Читать книгу Сказки для взрослых. … и не только - Максим Смирнов - Страница 3

Задуматься…
Случай в Замоскворечье

Оглавление

Доколе же купечество московское дрыхнуть будет в лучшее время дня, вместо того чтобы употреблять его для занятий приятных и полезных, к примеру, читать или науки постигать? Сказал я об этом опять батюшке, и не услышал в ответ ничего. Разумного ничего, ибо нельзя принимать всерьёз слова его о том, что так де заведено, а у нас, купцов, и подавно, и что чтить традиции предков – наша наипервейшая обязанность и успеха залог. А я ещё, наивный, ему в пример записки графа Ф. приводил из его поездки по Гиспании: дескать, там этот сон послеобеденный, сиеста по-ихнему, не блажь, а жизненная необходимость есть, ибо жара днём такая, что не то что работать – из дому выйти возможности нет. А у нас? На дворе июнь, и то вовсе не так жарко, чтобы храпеть до ужина, тем более в нашем новом каменном доме, который батюшка в прошлом году только достроил. А большая часть года так и вовсе, считай, зима; день и так короток, так ещё и транжирить его на бесполезный сон, коего зимой и так с лишком.

Сегодня вот опять – пообедали, и спать. Батюшка даже попенять мне изволил, что не сплю – да не могу я больше, нет моих сил! Хорошо, он сам так крепко почивает, что могу почитать без помех и даже из дому отлучиться. Слуги бы не выдали, да вроде и сами тоже дрыхнут.

День-то какой! Раздвинул плотные шторы, и радостное солнце как будто в душу заглянуло. И как раз новый нумер «Русского вестника» вышел – спасибо Стёпке, сыну соседа-аптекаря, достаёт где-то для меня. Я уж на эти журналы почти все свои невеликие сбережения извёл – да что поделаешь, коли так интересно господин Достоевский излагает про этих братьев Карамазовых…

Пойду, пожалуй, пройдусь, и где-нибудь, да хоть и на бульваре, почитаю…

Приоткрыл дверь комнаты – слышен батюшкин храп из родительских покоев. Дверь скрипнула – надо будет Тришке велеть смазать петли… Мой уход никто не заметил – наверное, и слуги действительно тоже улеглись. Как же хорошо! Солнышко, небо ясное, птичье пение… Соседская собака только вот некстати появилась, надо обойти ворота – чтобы ещё и эти брюки не погрызла, вот же сволочь… Закрыл глаза, вдохнул воздух, свежий, почти сладкий, с запахом опилок из мастерской и конского навоза… И опять в эту лужу чуть не по колено вступил – да когда уже у нас тоже дороги начнут мостить, а? Ну да ладно, переживу. Невозможно такой мелочью испортить радость от прогулки и предвкушения удовольствия от чтения. Пошёл дальше, побрёл по переулкам наугад. Вид моего мокрого и грязного ботинка, о котором я давно забыл, заставлял проходящих мимо кого смеяться, как этих двух студентов, кого хихикать, как эту молоденькую гимназистку с няней. Ну и ладно, мне всё равно.

Проходя мимо богатого дома с обширным двором и львами на входе, я остановился. Надо же, из стоявшей рядом подводы мужики разгружали… картины, обёрнутые материей. Но я разглядел, с одной ткань упала, обнаружился какой-то… пейзаж, кажется, так это называется. Красота! Вот ведь дал Бог людям талант!

Из дома выглянул человек в форме, похожей на военную, крикнул мужикам:

– Эй, что там у вас? – я уловил акцент на согласных, как у немцев, с которыми как-то столкнулся в кабаке.

– Так это, Генрих Фёдорыч, картины.

– Опять? – тот выпучил глаза и скрылся.

Я постоял ещё, но другие картины были упакованы хорошо, и больше ничего не увидел. Я уже двинулся дальше, но вдруг будто обжёгся от взгляда недобрых узких глаз, еле видных между бородой и картузом, натянутым чуть не на нос. В это время мужики, таскавшие картины, ушли в дом, управляющий-немец разговорился с бородатым хозяином дома, одетым в щегольский тёмно-синий костюм, который так отличался от одежды здешних жителей. Я узнал его – это было господин Бокар, известный купец и при этом любитель искусства, как говорили, и владелец обширной коллекции русских и иностранных картин.

В это время обладатель колючих глаз, как я его нарёк мысленно, подошёл вразвалку к подводе, спокойно взял из неё широкую обёрнутую материей доску и как ни в чём ни бывало пошёл прочь. Я оглянулся, но никто, похоже, такой наглости не ожидал, а потому не заметил.

– Стой, – сказал я негромко. Вор покосился назад и ускорил шаг. – Стой, – уже крикнул я.

Кто-то подхватил и тоже закричал. Остроглазый почти бегом свернул в переулок, и сразу раздался свисток. Когда я завернул за угол, вора держал за воротник огромный городовой, говоря:

– Куда, спешим, Симеон? Говори, тать!

– Да какой тать, вашеблагородь, доски вот на базаре купил…

– Купил?! Не припомню, чтобы ты когда-то что-то покупал.

– Он вор, – закричал я, подбегая, – это картина, а он украл от дома господина Бокара.

– Вы чьи будете?

– Сын купца Завершинского, Савва Гордеич.

– Батюшку вашего знаю, поклон передавайте, – и, оборотясь к вору, – ну-ка, показывай свои доски.

– Да безделица, – юлил тот.

– Показывай, – повысил голос городовой так, что, казалось, и птицы замолчали.

Тот отогнул материю – на них, прямо по дереву, был нарисован пейзаж: синяя лунная ночь, холмы, поля, леса, и жёлтая луна освещает это всё тусклым светом.

Городовой присвистнул:

– Эк искусно сделано, а, Савва. Что, доски, говоришь? – обратился к вору. Тот вжал голову в плечи и молчал. – Пойдём-ка со мной, тут недалеко. Да ты знаешь. Савва, – повернулся ко мне, – не в службу, а в дружбу: отнеси картину хозяину, пока я с этим разбираюсь.

– Конечно, – я подхватил картину из рук вора; глаза его сделались ещё меньше, он прошептал:

– Пожалеешь, щенок.

– А ну цыц у меня, – городовой опустил свою руку на плечо вора; тот почему-то упал. – Вставай, соколик мой, прогуляемся.


Ещё не придя в себя от произошедшего, я зашёл во двор. Хозяин, в беспокойстве ходивший по двору и выговаривающий управляющему, который стоял по струнке и молчал, замер, увидев картину, и всплеснул руками:

– Нашлась, слава Богу! Благодарю вас, сударь! Но куда она исчезла и как оказалась у вас?

– Так, её же украли, я побежал за вором…

– А ты куда смотрел, а, Генрих Фёдорович?

– Так я не видел, что картину украли, только услышал, как этот юноша закричал «Стой!»

– И кто её украл?

– Какой-то вор с колючим взглядом, Симеон, что ли… Я не знаю его, – сказал я и заметил, как уголки глаз его улыбнулись, если можно так сказать.

– Колючим взглядом? Как вы образно выразились. Читаете много? Вижу, что читаете, – показал глазами на мой оттопыренный карман, из которого торчал свёрнутый в трубку журнал. – Что это? Кажется, «Русский вестник»?

– Да, он. Хотел присесть где-нибудь и прочитать продолжение «Братьев Карамазовых».

– Я так и думал. А я вот уже прочитал – как сел вечером за чаем, так и не смог оторваться, пока всё не осилил. Но каков же талантище! Какие вопросы ставит! – спохватился вдруг, замахал руками. – Молчу, молчу, не буду портить вам чтения. Да, простите, не представился сразу: купец первой гильдии Бокар Гаврила Александрович.

Он взял мою руку и крепко пожал:

– Я вам так благодарен! Это же изюминка этой экспедиции, ничего лучшего у меня в коллекции и нет!

– Я рад, что смог сослужить вам службу. Я Савва, сын купца второй гильдии Гордея Фомича Завершинского.

– Как же, слышал. Помнится, я у вашего батюшки уральский чугун покупал.

– Да, батюшка всё больше чугуном да сталью торгует, всё меньше зерном: говорит, за металлом будущее.

– Думаю, прав ваш батюшка. Отстаём мы от Европы, всё больше чужого металла завозим, не справляется уже старичок-Урал… Я вот подумал было, не построить ли завод собственный, чтобы не чужой металл, а свой, российский на железные дороги поставлять. На Урале или, скорее, в Юзово, там уголь ближе и лучшего качества.

Он вдруг встрепенулся:

– Что же мы здесь стоим? Не угодно ли зайти, чаю выпить?

– Благодарствую, – я обрадовался было, но вспомнил о батюшке и погрустнел. – Меня батюшка хватится, я же не говорил, куда ушёл.

– Не смею вас задерживать. Давайте я вас с батюшкой приглашу отобедать в воскресенье, что скажете?

– Благодарю. Позвольте откланяться.

– Рад знакомству. Так в воскресенье вас жду! Я пришлю приглашение.


Я летел домой, не чуя ног и не замечая луж, навоза и бордюрных камней. Ещё бы, свести такое знакомство! Про него говорили, объехал всю Европу, а учился – в Сорбонне! Как же он отличается от всех этих купчиков-соседей, что дальше своего носа не видят. Нет, кто-то, конечно, пытается идти в ногу со временем, но как-то не туда: Пронька вот Телятин пристрастился к курению и игре в вист до зари, глядя на своих знакомых дворян. Ну почему именно это перенимать, а не образованность и манеры? Кто-то сюртук парижский выписал – а толку-то? Внешне всё тот-то купец, что двух слов связать не может на темы, не связанные с торговлей.

Нет, я, конечно, несправедлив. Что касается купеческого дела, тут ими нельзя не восхищаться: хоть и спят после обеда, так встают до света, весь день в хлопотах. Там купить, тут продать, сюда хранить, там склад построить, а то и завод, тут разобраться с жалобой на недовес – да мало ли всего! Не понимаю, как батюшка может так носиться с утра до вечера: по мне, так это такая скука… Не сравнить с хорошей книгой. Прав он, конечно, что книгой на жизнь не заработаешь… Но я уже отравлен этим ядом, этим «интересом», и так, чтобы не интересно, уже не могу и не хочу. Хоть батюшка и говорит, что я самый толковый из братьев и я – его надежда, да что с того! Фух, вот и дом.

За ужином батюшка сказал матушке важно:

– В воскресенье мы с Саввой у Бокара обедаем, – матушка всплеснула руками, а он продолжал, обращаясь ко мне:

– Савва, а что за услугу ты оказал господину Бокару, а?

– Да так… Не дал вору его картину украсть из подводы.

– Ты?! – батюшка раскрыл рот, – да ты же у нас немощен, аки щенок.

Братья захихикали, а старший, Иван, на голову тронутый, так и вовсе залился, как лошадь.

– А ну цыц, полоумный, – батюшка проворно хлопнул ему по лбу деревянной ложкой. Ванька захныкал; я наклонился к нему и сказал шёпотом:

– Братишка, не плач, я тебе после ужина леденец дам.

Он сразу успокоился и улыбнулся. Лицо его, в веснушках и с крупными слезами, стало таким добрым, что я не удержался, вытер его слёзы и поцеловал его. Бедный мальчик – через час всё это уже забудет…

– А кто украл?

– Да какой-то Симеон, с колючими глазами…

– Поди-ка! В синем картузе и красных сапогах?

– Точно, батюшка.

– Ох, Савва… Кажись, столкнулся ты с известным хитровским вором… Хорошо, конечно, что ты помог господину Бокару картину вернуть, но будь осторожен, сын. Симеона пока задержат, да дружки его хитровские могут навредить в отместку. Так что один никуда не ходи покуда. Понял?

– Да, батюшка.

Подумалось мне, всё равно днём смогу уйти, и никто не узнает… А какие-то воры с Хитровки – глупости всё это, не в тёмные века живём.

Дождался, пока отец пойдёт сны досматривать, и выскочил на улицу. Как всегда, с журналом под мышкой. Любопытно: я так люблю эти выходы, потому что они не то чтобы запретны, но… тайные? Или хочется из-под власти батюшкиной освободиться хотя бы на время?

Свернул в пустынный переулок и не успел ответить на свой вопрос: навстречу двинулись две фигуры, какие-то потрёпанные босяки. Услышав звук шагов сзади, я оглянулся и сразу получил увесистый удар по голове. Сознание моё меня покинуло ещё до того, как тело коснулось земли.


Открываю глаза и тут же закрываю: очень ярко. Пахнет почему-то карболкой. Открываю опять, щурясь – всё по-прежнему. На этом белом появляется ещё более белое. Это же луна! Она приближается ко мне и становится всё больше. Почему-то у луны есть глаза, рот и нос, и уж совсем нелепо, что луна мне улыбается. Когда же она заговорила, я понял, что окончательно свихнулся.

– Наконец-то вы очнулись, – произнесла она мягким грудным голосом.

– Я очнулся? А я думал, это на меня упала луна…

– Луна? Интересно. Вы не помните? Вчера на вас напали, сильно побили, вы и потеряли память.

– Да? Не помню. Совсем ничего.

– Это бывает. Доктор говорит, скоро пройдёт.

– Доктор?

– Ну да, доктор Абрикосов. Вы же в больнице.

– А почему не дома?

– Доктор хотел понаблюдать за вами. Хоть батюшка ваш порывался вас забрать домой. Представляете, он говорит, это не случайное ограбление, а месть вам за спасение картины и помощь в задержании вора – это правда? Вы задержали вора?! Какой же вы герой!

Вдруг накатила тошнота, голос её стал глуше и совсем пропал. Я забылся.


Теперь, открывая глаза, я делал это с нетерпением, в надежде увидеть её, Софию. Её умные и добрые глаза, то ли голубые, то ли зеленоватые, смотрели спокойно и светло, что ли. Она вообще вся была светлой – не по цвету, волосы у неё были русые с рыжим оттенком – а, казалось, она с собой несла свет, особенно, когда улыбалась. Меня это словно завораживало… Иногда вместо её милого лица надо мной склонялась ведьмина физиономия бабки Анисьи, но тем радостнее было, когда рядом оказывалась Софья. Мы стали больше и больше разговаривать. Она, казалось, читала всё, что было напечатано по-русски и по-французски.

Я как-то спросил у неё, почему меня не отправляют домой. Оказалось, батюшка уехал по делам с Бокаром в Петербург, так что решил, что будет лучше, если, как он выразился, за ним будет ухаживать милая заботливая девица, а не этот бездельник Тришка.

– Батюшка так сказал? Чем-то вы его покорили…

– Не знаю… Просто успокаивала его, когда он рыдал тут, пока вы не пришли в себя.

– Батюшка? Рыдал?! А я-то думал иногда, что он и не заметил бы, если бы меня вдруг не стало.


Как-то солнечным утром меня разбудили голоса. Занавеска колыхалась на ветру, соловей пел неистово. Незнакомый голос спросил:

– Сестра Анисья, а где эта молодая сестра? Она когда будет? – я прислушался и, кажется, едва не перестал дышать.

– А тебе что?

– Она добрая… Не то, что ты.

– Я тебе! Ишь, нашёл добрую… Не по твою душу девица.

– Это ещё почему? Я купец знатный.

– Яшка, тихо, больных разбудишь. А не по твою, потому что Софьюшка дворянских кровей…

– Да ну? Что же она здесь делает?

Бабка Анисья понизила голос, я едва слышал:

– Говорят люди, батюшку её, директора публичной библиотеки, оклеветали и обвинили в растрате. Вот она и пошла в больницу работать, чтобы, чем может, помочь отцу.

– Ого… А он что, не крал, что ли?

– Да что ты! Никто в это не верит, честнейший человек. Но деньги из библиотеки, выделенные на закупку новых книг, исчезли, а ключ только у него был.


Первый обед после моего возвращения домой затянулся. Батюшка был так рад, что без устали говорил и выпивал, а под конец и всплакнул. Я был тронут его добрыми словами, которых раньше слышать мне приходилось совсем мало. Перед послеобеденным сном батюшка, как обычно, зашёл ко мне. Не хотелось его расстраивать, по крайней мере, в этом, поэтому я прилёг поверх покрывала. Батюшка опять не смог сдержать слёз:

– Сынок… Ты прости меня, что так суров был всегда с тобой… Я уже подумал, приберёт тебя Господь – так страшно стало. А больше всего страшно оттого, что кто же тогда дело моё продолжит? Иван полоумный, что ли? Или Фёдор немощный? Ты моя надёжа и опора. Ну, спи, спи…

Слёзы выступили не только на его лице, но и на моём. Жалко стало его, такого всегда сильного, большого. А уж как стыдно… Да делать нечего. Прости, батюшка!

Я подождал немного и пошёл, крадучись, в кабинет, сжимая в руке ключ, который перед этим извлёк из кармана батюшкиного сюртука. Открыл его шкатулку, взял несколько пачек с деньгами…

«Прости, Господи», – перекрестился и вышел.


Как уже стало привычным, встретились с Софьей и её тётушкой на бульваре, пошли. Софья была возбуждена:

– Представляете, Савва, долг моего батюшки выплатили!

– Да что вы! – приходится делать вид, что я удивлён. – Теперь вам не нужно работать в больнице?

– Я тоже сначала так думала, но как же я больных брошу? Нет, я решила остаться.

– Софья, милая, как же я восхищаюсь вами!

– А почему же вы не спрашиваете, кто выплатил батюшкин долг?

Я вздрогнул. Неужели догадалась?

– И кто же этот таинственный благодетель?

– Не знаю… Спать не могу, всё думаю, кто же это. Уж я бы ему в ноги кинулась и исполнила бы всё, что бы они ни пожелал…

Увы – всё, что я желаю, не исполнить теперь никому…


Перед ужином зашёл к отцу, опустился на колени:

– Прости, батюшка. Всё, что скажешь, сделаю, поеду, куда пошлёшь. Только прости.


Зол был батюшка, ох как зол. Но когда узнал, на что деньги пошли, вздохнул, задумался, а когда понял, что я вправду готов со всем рвением ему помочь, приободрился.

– У нас тут с господином Бокаром новый прожект образовался. Будем вместе чугунный завод ставить. Там мне надёжный человек нужен, который и в деле понимает, и интересы мои блюсти будет. Так что собирайся, на той неделе едешь.

– Я? А как же… – сказал и осёкся. Конечно, поеду. Я же обещал. Похоже, теперь я знал, каково это, когда рушатся мечты.


Лично Софье не было сил всё объяснять, написал записку: «Дорогая Софья. Простите меня. Дела зовут меня на Урал, и отказаться я не могу, слово дал. Буду всегда помнить Вас, а Вам лучше меня забыть, ибо не известно, когда Бог даст свидеться. Ваш навсегда, Савва».

Софья получила эту записку, уже когда я уехал.


Новое дело захватило меня, чего я совсем не ожидал и к чему не был готов. Я думал, скрепя сердце буду делать то, что требуется, делать хорошо, так, как нужно, чтобы не подвести батюшку. Но совершенно не надеялся, что смогу вовлечься так, как батюшка: неистово, не жалея сил.

Во-первых, оказалось, что едем мы не на Урал, а на юг, в Юзово. Господин Бокар сказал: «Ты не смотри, что сейчас это деревня деревней, Савва. Увидишь, быть этому месту центром российской промышленности. Назовётся это безымянное место каки-нибудь гордым словом… Какая там речка течёт? Донец, кажется? А будет это – Донецкий бассейн, или, положим, Донбасс, а? Звучит? Весь мир уже перешёл на новые технологии – горячее дутьё, выплавка на каменном угле, а не древесном. Да мы в России с этим древесным углём, который ещё при Петре использовали, половину лесов своих извели! Вы можете представить, под Липецком леса вырубили так, что целый завод пришлось закрыть! Рабочих перевели на новейшие производства сюда, под Александровку, в рабочий посёлок, который рабочие окрестили Юзово в честь основателя, ну дают! Нет, только обновление технологий позволит России когда-то перестать закупать металл».

Сначала мы с господином Бокаром и его инженером, господином Нойманом, побывали на заводе господина Джона Юза, англичанина, основателя завода. Он при нашей первой встрече замахал руками и обиженно сказал:

– Я не англичанин, я из Уэльса! – вот чудак.

И я вдруг проникся этой махиной, этой техникой, которая под властью человека делала немыслимые вещи – какие же огромные масштабы! И даже этот запах, запах прогресса, смесь угля и масла, жар печей и грохот механизмов – стало неожиданно своим. По ходу визита господин Бокар делал пометки в блокноте и изредка бросал вполголоса: «Савва, смотри, здесь по-другому сделаем», и шептался с инженером. Не знаю, зачем господину Бокару вообще был нужен инженер – он, кажется, разбирался в технике ничуть не меньше Ноймана.

Постепенно зауважал я всех, причастных к этому делу, а более всего – инженеров, такое чудо придумавших и в жизнь воплотивших.

Дальше господин Бокар ездил, искал подходящее место для начала строительства. Меня же оставил при инженере Юзовского завода, с которым был давно знаком и благодаря коему знакомству и состоялся сей визит.


Поначалу я ждал какой-то весточки от Софьи, хотя бы короткого письма. Сначала думал не писать, но не выдержал, и дважды в неделю шла в Москву депеша. Но от неё писем не было, только батюшка писал исправно в ответ на мои отчёты. Сначала всё больше советовал, но после постепенно перестал, ибо погрузился я в дело металлургическое изрядно уже.


И вдруг, аки молния господня в ясный день, записка. «Я здесь, в гостинице, приходите к ужину. Софья». Не может быть!


Софья была с отцом, с которым она нас тут же познакомила. Мне он понравился: благородная осанка, прямой открытый и при этом добрый взгляд, нестарые благородные черты, борода скорее щёгольская, да и в целом он выглядел как-то по-европейски. Он деликатно молчал, дав нам возможность поговорить с Софьей.

– Что же не писали так долго?

– Так я писала, да вы же сказали, что на Урал уехали, я туда писала. Потом поехала и все уральские заводы объехала.

– Но я же писал вам, что я не на Урале, а в Юзово!

– Писали? Я не получала ваших писем… Как узнала, что вы здесь, сразу и приехала. Батюшка не хотел отпускать, так я сказала, тайком уеду, коли не отпустит. Хорошо, что он меня поддержал и решил сопровождать.

– Почему же вы меня искали?

– Хотела выразить вам благодарность.

– Как? – я опешил, и холод заполнил душу.

– Я узнала, кто выплатил батюшкин долг. Это же вы, признайтесь? Вы? – она умоляюще смотрела на меня, пытаясь поймать мой взгляд.

– Я…

– Как я вам благодарна! Вы не представляете… – она тихо заплакала, достала платок, пахнущий цветами. – Я у вас в долгу. Я сделаю всё, что бы вы ни пожелали! Что я могу для вас сделать?

– Софья, милая… – я так растерялся, что не знал, что сказать. Желал ли я чего-то? Конечно, о, как бы я желал, чтобы… Чтобы она была ко мне благосклонна не из-за услуги, мною оказанной, а потому что так ей бы хотелось! Но, видимо, не судьба. – Я это сделал от чистого сердца. Мне за это не нужно ничего от вас.

– Ничего? – она вспыхнула, потом опустила голову и стала кусать губы.

Тут её батюшка добавил:

– Молодой человек, позвольте и мне выразить благодарность за ваш поистине благородный поступок! Вы спасли моё имя, а это для меня важнее любых денег. Может, всё-таки есть что-то, что я мог бы сделать для вас?

Видя моё замешательство, он (вот уж воистину воспитанный человек!) добавил:

– Вы подумайте пока, а я пока воздухом выйду подышу – уж больно здесь душно. Сонечка, составишь господину Савве компанию?

Она мгновенно покраснела и благодарно кивнула. Отец её вышел, а я подумал, насколько отличные от наших отношения у них в семье.

И тут со мной произошло чудо: робость моя исчезла, и я, набравшись смелости, признался Сонечке в любви.

Она облегчённо вздохнула:

– Как я надеялась, что, несмотря на ваше исчезновение, вы всё же меня любите! Я знала, не могла ошибиться, женщина такие вещи всегда чувствует…

– Так вы согласны? – я еле стоял на ногах от счастья.


Назавтра они с батюшкой уехали готовить свадьбу.

Сказки для взрослых. … и не только

Подняться наверх