Читать книгу Заблуждение. Роман про школу. Том 2 - Максим Павченко - Страница 4

В очередной понедельник, 19 января, меня еще на подходе к школе окружили семиклассники. Как оказалось, они уже давно – аж с середины декабря – заметили в Косте нечто странное. Конкретных объяснений я от них так и не добился, но зато с удовольствием послушал их забавные догадки и предположения. Впрочем, пусть Читатель поверит, что я не только смеялся, – в конце концов, мне нужно было как-то объяснить им, что дело это все-таки серьезное и что не стоит раньше времени устраивать из него шоу. Предполагаю, что они меня поняли.

Но это были еще мелочи. И если на той неделе все кому не лень только обращали внимание на странное поведение Кости, то теперь настала пора активной раздачи советов. Это значит, что каждый, считая себя далеко продвинутым в этой истории, стремился вложить в дело что-то свое и как-то повлиять на Костю – то есть повлиять на меня, чтобы уже я оказал решающее влияние. Кстати, разброс мнений здесь проявился очень ярко, – действительно, двух абсолютно одинаковых «наставлений» я так и не встретил, – впрочем, большинство из них, к сожалению, носили скорее юмористический характер, чем официальный, и по-настоящему серьезных идей я так ни от кого и не услышал.

Однако я подхожу к главному событию того дня, которое случилось уже после всех уроков – в том числе и истории. Проходя по коридору гардероба, я внезапно наткнулся на Дарью Алексеевну. Вид ее сразу можно было определить как «типично творческий», глаза кого-то искали, и я быстро понял, кого:

– О! Ты-то мне и нужен, Николай! – обратилась она ко мне. – Пойдем в мой кабинет. Мне необходимо с тобой поговорить.

Признаюсь честно, тогда я был совсем не расположен к этой беседе, ибо просто хотел поскорее прийти домой и сделать все уроки. Да и желания беседовать на старые добрые темы во мне не присутствовало, хотя я совсем не был уверен в том, какую тему изберет наш завуч по творческой работе на этот раз. Замечу, что я попытался придумать какую-нибудь железную причину, чтобы не идти сегодня к Дарье Алексеевне, но она так быстро ее отшила (причина моя, наверно, получилась слишком несерьезной), что у меня просто не осталось выбора, и я понял, что беседы с ней мне не избежать.

Удивительно, но даже после того, как я смирился с этой ситуацией, во мне по-прежнему буйствовало какое-то внутреннее недовольство. До сих пор не понимаю, с чего вдруг оно проявилось, и почему я так не горел желанием идти именно сегодня к Дарье Алексеевне, – но, наверно, это просто был синдром одного дня, который приходит и уходит. Итак, я сейчас попытался, по пути к кабинету Щепкиной, вспомнить о том, как мы радовались в декабре на организованной ею вечеринке, и как потом разделяли этот успех, и о том, какие празднества случались до этого, и насколько это впечатляло!.. И нельзя ни в коем случае забывать о том, какие блестящие планы нас связывают. Да и не только меня, а всю Компанию!.. Нет, я определенно приводил себя в чувство.

«К черту мысли! Отчего бы не поговорить?!» – решил я.

Вскоре мы зашли. И Дарья Алексеевна сразу села за стол – показалось, начать она решила с главного.

– Итак, Коля. Я рада, что за восемь дней, наконец, тебя увидела. Мне нужно кое-что сказать, не пугайся – тема интересная.

– Я заинтригован, – заметил я и улыбнулся. Интересно, что улыбка эта, как я сам почувствовал, получилась удивительно душевная, а это любопытный, но ничем не объяснимый момент. – Так о чем же вы хотите сказать?

– Ну, во-первых, я хочу напомнить тебе о деле о Бандзарте.

– Ах да, дело…

– Я надеюсь, – спокойно говорила Щепкина, – что ты помнишь, на чем мы остановились в прошлом году. Идея о Книге Памяти понравилась подавляющему числу учителей, – но было принято разумное решение создать ее именно в эти месяцы.

– Да. Конечно, помню.

– Превосходно, – оценила Дарья Алексеевна. – Что ж, ну вот и настала пора собирать информацию об учителях. И логично будет начать с тех, кто уже не работает с нами. Впрочем, это дело я целиком и полностью беру на себя, тем паче, что со многими бывшими коллегами я до сих пор общаюсь. В общем, проблемы тут не возникнет: собрать сведения легко, главное – грамотно все объяснить.

– Безусловно, – согласился я.

– С ныне работающими коллегами все еще проще. Однако… Их слишком много, и вот главный минус. Короче, не люблю я так говорить, но мне одной, пожалуй, не справиться. И было бы просто здорово, если бы ты и твои друзья помогли мне, – заметила Щепкина.

– Так в этом весь вопрос? – удивился я. Она кивнула головой. – Конечно, поможем. Все, что вы скажете, Дарья Алексеевна! – искренне отметил я.

– Ох, ну, это приятно, – обрадовалась Щепкина.

– Но что конкретно нужно? – все же решил уточнить я.

– Ой, да все просто. Нужно будет всего только задать некоторым учителям ряд базовых вопросов. Ну, вроде: «Откуда они?», «Где учились?», «Чем увлекаются?», «Что думают о школе?», «Как живут?» – и типа того. Наверно, пятерки вопросов и хватит – нам автобиографии не нужны. Понятно?

– В общем, да, – ответил я. – Только… есть учителя, с которыми у Компании не очень хорошие отношения… – намекнул я, – и вряд ли они согласятся что-то нам рассказать.

– О, тут не беспокойся! Они обо всем будут предупреждены! Ну, если что, – то трудные случаи я беру на себя.

– Хорошо.

– Заодно, кстати, мы всем докажем, что старшеклассникам не чужда история нашей школы и что они тоже хотят ее знать. А имена наших великих коллег никто никогда не забывал! – восторженно заявила Щепкина.

Я рассмеялся, но потом чуть скептически спросил:

– Поверят ли?

– Думаю, что поверят. Все же это очень серьезная работа, не хухры-мухры.

– Ну, тогда браво! Вы блестяще мыслите! – заявил я.

– Да что там… – не без краски на щеках сказала Щепкина.

– Я рад. И все же… напомните, Дарья Алексеевна, как мы поступим с Бандзартом? – вдруг спросил я.

– О! Бандзарта мы оставим на закуску…

– То есть с ним мы разберемся в последний момент?

– Да!

– А не будет ли поздно? – спросил я.

– О нет! – ответила Щепкина. – Мы все подготовим и предстанем перед ним во всеоружии, – заявила она. – Ах, я уже предвкушаю тот момент, когда наступит наш разговор!.. – Тут Дарья Алексеевна сделала несколько характерных жестов. – Да, именно наш! – я хочу, чтобы весь твой класс присутствовал при разговоре!

– Ну, всех нам вряд ли удастся собрать. Ведь основная инициатива исходит от Компании…

– Ну так да! Я это и имела в виду, – поправилась Щепкина.

– Тогда нет проблем. Готовы будут все! – заявил я с абсолютной уверенностью. – Но все-таки, Дарья Алексеевна, … не боитесь ли вы, что дело слишком затянется? Не лучше ли будет узнать информацию о Бандзарте сразу?

– Ах, я вижу, что ты тоже хочешь этого! – похвально произнесла Дарья Алексеевна, затем встала из-за стола, подошла и похлопала меня по плечу. – Это здорово! Но… нет. Дело не затянется, не беспокойся, а вот спешить… спешить нам не стоит. Как показывает практика, именно спешка в таких делах обычно и подводит. А я не хочу, чтобы это дело пошло под откос. Пойми, нам важно все организовать, все подготовить, собраться морально, составить четкий и продуманный план!.. Это ведь не такое быстрое занятие – нам явно понадобится время. Не знаю, какое и сколько, – но все будет рассчитано до мельчайших деталей: как себя вести, что спрашивать, как реагировать, с каким тоном подходить к главному… Разумеется, надо подумать и о форс-мажоре: мы должны иметь в запасе как минимум три варианта, – и ни один не должен приводить к ошибке! Это слово вообще нужно забыть, у нас нет права на ошибку, – и Бандзарт не даст нам ее допустить. Мы должны действовать на сто процентов правильно, чтобы ошибку совершил он. И, конечно, побольше уверенности! В нас не должно быть и тени сомнения…

– Да, – согласился я, – тут не поспоришь…

– И еще важный момент – количество. Бандзарт всегда держался на публике в одиночку. Мы же можем взять его количеством! И вот поэтому я хочу, чтобы так называемых «интервьюеров» было много. Как можно больше. Ибо если все пойдет хорошо, то Бандзарт будет думать над каждым своим словом, – вот тогда-то мы и сможем его поддавить. Заставим поторопиться, сделаем правильный намек, зададим наводящий вопрос, угрожающе посмотрим… Я уверена, что он, как и любой другой человек, может растеряться. Что ж, если это случится, то тогда и тайны раскроются сами по себе, – низким голосом произнесла Щепкина.

– Логично. Но, как я понимаю, острые вопросы будут составлены не для всех?

– Нет. Только для него.

– Только для него… – повторил я.

– Согласись, к остальным у нас таких вопросов нет.

– Возможно. Впрочем… а как же Чивер? Барнштейн? – вспомнил я и спросил: – Может, мы бы узнали что-то новое о них?

– О, я бы узнала, – ответила Щепкина. – Да еще с удовольствием! Но это опасно, очень опасно. Бандзарт – это все-таки школьный учитель… пусть и странный, но учитель. И он никуда не сможет деться. У него не будет выбора, кроме как все нам рассказать. И ни Барнштейн, ни Чивер ему не помогут, – твердо произнесла Дарья Алексеевна. – Однако… задавать им самим острые вопросы не стоит. Если мы заденем что-то очень личное в их жизни – тогда все мероприятие может быть послано к чертям собачьим. Его закроют в одночасье!..

– Ну а если Бандзарт им все расскажет? Думаете, не закроют?

– Да, откровенно говоря, мне это будет уже совсем неинтересно, – призналась Щепкина. – К тому моменту информация о Феликсе будет в наших руках, а заниматься дальше Книгой Памяти мне и так будет лень. Помни, Коля: наша главная задача – узнать, какова тайна Бандзарта. Мы будем концентрироваться в первую очередь на ней, а не на озвученной идее! Собственно, только ради этого я и придумала эту Книгу, – а другого пути я пока не вижу.

– Ну, в таком случае, его можно и не искать?..

– Да, Коля. Наверно, искать иные варианты не стоит. Впрочем, и в этом, думается, есть подводные камни…

– Вот я как раз подумал: как мы поступим, если Бандзарт не станет отвечать на наши острые вопросы?

– Это продумаем. В любом случае в списке будут вопросы, на которые он точно ответит. Значит, наверно, надо будет установить какую-нибудь связь… Некий переходный мостик от банальных вопросов к вопросам повышенной сложности.

– А если вообще не захочет отвечать…

– …вот тогда сработает то, о чем я уже говорила. Я пущу в массы очень хороший слух! – заверила Дарья Алексеевна.

– Да, в этом сомнений нет, – сказал я, улыбнувшись.

– Еще бы! Но главное – знать грань! – подчеркнула Щепкина. – Вопросы должны быть острыми, но разумными. И, конечно, без пошлости. Не стоит спрашивать у Бандзарта, например, … про личную жизнь, – тут мы с Дарьей Алексеевной в унисон рассмеялись. – Да… вопросы не должны задевать его честь, достоинство и репутацию, – после этих слов опять начался смех.

– Да, это очень важно, – подтвердил я, не переставая посмеиваться. А уж как хохотала Дарья Алексеевна!..

Но это был отчасти тонкий юмор. И, наверно, слегка граничащий с издевкой.

– Желательно, чтобы он не соврал… – заметил я.

– А он и не сможет. Вопросы он заранее не узнает. Или выведает у коллег те, что являются самыми банальными, но это – пожалуйста. Так даже и лучше будет. А вот когда пойдут настоящие вопросы… – тогда он точно ничего не скроет. Давление наших взглядов не позволит ему соорудить за короткое время достойную ложь: он запутается, – и этим мы непременно воспользуемся! Да, он еще жалеть будет!

– Хм, похоже, ему это дорого обойдется. Может, впервые за всю жизнь, – предположил я.

– Точно! – оценила Щепкина и потом контрольно спросила: – Ну как, Коля, в общем, мой план тебе ясен?

– Да, вполне, – ответил я. – Точных дат только нет…

– Знаю-знаю, точные даты будут позже. Это еще надо будет согласовать… – заметила Дарья Алексеевна. – Впрочем, я вам потом сама все скажу.

– Что ж, ясно.

– Что-то еще вызывает вопросы? – спросила она.

– Э, … да нет. Все остальное предельно понятно.

– Значит, я все-таки умею объяснять, – обрадовалась Щепкина.

– Безусловно, – сказал я и уже вплотную приблизился к двери. – Ну, я тогда, наверно, пойду…

– Нет, погоди! Постой, – остановила мой порыв Щепкина и вновь привела меня к стулу. – Вот, присядь еще на минутку.

Поневоле я присел и подумал: «Ну, на минутку еще сойдет».

Щепкина же несколько секунд просто походила по территории своего кабинета.

– Видишь ли, я тут обратила внимание на один момент…

Я прислушался.

– Может, конечно, я не права, но мне кажется, что не все так здорово в вашей Компании… – сказала Дарья Алексеевна с явным нежеланием и с неохотой, но сказала.

«Она все знает?!»

– Точнее, я хотела спросить насчет Кости Таганова. С ним… все нормально? – произнесла, наконец, Щепкина.

Я характерно зашевелился на стуле. И Дарья Алексеевна это заметила:

– Собственно, мне важно понять…

Тут она посмотрела на меня и, не дождавшись ответа, сразу все поняла. Мое молчание было таким многозначительным, что и без слов ответ был очевиден.

– Может, ты меня тогда вразумишь? А то я чувствую, что он как-то изменился, но ничего объяснить не могу, – самоиронично заключила Щепкина.

И на этот вопрос я легко ответить не мог. Тем более, что, по сути, и отвечать мне было нечего. А о том, что с Костей что-то случилось, она и так догадалась. Единственным выходом для меня было ответить вопросом на вопрос:

– А дозвольте уточнить: что именно имеется в виду?

Вопрос этот звучал абсолютно глупо, но Щепкина отнеслась к нему нормально:

– Ах да, – активно и горячо жестикулируя, начала говорить Дарья Алексеевна, – я, должно быть, захотела знать все и сразу, даже не пояснив тебе, что конкретно хочу.

«Возможно», – подумал я.

– Но я вижу, что и ты заметил, что наш Костя как-то изменился. Я вообще должна признаться, что наблюдала за ним всю первую неделю, … – но лишь только потому, что мне стало казаться… будто это совсем не тот человек, которого я знаю с первого класса, – не без сожаления, но с удивлением произнесла Щепкина.

«Даже так!..»

– Первое, что я заметила в Косте, – это отрешенность. Я не поверила бы тому, что произнесла это слово, но несколько раз на неделе он пробегал мимо меня, сталкиваясь со мной взглядом, однако ни разу не поздоровался. Не знаю, может, в этот момент он думал о чем-то очень важном, – предположила Дарья Алексеевна, – хотя смотрел все куда-то вдаль, или наверх, или вообще неопределенно… Мне показалось, что он действительно на чем-то сосредоточен, но это могло быть разве что-то очень важное.

Естественно, мне сразу пришло в голову дело о Бандзарте, и даже стало любопытно, что именно он может мысленно в нем обдумывать. Но не найдя пока объяснений, я еще раз подумала об этом… просто-таки удивительном взгляде, – и подивилась тому, что от всего другого он себя буквально… отгородил! Прямо так и отгородил этим взглядом, я не шучу!

Ну, конечно, если бы так случилось один раз, то я б и заморачиваться не стала. Сомнения бы к черту отбросила, подумав, что мне показалось. И впрямь: может, он шел по коридору, а в голове его бесились всякие формулы, или реакции, или еще какая-нибудь муть?!.. Тогда ясно: впереди контрольная – мысли только о ней. Но я клянусь чем угодно, что четыре—пять раз видела такого Костю! И именно Костю, не какого-нибудь другого парня.

– Да наверно, его…

– Черт, ну я же его никогда таким не видела! Вот впервые, точно. Бывало, конечно, что я замечала его деловой взгляд… Но деловой взгляд – нормальный взгляд, и он, конечно, только выражал готовность Кости в любую секунду обратиться к важному вопросу. Кстати, мне он очень нравился. И вдруг… прошлая неделя, и эта отрешенность!.. Нет, Коля, вот скажи мне: что, у Кости есть какое-то суперважное дело? Или трагедия какая случилась, а?

– Да вроде нет… – раздумывая, ответил я.

– Тогда почему он не здоровается? Почему так смотрит?

Я вздохнул:

– Не знаю, Дарья Алексеевна. По правде говоря, меня уже вся школа замучила этим вопросом.

– Что?! Как вся школа?

– Да, вся школа. Подходят и спрашивают, что происходит с Костей. Из самых разных классов! – признался я. – И все думают, что я все знаю. Хотя я ни черта не знаю.

– А, ну все понятно. Люди жаждут все знать… Но, стало быть, раз у всех такой интерес, значит, с Костей действительно что-то произошло? – решила уточнить Щепкина.

– Наверно.

– И всех дико интересует, что именно?

– Да.

– Что ж, любопытно… Действительно.

– Правда, тут важно сказать, что такое состояние может рассматриваться странным именно в контексте Кости, – отметил я. – Ибо для Димы Ветрова, например, это нормально.

– Ну да, да, – согласилась Дарья Алексеевна. – Кстати, а что Компания думает насчет Кости?

– О, там такой разброс мнений!..

– Но все-таки одно общее мнение есть?

– Нет, – однозначно ответил я. – Все что-то разное говорят…

– Но вы это обсуждали? – поинтересовалась Дарья Алексеевна.

– Да вот никак не получается. Даже в воскресенье не встретились… А то бы поговорили.

– Пожалуй. Но вы наверняка планировали собраться ограниченным числом человек – из тех, разумеется, кому не безразличен Костя. И тогда бы обсудили этот вопрос, – предположила Щепкина.

– Да, конечно.

– Но почему бы вам тогда не собраться и не поговорить здесь, в школе?

– У меня была такая мысль! – заметил я. – Только где?

– Ну, школа довольно большая. Уж вы-то найдете место…

– Надо подумать. В принципе, мы могли бы собраться в переговорном пункте…

– Я слышала о таком, – припомнила Щепкина. – Но, если я права в представлениях, то он слишком мал. Мы же не поместимся!

– Погодите, а вы что имеете в виду? Собраться всем вместе? – догадался я.

– Ну конечно, Коля. Если тема Кости волнует всех, и в том числе меня, – то почему бы всем, кому он небезразличен, не встретиться и не поговорить? Устроить настоящую дискуссию, выслушать мнения… – может, так до чего-то и дойдем.

– Это было бы… блестяще, – только и сумел выговорить я, потому что совсем не ожидал такого великолепного предложения от Дарьи Алексеевны.

– Так все! Нами решено: на этой неделе в школе совершенно официально и свободно устраиваем собрание, посвященное решению одного этого, крайне важного, компанейского вопроса! – как диктор, оттарабанила Щепкина. – Ну как, нравится? – с улыбкой спросила она.

– Это феноменально, Дарья Алексеевна. И как же у вас все быстро!..

– А что? К чему тянуть? Только не «у меня», а «у нас». Это наше общее дело! Кстати, в какой день?

– В какой день устроить собрание? – уточнил я.

– Да.

– Даже не знаю… – думал я, все еще не веря в то, что прямо сейчас вот так неожиданно была рождена столь прекрасная идея.

– Может, в среду? – предложила Дарья Алексеевна.

– Я в среду не смогу – у меня курсы. Я бы мог в четверг. Заодно и оповестить всех успеем.

– Идет! Сделаем в четверг после шестого урока, нормально? – предложила Щепкина.

– Да, идеально! – чуть не крикнул я от радости. – И откуда у вас столько идей, Дарья Алексеевна?

– Ну, я как-никак завуч по творческой работе, – заметила она. – Итак, в четверг мы встретимся здесь в 14:45, а потом пойдем в зал. Мест на всех хватит!

– Прекрасно! Мне звать по максимуму?

– Да, Коля. Зови всех!

Я вышел из кабинета с мыслями, диаметрально противоположными тем, что были при входе.

«Поразительно, как она все прекрасно понимает! Как видит проблему! Да, нам нужно встретиться, нам необходимо это собрание! Я не хочу больше видеть такого Костю! И никто не хочет! Настало время для серьезного разговора!»

Время действительно настало. Правда, практически наверняка можно утверждать, что предстоящий разговор станет лишь промежуточным и уж точно не последним в данной истории. Ведь фактически он будет только предварять собой другой и самый главный разговор – разговор с Костей. Но перед ним нам необходимо понять, что мы действительно имеем. Только ли странный взгляд, опоздания и отказ здороваться или что-то еще? Вот этот вопрос и следует вынести на собрание.

А о будущей беседе с нашим лидером я бы не стал думать так, будто она ожидается очень простой. И должен признаться, что теперь, глядя на Костю, у меня появляются серьезные сомнения относительно вообще всех наших перспектив. Понятно, что с тем, прежним, Костей разговор состоялся бы в две секунды и хоть сейчас – можно и вопросов лишних не ставить. Однако как быть в нынешней ситуации? Очевидно, что на вопрос о «странном» Косте надо выходить через него; однако согласится ли он говорить об этом? И согласится ли он вообще о чем-либо говорить? Вот это дилемма… И разве возможно разрешить ее в два счета, без промедлений, прямо сейчас? – когда Щепкина видит его этот отрешенный взгляд, такой доселе чуждый ему! А она не ошибается. Я это знаю, потому что сам успел заметить в Косте что-то не характерное для него. И уже бессмысленно затенять этот факт.

Дарья Алексеевна предположила, что Костя погружен во что-то очень важное. Что ж, очевидно, что это не дело о Бандзарте, потому как оно касается всей Компании, а не его одного. Но тогда какое еще дело может так сильно тяготить Костю? И тяготить ли? Возможно ли, что это только ему так кажется, ибо на самом деле все проще и понятнее? – здесь трудно сказать, очень трудно… Проникнуть в мысли другого человека, пусть и такого знакомого, как Костя, невозможно, и даже по внешним признакам, к сожалению, пока ничего нельзя понять.

Но я возвращаюсь к разговору и отмечаю, что он нужен прежде всего нам. Конечно, впоследствии может выясниться и то, насколько он важен для Кости, но это – все еще дело времени, а его, как не раз замечала Дарья Алексеевна, никогда не надо торопить. И вообще, в мире, наверно, существуют всякие такие теории, согласно которым следует, что на все жизненные вопросы когда-нибудь найдется ответ. Только вот когда? И настолько ли более познаваем наш мир в целом, чем познаваем внутренний мир одного конкретного человека? Этот вопрос я бы оставил философам – в надежде на то, что они подумают над ним.

В течение последующих двух дней мне удалось пообщаться с очень многими школьными друзьями, так как тема – разговор с Щепкиной о собрании – была настолько важна, что я не жалел на это ни времени, ни энергии. Главным для меня было донести до возможно наибольшего числа человек мысль о необходимости встретиться, однако мне приходилось сокращать информацию, то есть избегать полного пересказа беседы с Дарьей Алексеевной, – отчего она, наверно, немного теряла значимость. Впрочем, как бы подробно я ни старался все передать, но вряд ли мои старания изменили бы расклад, при котором выходило, что в четверг могут собраться далеко не все: у кого-то есть курсы, у кого-то – врачи, а некоторые переписывают те или иные контрольные работы… В общем, дела, дела, дела! Так что, понимая это, я решил незамедлительно сообщить Щепкиной о необходимости переноса собрания на другой день, ибо «нам стоит послушать всех связанных с Костей людей».

Дарья Алексеевна тут же согласилась со мной и предложила пятницу. Честно признаюсь, поначалу мне эта дата не слишком понравилась, ибо 23 января должно было состояться мое очередное курсовое занятие. Однако… потом я подумал, что незначительное опоздание на него не создаст катастрофы, – да и к тому же, по правде говоря, мне не так уж и хотелось ехать в центр, чтобы в очередной раз послушать нашего демагога. «Пропущу – спишу», – решил я и принял перенос Щепкиной.

И вот ведь здорово, что этот выбор оказался крайне удачным. Не знаю, чудо ли это из чудес или простое совпадение, но вскоре выяснилось, что в пятницу смогут подойти едва ли не все. Ну, конечно, и тут выявились определенные нестыковки, – в частности Вика с Женей сказали мне, что из-за важных дел после шестого урока они не останутся, – однако было ясно, что без них собрание провести будет вполне возможно; в любом случае мы им потом все расскажем.

Итак, 23 января, аккурат после химии, несколько известных Читателю людей подошли к кабинету Дарьи Алексеевны. Закрытая дверь означала, что ее еще нет на месте, – однако и пришли мы первее всех, так что теперь следовало какое-то время подождать.

Настроение наше явно нельзя было назвать прекрасным, ибо Бандзарт несколько минут назад решил снова устроить нам испытание. На сей раз он предложил нам осуществить с помощью определенных реактивов некоторые, как он сказал, «простейшие» эксперименты. Нет, я, конечно, ничего не имею против химических опытов, ибо это по-настоящему круто и интересно, – но здорово иметь хоть какое-то представление о том, что есть что и что с чем может реагировать. Мы же смотрели на пробирки, банки и склянки с видами дебилов, которые вообще в первый раз увидели такие вещи. И, естественно, что ни одной вразумительной реакции мы так и не смогли провести.

Что-то настрочив в своих тетрадях, мы вложили-таки их в руки Феликса, но уже по тому пренебрежению, с которым он на них посмотрел, а потом схватил, стало понятно, что о хорошей оценке нам можно и не мечтать. Он пообещал, кстати, огласить результаты уже завтра, и после этого мы вышли из его кабинета с чувством очередного поражения. Любопытно еще, что на уроке отсутствовал Костя, который ранее всегда помогал нам с практическими заданиями, – и именно за счет этого нам и удавалось обычно в конце семестра накатывать на хилые троечки. Что будет теперь? – хрен знает. Впрочем, более думать мне об этом не хочется: дело о Бандзарте еще впереди, а сейчас пора переключаться на другую, очень важную для всех нас тему.

Действительно, важную и, действительно, для всех – видел бы Читатель, сколько народу нахлынуло в следующие пять минут!.. Здесь были очень многие товарищи: из нашего класса – я, Саня, Леша, Даша, Арман, Люба, Миша, Дима Ветров и, как это ни странно, Сергей Бранько (удивительно, откуда только он узнал про собрание?..); пришли наши друзья из 11а – Степа и Павел, а также Слава, Валера и многие другие; пришли Альхан Гаймизов и Дима Кричевский, Ваня Кранов и Боря Норовский… Были также люди, которых я ранее еще не упоминал – Василий Бардеев (7в), Гоша Груздев (8б), Илья Зеленов (6в), Алла Майло и Гоша Калинкин (9б). Решили посетить собрание и представительницы 10а, с которыми я не был знаком, но коих имена знал: Кристина, Марина, Света, Наташа… Была еще одна неприметная девчонка из этого класса – кажется, Таня Стасова; два парня пришли… Еще было очень много мелких – в основном из пятых и шестых классов (это было заметно по характерному – детскому – шуму, шедшему от них), шаталась также неподалеку кучка детей, которых я вообще прежде никогда в нашей школе не видел… В общем, центральная рекреация второго этажа была сейчас заполнена запредельным количеством человек. Неудивительно, что Дарья Алексеевна, подошедшая к своему кабинету со стороны лестницы спуска, при виде всех так и ахнула:

– Боже! Это вы все ко мне?

Тут поднялся еще более сильный шум, означавший, наверно, коллективное «да».

– Что ж, в зал. Только в зал! – решила она и прежде зашла в свой кабинет.

Через пятнадцать секунд (кто-то сосчитал) она уже вышла оттуда с папкой и листами бумаги в руках.

– Ну, раз все пришли, – вперед! Идите за мной!

Так все двинулись к актовому залу. Мы с Дарьей Алексеевной шли рядом.

– Надеюсь, он не занят, – шепнула мне Щепкина и еще раз охватила взглядом толпу, окружавшую нас: – Сколько людей!.. Коля, как тебе это удалось?

– Дело техники, Дарья Алексеевна, – ответил я.

– Ты меня удивил, – призналась она и, разумеется, первая влетела в зал. За ней же в актовый вползла большая живая змея – такая, что хвост ее пока что даже застрял на пороге.

Оказалось, впрочем, что дело вовсе не в ее размерах. Просто в зале какие-то мелкие (кажется, 5в класс) играли в футбол. Вдесятером. Заместо мяча у них была бутылка от колы, а воротами служили стулья. В это же время какие-то две девочки (очевидно, из этого же класса) развлекались, с азартом бомбя четырьмя руками по клавишам пианино.

Щепкину, однако, такая картина, кажется, ничуть не удивила. Судя по всему, она уже не в первый и не в десятый раз ее наблюдала, и не исключено, что под ее взгляд попадали ранее те же самые пятиклассники. Естественно, что, увидев Дарью Алексеевну, юные футболисты тут же прервали матч, а девочки прекратили свой безумный долбеж. В этот же момент Щепкина, топнув ногой, чуть ли не по-звериному прорычала:

– Опять вы здесь! А ну прекратили балаган и вон отсюда!

Мелкие предсказуемо попятились. Сказать им точно было нечего.

Мы же не стали заморачиваться на этом инциденте и поспешили сдвинуть парты и стулья – так, чтобы все могли максимально удобно расположиться. Вообще, сначала у нас даже была идея сесть одним чистым большим кругом или собрать несколько нарастающих кругов, как в некоторых телевизионных передачах, но мы быстро поняли, что это не самая разумная мысль, и решили построить некоторое количество полукругов. Рассчитывали, разумеется, так, чтобы все точно уместились, и без каких-либо ущемлений (к тем же мелким, например). Но стульев все равно не хватило, и нам – а именно мне, Арману, Сане, Леше и Мише – пришлось обкрадывать кабинеты физики и биологии. Только после этого разместить удалось действительно всех. Сама же Щепкина взяла в руки очень скромный – пошатывающийся и постепенно разваливающийся – стул и понесла его в пространство перед полукругами. Заодно придвинула к нему маленький стол и положила на него все свои бумаги.

– Ну как, все расположились? – обратилась она к публике со своего места.

Публика чувствовала себя неплохо. Мне трудно вспомнить точное расположение всех присутствующих, ибо их было очень много, да и не так сильно меня интересовал данный вопрос, – но память подсказывает мне, что я сидел рядом со своими друзьями из 11б где-то в пятом ряду, слева, если смотреть со стороны Щепкиной. Также надо сказать о том, что полукруги были разбиты напополам, дабы посередине оставалось место для небольшого прохода. Отмечу, что мы ощущали себя вполне комфортно.

Открыла же собрание, естественно, Дарья Алексеевна. Она вкратце поведала собравшимся о нашей состоявшейся в понедельник беседе, произнесла несколько слов об «Общей книге учителей» и о деле о Бандзарте… Так получилось, кстати, что не все присутствующие вообще понимали, о чем идет речь. Например, Дима Ветров, сидевший за мной, от недоумения аж закатил глаза в сторону максимального верха и пугливо огляделся по сторонам, – видимо, пытаясь таким образом понять, знают ли что-либо об этом остальные, – а Сергей Бранько, располагавшийся на самой галерке, даже выступил:

– Что за дело? В первый раз слышу!

– Ну, это ты не знаешь, дружок, – потому что не в теме, – осадила его Щепкина.

– И что же я должен сделать, чтобы быть в теме? – достаточно конкретно спросил Сергей.

– Просто внимательно слушать и вникать, – отрезала Дарья Алексеевна.

Я обернулся назад и хорошо заметил, насколько сильно Сергею не понравилась эта фраза. Возможно, он обиделся, но утешить его было некому, поскольку рядом не было ни Юли, ни других его любимых девчонок, – и он просто промолчал, скривив, впрочем, на лице свою характерную хитрую ухмылку.

«Она тебе еще не так скажет!..» – подумал я.

– Однако главная тема нашей сегодняшней дискуссии – это проблема нашего общего друга, Кости Таганова, – заявила Дарья Алексеевна. – Николай вам, наверно, уже многое рассказал, но я хочу, чтобы все понимали, зачем мы устраиваем это собрание. Безусловно, мы все очень любим и уважаем Костю…

«Видимо, она не знает о Сергее…» – подумал я и взглянул на Бранько. Он сидел и спокойно слушал Дарью Алексеевну.

– …так что глупо повторять, насколько сильны наши дружественные чувства. И, конечно, сейчас нам всем очень хочется, чтобы Костя, наконец, стал прежним – таким, каким мы его узнали и полюбили.

Что ж, я полагаю, что уже вся школа заметила определенные перемены в нашем друге. Не знаю, в какую в итоге сторону они направлены – лучшую или худшую, – но мы все явно обеспокоены. Ибо всегда считали Костю на редкость активным, дружелюбным и интересным человеком. Но главное – в нем необычайно силен компанейский дух. Я думаю, что вы понимаете мои слова: ну, кто из вас не помнит его отзывчивость, его общительность?! А креативность?!.. Мы все вместе радуемся, когда к нему приходит какая-нибудь новая идея.

Но не буду увлекаться. Я лишь хочу, чтобы мы сегодня высказали свои мнения относительно данной проблемы и попробовали понять истинные причины случившегося. Вернее, хоть какие-то причины… Давайте же все вместе подумаем над ситуацией и попробуем понять, как нам вернуть прежнего Костю.

– Позвольте спросить, – молвил вдруг Сергей и даже встал, – а не слишком много внимания мы уделяем Косте Таганову? Я так понял, что все собрание делается ради него, но с каких пор такой эгоизм? Вы что, его за идола почитаете? За бога?

Дарья Алексеевна явно не ожидала таких слов. Возможно, она подумала о том же, о чем подумал я: «Черт, явился же сюда!..», – но ей не приходилось ранее часто сталкиваться с таким человеком, как Бранько, поэтому она совершенно точно никак не могла ожидать такой резкой критики в адрес Таганова.

– Ну, бог – это слишком, – заметила она. – Костя Таганов – это наш общий друг, и мы видим, что с ним что-то не так. Но, судя по вашим репликам, – начала догадываться Щепкина, – вы не очень-то его уважаете.

– Ха, а за что мне его уважать? – засмеялся Сергей. – Ну, если уж на то пошло, то я его вообще не уважаю. Мне он не нравится.

Это прозвучало громко. Не космос перевернулся, но все присутствующие мгновенно обрушили свои взоры на человека, стоявшего в последнем ряду. Щепкина ахнула.

В таких случаях обстановка обычно стремительно накаляется, но сейчас энергия возмущения была уже настолько велика, что сразу выплеснулась в сторону Сергея в виде неодобрительных и грубых выкриков и даже матерных выражений. Кто-то уже успел назвать его «врагом Компании», «подлым предателем», «мерзавцем», «хитрожопым»… Некоторые стремились плюнуть ему в лицо. Саня уже размял кулаки и был готов устроить драку прямо сейчас, в эту минуту.

– Достаточно, друзья, – громко прозвенел голос Щепкиной. – Я думаю, этот товарищ просто не понимает, что сказал.

– Отчего же не понимаю? Очень хорошо понимаю, – нагло заявил Бранько.

– Тогда какого черта вы здесь? – крикнула Дарья Алексеевна, продолжив в том же тоне: – Что, пришли посмеяться над нами? Поиздеваться? Я вижу, как вы презираете нас, как презираете нашего друга и как вам все это нравится! Я знаю, зачем вы пришли, – оскорбить нас!.. И оскорбить таким образом Костю!

– Да дался мне ваш Костя… – равнодушно произнес Сергей. – Но раз вам так интересно, почему я пришел, то знайте, что я так захотел. Мне есть что сказать, – твердо сказал он.

– А, вы хотите еще больше гадостей наговорить… – смекнула Щепкина.

– Нет. Совсем нет. Я пришел говорить по делу.

– Вы противоречите сами себе, – заметила Дарья Алексеевна. – То утверждали, что не знаете про дело, а теперь собираетесь о нем говорить. Вы просто лжете!

«Вот здесь она попала в яблочко», – подумал я.

– В данный момент я не лгу. Я знаю, о чем пойдет разговор, и мне действительно хочется высказаться.

– Интересно, а как вы узнали о собрании?.. – поинтересовалась Дарья Алексеевна и строго посмотрела на всех нас.

– Мне Карина сказала, – открыто заявил Сергей.

Это была еще одна шоковая фраза. Эмоции вновь разлетелись по залу, и даже послышалось – кажется, со стороны Топора:

– Вот дура!..

Дарья Алексеевна отреагировала и на это:

– Александр, держите себя в руках. Но чтобы Карина… Кстати, а где она? – обратилась Щепкина к Даше Красиной.

– Неизвестно, – ответила та. – К сожалению, мы с ней теперь мало общаемся…

– Да уж, я понимаю, почему… – смекнула Дарья Алексеевна. – Что ж, обидно. Очень обидно… Но что касается вас, товарищ…

– Сергей, – подсказал он.

– Что касается вас, Сергей, то, может, вам имеет смысл сразу покинуть собрание? По-моему, вам оно не нужно, и никакой пользы вы нам не принесете.

– Почему же? – возмутился Сергей. – Я, может, тоже хочу высказаться! – заявил он, добавив: – Это мое право!

– Вот как… Тогда ждите, – решила Дарья Алексеевна, произнеся последние слова безапелляционно, так что Сергей вновь уселся на свое место. Этот момент и можно считать отправной точкой нашего собрания.

Но было бы странно, если бы случившийся инцидент никак не повлиял на дальнейший ход дискуссии. Теперь ощущалось некое напряжение, его грань. Да и уже одним своим присутствием Сергей Бранько подливал масла в огонь начинавшегося собрания. Лицо его однозначно говорило о неприязни и отвращении к личности Кости, но он даже и не собирался это скрывать. Я более чем уверен в том, что он сознательно решил «выступить» в начале собрания, чтобы сразу дать всем понять, насколько он не разделяет всеобщие волнение и беспокойство. Он пришел сюда в образе врага и твердо вознамерился в нем остаться.

Это было заметно и по его реакциям. В ходе собрания слово было предоставлено очень многим членам Компании и просто заинтересованным лицам, но Сергей, слушая их, то делал недовольное выражение лица, то нагло жевал жвачку, то откровенно зевал… Его мало вдохновляло все то, что говорилось у стола, – мне даже казалось, что он уже с первых слов выступающего понимал, какое направление примет будущая речь, и далее почти ничего не слушал.

Но, как бы мне ни противно было поведение Бранько, я прекрасно понимал, что сам он пришел сюда не просто так. Собственно, уже одно его появление как минимум можно назвать примечательным, однако я чувствовал, что сюрприз этот пока раскрыт только наполовину и что это только начало… В общем-то, в чем-то мои мысли уже оправдались.

Кстати, чем-то реакцию Сергея на выступления оправдать можно. Ибо надо признать, что мысли некоторых моих товарищей были и впрямь очень абсурдны. О разбросе мнений ранее я уже говорил, но сегодня он выпирал уже за все границы, даже самые нереальные.

Я имею в виду границы действительности. Ведь что только ни говорили о проблеме Кости ученики средней школы!.. Фантазия их, как говорят в таких случаях, разыгралась не на шутку, – но рассуждали они так, будто Костя мог и решить сговориться с Бандзартом, и проглотить какой-нибудь сильнодействующий реактив во время химических экспериментов, и попасть под влияние настоящего гипноза (неизвестно, чьего) … Черт, какой же это был бред!.. И ребята эти еще не стеснялись мыслить вслух!.. Нет, я, конечно, ничего не имею против публичного проявления творческого воображения, – но это было слишком! Более же всего интересен тот факт, что мысли эти и нелепые догадки всерьез связывались с изменениями Кости…

Вот, например, один шестиклассник – видимо, юный любитель астрономии, – начал отчего-то рассказывать какую-то историю о космосе. Сначала он достал некую астрономическую карту, далее посвятил несколько фраз спутникам планет, а затем принялся увлеченно что-то рисовать. Зачем? – мы сперва это не понимали. А потом…

Потом выяснилось, что этот паренек (его, кстати, зовут Витя), оказывается, пытался доказать нам существование некоего спутника где-то в районе Юпитера. Он даже проводил какие-то наблюдения, расчеты… – в общем, подошел к делу не по годам серьезно. И вот представьте себе, что этот Витя решил, что означенный спутник, который, наверно, еще и вряд ли когда существовал, равно как и сейчас, скорее всего, не существует, – этот спутник каким-то образом повлиял на поведение нашего Кости Таганова. То есть изменил его!..

Да, после такого рассказа невесть что оставалось ожидать от дальнейшей части собрания, и мы не были уверены, что этот Витя не начнет говорить о пришельцах и космических пиратах. Это, конечно, шутка, но хочется только смеяться после всего того, что прозвучало сейчас из уст данного мальчика.

Щепкина была изумлена. Думается мне, что даже за всю прошлую карьеру она такого бреда еще не слышала. Бранько же откровенно ржал – его смех с галерки слышался очень хорошо из любой точки актового зала.

Только спустя несколько секунд после того, как мальчик-шестиклассник закончил свой рассказ, Дарья Алексеевна решилась, наконец, вежливо к нему обратиться:

– Скажи, пожалуйста, милый мой друг, а сколько времени ты этим занимался… или занимаешься до сих пор?

– Уже второй год, – гордо признался Витя.

В зале послышался еще более громкий смех.

– Охренеть! Два года травить свои мозги такой …! – сказал мне Саня.

– Послушай, – учтиво обратилась Щепкина к Вите, – ты, я так поняла, из шестого класса? – Он кивнул головой. – И у тебя, наверно, еще нет предмета астрономии? – Он еще раз кивнул. – Но ничего: в следующем году все появится. А пока не постесняйся подойти к Ирине Евгеньевне Ломановой, нашему учителю физики и астрономии. Думаю, она тебя с радостью примет. Так, а мы продолжим! – громко произнесла Дарья Алексеевна.

Как видите, я специально не привожу здесь мысли всех выступавших – таковых, повторюсь, было очень много, всего и не упомнишь; но еще больше было бреда, и особенно в этом поусердствовали учащиеся из пятых и шестых классов. Мы, конечно, как настоящие демократы, позволили им высказаться, но – вполне предсказуемо – ничего путного от них не услышали. Все фразы были глупы, просты и несвязны, – так что на их фоне размышления Вити выглядели очень даже содержательными, а сам мальчик казался едва ли не первоклассным философом.

Впрочем, конечно, куда интересней будет обратиться к мнениям представителей старшей школы. И тут я постараюсь изложить все поподробнее.

Первым от нашего класса выступал Арман Хатов. Слово ему дала сама Щепкина, и Арман, выйдя на пространство перед полукругами, сразу начал говорить очень красиво и выразительно, чтобы показать таким образом всю глубину своей вовлеченности в проблему. Заранее прошу прощения за то, что всех его слов, увы, не помню, но, в общем, это было так:

– Проблема Кости видится мне весьма необычной. И тут следует учитывать не только ряд всевозможных факторов, но и характер нашего друга. Центральный же момент таков, что Костя, – по крайней мере, прежний Костя, – это интересный и активный человек. Ну и, конечно, очень отзывчивый. Из этого следует, что так измениться за несколько дней он, по идее, не мог.

Но все говорят, что изменился, и всерьез изменился, и что на такого Костю даже страшно смотреть.

Однако я считаю, что ко всему надо относиться спокойно. Скорее всего, Костя просто решил по-другому посмотреть на жизнь. Он экспериментирует, но эксперимент возможен только вне Компании, а иначе – никак. Так что, как мне кажется, нам надо позволить ему провести это самоисследование, – но не думать о чем-то страшном и ненормальном. Думается, эксперименты – хорошая вещь, и не стоит запрещать ему их проводить. А что до Кости прежнего и Кости изменившегося, то я считаю, что все – дело времени. Пройдет месяц, может, чуть больше – и все вернется. Возвращаются же к нам каждый год лето и зима, – красиво завершил Арман.

Но тут решил вступить я:

– Интересно, Арман, – заметил я, – сначала ты утверждал, что Костя изменится уже ко вторнику – вспомни наш разговор. Но теперь ты советуешь ждать еще целый месяц…

– Это очень долго! – выкрикнул Саня.

– Да, признаю, друзья, что тут вышла ошибка, и Костя не изменился и через две недели. Но, наверно, я недооценил, насколько для него важен этот эксперимент, – заметил Арман, – а он для него более чем важен. Мысли же мои выражались только из дружеских побуждений к Косте. Я просто очень сильно хотел, чтобы мы вновь начали общаться, но, к сожалению, выдал желаемое за действительное. Так бывает.

– Что ж, Арман, я тебя поняла, – сказала Щепкина. – Ты видишь причины всего в том, что Костя решил по-новому осмыслить свою жизнь.

– Да. Он ранее об этом не задумывался, но время пришло, и процесс пока еще продолжается.

– Хм, забавно. Но если все так, то будет неплохо, если он не затянется, – резюмировала Дарья Алексеевна.

Далее выступил я:

– Я позволю себе не согласиться с мнением Армана. Конечно, можно предположить, что Костя устал от прошлой жизни и ему нужна перезарядка в виде эксперимента. Однако сколько еще должен длиться этот эксперимент? Не сомневаюсь, что такому человеку, как Костя, хватило бы и недели. Мы же видим его изменившимся уже двенадцать дней! А если прибавить к этому времени еще и праздники, то получится около четырех недель! Я все понимаю – и важность, и необходимость, и интерес, – но не слишком ли это долго? И с чего бы вдруг приспичило ему проводить это философское переосмысление? Он же очень молод для таких вещей! То, о чем говорил Арман, характерно для более поздних лет, но не для подростков вроде Кости, – от этого и проистекает мое несогласие.

Арман утверждал, что с Костей происходит определенный процесс – то есть и изменение фактически длилось не один день; получается, что оно накапливалось и привело к тому, что мы видели. Что ж, может, это и нормально: человек обычно меняется не сразу. Но я рискну все-таки предположить, что изменение Кости осуществилось внезапно. По крайней мере, бьюсь об захват, что все произошло в один день. Возможно, случилось что-то очень важное, что-то решающее или символическое, – но влияние этого оказалось колоссальным. Я, конечно, не хочу сейчас думать о плохом, ибо мне всегда хотелось отождествлять жизнь Кости и всех моих друзей только с хорошим, но версии о чем-то неприятном никак не стоит отметать. Могло ведь, например, что-то произойти в семье? – конечно, могло. Только я уверен, что Костя ни за что не стал бы и не станет об этом говорить – он силен характером и умеет себя перебороть. Однако если на эксперименты много времени не нужно, то вот отходить от трагедии человек может около месяца, – и я уверен, что Костя уже почти переборол все плохое. Если оно, конечно, случилось.

– Итак, ты полагаешь, что все произошло в один день? – спросила Щепкина.

– Да. А возможно, и в один час или в минуту.

– Интересно. Но что это может быть?..

– Я предложил вариант. Хотя их может быть очень много.

– Согласна, – заметила Щепкина и обратилась к залу: – Ну что, друзья, как вам такая версия?

Еще во время монолога я обращал внимание на лица слушателей. И, судя по взглядам, большинство человек мою версию приняли – даже Сергей Бранько, как мне показалось, в чем-то готов был со мной согласиться. Впрочем, я все равно ни на кого не ориентировался.

– Хорошая версия, – сказал кто-то из пятиклассников.

– Порождает еще большие догадки, – заметила Даша.

Она, очевидно, была права. Я и сам сначала не заметил, насколько большую пищу для размышлений подарил собравшимся своей версией.

После меня говорил Саня.

– Я считаю, – громко начал он, – что поведение Кости напрямую связано с делом о Бандзарте!

Давайте вспомним, как часто и много мы говорили о нем; и продолжаем говорить. И вот когда мы, наконец, реально приступили к действию, Костя вдруг отошел от нас и отошел от дела, – странно, не так ли?

Но я вижу тут две возможные причины, которые могут быть связаны с изменением. И здесь Костя предстает по-разному. Для нас Костя – обычный человек, друг Компании и участник дела. Рассмотрим это.

Мы знаем, что Костя – человек активный и креативный. Он ответствен за свои поступки, хотя его и так можно назвать человеком дела. Да, если надо действовать – Костя будет действовать. И здесь я думаю, что ему, наверно, просто надоело только слушать о том, как мы можем разоблачить Бандзарта. Он жаждет действия, жаждет сам все решить и раскрыть, мечтает проявить себя!.. Но… он не смог. У него не хватило фактов и, соответственно, возможностей. Не хватило времени. Не хватило вариантов. Он разочаровался. А слушать и дальше о том, что мы будем делать, и как мы это будем делать, и анализировать ситуацию подробно – так, как надо, – он не захотел. Вот и наступил момент безысходности, жертвой которого стал наш друг. Так прекратились и все его начинания.

– Но подожди, – прервала его Щепкина, – разве Книга Памяти – не прямая попытка разоблачить Бандзарта?

– А Костя мог отрицательно относиться к этой идее. Он мог в нее не верить.

– Ну как же так? По-моему, он вполне в нее верил, – сказала Дарья Алексеевна.

– Это мы так думали. А в душе Костя мог не доверять идее.

– Тогда почему он так и не высказал свое недоверие? – недоумевала уже Даша Красина.

– Потому что сомневался. Или боялся, – предположил Саня.

– Но Костя таких вещей никогда не боялся! – твердо сказал я. – Да и сомнения он презирал. Он обычно очень уверен в себе!

– Даже уверенные люди могут иногда сомневаться, – парировал Саня.

– Однако обычно это касается спорных теорий, – настаивал я. – Идея же о Книге, на мой взгляд, совершенно правильная и разумная. Даже учителям она понравилась, даже Барнштейн!..

– Значит, у него была своя идея, – вывел Саня.

– Но странно, что не предложил ее, – сказала Люба.

– Потому что идею о Книге уже приняли, – предположил я.

– Вот! – выходит, что ему банально не понравилась эта идея, – понял Саня. – Он увидел в ней какую-то несостоятельность.

– Интересно, что же ему там не понравилось? – нахмурилась Щепкина.

– Мы этого не знаем, – ответил Саня. – Возможно, кстати, что Косте не понравился перенос идеи на этот год, – а то вдруг он хотел реализовать ее еще в прошлом, – причем очень сильно хотел?!.. Но когда узнал, что все перенесли, разочаровался и не захотел опять ждать. Так и плюнул на дело.

– Почему он тогда «плюнул» и на друзей? – спросил Павел.

– Да потому, что мы как раз очень сильно связаны с делом. Поэтому этот тип, – он указал на Бранько, – не знает про дело – он не дружит с Костей.

– Так вот что!.. – донеслось с галерки.

– Вряд ли это связано… – заметил я.

– Все, хватит спорить, – остановила нас Дарья Алексеевна. – Ты сказал, – обратилась она к Сане, – что Костя предстает по-разному…

– Да, – продолжал Саня, – для Бандзарта Костя – друг и враг Компании.

– Стоп-стоп. Я не ослышалась? Костя – друг Бандзарта? – спросила Щепкина.

– Да, именно, – ответил Саня.

– Это даже слышать страшно, – заметила Люба.

– Не удивляйтесь! Я уже говорил Коле, что Костя очень хорошо общается с Бандзартом. И предполагаю, что дело здесь не только в отличном знании химии.

– То есть ты всерьез считаешь, что Костя может быть в сговоре с Бандзартом? – недоуменно спросила Дарья Алексеевна.

– Я так предполагаю, – уточнил Саня. – В теории ведь все возможно.

– Да уж, неожиданная теория, – заметила удивленная Щепкина.

– А что? Вдруг все это время Костя был тайным сообщником Бандзарта и спокойно дружил с нами?.. А теперь, когда мы уже всерьез взялись за дело, понял, что Феликс в опасности и решил ему помочь. Разумеется, для этого Косте пришлось отказаться от участия в деле, а значит, и от общения с нами.

– По-моему, ты отдаешь делу слишком большую роль в нашей дружбе с Костей, – сказал я.

– А у него и впрямь большая роль, – заметил Саня.

– Тогда вот что странно: если Костя – тайный сообщник Бандзарта, то получается, что ему совсем не выгодно прерывать связи с нами. Ведь только благодаря нам он имеет возможность спокойно рассказывать Феликсу о наших планах и действиях, – заключила Даша Красина.

И Саня тут же замолк. Против этого – железно логичного – аргумента он ничего сказать не мог. Стало понятно, что о сговоре Кости с Бандзартом Топору лучше было не говорить.

Впрочем, надо признать, что убита оказалась только половина его теории, ибо первая ее часть еще вполне могла оказаться правдивой. Хотя мне и она не понравилась. Не говоря уже о присутствии небольшой, но заметной нотки безумности, я еще раз отмечу, что Саня явно переоценил влияние дела о Бандзарте на изменение нашего друга.

«У Кости так не бывает. Это даже не научная фантастика», – подумал я.

Тем не менее я, однако, должен заметить, что некоторые люди весьма положительно отреагировали на слова Сани. Высказалась и Дарья Алексеевна:

– А что? Интересное мнение. По-моему, в вашем классе только Костя имеет «отлично» по химии. Не стану говорить об оценках других, хотя они мне известны, но мне это видится подозрительным фактом – и именно фактом!

– Вот и не случайно Бандзарт так плохо к нам относится! – добавил Топор. – Благодаря Косте он знает все наши планы на него, все наше отвращение. И больше ему неоткуда это знать.

– Ну, я думаю, что он о таких вещах может и догадываться. Это же Бандзарт! – заявила Щепкина. – Тем более, что он сам виноват: изначально выставил себя в роли врага – вот и получил такое отношение. А если мы, кстати, представим себе еще, как он к нам относится!..

– Да! Это отдельная тема… – заметил я.

– Но главное в теории Александра – это обращение к делу о Бандзарте, – отметила Дарья Алексеевна. – Исходя из всего сказанного, оно и определяет изменение в Косте. Что ж, вполне себе неплохая мысль, так что… молодец, Саша!

Топор от похвалы даже покраснел. Надо признать, что теория Сани стала казаться мне не такой уж и спорной в тот момент, когда пришла пора слушать следующих выступавших.

Если коротко, то их версии мне просто совсем не понравились. И красной нитью в них проходили мало- или бездоказательность и неопределенность.

– Косте просто надоела его активная жизнь! – утверждал Миша Шпалов. – Вот он и решил все изменить. Задумался о передышке – и послал к черту все наши прогулки, боулинги, бильярды, кинотеатры и футболы… Он устал от всего этого, равно как и от Компании.

– А как же его отношение к нам? Наша давняя дружба? – поспорила Даша.

– А куда ж без наших посиделок в ресторанах? – вспомнил Арман.

При слове «ресторан» Миша заметно призадумался – а потом стал озвучивать совсем другие мысли:

– Значит, он теперь захотел ходить по ресторанам один и есть в одиночку. А что? – может, так и правильно?.. Еда – это процесс очень важный. И во время него человеку никто не должен мешать! А то, блин, кто-то базарит, кто-то ржет, кто-то поет, кто-то пробует на вкус твою еду… Нет, так нельзя. Это могло Косте не понравиться.

– Все, понятно, – остановила Мишу Дарья Алексеевна.

Далее поделиться мнением решил и Леша:

– Да выпил он просто, – вот и все. Чего-нибудь такого сильного наглотался, что еще до сих пор ничего не соображает: кто есть он и кто есть Компания?! И друзей своих не помнит: его спрашивают, – а он без ответа, точно в прострации. Точно что-то выпил!

Тут уж с Московским нашлось, кому поспорить. Одна только Даша на протяжении нескольких минут начала доказывать, что за Костей такого замечено не было, а если бы даже и было, то едва ли продлилось бы так долго.

– Нас он в любом случае помнит, – заключила Даша.

– Так, давайте дальше, – решила Щепкина.

А дальше пожелал, наконец, высказаться и Дима Ветров. Про него я хочу сказать отдельно, ибо то, как слушал Ветров выступавших до него, заслуживает особого упоминания.

После вступления от Щепкиной Дима сидел с очень задумчивым, но явно некомпетентным взглядом. Очевидно, он не мог понять, про какое дело говорила Дарья Алексеевна, и уж точно ему было неясно, как с этим делом связана Открытая Книга Памяти, о которой, я подозреваю, он тоже должного представления не имеет; максимум – слышал. Щепкина же, как было видно, не только не собиралась делать из нее некую тайну, – но, напротив, она жаждала говорить о ней, предъявляя всем открытость сей идеи, дабы еще больше заинтересовать учеников, некоторым из которых, кстати, впоследствии придется самим принять участие в ее создании; еще несколько раз произносилось сочетание «наше общее дело», – но, возможно, что-то из этого Дима еще сумел осмыслить, выведя некую логическую связь, – ведь не зря же он физик! Однако, когда речь зашла о каком-то другом деле, Диме, конечно, впору было почувствовать себя абсолютным дилетантом. Впрочем, я видел, как Леша пытался ему что-то объяснить, – и Дима слушал его с колоссальным вниманием, так что, наверно, Ветров многое усвоил после данного объяснения. А уж сколько нового ему посчастливилось узнать!.. – так можно и до мысли о бесполезности предыдущей жизни дойти!..

Но вид у Димы все равно был небанальный. Он никогда не был таким уж крепким другом Кости, как мы (то есть наша Компания), и поэтому, конечно, не мог по достоинству оценить некоторые фразы Щепкиной, Армана, Сани и других лиц; однако интересно же, что в его взгляде в моменты выступлений могли читаться холод, непонимание и спокойствие, но отчетливо виднелась какая-то детская заинтересованность в происходящем. Возможно даже, что Дима жалел, что ранее он не являлся другом Кости, – ведь только сейчас он мог понять, какое громадное влияние на своих друзей и вообще на очень многих учащихся имеет этот человек. А какая популярность!.. Черт, наверно, Дима просто не мог всерьез поверить в это. Ему, конечно, тяжело было представить себе, что Костя Таганов – обычный школьник – может быть настолько известным, чтобы какими-то своими изменениями спровоцировать проведение целого собрания, да еще с заполненным залом! Нет, так просто в голове такая информация не укладывается, и, наверно, относительно Димы это более чем логично, – ибо, разумеется, тягаться в этом аспекте с Тагановым он и близко не мог. Для этого он должен был как минимум переродиться в нового человека, что вообще нереально.

Впрочем, поясним предыдущие тезисы. Итак, во-первых, Дима никогда не помышлял о популярности, и, наверно, для него вообще очень тяжело было представить себя звездой. Во-вторых, Дима куда менее активен, нежели Костя, – а это проявляется и в социальной мобильности. Если Таганов постоянно занимается делами Компании и активно взаимодействует со всеми своими друзьями, проводя каждый уик-энд весело и энергично, то для Димы сами понятия «бодрость» и «энергия» – просто пустой звук. Он уже давно привык к роли домашнего мальчика, ему по душе помногу сидеть в своей квартире, и, думается, редок тот момент, когда Ветров может позволить себе поднять свою пятую точку с дивана и отправиться, например, в кино или на прогулку.

Отмечаю, что в некоторые минуты Дима улыбался. И это была поистине чистейшая улыбка, которая выражала его банальное понимание сути дела. Впрочем, прошу Читателя не считать Ветрова тупым. Просто он попал в незнакомую доселе обстановку и слегка разнервничался, почувствовав себя маргиналом в обществе друзей Кости. И, конечно, само слово «Компания» не могло не вызвать реакцию смятения… Дима никогда не был ее представителем, равно как и Сергей, но у Бранько было совершенно четкая и жесткая позиция, которую он уже, невзирая ни на что, озвучил. А вот у Ветрова такого мощного оружия при себе не обнаружилось, и вот как-то так и получилось, что на него, к несчастью, опять обрушилось это противное чувство «белой вороны».

Действительно, такая роль достается ему далеко не в первый и, думается, еще не в последний раз. Зачем тогда, спрашивается, он пришел на это собрание? – а это уже его достижение, маленький шаг в аспекте той самой мобильности, по дороге которой он, кажется, только сейчас и начинает передвигаться. Но ведь собрание – это еще и возможность высказаться, а для Димы, как для умного человека, это просто крайне важно. И как прекрасно, что сегодня он здесь, с нами. Едва ли правильно будет говорить о том, что наше уважение к нему повысилось, – ведь ранее мы никогда не принимали его ни за изгоя, ни за дебила, ни за дегенерата… Он просто всегда был для нас чудаком. Но здорово, что и это слово резонно ныне отнести к понятию «компанейский». Вот так, со смешком и с шуткой, мы приходим к понятию «компанейский чудак».

И этот чудак, который на самом деле просто детоподобный подросток, – этот оригинальный подросток, что знаменательно, едва ли не впервые в жизни проявил интерес к личности Кости. Причем не на фоне обыденности, а в самый сложный и тревожный период нашей с Тагановым дружбы. Это ли не повод для уважения? – повод! А повод ли тот факт, что Дима не побоялся выступить перед публикой, хотя всегда являлся крайне стеснительной особой? – да, еще какой повод! Вот так! – два момента, – и мы уже объединены общей проблемой. И Дима Ветров уже и подавно не чудак!

Но, конечно, во время речи Сани, которая, как я уже отметил, некоторым понравилась, Диме впору было застрелиться. И несмотря на то, что Леша, думается, уже успел к тому моменту объяснить новичку едва ли не все основные положения дела о Бандзарте, Ветрову все равно было тяжело так быстро уловить связь между делом и изменениями Кости, тем более что связь эта, действительно, была и остается пока только гипотетической, и мы сами не вполне еще понимаем, насколько она реальна и прочна. Впрочем, конечно, она реальна, ибо Костя, как и вся Компания, причастен к делу о Бандзарте, и именно он, пожалуй, и является главным инициатором его возникновения. Но сути это не меняет, ибо Ветров сидел на своем стуле с широко выпученными глазами, выражавшими стопроцентное удивление, и я даже не буду предполагать, как он в итоге отнесся к словам Сани. Наступило его время, и я уже спешу привести здесь и сейчас записанную в тот день на телефонный диктофон – в знак ценности сей информации – речь Димы Ветрова:

– Послушайте! Я очень рад стоять здесь, перед вами, и надеюсь быть услышанным и понятым… – сказав это, он сделал паузу и начал соображать над тем, что же дальше произнести. Видимо, подходящего слова под рукой не нашлось, и Диме пришлось достать из кармана заранее приготовленную бумажку. Раскрыв ее и увидев нужную фразу, он продолжил: – …и мне искренне хочется, наконец, донести до вас нужные вещи….

«Ну давай, доноси…» – подумал я.

– … Эти вещи есть предположение – точнее, предположения – о поведении господина Таганова. Поведении странном, заставившем меня обратить на него внимание и вызвавшем определенные мысли в голове. А мысли эти есть результат неких раздумий, которым я посвятил определенное время – почти все то время, что вижу Костю изменившимся, – тут Ветров вновь сделал паузу, чтобы осмотреть публику. Публика ответила ему абсолютным молчанием – в зале стояла гробовая тишина, – и я рискну предположить, что такой тишины наш актовый зал ранее еще не содержал.

Ветров же продолжал свою речь, иногда поглядывая на бумажку, но порой пытаясь дополнить свой монолог новыми словами и предложениями:

– И вот сейчас, уже определенное время подумав и, наверно, поняв, что могло послужить причиной такого странного поведения Константина Таганова, я пришел к неким выводам. Выводы же эти не могут и не имеют право быть абсолютно точными, но они являются вполне обдуманными, ибо я внимательнейшим образом проанализировал все факты, на основании которых и сформулировал подобные выводы. Факты – это вещь бесспорная, и, раз уж они случились, то, значит, именно они и могут являться совершенным поводом для того, чтобы заключить некоторые особенности в изменениях Таганова. Особенности эти являются, в свою очередь, следствием тех особенностей характера Константина, о которых сегодня уже не раз говорилось в речах моих товарищей. И не считаю я правильным оспаривать мысли других учащихся, но считаю справедливым отметить, что только глубокий и тонкий анализ ситуации может натолкнуть исследователя на правильные мысли. Важно все обдумать, все понять, все проанализировать, в конце концов! Вот именно поэтому, перед тем как огласить вам свои предположения, я все внимательным образом рассмотрел, чтобы, таким образом, можно было разом исключить все возможные неточности и несостыковки. И только тонкий и глубокий анализ дела может позволить сделать это, и исключительно он может помочь нам проникнуть в суть проблемы. Именно этим методом я и стал решать все вопросы, касающиеся изменений Кости, – и сразу пришел к выводу, что особенности характера Константина и его поведение в прошлом требуют отдельного, тщательного изучения. И что ж, только после растолкования их для себя, только после этого необходимого действия я, наконец, смог подобраться к базисам, на основании которых можно делать самые начальные предположения.

«Еще и базисы?!..» – высердился я про себя.

– Базисы – это необходимая вещь во всем этом деле, – продолжал Дима, – и, подходя к ним, я опирался на те сведения о Константине, что уже имел. Я видел базисы основой теории, но, вообще, полагаю, что нужно отдельно отметить базис как фундамент любой теории. Базисы могут быть разными, и, в зависимости от теории, они допускают возможность опираться на что угодно. Но главное, чтобы это «что угодно» было самой что ни на есть возможной вещью, потому как, в противном случае, основание теории, то есть базис, получится неверным и неправильным. Разумеется, эта вещь не должна быть утопичной, но обязана опираться исключительно на действительно возможные события материального мира. И если данные события случились уже очень много раз, то – логично, – что базис только крепнет. Факты – это основной аргумент базиса, но ведь надо заметить, что любая теория начинается с того, что ее автор фиксирует свое внимание на определенных фактах. Отсюда появляется идея. Идея же есть побудительное начало любой теории.

– Слушай, да рожай уже! С началом или без! – выкрикнул, наконец, Саня.

Тут же и остальные начали выражать свое недовольство монологом Ветрова. Но все к тому шло: было очевидно, что речь его затянулась настолько, насколько не затягивались даже появления Барнштейн на праздничных линейках, – а ведь к сути Дима еще так до сих пор и не подошел. И, наверно, публика только и ждала момента, когда найдется какой-нибудь смельчак, который первым начнет выражать возмущения народа, – чтобы сразу после этого перейти уже к дружной обструкции Димы.

Итак, в зале стали раздаваться критические слова и фразы, а некоторые, особо некультурные, люди даже начали показывать какие-то непристойные жесты. И, к сожалению, они таили в себе куда больший смысл, чем тот, что содержит простое слово «рожай», произнесенное Саней. Наиболее активно, что интересно, жестикулировали представители пятых и шестых классов – они вообще никого и ничего не стеснялись.

После резкого усиления шума вмешиваться опять пришлось Щепкиной:

– Товарищи! Хотелось бы более тихих обсуждений, – крикнула она залу, а затем обратилась к Ветрову: – Дима, так ты не мог бы, наконец, поделиться с нами своим мнением?

– Обязательно, – тихо, но уверенно ответил он. – Конечно. Еще только пять минут.

– Зашибись, – шепотом произнес Саня.

– Да ты издеваешься! – крикнул Леша.

– Что ж, так и быть – продолжайте, – сказала Дарья Алексеевна Ветрову…

…и это означало, что еще как минимум пять минут мы должны были слушать рассуждения Димы о роли базиса в теории, об эквивалентности побудительного начала и идеи, о причинах автоматической неправильности некоторых теорий и о невозможности замены метода глубокого, тонкого анализа другими методами при разработке той или иной теории.

Прошло пять минут – Дима все еще продолжал.

Прошла еще минута. Наконец, спустя, в общей сложности, шесть с половиной минут (это было сосчитано точно!), Ветров вроде бы уже приготовился излагать суть мнения. Но неужто нам показалось?..

– И вот, друзья, исследовав миллион важных факторов и особенностей характера Кости, я, наконец, пришел к серьезному выводу. Но! – тут Дима выставил вперед указательный палец. – Давайте же разберемся, что это был за миллион факторов?! Ведь эти факторы, друзья… – с этого момента можно было дать старт отчету очередных пяти минут пустой болтовни.

«Мда…» – в этот момент я взглянул на время на телефоне и быстро понял: на курсы можно уже не спешить.

«Ну и пофиг! Один раз пропущу» – решил я.

Да, кстати, ранее я действительно не пропускал ни одного курсового занятия. Но когда-то все начинается…

…и заканчивается. Вот и Дима, спустя еще минуту, наконец, точно перешел к сути:

– И вот мы все знаем, что Константин Таганов весьма умный человек, – слово «весьма» Дима особенно выделил, – и, как я успел разобраться, он привык все и везде успевать. Друзья, спорт, учеба, музыка… – все интересует этого человека. Не много ли он хочет от жизни? – это хороший вопрос. Но сейчас далеко не самый важный, потому как в данный момент нам куда интереснее узнать, чего еще хочет Костя. Хочет ли он быть известным? – да, конечно. Но мысленно! Ибо вряд ли это его основная цель, – при этой фразе я несколько раз переглянулся с Арманом и Саней и заметил, что все мы втроем, похоже, что-то недопонимаем в словах Ветрова. – Хочет ли господин Таганов овладеть в совершенстве игрой на гитаре? – пожалуй, хочет. Но, опять же, это не главное. Спорт? – интересно, увлекательно, энергично, но… перспективно ли? – это сложный вопрос. Тем более, что надо учитывать, что Константин Таганов, как я понял, занимается спортом лишь на любительском уровне… Теперь об учебе. И вот здесь поподробнее. – Тут я пристально посмотрел на Ветрова, на его бегающие по строчкам бумажки глаза. – Безусловно, для Таганова учеба очень важна. И то, что он имеет вполне себе неплохие оценки, – тому хорошее подтверждение, – вот так скромно Дима высказался о таких результатах, как одна четверка по литературе и «5» – по всем остальным предметам. – Здесь я, кстати, и допускаю мысль, что если раньше Константин ставил учебу ниже друзей и своей, то есть вашей, – поправился он, – Компании, то сейчас все поменялось. Для него теперь учеба важнее друзей, Компании и этого дела… Как же правильно?

– Дела о Бандзарте, – подсказала Дарья Алексеевна.

– Да, о Бандзарте, – подтвердил Ветров. – Так вот, в связи с изменением отношения к учебе изменился и сам Таганов. Поневоле или специально? – трудно сказать, но я вижу возможным единовременное смешение двух вариантов. Я думаю, что Константин всерьез нацелился на свою серебряную медаль и к тому же стал более интенсивно – даже крайне интенсивно – готовиться к ЕГЭ, чтобы получить на нем свои достойные баллы. И, что ни говори, но ведь есть такая закономерность, что, когда человек проводит по несколько часов в день за учебниками, книгами и пособиями, ему уже и не до друзей…

«Это как раз о тебе», – подметил я.

– …Все время отнимает учеба, – продолжил Ветров. – И подтверждение сего тезиса мы прекрасно видим в поведении Кости. Итак, я подвожу итог всему вышесказанному и заявляю, что именно изменение отношения к учебе считаю основной причиной столь неожиданных изменений в Таганове. В этом и заключается мое личное мнение.

На этом месте многие, конечно, рассмеялись.

– Сразу ты это сказать не мог?! – укоризненно произнес Арман. Его реплику подхватили другие.

– Мне надо было все объяснить, – оправдывался Дима. – Ведь не все так просто, как кажется. И к тому же я не могу позволить себе что-либо утверждать без предварительного разъяснения. Я опираюсь исключительно на факты и на базисы, – с маленьким гонором произнес он.

– Ну, базисы мы запомним надолго, – заметила Щепкина. – Ну, что думаете?.. – обратилась она к залу.

– Надеюсь, я не слишком превысил время? – робко спросил Дима у Дарьи Алексеевны.

Она покрутила головой, но ничего не сказала.

– Я ведь всего только пытался доказать, что не все так просто, как кажется… – заметил он.

– Да у тебя вообще все мегасложно, – наконец, сказал я, специально включив все свое возмущение. – Гораздо более сложно, чем нужно. И кто тебя только привел к такому сознанию?

– Меня никто не приводил. Я сам…

– Да уж видно! – крикнул Саня.

– Я еще не слышал, чтобы кто-то так говорил о базисах и побудительных началах, – сказал мне Арман.

– Да, Дима, признаю, – вступила Щепкина, – что теорию свою ты сильно усложнил. Но зачем же вообще столько теории? По-моему, вполне можно было и в двух словах сказать о том, что, дескать, все дело в учебе, и только в учебе, – но не усложнять. Я ведь правильно тебя поняла?

– Э-э-э… В принципе, правильно, … – согласился Ветров, – просто… мне хотелось учитывать и тот базис, что был заложен в теорию. Я же не зря так подробно о нем рассказывал. Я просто хотел, чтобы вы поняли, что этот базис заключается в том, что…

– Стоп! – очень громко и звонко крикнула Дарья Алексеевна и инстинктивно топнула ногой. – Достаточно, остановись. … В принципе, я все поняла. Ты… молодец. Все, достаточно, присядь.

И только после этих слов Ветров, наконец, сложил в несколько раз бумажку и положил обратно в карман. Затем он сел.

Я взглянул на его лицо в профиль и сразу понял, что Дима остался очень доволен своим монологом. Он улыбался, – но это было вполне понятно. Еще бы! В каком другом месте его монотонную бурду стали бы так долго и внимательно слушать?..

Да, после такого нужно было передохнуть… Я чувствовал, что мой мозг сейчас пребывает не в лучшем состоянии, чтобы переварить столько калорий информации, – а там и до перегрузки недалеко, – но, судя по лицам моих товарищей, они столкнулись с той же проблемой. В перерыве, очевидно, нуждались все, и Дарья Алексеевна, как грамотный организатор, поняла это. Она сделала перерыв на «проветривание», – и, в общем, только после этого решено было продолжить наше собрание, и сразу же перед сидящими предстала Люба.

– Во многом я должна согласиться с выступавшими до меня, – весело и с улыбкой начала она. – Костя мог устать и от учебы, и от спорта, и – что самое страшное! – от друзей!.. Да, мне совсем не хочется это говорить, но, видимо, случаются в жизни моменты, когда человек устает даже от своих друзей. Мы с этим, конечно, никогда не сталкивались и, надеюсь, так и не столкнемся, – но разве попрешь против себя? Наверно, это глупо. И я не вижу смысла оспаривать уже доказанное. Раз так – значит, какая-то правда на этой стороне. Но и без этого мнения нам известно, что от любви до ненависти всего один шаг. Да, наверно, для дружбы это не так справедливо. Но ведь Костя любит нас – своих друзей. Любил, … – пока что-то не надломилось, – отметила Люба. – Это не ненависть, конечно, и не предательство, и мне крайне не хочется произносить эти слова. Но что-то же могло надоесть. Что-то… Однако только Костя знает, что именно, и я не хочу гадать. Это бессмысленно и заведомо безрезультатно.

– Интересная мысль, – оценила Щепкина. – Но неужели тут видна оборотная сторона дружбы?

– Скорее, тут есть пересечение с мнением Армана. Ведь бросить друзей, даже из-за того, что они надоели, – это тоже эксперимент, – сказал Миша.

– Но неудачный. И едва ли возможный, – заметил я. – Опять же, мне с трудом верится, что Костя мог так с нами поступить.

– Да мы его плохо знаем. Это новая ситуация, – сказал Саня.

– Ну, еще рано так говорить, – ответила Щепкина, – а вот версию Любы мы запомним. Теперь же давайте послушаем Павла; мне интересно, что он скажет.

Павел встал и сразу, в отличие от Димы, начал оглашать свое мнение:

– В речи Любы прозвучало слово «предательство», а это очень важное слово. Правда, Люба почему-то недооценила его важность. Или не обратила на него внимание… Но зря. И лично я обращу, потому как полагаю, что именно предательство может сыграть в жизни человека решающую роль.

Может, кого-то когда-то предавали? Или оскорбляли? Или унижали? Если нет, – то это здорово. У меня вот был один неприятный случай… в девятом классе. Я стараюсь не вспоминать об этом, но… так ли спокойно все переносят предательство? И каким может быть его масштаб? Ведь истории известны примеры, когда предательство оставляло колоссальный оттенок на жизни человека в течение многих-многих лет, – и человек такой неизбежно впадал в депрессию, а потом долго не мог из нее выбраться. Вот какова может быть сила предательства! И, к сожалению, не все это понимают, зато потом не все легко справляются с последствиями. Нервное расстройство, всякие там апатия, меланхолия, тоска – список этих последствий можно продолжать. Но я хочу обратить ваше внимание на другое.

А именно на то, что особенно тяжело предательство переносят творческие личности. Трудно сказать, как перенес бы предательство Костя, но в том, что он является творческой личностью, сомнений, я думаю, нет. Вот я и рискну предположить, что за время новогодних праздников Косте довелось испытать такое сильное предательство, каковое даже у него – сильного человека – вызвало определенное душевное потрясение. И он еще не смог его забыть, оставить в прошлом! Это и стало причиной изменения. Костя теперь совершенно по-другому смотрит на жизнь, и если предательство было очень глубоким, то этот новый взгляд может остаться с ним на очень продолжительный период, – как те несколько недель, что уже прошли. Помочь мы ему вряд ли сможем, ибо уже нет того доверия, которое было раньше; более того, мы потеряли главное: даже общения с Костей у нас нет. Он не видит в нем смысл, а мы ничего поделать не можем, – и это правда, потому что помощь к Косте может прийти только с его стороны. Если он сам себе поможет и решит свой внутренний конфликт, то все вернется к прежнему. Если нет… Но я не хочу о грустном.

– Серьезно! – тут же подхватила Дарья Алексеевна. – Очень серьезная мысль.

– И реалистичная, – заметил я.

– Да! А что – вдруг его реально кто-то предал? – обратилась ко всем Щепкина.

– Все может быть, – заметила Даша. – От предательства действительно не застрахован никто.

– Да вряд ли его предали, – скептически заявил Саня. – Об этом даже не надо думать! Это не по-компанейски.

– Что ж, похоже, Компания еще не сталкивалась с предательством… – заметила Щепкина. – Но я хочу отметить версию Павла. Он первый, кто заговорил о предательстве! И, вообще, версия выглядит очень правдивой.

– Почему вы считаете, что она правдивая?! – с чувством явного превосходства выкрикнул с галерки Бранько.

– А тебе не нравится? Ты хочешь поспорить? Ну вперед – дерзни! – ответила ему Дарья Алексеевна.

– Нет, зачем же? Я воздержусь. У меня будет свое время, и я обязательно выскажусь – для того и пришел.

– Это мы уже знаем, – кинула в его адрес Щепкина, а затем обратилась к нам: – Но вот мне интересно: как же Костю могли предать? И главное, кто?

На этот вопрос дать ответ смог следующий участник дискуссии, Степан Лемехов из 11а, который неожиданно стал развивать мысли Павла. Кстати, выступив перед залом, Степа сразу заявил, что поддерживает его теорию.

– Я абсолютно уверен, – подчеркнул он, – что именно предательство кардинально изменило Костю, и, зная его, я продолжаю все больше убеждаться в этом. Более того, у меня есть даже четкое подозрение на того, кто мог бы это сделать. Я пока не называю его предателем, но считаю, что этот человек в последнее время ведет себя очень странно…

– И кто же это? – заинтересовалась Щепкина.

– Болт, естественно, – ответил Степа.

Реакция поначалу была неоднозначной. Мы все ахнули, выражая таким образом крайнее удивление по отношению к словам Степана, но потом вспомнили нашу ночную новогоднюю погоню…

– Я наслышан о последних выходках Болта и должен сказать, что меня они настораживают. Хотя я давно слежу за ним и понимаю, что у этого человека жизнь вообще не такая, как у всех нас. У него… особенная жизнь, ненормальная. И не подумайте, что я преувеличиваю. Он ведет себя крайне странно и загадочно, и наверняка ему удалось оказать определенное влияние на нашего Костю. Может быть, тут дело даже не в предательстве, а в чем-то более интересном… – хотя все равно, если оценивать ситуацию в общем, то это, конечно, предательство.

– Ну, я, к сожалению, о Болте ничего не могу сказать, – призналась Щепкина, – но что же ты, в итоге, думаешь? – с любопытством спросила она.

– Я думаю, что Болт каким-то образом предал Костю, и его поведение отразилось на поведении Кости: он изменился.

– А может, он просто был расстроен поведением Болта и его побегом? – предположил Миша.

– Вряд ли. Костя не был Болту настолько закадычным другом, как Саня, потому мысль о расстройстве звучит глупо. Кстати, про побег Болта Костя едва ли мог знать. Ему предшествовала прогулка, и я сам на ней присутствовал. Мы еще встретились с нашими друзьями по параллели, но Кости в их группе не было. Значит, что-то уже случилось. Ведь Костя обычно всегда гуляет в новогоднюю ночь с Компанией, а тогда… Тогда он не гулял, – так что бег тут ни при чем.

– Тогда при чем здесь Болт? – спросила Даша.

– А Болт и до этого вел себя странно – вспомните кинотеатр, – сказал Степа.

– Ну, тогда он просто решил выпендриться. Как обычно, – сказала Люба.

– И убежал. Покинул друзей… – отметил Лемехов.

– Зато потом объявился, – вспомнил я. – Я его еще на улице встретил. И кстати, у него был синяк на лице…

– Что и неудивительно. Поссорился с Костей, подрался – вот и получил.

– Навряд ли. Костя бы нам все рассказал… – возразила Даша.

– Но после предательства… – отметил Степа.

– Нет, после моей встречи с Болтом Костя провел еще несколько съездов с Компанией – в спортбар ведь вместе ходили… – заметил я. – Так что… что-то тут не сходится.

– Может, тогда Болт и Костя в сговоре? – предположил Арман.

«Сговор с Болтом, сговор с Бандзартом!.. Хорошо, он этого не слышит!» – подумал я.

– Допустить можно, – ответил Степан. – Но Костя всегда скептически относился к Болту, да и дружил с ним только из-за Саши. Так ведь? – обратился он к Топорову.

Саня вздохнул и ответил:

– Пожалуй, так.

Интересно, что все последующие представители 11а, которые выступали перед публикой, очень во многом соглашались с Павлом и Степаном. Валера Подковайло, Слава Туманов, Вера Колтышева, Вероника Захарова, Настя Светлицкая и другие… – все они, так или иначе, говорили про дружбу, про предательство и про Болта. У меня даже возникла мысль, что весь 11а до собрания уже успел посовещаться и решил выдвинуть одну-две общие и схожие версии.

Отмечу, кстати, что после такого большого количества выступивших, очевидно, трудно было придумать свою версию, если заранее это сделано не было. Но легче всего было начать все подряд отрицать. Так и поступила Таня Стасова из 10а – блондинка среднего роста с простыми и скромными чертами лица и с самой обычной внешностью.

– Скажите, ребята, – обратилась она ко всему залу со своим тихим и спокойным голосом, но с очень сосредоточенными глазами (они у нее были довольно выразительными), – почему вы все так уверены, что с Костей что-то случилось? Почему? … По-моему, он сейчас находится в прекрасном настроении, и не нужно беспокоиться за его состояние. Я… я сейчас многое услышала, но не понимаю, о каких изменениях идет речь, – робко призналась она. – Мне странно слышать это от вас. По-моему, это какая-то ошибка.

«Да что ты говоришь?!» – подумал я.

– Даже если Костя стал более молчаливым и немного отстранился от вашей Компании, то это не значит, что с ним случилось что-то плохое. Напротив, я считаю, что все в порядке. Я думаю, что он отлично себя чувствует и у него все хорошо. И никаких изменений с ним не произошло.

– Погоди! – остановила ее Щепкина. – А как же его взгляд? Я же сама несколько раз видела, как в нем была полная отрешенность от всего происходящего. Я, конечно, не утверждаю, что это был взгляд больного человека, и, наверно, не стоит так думать. Но это был очень странный взгляд. Удивительный взгляд!

Таня задумалась. И глаза ее в этот момент о чем-то задумались.

– Может, он просто о чем-то подумал?.. – предположила она.

– Четыре раза? – настаивала Дарья Алексеевна.

– Нет, это уже перебор! – заметил Арман.

– Ну… разные бывают мысли, – сказала Таня. – Может, его что-то тревожит?

– Тогда прав Коля! – поняла Щепкина. – Он говорил, что с Костей случилось что-то важное. Вот из-за этого важного и взгляд такой странный!

Я заметил, что в зале в этот момент многие закивали головами. Мне это, конечно, понравилось. Но Таня продолжала:

– И все равно мне кажется, что надо прекратить исследовать эти изменения, – тем же робким голосом проговорила она. – Может, Косте это бы не понравилось.

– Ну, естественно, – сказал Саня.

– Точно нельзя знать, что бы понравилось Косте. И хотя мы – его друзья, но только он один может это знать, – рассудил Леша.

– Да, по-моему, ты слишком категорична, – сказала Дарья Алексеевна Тане. – Мы просто хотим понять, почему Костя изменился, и, в крайнем случае, помочь. В том же, что изменения есть, сомневаться уже не приходится. Фактов много! – твердо произнесла Щепкина. – И не замечать их – глупо! Кстати, я бы на твоем месте тоже их изучила.

– Почему я должна их изучать? – не понимала Таня.

– Потому что неправильно размышлять о данной проблеме, не обращаясь к фактам. Мы же тут не просто так собрались, – заметила Щепкина. – Мы не слепые и прекрасно понимаем, что с нашим другом что-то происходит. Что именно – мы пока не знаем, но потому и устроили данное собрание, чтобы, опираясь на факты и вытекающие из них предположения, вывести общий вердикт. Для тебя же факты, очевидно, – пустой звук. Но как можно в таком случае что-то утверждать?!

– Я ничего не утверждала, – защищалась Таня. – Я просто считаю, что Косте было бы лучше, если бы вы оставили его в покое.

– Это ты так считаешь, потому что не знаешь, какой он человек и друг! – легко парировала Щепкина. – А мы знаем! И не можем допустить покоя, когда чувствуем, что у него есть проблемы!

Лицо Тани приняло удивительный вид. В нем сочеталось одновременно что-то воинственное, но робкое. И, наверное, она могла и хотела как-то ответить Дарье Алексеевне, но побоялась. Вместо этого она лишь промолчала и поспешила покинуть актовый зал.

Собрание же явно затянулось. На улице уже стемнело, все устали, а многие захотели есть. Разумеется, по ходу дискуссии некоторые представители средней школы успели уйти – их ждали, думается, уроки, факультативы, врачи и другие дела, – но большая часть слушателей продолжала оставаться на своих местах, и зал, по сути, поредел лишь совсем на небольшую свою часть. Многие подвинулись вперед; поближе, кстати, сел и Сергей, который во время реплик Тани – я заметил – имел весьма заинтригованное выражение лица; чувствовалось, что он слушает ее с большим вниманием. Когда же Таня уходила, он посмотрел ей вслед, но потом снова обратил взгляд в прямом направлении.

Другие представители 10а класса выступили после Тани, но их мнения показались мне слишком расплывчатыми и неопределенными. Показалось даже, что они пребывали в каком-то смятении, словно не знали точно, что сказать, – оттого пошли повторения. Так что их версии я здесь приводить не буду.

Но, наконец, очередь дошла до Даши Красиной. Она, в отличие от некоторых лиц, не стала заготавливать заранее бумажку, а начала говорить по своему чувству, по тому, как сама все воспринимает и принимает:

– Я рада, что мне удается здесь выступить, и рада, что вас так много. Значит, мои слова имеют шансы не улететь в пустоту.

Что ж, мы все знаем Костю как талантливого и творческого человека. Доказательств тому множество: Костя занимается спортом, музыкой, увлекается кино, театром… Он отлично учится и всем в учебе помогает, всегда проявляет инициативу, работает на коллектив, на команду… Это всем известно.

Но кто такой творческий человек? Это человек с феноменальной фантазией, развитым воображением, со смекалкой… Это человек с невероятно широким спектром мыслей в голове!.. А о чем мечтает творческий человек? – вот это интересно, – и я уверена, что никто и никогда не сможет точно сказать, потому как каждый творческий человек мечтает о чем-то своем, и мечты эти могут быть совсем не такими, какие они есть у обычных – нетворческих – людей. Вот кто из вас знал или знает, о чем мечтает Костя? – обратилась ко всем Даша.

Тут я смею предположить, что это был донельзя удачный вопрос. О том красноречиво свидетельствовало наступившее в зале молчание, – но это было не то молчание, когда люди просто ленятся, или не хотят, или боятся что-то озвучить. Нет, сейчас они молчали потому, что им было попросту нечего сказать. Все задумались, пытаясь вспомнить, говорил ли вообще когда-нибудь Костя о своих мечтах, и даже Сергей, сидевший уже не так далеко от меня, принял сосредоточенный вид, и даже я – давний друг Кости – начал освежать в памяти наши с ним беседы, потому как тоже не знал ответа на поставленный Дашей вопрос.

Молчание продолжалось почти полминуты, до той поры, пока Арман не заключил:

– А он о мечтах разве говорил?

– Вот! – отметила Даша. – Какой показательный момент: никто не знает, каковы мечты Кости. Но не ждите сюрприза от меня: мне они тоже неизвестны. Однако это лишь говорит о том, как «хорошо» мы знаем нашего друга. Впрочем, если Арман прав, то, может, Костя действительно ни с кем мечтами не делился. Но тогда возникает вопрос: а мечтал ли он вообще о чем-нибудь? – Красина сделала небольшую паузу, снова предоставив публике время для ответа. – Лично я без сомнения на него отвечаю: да, мечтал! Возможно, впрочем, что это были настолько непонятные обычному человеку мечты, что он и не увидел смысла говорить о них, – но они были! Да и стал бы кто-то из вас напрямую говорить о своих сокровенных мечтах?! – наверно, нет.

Но я продолжаю. И представим теперь себе, что у нашего Кости есть одна какая-то очень важная мечта, – о которой он никому не говорит, – и что он живет в надежде на то, что она когда-нибудь осуществится. Думаю, это возможно представить, – тем более что у нас тоже могут быть такие мечты. Но не забудем при этом о том, что Костя – творческий человек. Следовательно, представим себе, что есть определенные факты, которые способны усилить вероятность реализации тайной мечты Кости.

И вдруг эти факты неожиданно выползают наружу – аккурат во время новогодних праздников! Тут я хочу пояснить, – сказала Даша, – что данные факты – это события, новости или случаи, которые неожиданно оказываются связанными с мечтой и из-за которых человек начинает всерьез верить в скорейшее исполнение мечты. И вот Костя, видя такие факты, вспоминает о своей мечте. Сначала, конечно, случайно, потом часто, – но так он всерьез начинает понимать, что его мечта может исполниться. А тут и Новый год приходит как нельзя кстати. Почему бы этому не случиться как раз во время праздника?!

Но не все так быстро. Никакая мечта просто так, сразу, не исполняется. Надо ждать, надо терпеть, ибо факты – это лишь предвестники возможного будущего исполнения. И Костя ждет, Костя продолжает надеяться и верить. Вот и взгляд у него меняется. Теперь он видит главным на свете только свою мечту, он живет мечтой! Костя уже совершенно по-другому смотрит на мир – это взгляд сквозь мечту. Ведь если раньше вероятность ее исполнения равнялась где-то одному проценту, то сейчас есть все пятьдесят. А это уже половина! И я снова обращаю внимание на то, что обычный человек не может так реагировать на свою обычную мечту, а у Кости – оригинальная ситуация. Процесс исполнения творческой мечты вообще, наверно, крайне сложен, и творческому человеку очень долго приходится ждать того момента, когда она исполнится. Во время же данного процесса и обычный человек легко может измениться, – так что уж говорить о творческом?! Заветная мечта теперь у него везде, – и он не хочет ни о чем более думать, кроме мечты!

Но, разумеется, для окончательного исполнения мечты нужно приложить еще определенные усилия – просто так, на пустом месте, ничего не появится, – и это тоже серьезный момент. Мне кажется, многим людям не хватает вообще одного последнего усилия. А скольким недостает трудолюбия и терпения?!.. Но Костя не из тех. Его не может ослепить дальнее или близкое сияние мечты. Он не такой, чтобы поддаться ему. Зато он готов бросить все другие дела – ради того, чтобы только не упустить шанс!.. – тут Даша сознательно сделала еще одну небольшую паузу. – Увы, это и дела Компании, и дело о Бандзарте, и Болт, … – и многие другие, коих у Кости, думается, очень много. И нам, как его друзьям, к сожалению, придется с этим смириться. Пока не исполнится мечта.

Монолог Даши закончился, и неожиданно раздались аплодисменты. Сначала они были робкие и тихие, но потом хлопать стал чуть ли не каждый второй, – и вряд ли в этот момент в зале можно было найти человека, который стал бы выражать возмущение. Аплодировал даже Сергей, и это дополнительно подтверждало тот факт, что Даша выступила с поистине великолепной речью.

– Да, это было… потрясающе, – признала Щепкина. – Браво, Даша.

– Браво! – крикнул еще кто-то на фоне уже смолкающих аплодисментов.

Даша в ответ только улыбнулась и поспешила присесть. Она не скрывала своей радости на лице, – но возможно ли было скрыть душевную грусть от того, что происходит с Костей?..

Когда аплодисменты окончательно стихли, к залу вновь обратилась Дарья Алексеевна Щепкина:

– Ну что ж, друзья, мы прослушали за последние три часа немало интересных версий. И сейчас самое время постараться прийти к общему мнению, на основании которого впоследствии мы будем организовывать разговор с Костей. На том собрание и закончится.

– Постойте! – выкрикнул вдруг Бранько и встал. – А как же я? Как же мое мнение?

– Позвольте… – обернулась к нему Дарья Алексеевна.

– Я сижу тут, как придурок, уже три часа, если не больше, и выслушиваю самые разнообразные по глупости мнения ваших товарищей! – громко и сердито произнес Сергей. – Я жду своего времени, а вы мне сообщаете о конце собрания!

– А чего ты сейчас хамишь? – возмутилась Дарья Алексеевна.

– Кто, я?

– Ну, не я же.

– Вот так, значит… Меня уже и в хамы записали?! Ну уж нет! Хамство – это не давать мне высказаться! Конечно, …, – выругался он, – лучше устраивать тут пустую трехчасовую болтовню!..

– Послушайте, что за тон? Что за слова? Почему вы позволяете себе материться? – возмутилась Дарья Алексеевна. – Тут, между прочим, дети сидят! Или вы считаете, что вам все позволено?

– После этих трех часов – да! – выкрикнул Сергей. – И, в частности, я бы хотел высказать свое мнение!

– Ах так?! Тогда я считаю, что после такого хамства тебе лучше пойти домой! И немедленно!

– Домой? Отлично… – решил Сергей и стал подвигаться к выходу. – Но вы еще пожалеете об этом! …!

– Это что за слова? – крикнула ему вдогонку Щепкина, услышав очередной мат.

– Это правильные слова! – заявил Сергей. – И только их вы заслуживаете!

– Послушайте, – вмешалась одна из представительниц 10а класса, – может, все-таки дать ему высказаться? Он целых три часа сидел…

– Вот уж нет! – крикнул Сергей. – После такого отношения я вам точно ничего не скажу! Ненавижу Костю и всю вашу Компанию! – заявил он напоследок и ушел, хлопнув со всего размаха дверью. Та заметно зашаталась.

– Да… – только и произнесла Дарья Алексеевна.

Вообще, это было совсем не похоже на Сергея. Честно сказать, не помню, чтобы он ранее когда-либо хамил. Напротив, Бранько всегда отличался в классе особенной вежливостью, и во многом поэтому все считали его наиболее хитрым типом. Я уже говорил, что он всегда умел подлизываться и к учителям, и к девушкам, – и такие дела неизменно оборачивались для него успехом. Мата от Сергея практически никогда не слышалось, – но жизнь тем и интересна, что все когда-то видишь впервые. И, наверно, случившийся инцидент может говорить о том, что тема Кости, как ни странно, и Бранько заинтересовала всерьез.

Но пока я оценивал поведение Сергея, Дарья Алексеевна еще раз вспомнила и озвучила все прозвучавшие версии. Ну, на самом деле, конечно, не все, а только те, в которых присутствовала хоть капля правдоподобности. Разумеется, мнение мелких не учитывалось, но не потому лишь, что они мелкие, а из-за того, что слишком мелкими и пустыми были их предположения, – и это понимали все.

Отмечу, что мы еще долго спорили относительно вероятности правильности каждого предположения. Естественно, свои идеи все соответственно оправдывали, считая их наиболее верными, зато чужие стремились как можно быстрее опровергнуть.

– Твоя позиция, Арман, слишком не соотносится с Костей, – заявляла Даша. – Костя может проводить эксперименты в творчестве и с творческими понятиями, но никак не с друзьями.

– Как мог Бандзарт влиять на Костю? Да тебе, Саша, наверно, просто приснилось это во сне, – размышляла Люба.

– Твои мысли о выпивке мне непонятны, – обращался я к Леше. – Костя не такой дурак, чтобы пить всякую ерунду.

– И при чем тут еда, Миша? – недоумевал Арман. – Или, по-твоему, все люди рождаются только с мыслями о еде?

– Я не верю в идею Степы! – открыто заявлял Леша. – Костю и Болта объединяет только компанейство. В остальном – это разные люди!

– А я не понял, о чем говорил Дима, – признался Павел.

Вот примерно так шел наш спор. Читатель, конечно, это уже заметил, да и я ранее говорил о том, что позиции некоторых выступавших пересекались. Схожих мотивов, действительно, было немало, – но ведь никто точно и не знал, из-за чего изменился Костя. Все крутились вокруг понятий «творческий человек», «Компания», «мечты», «предательство», «усталость», «эксперименты», «решающее», «активность» и многих других… – однако разгадка находилась только в нем самом. Нам же оставалось лишь предполагать, что мы и делали.

Наконец, Щепкина, поучаствовав в нашем споре и проанализировав, в общем, все высказывания, решила произнести-таки заключительную речь:

– Ну, прежде всего, спасибо вам – всем, кто пришел на наше собрание и высидел все его время до конца. У меня на часах 18:26, а на улице темно; все устали и хотят есть, – но мы все еще здесь, а этом актовом зале, который, безусловно, оставит за собой память о нашей дискуссии.

И, наверно, сохранит некоторые сделанные нами выводы.

Мы не знаем, почему Костя изменился и почему стал другим. А некоторые выступавшие вообще отрицали сам факт изменения. И это глупо, на мой взгляд. Так что супротив глупости, но опираясь на многочисленные факты и детали, которые были замечены не только мною, но и всеми вами, я все-таки вынуждена признать, что с нашим другом что-то произошло. Действительно, уже бессмысленно отрицать случившееся. Мы – хорошо видящие люди, и мы не можем не замечать странности в Косте. Говорить же о них не стоило бы только в том случае, если бы мы не знали Костю таким, каким он был раньше. А мы его знали.

Но ближе к делу. Мы точно установили, что произошло какое-то событие, которое так или иначе повлияло на Костю. Впрочем, это было изначально понятно, ибо просто так люди не меняются. Очевидно также, что событие это случилось или началось перед новогодними праздниками, а именно – перед 27 декабря. Конечно, с точной датой можно ошибиться, но этот день мы точно можем назвать пограничным. К сожалению, мы так и не поняли, какова была продолжительность этого события: некоторые считают, что оно свершилось быстро и было каким-то определяющим, некоторые – что тут можно говорить о часах и даже днях… Согласна, вопрос достаточно сложный. Но мы еще подумаем над ним, а пока я готова выразить совершенную уверенность в том, что в деле присутствует эффект случайности. Костя вряд ли мог ожидать, что что-то произойдет, – отсюда следует и неожиданность изменений.

Вообще же, выслушав всех вас, я теперь начинаю думать, что определяющим фактором при изменении стали психологические особенности Кости и его характер и темперамент. Кстати, перед разговором надо не забыть об этом. Также я поняла, что, говоря о Косте, нам нужно оперировать понятием «творческий человек» – вполне возможно, что это и впрямь один из ключевых моментов при изменении нашего друга. Следующий вывод гласит о том, что причастными вполне могут быть Бандзарт и Болт. Во всяком случае, это следует из тех доводов, которые приводили участники. Но я думаю, что все согласятся со мной в том, что теперь, исходя из них, нам надо заняться делом о Бандзарте более усиленно и оперативно. Да и неплохо было бы найти вашего Болта. И поговорить с ним. Любую возникшую мысль никогда не грех проверить на практике, тем более что вы Болта знаете гораздо лучше, чем я. Так что, если появится возможность, – переговорите с ним о Косте.

Что же до многочисленных версий о предательстве, то я подчеркну, что говорить о нем можно, … – однако лишь в том случае, если мы не имеем в виду Компанию. Наверняка вы со мной согласитесь в том, что здесь предательство невозможно в принципе.

Теорию Димы Ветрова об учебе надо проверять. Возможно, что мы ее не совсем оценили, ибо она вышла для нас слишком заумной, но общий смысл нам ясен, – поэтому теперь самое время понаблюдать за динамикой учебных результатов Кости, особенно в области ЕГЭ.

Все же остальные мнения – о магии и об НЛО, о божественном указании и просто смелом поступке, о тараканах в голове и желании пропиариться, об алкоголе и еде… – я предлагаю забыть. Мала вероятность, что они действительно относятся к поставленной проблеме, но велико мое предчувствие того, что это были или не совсем подготовленные, или, напротив, очень хорошо подготовленные шутки.

Итак, время движется, – Щепкина посмотрела на свои часы, – а мы по-прежнему здесь.

Почему мы еще здесь? – да потому, что всем сердцем любим нашего друга Костю и хотим видеть его прежним. И не только из-за того, что он нам нужен для дела о Бандзарте или еще из-за каких-либо дел… Нет, все это ерунда. Весь смысл в том, что мы просто хотим всегда видеть Костю активным и энергичным, дружелюбным и отзывчивым, – в общем, компанейским… Всегда таким! Каким знаем его по нашим прошлым годам дружбы! Но разве дружба может остаться в прошлом? Разве могут остаться разорванными наши прежние дружеские связи? Я не верю в это и отвечаю отрицательно, как и вы, конечно. Но что ответит он? И будем ли мы только вспоминать его глубокий талант, поразительный ум и организаторские способности?

Нет! – четко произнесла Дарья Алексеевна. – Я надеюсь, что нет. И с этой надеждой и с верой в хорошее я предлагаю завершить наше собрание.

Пять секунд спустя еще было сказано традиционное «спасибо за внимание», – и на том собрание закончилось окончательно. Большая человеческая змея начала постепенно выползать в мир.

Однако расходиться мы не торопились. Ввиду того, что есть нам всем по-прежнему хотелось очень сильно, мы решили дойти до ближайшего «Макдака».

– После такого собрания у нас есть только один правильный путь, – заметил Миша.

И с его словами трудно было не согласиться. Через пятнадцать минут мы вломились в «Макдак» вдевятером – Миша, Даша, Саня, Степан, Люба, Леша, Павел, Арман и я.

Заказы были сделаны и получены быстро, – так что скоро мы заняли свои два стола и без промедлений начали есть, – и Читатель может представить себе, с каким наслаждением я в тот день смаковал столь любимые и незаменимые сэндвичи…