруг возник вопрос:

– Интересно, а вы не могли его видеть?

– А с чего? У нас был футбол, – ответил Арман.

– Ну, просто показалось, что он был недалеко от вас.

– Показалось?.. – спросил Павел.

– Я подумал, что на обратном пути вы могли его встретить. Или он – вас.

– Вряд ли, – сказал Костя. – Играли-то долго, чуть ли не до темноты. Болт уже наверняка свалил.

– Как сказать… – возразил Саня. – Он иногда до двенадцати по дворам мотается.

– Ах да, – вспомнил Костя, – я забыл, что ему дома обычно не сидится.

– Просто ему там нечего делать, – добавила Даша.

– Верно, – согласился Саня. – Но он ещё с родаками не в ладах. Это накладывает отпечаток.

– И всё-таки, – вмешался я, – вы точно его не видели?

– Ха! Да если б видели – сами бы тебе всё рассказали, – ответил Костя. – Хотя после вчерашних игр мы не обращали внимания ни на людей, ни на животных, ни на погоду… Нам просто дико хотелось пить!

– Да уж, пить хотелось ужасно, – подтвердил Арман.

– Неплохо вы… – заметил я.

– Блин, мы так устали… Я потом еле до дома дополз! У меня ещё нога болит после того удара, – Павел рассказал, как против него неудачно подкатился вчера один из соперников.

Поговорив о футболе, мы обсудили ещё некоторые темы, в частности, заговорили о ближайших репетициях. Костя сказал, что сегодня всё должно пойти по плану, так как жизненно необходимо доработать вторую часть спектакля и скомпоновать всё в одно прекрасное целое. Вообще же, было заметно, что планы у него на сегодня велики, и, в первую очередь, это касалось именно двух репетиций.

Однако с первых секунд оных стало понятно, что планам этим не так уж и легко будет сбыться. Похоже, что мы так сильно обрадовались пропуску английского с Гареевой, что наше ударное настроение выплеснулось и на репетиции. С одной стороны, это было неплохо, так как бодрость для творческой работы у нас была что надо, а, с другой, хаоса и веселья при таком тонусе избежать было нельзя. Собственно говоря, мы и не избежали.

Еле-еле первая сценка (только с Лёшей) была доведена до конца, а потом опять пошло повторение вчерашнего. Вряд ли стоит отдельно описывать уровень нашей репетиционной ответственности – во всяком случае, Костя был очень недоволен ходом подготовки.

– Вот скажи, Арман, – обратился Костя к Хатову, – на фига ты вечно кривляешься на сцене? Тебе нужно изобразить строгого директора, а не вот это… – за кулисами характерно рассмеялись от его изображения. – Ну сыграть-то нормально можешь?

– Да могу я. В чём вопрос?

– Да в тебе! – крикнул Костя. – Ну давай, пофантазируй; сочини уже какой-нибудь образ. Дерзни!

Но дерзнуть Арман пока не решался. Да и образ у него выглядел ещё плоховато…

Вообще, конечно, подобных вопросов и претензий у Кости за первые две репетиции была целая куча, и так просто даже он её ликвидировать не мог, как ни старался. А ещё его отвлекали посторонние разговоры:

– Серёг, ну выходи ты уже на сцену! – требовал Таганов. – Сил нет слушать твою болтовню с Катей.

Катя, кстати, тоже взбунтовалась:

– А мы разве чем-то мешаем? Разговор, вроде как, не преступление.

– Он мешает репетиции… Даже очень мешает! – ответил Костя, добавив: – Блин, неужели вам хочется возиться со всем этим дерьмом, – что взвалил на нас Долганов?

– А что изменится? Потом он возложит на нас ещё какой-нибудь груз, – сказала Катя.

– И мы снова с ним справимся! – заверил Костя.

– Но это же бесконечно…

– До конца мая.

– Ещё столько времени!.. – добавила Катя.

– Тем более. Расслабься, – посоветовал ей Костя. – Подумайте, как круто: всё то, что требует от нас Долганов, мы упорно и упрямо делаем сами. И у нас неплохо получается!

– Зато потом все почести достаются Долганову, – прямо сказала Катя. – Да и Чивер с Барнштейн вечно нами недовольны…

– Да пофиг! – заявил Костя. – Насрать на них! Кто они такие, чтобы оценивать нас? Сами ни черта не добились, а ещё судят! – злостно сказал Таганов.

Катя, кажется, поняла, что ей нечего ответить. А вот Костя разошёлся не на шутку:

– Я вообще не понимаю, какого чёрта мы на них ориентируемся?! Неужели у вас, дорогие артисты, никогда не возникало чувства гордости за проделанную работу? Причём проделанную самостоятельно, без чьей-либо помощи! И неужели вам никогда не хотелось отметить свою удачу? Да пусть Чивер с Барнштейн хоть всё время критикуют нас! – это их удел. Мы же – не они; мы продолжим делать так, как хотим, – как нам нравится!

Все замолчали. Костя своей речью в очередной раз привлёк внимание окружающих.

– Давайте в эту субботу сразим всех! Пусть охренеют от нас! Поверьте: всё, что мы делаем, – это не фигня! Это наша фантазия. Наш будущий звёздный час. И мы должны воспользоваться им и проявить себя перед публикой! Кто вообще такая публика? – сборище людей, уставивших свои глаза на нас. И это уже круто, так как мы – в центре внимания. Только мы. А если нет, то вот и повод постараться – заставить их смотреть! Главное – удивить их, на остальное вообще пофиг. Взять хотя бы наше отношение к поднятой теме!.. А дальше – всё будет ок. Зато потом можно собраться всем коллективом и устроить чаепитие – в знак того, что все постарались и заслужили отдых.

– Отличная мысль! – заметил Арман. – Я согласен!

– Ага, – поддержал Саня.

Согласно кивнул и приободрился даже Сергей.

В общем, как и следовало ожидать, идея о чаепитии понравилась всем.

– Только где мы его устроим? – задался вопросом Бранько. – Не в долгановском же кабинете!

– Вот-вот, только не в этом дерьме! – согласилась Юля.

– Ну зачем же?.. Есть одно хорошее место: небольшая комнатка на первом этаже… – сказал Костя и посмотрел на нас, чтобы убедиться в том, что мы понимаем, о какой комнатке идёт речь.

– Что ещё за комнатка? – заинтересовалась любопытная Юля.

– Вот в субботу и узнаешь, – ответил ей Костя. – А сначала надо выступить! И обязательно на все 100 %!

Эх, … жаль, что слова Кости пришлись уже на конец третьего урока. Хотелось бы нам сейчас продлить его!.. Действительно, все артисты после слов Кости так как-то разом приободрились, что … немедленно захотели порепетировать! И как-то жутко обидно стало на душе, что звонок уже прозвенел, а мы снова ни черта не сделали…

Но Костя быстро понял наше состояние и произнёс:

– Не унывать! У нас впереди ещё одна репетиция, и уж на ней мы выложимся полностью! Поработаем так, что все участники праздника потом ещё будут нам завидовать… А они точно будут нам завидовать!

Из зала он вышел первым – с невероятно боевым выражением лица. А мы шли за ним, обрадованные напоминанием об ещё одной сегодняшней репетиции.

Стоит ли говорить о том, что она получилась ударной?! Нам удалось успеть буквально всё! От первой и до последней секунды! Причём наше превосходное настроение никуда не пропало, но оно помогло нам при работе над образами. Костя же смотрел на всё из зала и был, бесспорно, очень доволен. А в конце сцены, в соответствии с планом, он сам вышел на сцену и проговорил свою речь (кстати, сделал он это очень неплохо – с чувством!). На гитаре играть пока не стал, хотя Лёша очень того хотел, – он говорил, что пение у него выходит уже вполне добротным.

– Это сделаем завтра, – решил Костя. – Кстати, что у нас теперь с репетициями? – спросил он у Даши.

– Надо решить. Хотя и так ясно, что мы хотим пропустить, – ответила она, посмотрела на остальных и, кажется, убедилась в правдивости своих слов.

Но Костя засмеялся:

– О нет, друзья, бросьте. С химии мы даже под заслоном Щепкиной не уйдём…

– Так в чём проблема? Шестой урок… Ты же сам неделю назад… – вспомнил Саня.

– Нет, это было другое, – оборвал Костя. – Я находился в кабинете Долганова.

– А сейчас что не так? Есть же Щепкина! – недоумевала Юля.

– То, что Дарья Алексеевна есть, – хорошо, конечно. И мне ничего не стоит к ней обратиться. Но какова будет реакция Бандзарта? – только вдумайтесь. Он же нам потом устроит!.. Да ещё на Щепкину начнёт давить… Нет уж, этого я допустить не могу! – заключил Костя.

После этих слов артисты призадумались.

– Но ведь тогда, с Долгановым?.. – не унимался Саня.

– Да что ж ты заладил про Долганова? – рассердился Костя. – То был совершенно другой случай! Во-первых, речь шла только обо мне, а нас сейчас до хрена. А, во-вторых, Бандзарт к Долганову относится всяко лучше, чем к Щепкиной. Вспомни же, как в прошлом году Дарья Алексеевна рассказывала нам о своей ссоре с Бандзартом! И произошла она тогда тоже из-за пустяков!

– Да, было дело… – признал Саня.

– Вот-вот. Так что их сталкивать не надо. Хотя я до сих пор не понимаю, как Долганов решился на смелость договориться с Бандзартом, – видимо, он допинг храбрости принял. Но у Щепкиной такое точно не получится, уже ввиду той ссоры, о которой Феликс вряд ли забыл.

– Да, он должен это помнить … – сказал я.

– Вот! – подтвердил Костя. – Поэтому идею о пропуске химии предлагаю забыть – она изначально провальная. Но есть ли иные варианты?

Тут опять всё было ясно. Оставался один прекрасный вариант – литература. Его и утвердили. Костя снова сходил к Дарье Алексеевне, а позже сообщил нам, что теперь мы можем спокойно порепетировать как на первом, так и на пятом уроках.

– Тем лучше, – сказал он. – Больше репетиций – больше уверенности!

Думаю, что нет смысла сейчас подробно рассказывать Читателю о том, как прошли наши пятничные репетиции, ибо они немногим отличались от той, ударной, что прошла в четверг. Пожалуй, единственная изюминка состояла в том, что Костя взял с собой гитару, и наша компания артистов услышала пение Лёши. Надо сказать, что и песня, и исполнение всем понравились – очевидно, слова собственного сочинения, да ещё под отличную мелодию, Лёша пел очень легко. В целом же, было видно, что последний эпизод красиво и необычно завершал весь номер.

Уже после уроков мы с Костей шли из школы и беседовали о предстоящем выступлении:

– И всё-таки у меня есть чувство, что завтра всё должно получиться. И даже Чивер с Барнштейн будут довольны! – сказал я.

– Я надеюсь, что так и будет, – ответил Костя. – Не зря же старались.

– Интересно, как все отреагируют?

– Ага. Но пока – вообще неясно. Может, скажут, что номер блестящий. Ну или всё, как обычно…

– Но почему «как обычно»? Должно же хоть раз всё произойти не так, как обычно. А то надоела уже эта долбаная критика, недовольство, возмущения… Неужели всё, что делал наш класс ранее, – настолько бредово? – размышлял я.

– Ну конечно нет! Я уже говорил, что дело не в нас – дело в них, – ответил Костя.

Он помолчал, но потом продолжил:

– Видишь ли, всему виной стереотипы. Увы, встречаются такие люди, которые, если им что-то однажды не понравится, потом всю жизнь будут испытывать к этому форменное отвращение… И что бы ты ни делал, как бы ни пытался их раззадорить, развеселить, удивить, обрадовать или увлечь, – всё без толку! Называется «даже не пытайся!». И впрямь, если и большинству что-то понравится, то им – никогда. Эти мрази везде найдут, к чему придраться.

Вспомни: когда мы в первый раз выступили на сцене, а это было, кажется, в шестом классе, очень многие учителя были нами недовольны. Если я всё правильно помню, нам даже не аплодировали. Но тогда, невзирая на возраст, мы действительно выступили хреново. И, по-моему, Гареева же тогда назвала наше выступление говном.

– Да, вроде, – улыбнулся я от таких воспоминаний.

– Вот так. А что сказали Чивер с Барнштейн? Они же нас вообще больше не хотели видеть на сцене, за то выступление; считали, что мы отстои, – заметил Костя. – Да, конечно, всё это лишь слова, но приятного в них тогда было мало.

– Да, мы тогда расстроились, – вспомнил я.

– И ещё как! Кто-то вообще плакал… Но время прошло, мы подтянулись, и уже в следующем году, я считаю, вышли на очень хороший уровень. Вспомни: нас тогда назвали самым поющим классом! И то правда: Карина тогда здорово спела!.. – восхищённо, но с грустью заявил Костя. – Да, преподы и то были в восторге! Они утверждали, что мы «неплохо так изменились». И это слова Никаноровой!.. Что ж, даже Гареева заявила, что «на сей раз всё получилось просто excellent!» И Долганов был несказанно рад! Однако… Чивер с Барнштейн всё равно нас обругали. И эти их «вы могли выступить лучше…», «мы ждали большего…» и «вы ещё не доросли до…» – ну, в общем, всё было понятно. «Если вы утверждаете, что нашей публике что-то нравится, то поговорите прежде с Чивер и Барнштейн», – вот это я давно понял.

– Классная фраза! – оценил я.

– Спасибо, конечно, но слишком уж она печальна. И больше всего меня удручает тот факт, что Барнштейн с Чивер вечно ругают именно наш класс. Другие на коне, а мы…

– Но где же твой оптимизм, Костя? – спросил я.

– Да, ты прав! И впрямь пессимизм навеваем, – взбодрился Костя, но дбавил: – Хотя я до сих пор не знаю, как изменить отношение Чивер и Барн-штейн…

– Но ты же не думаешь, что здесь уже ничего не изменишь? – испугался я.

– Нет-нет, я не хочу так думать. – моментально ответил Костя. – Но ты видишь шанс понравиться им?

– Не знаю… – задумался я.

– Вот и я не знаю… Но, впрочем, подумай сам: оно нам надо? Ведь мы должны знать, что выступаем для всех, а, значит, не следует подстраиваться только под Чивер и Барнштейн. К тому же… Кто они такие в обычной жизни? Ха! Да это у них здесь высокий социальный статус! – вот и командуют всеми подряд. А так… Они же самые простые люди, и … наверняка недалёкие – короче, ничем не лучше нас с тобой! – заявил Костя так, что у меня даже улыб-ка на лице появилась, но дальше – больше: – И ведь, строго говоря, они про-сто тупые! – а мы… Мы хоть выступаем! Учимся! И развлекаться умеем! И вообще, главное – относиться к этому спокойно: не тушеваться, не нервничать, не плясать под их дудку; и, конечно, знать, что есть и другие люди, которые всегда будут с тобой на одной стороне!

– Ты имеешь в виду Щепкину?

– Разумеется. Но не только её. Вот мне интересно, с Бандзартом можно договориться?

Признаюсь, сейчас я не очень хотел говорить с Костей о Бандзарте, и вообще не хотел вспоминать Феликса, – поэтому на том разговор наш и прекратился. Мы дошли до места распутья: после прощания Костя повернул в сторону своего дома, я пошёл к своему.

Но я, идя, ещё долго думал о том, что сказал мне Таганов. И всё выходило верно.

Его слова отражали мнение уверенного в себе человека – может, чуточку развязного, но хорошо знающего людей и общество, и способного легко устанавливать контакт с незнакомыми людьми, и знающего, как поступать в конфликтных ситуациях. Но одного я не понимал. Допустим, ты видишь, что тебя кто-то явно недолюбливает, и это никак нельзя изменить. Всё фигово. Тогда приходится обращаться за помощью к «другим, которые всегда будут с тобой на одной стороне». Но вот вопрос: «А всегда ли такие люди найдутся и будут рядом?» Что, если они не готовы встать на твою сторону? Не хотят? Может, боятся? И чем не вариант тогда уж попробовать наладить отношения с врагом – тем, кто тебя ненавидит? Пойти на уступки – вдруг что-то изменится? Но ведь всё это сложно, очень сложно… У некоторых людей стерео-типы настолько давние, что искоренить их едва ли возможно, хотя если ты дашь их владельцу миллиард долларов, то … вероятно, он всё же увидит в тебе некие благородные начала (я специально назвал их «некими»!)… Впрочем, даже тогда он сочтёт тебя за полного придурка, который не брезгует разбрасыванием таких больших денег.

И всё же первые вопросы заставили меня задуматься. Я проразмышлял над ними весь вечер. И только утром, кажется, докопался до истины.

Не зря говорят, что утро вечера мудренее, – и то правда! Действительно, как я раньше не додумался до таких очевидных вещей?! Ведь всё просто. Для того, чтобы человек не попадал в ситуацию, когда поддержать его некому, – надо – виват банальности! – просто иметь таких друзей. Конечно, для этого нужны связи, знакомства, нужен непременно широкий круг знакомых (то есть не обязательно друзей); однако главное – ни в коем случае нельзя забывать своих друзей, переставать поддерживать с ними отношения! – ибо такой путь есть путь неумолимого развала дружбы, – столь грустного и неприятного процесса. И, в общем-то, в этом и весь ключ. С хорошими друзьями все враги будут казаться слабаками! При этом, нужно всегда интересоваться жизнью этих хороших людей…

Но надо же, неужели я только сейчас осознал, какой глубокий смысл заложен в нашей Компании?! Компании Таганова! И не случайно именно он вчера повёл своё размышление о людях! Основатель Компании, как теперь я понял, говорил совершенно правильные слова; говорил о том, что всегда надо помнить, и особенно в нашем нынешнем обществе, во время прохождения процесса социализации, о своих друзьях! Основатель Компании, очевидно, так хотел, чтобы я его понял, что не мог не прибегнуть к столь долгим, но крайне важным размышлениям, которые только теперь, спустя время, стали мне понятны. И это прекрасно – он не зря так старался.

Но стоит ли иногда идти на уступки другим? Вот ещё неплохой вопрос, и вроде бы ответ на него очевиден: конечно, стоит. Но ведь есть и другая сторона. Как быть с человеком, которого ты именно ненавидишь? И, может, не неделю, не год, и даже не двадцать четыре месяца!.. Стоит ли унижаться перед ним, даже если потом это пойдёт во благо тебе, или нужно искать другие методы? И что делать, если от этого зависит ещё и твой дальнейший жизненный путь?! Очередной ком вопросов навалился на меня, и я пока не мог найти на них ответы…

…А найти очень хотелось, ибо все семнадцать лет я мучаюсь из-за своего неоднозначного характера! Ещё раньше, когда я учился в 5-9 классах, у меня были весьма тяжёлые отношения со многими людьми. Мне часто приходилось хамить, ругаться, идти наперекор всем социальным нормам… Но другого выхода я никогда не видел, так как понимал, что, в противном случае, мне пришлось бы подчиниться их прихотям, а это для меня – совершенно неподходящий вариант. Вариант, который противоречит всем моим принципам, понятиям и амбициям. Я никогда не мог пойти против них, пусть и нередко становился их уязвлённой жертвой, но всё же… Тот скрытый конфликт между принципами и желаниями, что уже несколько лет я терплю в себе, близок к тому, чтобы потухнуть. Он мне надоел; я хочу избавиться от него и установить гармонию между всеми моими ожиданиями и характером, разрушив все противоречия, которые существуют во мне и по сей день. Но для этого я должен победить в себе противоборство между своими добротой и хамством, а прежде – ответить на все мучающие меня вопросы и покончить с ни-ми.

Если кто-то понял, о чём я сейчас рассуждал, то это отрадно. Однако я не претендую на понимание, ибо знаю, что такие вещи даже читать тяжело – что уж говорить о большем?.. Но одно меня радует: у меня есть друзья, которые всегда будут на моей стороне! Впрочем, одно и огорчает: существует вероятность, что их в нужный момент может рядом не оказаться. И тут, конечно, Читатель наверняка спросит меня о том, что такое истинная дружба, и почему друг проверяется именно в беде… Ещё может и заявить, что те, кто не окажутся со мной рядом – вовсе мне не друзья, а так… – праздношатающиеся маргиналы… Но я привык верить в хорошее. И я не случайно верю в Костю, верю в Компанию, верю в нашу дружбу!.. Да и не приходится сомневаться в том, что вопросы дружбы для Кости эквивалентны по важности вопросам о жизни. Замечу, при этом, что тут наши позиции абсолютно пересекаются, и полученная точка пересечения, безусловно, является одним из связующих узлов всей Компании.

Новый школьный день обещал быть необычным. Праздничный концерт должен был состояться на шестом уроке, и это уже радовало, потому как авторитаризм Бандзарта по времени ограничивался всего сорока пятью минутами. Впрочем, и этой продолжительности нам вполне хватало.

На четвёртом уроке состоялась генеральная репетиция предстоящего действа, и получилась она, надо сказать, весьма успешной. Мы сделали контрольный прогон и в быстром темпе проработали ещё некоторые, наиболее трудные, моменты. Костя, следивший за всем и со сцены, и вне её, заявил, что «всё ок!», и что в нашем выступлении есть изюминка, которую – он в это верит – обязательно оценят зрители. Отмечу, что и мы в это верили.

Волнения практически никакого не было, – всё-таки мы не первый класс, чтобы париться, к тому же нас довольно много. Да и сколько лет уже знаем эту сцену!.. Ладно я, ладно Арман, Саня, Миша, – но Костя, Лёша!.. – вот наши постоянные артисты, без которых бы ни один из предыдущих номеров не состоялся.

И всё же, несмотря на абсолютное хладнокровие и спокойствие, мы не хотели перед выступлением испытывать дополнительные трудности. В частности, на химии – предмете, где эти трудности вылезают из ниоткуда со скоростью какой-нибудь быстрой химической реакции. Поэтому пусть Читатель представит себе, как мы успели перепугаться, когда Бандзарт заявил, что собирается сегодня провести к/р, – лица наши моментально испортились и едва не лишились всего того прекрасного творческого оттенка, что сегодня так сильно должен был нам пригодиться. Впрочем, к счастью, с нами сегодня был Костя. Бандзарт явно был доволен его появлением и, когда тот попросил перенести работу на 10 октября, согласился. Поломался, конечно, немного, но всё же согласился. Приятно, что у него хоть в такой день проснулась совесть. Впрочем, насчёт грядущей пятницы он нас ещё раз предупредил:

– Воля ваша. Главное, чтобы вы потом сами не пожалели о переносе.

Подобные фразы Бандзарт откровенно любил произносить, и в них всегда таилась угроза, помноженная на коварность. Мы по-разному на них реагировали, но сейчас реакция наша была нулевой, потому что перед выступлением никто из артистов не желал думать о чём-либо другом, кроме концерта.

После звонка, когда все уже вышли из кабинета Бандзарта, Костя сообщил нам важную новость:

– Боюсь, сегодня собраться у нас не получится. В моей квартире ремонт, и…

– И никак? – спросил Арман.

– К сожалению, нет. Я очень рассчитывал созвать вас всех, и заодно всем вместе поесть, но … – не судьба. Впрочем, давайте в понедельник!

Разница между понедельником и субботой хотя и была в определённой степени велика, но не настолько, чтобы отказываться о предложения Кости, и его, в итоге, все приняли.

Однако… Разговоры – разговорами, а время концерта уже пришло. Все выступающие сразу стеклись в актовый зал, а гости – в основном, учителя, конечно – пока подходили в очень неспешном, вальяжном темпе. Атмосфера, надо сказать, была торжественной: зал оформили так, словно сюда с минуты на минуту должен был приехать кто-то важный. Во всяком случае, большего количества праздничных лент и плакатов – по крайней мере, в нашей школе – я ещё никогда не видел, и пусть все они были посвящены учителям, но у меня создалось впечатление, будто сегодняшний праздник является поистине всеобщим – настолько всё вокруг было красочно и радужно. Очевидно, здесь постаралась несравненная Щепкина.

Последними в зал вошли Барнштейн и Чивер. Странно, но они совсем не улыбались, и, судя по выражениям лиц, похоже, были на кого-то очень злы – даже осмотр наряднейшего сегодня зала не добавил им положительных эмоций. Они без особой торжественности плюхнулись в свои кресла в первом ряду, и это говорило о том, что праздник пора начинать.

Да… Пройдёт время, – а этот блестящий концерт я вряд ли когда-нибудь забуду. И не только по той причине, что его подготовила и провела Дарья Алексеевна, хотя, конечно, это определяющий фактор, – просто, в моём понимании, именно так и должны проходить все школьные мероприятия – интересно, познавательно, привлекательно, нетривиально, душевно, живо!.. Да, только так! Впрочем, я всё же расскажу о нём поподробнее.

Концерт начался с выступления танцоров. Это были представители 10а и 11а классов, которые бойко и бодро плясали под различные мелодии. Очевидно, данный номер был отличным ходом Щепкиной, которая ещё задолго до концерта решила, что «именно с танцев всё и начнётся, так как с самого старта действа необходимо публику развеселить, разогреть и заинтересовать!» Что ж, идея её сработала на все 100 %: после столь зажигательных танцев уснуть было просто невозможно, зато пропитаться позитивом и восхищением – вполне! Лица зрителей мгновенно озарились лучезарными улыбками, и даже Чивер с Барнштейн, похоже, скривили на своих лицах весьма довольные ухмылки.

А дальше – больше!

После яркого выступления танцоров на сцену, под торжественные объявления ведущих, коими, кстати, стали девушки-красавицы из 10а, и громогласные аплодисменты зрителей, вышла сама Дарья Алексеевна Щепкина. Она произнесла несколько вступительных фраз и заодно некоторые хвалебные слова в адрес учителей, но сделала это так быстро, что никто из зрителей даже не начал позёвывать, как нередко случается в подобных ситуациях. Замечу, что не стала она и вызывать на сцену всяких важных лиц: никаких депутатов, делегатов, известных артистов и других почётных особ… Если они и были здесь и сейчас, то только сидели в зале и молча внимали действию.

Далее же, сразу после ухода Щепкиной в зал, десятиклассницы объявили выход гитаристов. Так на сцене появился сводный школьный ансамбль, собранный, фактически, тупо из всех тех, кто хорошо умеет играть на гитаре, и образованный наверняка специально ко дню концерта. Я посчитал: гитаристов было восемь, – и среди них явно выделялся наш Костя. Безусловно, явление его меня ничуть не удивило – ни один школьный номер с гитарами не обходился без него с того самого дня, как он впервые что-то нам сбацал; однако об этом номере заранее вообще ничего не говорилось, это был чистый сюрприз, который неизвестно когда и где успели подготовить, – впрочем, сюрприз крайне приятный – я вообще люблю слушать гитаристов. Ну и, конечно, я не могу не отметить Щепкину, которая сохранила атмосферу строжайшей секретности до самого праздника.

Гитаристы заметно порадовали публику, исполнив две лирично-весёлых композиции, под которые потом стали подпевать (умудрилась же Дарья Алексеевна подобрать такую чудную музыку, а Лёша сочинить хорошие стихи!), а затем на сцену вышли певцы. Это были ученики восьмых-девятых классов (многих из них я знал) с очень приятными всякими там сопрано, меццо-сопрано, тенорами и басами, и все такие сладкоголосые, и так легко поют, что слушать их можно было бесконечно, но нарадоваться – никогда. Их романтичное пение, как мне показалось из закулисья (оттуда я иногда, через щель, поглядывал на зрителей), даже выбило слезу восхищения у Гареевой – она так расчувствовалась, что не удержалась и встала в финале номера, чтобы затем поаплодировать юным талантам.

Потом пошли театральные выступления. Впрочем, правильней будет сказать – театрализованные, или даже смешанные, ибо … чего только в них не было! И музыка, и клоунада, и мимика, и юмор, и трагикомедия… Но, знаете, смотреть всё это было вполне даже можно, пусть и выступали представители самых разных – может, тоже, в некотором роде, опальных – классов – девятых, седьмых, шестых, восьмых, одиннадцатых… Разумеется, мы, как самые старшие, выступали последними, но так увлеклись просмотром предшествующих номеров, что едва не проморгали свой выход. Хорошо, что Костя вовремя нас предупредил, однако ведь было чем увлечься!..

Но рассказывать о них подробно я не буду. Скажу лишь, что все классы выполнили основное требование Щепкиной: «Контролировать время! Ни к чему разводить канитель!» Мы, правда, наверно, слегка подзатянули, но нам простительно: наш номер был последним, и после нас зрители уже могли собираться на выход, – хотя, после такого блистательного концерта, вряд ли они того сами хотели…

В целом, наш номер, как и мы сами, выглядел достойно. Как я уже говорил ранее, в нём была своя изюминка, – и она, конечно, не могла ускользнуть от внимания зрителей, ибо являлась, по сути, ядром номера. Лёша, как артист экстра-класса, блистал, но и мы не отставали, каждый раз выходя к нему на сцену и говоря соответствующие фразы. Особенно же хорошим и качественным получился диалог между Лёшей и Арманом – там было всё: и эмоции, и страсть, и переживания, и много-много тяжёлых размышлений! Не испортил картины Сергей (да мы за него и не волновались), очень здорово – и я это признаю – смотрелась Юля. Ну и, конечно, превосходно выглядела конечная сцена с Лёшей и Костей, особенно финальная песня, – которая символизировала, в целом, праздничное настроение! Лёша здорово почувствовал мотив и сразу начал идеально попадать в ноты, потом его пение подхватил Костя – получился этакий промежуточный дуэт, – ну, а дальше вокализировалась и вся наша десятка. Отмечу, что на репетициях некоторые проблемы у нас возникали именно с пением, хотя вряд ли вокал был нашей ахиллесовой пятой; но сейчас о проблемах и думать было некогда – мы собрались и выдали на суд публике великолепный дектет. И нет сомнений, что публика оценила его по достоинству, тем более что гитара Кости всё продолжала звучать…

Как только песня закончилась, мы подошли к краю сцены и дружно поклонились зрителям – и тогда же можно было обратить всё внимание на реакцию зрителей. Ну, самое первое, что бросалось в глаза, – хлопали практически все, причём хлопали бурно. Веселились Никанорова, Баранько, Долгов, Гареева, Долганов (этот так вообще веселился пуще остальных)… Явное восхищение выражало духовно удовлетворённое лицо Фёдоровой. С уважением смотрел на нас Ставицкий. Вне себя от радости была Конторкина. У Ломановой и Шаровой Ольги Вячеславовны (препода биологии) было прекрасное настроение. Что особенно порадовало, так это то, что улыбались даже Чивер и Барнштейн. Не знаю, что на них нашло, но, кажется, им в первый раз в жизни понравилось наше выступление. И это не шутка.

Я не хочу сейчас думать, ошибался ли Костя или нет, когда говорил про стереотипы. Возможно, что да, раз Барнштейн с Чивер улыбаются, возможно, что нет, если они только делают вид… Но не думаю, что в данный момент это так важно. Куда важнее впечатление от всего действа.

Оказывается, не мы должны были завершить выступление. Вернее, и мы, и все остальные участники концерта, так как подытожить его должен был финальный танец – это ещё одна блистательная задумка Щепкиной. Из динамиков зарядила мощная танцевальная музыка, и уже не только на сцене началась мини-дискотека, но и в зале кресла вмиг опустели – практически все учителя и гости бросились навстречу ритму и движениям. Тут уже нечего было комментировать – началось просто повальное веселье. Кто-то, правда, успевал ещё благодарить и поздравлять Щепкину, кто-то – делать иные комплименты своим коллегам; здесь же дарили цветы; Щепкина, кстати, чуть позже начала беспрерывно благодарить нас – очевидно, она уже записала нас в великие артисты, и это было хотя и несправедливо, но крайне приятно. А ещё приятнее было то, что финал праздника сопровождался такой музыкой и такими танцами!

Через некоторое время дискотека (вот ещё суперидея Щепкиной: праздник-дискотека!) всё же завершилась, и Дарья Алексеевна решила напоследок сказать ещё несколько слов:

– То, что сделали сегодня они, – она показала рукой на группу участников концерта, – просто фантастика. Уважаемые коллеги, я надеюсь, вы поняли, как много талантов обучается в нашей школе! И это не может не радовать! Пройдёт время, – и вы увидите, во что выльются эти блестящие перспективы наших юных певцов, танцоров, музыкантов и юмористов, … – да просто артистов! Вот и надо стремиться к тому, чтобы все наши школьные праздники давали им возможность раскрыть ещё больше свои перспективы, свой творческий потенциал, свои недюжинные способности! Ибо разве не это главная цель подобных мероприятий?.. Вот!.. Вот, что наиболее важно! – сказала Щепкина и вскинула вверх указательный палец. – Ну, а напоследок – ещё раз огромное спасибо от меня всем ребятам! Вы – молодцы! Вы – наше всё! Браво!

Итак, речь Дарьи Алексеевны закончилась, и теперь наступило самое лучшее время для финальных, но продолжительных и бурных аплодисментов. И действительно, начался просто-таки шквал рукоплесканий! Учителя и гости хлопали чуть ли не пять минут! Но хлопали не все…