Читать книгу Тайна дома Морелли - Маленка Рамос - Страница 6

Алан вышел из дома. Чувствовал он себя так, словно по нему проехался экскаватор. Сел в машину и на миг задумался, глядя на дверь госпожи Оуэнс. Он попытался представить, что пережила Кэтрин: ужас, сомнения, чувство вины. А как она сейчас? Нужно заехать в церковь, поговорить с Робертом. Вернуться к Мэри Энн, проведать ее, а главное, девочку: это следовало сделать незамедлительно. Время поджимало, Алан чувствовал себя изможденным, измученным. Он посмотрел на часы. За весь день у него маковой росинки во рту не было, и желудок сводило от голода. «Надо бы перекусить», – подумал он. Прикрыл глаза и постарался не обращать внимания на голод. Кэтрин Вудс обязательно придет в себя, но уже никогда не будет прежней. Да что там: весь город уже никогда не будет прежним. И сам он прежним уже не будет, даже если ему удастся благополучно пережить все эти беды. Он опустил зеркало и осмотрел свое лицо. Морщинки под глазами и в уголках рта проступали более отчетливо. В темной шевелюре сверкнули седые серебряные волоски. Два или три. А сколько их будет завтра? Сотни? Эти досужие мысли вернули его к неуютной и мрачной реальности. Он кашлянул, завел мотор «Форда» и бросил последний взгляд на дом.

Он приближался к центру Пойнт-Спирита. Мысли же были об одном: какие причины могли подтолкнуть эту достойную во всех отношениях женщину к такому опрометчивому поступку? Алан не видел никаких оправданий, ни единой достаточно веской причины. Среди обитателей города не случалось ни ссор, ни бурных выяснений отношений, ни давних обид, выходивших за рамки обычных бытовых дрязг, типичных для обитателей небольших городков… Нет, ничего подобного не приходило ему в голову. Пойнт-Спирит был спокойным местом: светлые, почти белые деревянные домики с двускатными крышами, рождественские огоньки на верандах, сады вокруг домов, отгороженные белой изгородью, неизбежные компоненты традиционной американской мечты… Две церкви, пять кафешек, четыре скромных ресторана, парочка забегаловок… Мысленно он отмечал каждое из этих заведений, по мере того как они проносились мимо стекол его старенького «Форда». Он свернул на Виллидж-стрит, чтобы сделать небольшой крюк и проехать мимо банка, а заодно заправки, принадлежащей Молоски. В их кафешке пекли лучшие во всем округе блинчики с медом, и он решил перекусить, прежде чем звон в ушах и головная боль, постепенно дававшие о себе знать, испортят остаток дня. Ему надлежало производить хорошее впечатление на пациентов, а для этого необходимо позавтракать, посетить туалет и по крайней мере в течение несколько часов выглядеть человеком дельным, решительным, обладающим нравственной силой в те моменты, когда люди так в ней нуждаются. Он взял картонную папку, лежавшую на заднем сиденье, в ней хранилась вся информация, которую он собрал после первого анализа ситуации, – но тут же положил ее обратно, словно она обожгла ему руку.

Припарковавшись перед кафе, Алан увидел сержанта Томми Нортона: тот заправлял служебный автомобиль. Это был бойкий молодой человек со светлыми каштановыми волосами, оливковой кожей и живыми глазами. Пять лет отслужил в армии: год в Ираке, два года в отряде парашютистов, затем в ВВС. В общем, малый что надо, без страхов и сомнений. Даже в таком деле, как это…

– Добрый день, доктор Фостер. Неужто желудок что-то еще принимает?

Алан застегнул пальто на верхнюю пуговицу, улыбнулся и направился к двери в кафе.

– А что делать, Томми? Нужно подкрепиться. Впереди полно работы, не могу же я грохнуться в обморок перед кроватью пациента.

Томми улыбнулся, повесил шланг на крюк и сел в машину.

– Держитесь, доктор. Сегодня собачий денек.

– Вот и я о том же, Томми.

Алан вошел в кафе, даже не взглянув на двоих посетителей, стоявших у стойки. У него было неприятное ощущение, что, как только люди его узнают, они немедленно вытянут шеи и наперебой примутся задавать вопросы, и придется спасаться бегством. Но все вроде бы было спокойно. Мелиса, хозяйка заведения, приветливо кивнула и молча подала кофе, едва он вернулся из уборной и уселся на табурет. Джонс, старый лесоруб, дружески похлопал его по спине и вернулся к своей чашке кофе и булочкам, а какой-то парень сражался с проигрывателем в глубине кафе, стараясь подобрать диск, который понравился бы его девушке, сидевшей через два столика от входа. Тишина показалась Алану неестественной, даже гнетущей, и легче ему стало только тогда, когда Мелиса своим сладким голосом спросила, что он будет заказывать.

– Блинчики, пожалуйста. Я спешу.

– Секундочку, доктор Фостер, – с готовностью отозвалась она. – Холодный сегодня денек. Патрик, закрой же наконец эту проклятую дверь! – крикнула она парню с проигрывателем. Повернулась спиной к стойке, зачерпнула из стеклянной миски белесого теста и принялась капать на раскаленную сковородку белые растекающиеся кругляшки, которые на глазах зарумянились.

– Мне показалось, в городе пустовато, – продолжала Мелиса, переворачивая блинчики на сковородке. – Наверное, из-за холода…

– Хватит болтать, Мелиса, – перебил ее лесоруб. – Не видишь, доктор пришел перекусить. В это время года всегда холодно, ничего особенного тут нет.

– Да ладно тебе, Джонс. Все в порядке… Продолжай, Мелиса.

Та поправила шапочку, защищавшую ее смоляную шевелюру, и машинально коснулась пальцами воротника форменной розовой курточки. В глазах ее мелькнул страх.

– Все будет хорошо, – пробормотал Алан, пододвигая к себе тарелку с блинчиками.

– Эта Лоррейн была не в себе, – юноша поставил нужный диск, уселся напротив девушки и теперь без стеснения рассматривал Алана. Тот тоже покосился на юношу. – Да, доктор. Лоррейн последнее время вела себя странно. Она живет неподалеку от меня, и было заметно, что она чего-то боится. Что-то здорово ее напугало, понимаете?

Старый лесоруб презрительно фыркнул, затем попросил Мелису подлить кофе.

– Слышь, Патрик…

– Не перебивай его, Джонс. Все мы – жители одного города, соседи. Нас не так много, и мы более-менее знаем друг друга. Продолжай, Патрик.

Просьба доктора удивила Патрика. Он выпрямился и несколько секунд смотрел в окно. Смуглая девица-тинейджер, сидевшая напротив него, невозмутимо жевала блинчики, не глядя по сторонам.

– Мать говорит, что в последние дни миссис Оуэнс вела себя как чокнутая, – продолжал Патрик. – Почти не смыкала глаз. В этом месяце мать работает на складах Форджес в ночную смену и видела ее около двух дней назад. Как-то за обедом она нам рассказала, что ночью та выглядывала на улицу из-за занавесок, будто бы пряталась от кого-то, и вид у нее был безумный. Странно, нет? С какой стати человек в своем уме будет сидеть всю ночь за занавеской? Она что, ждала зомби-апокалипсиса?

– Парень прав, – подытожил лесоруб. – Я тоже встретил ее случайно накануне вечером. Проходил мимо и поднял руку, чтобы ей помахать. Она была бледная, как смерть. И глаза прямо бешеные, чуть на лоб не вылезали. В ответ даже не кивнула. Спряталась за занавеску и исчезла. Не думаю, что эта Оуэнс спятила, никто не сходит с ума за два дня, но вела она себя странно.

Алан хмурился, безуспешно пытаясь осознать то, что говорят Патрик и лесоруб, но не успел он и рта в ответ раскрыть, как девушка, сидевшая напротив, подняла голову и робко произнесла:

– Одного не могу понять: как такая женщина, как Лоррейн, симпатичная, всегда со всеми приветливая, так изменилась за одну ночь. Будто привидение увидела, честное слово. Как в ужастике: жертва прячется за дверью, поджидая, что с ней вот-вот расправятся, а ты не можешь понять, почему она не убегает и не зовет на помощь.

Мелиса, которая, не выпуская из рук кофейника, прислушивалась к разговору, обернулась.

– Да ладно вам, – проворчала она. – Несчастная женщина просто-напросто впала в депрессию, а никто и не догадывался. Одиночество – нехороший звоночек. Скорее всего, она с ним не справлялась. А может, все еще горевала по мужу: тот умер много лет назад, а она, бедняжка, так и не пережила его смерть.

– Никто не меняется за одну ночь, – упрямо бубнил лесоруб.

Алан заплатил за завтрак и поднялся с табурета.

– Мне пора идти. В любом случае сейчас нам пригодятся любые сведения. У Лоррейн, насколько мне известно, семьи не было, а единственный человек, с которым она была в дружеских отношениях, не в том состоянии, чтобы давать показания.

– Лично мне никогда не нравилось ни это ее ремесло, ни магазинчик со странными куклами, – презрительно заявила Мелиса. – Вроде бы продают фигурки святых, а на самом деле впаривают людям под видом амулетов всякую дребедень. Чтобы скрасить их унылое существование. Меня это пугает. Никто не знает точно, как все это действует. Люди сами себя сводят с ума.

Алан покачал головой. Мелиса опустила глаза, но в следующий миг улыбнулась с детской непосредственностью.

– Давайте не будем распространять слухи, – заключила она, – городок у нас маленький. У этой женщины были проблемы, о которых мы не знали, и в итоге она приняла ошибочное решение. К тому же в такой неудачный момент. Сперва девочка, теперь она… Это большое несчастье, но не стоит распускать всякие сплетни, очень вас прошу.

Патрик улыбнулся, но в следующий миг снова сделался серьезным.

– Не беспокойтесь, доктор Фостер, – произнес он. – Удачи вам.

Простившись со всеми, Алан вышел в сентябрьский холод, который в этом году выдался на удивление ранним. Он замотал шею своим пестрым шарфом и направился к машине. Было уже почти пять часов пополудни, когда он подъехал к дому. Поставил машину в гараж и, скрипнув калиткой, перебрался на лужайку соседок, отгороженную от его участка изгородью. В ту осень, несмотря на низкую температуру, сад выглядел превосходно. Ледяной холод будто бы и не коснулся чудесных вьюнков, величественных ив, нежных африканских маргариток.

«Зима в сентябре, – подумал Алан. – Бред какой-то».

Он позвонил. Дверь открыла Амелия Морелли. Лицо Амелии было угрюмым и печальным, однако стоило ей увидеть доктора, как выражение его переменилось. Ее волосы были убраны в пучок, напоминающий гладкий каштан, прикрепленный на затылке и обрамленный парочкой выбившихся локонов. На Амелии было платье оливкового цвета, прикрывающее колени. Короткий вязаный кардиган, наброшенный на сутулые от горя плечи. Алан чмокнул ее в щеку, она едва заметно улыбнулась и пригласила его в дом.

– Рада тебя видеть. Мы провели ужасную ночь, – проговорила она в прихожей. – Снимай пальто и шарф. Мы включили отопление. Просто не верится, что в разгар сентября стоит такой холод. Сейчас принесу чай.

Вспомнив, каким измученным и опустошенным было лицо Мэри Энн в день похорон, как безутешно она рыдала, как покраснели худые щеки, он вновь ощутил тоску и жалость.

– Где девочка? – спросил он, усевшись за стол в гостиной.

– Отдыхает. Можешь навестить ее после чая, – коротко ответила Амелия. – У тебя замерзли руки, и я знаю, что случилось с Оуэнс. Ужасный день. Выпей-ка сперва это.

Алан невесело улыбнулся.

– Ты напоминаешь мне мать, Амелия. Придется тебя послушаться. Как чувствует себя Мэри Энн?

– Не очень, – продолжала Амелия, и звучание ее бесцветного голоса не изменилось. Она уселась за стол перед Аланом и разлила чай по двум фарфоровым чашкам с золотым ободком по краям. – Почти не спала. Карлоте пришлось дать ей успокоительное, которое ты нам оставил, но она все равно рыдала и несла какую-то околесицу. Как бы она не сошла с ума, Алан. Боюсь, второго удара она не вынесет.

– Я сделаю все возможное, чтобы этого избежать. Но скажи-ка мне вот что…

Амелия посмотрела на Алана по-детски доверчиво. Он заметил, что она чуточку подрумянила щеки и накрасила губы перламутровой помадой.

– Да, слушаю тебя…

– Что за чертовщина была на поминках? Что твоя сестра говорила Элизабет?

На самом деле он отлично помнил все, что сказала Мэри Энн дочери. Помнил, как отчаянно умоляла она Элизабет быть осторожной. В тот миг ее слова воспринимались как следствие панической атаки или бог весть чего еще, но чем больше он о них размышлял, чем напряженнее вспоминал в безмолвии ночи, тем более зловещими и бессмысленными они казались.

– Алан… – ее умоляющий голос оборвался. Амелия вздрогнула. Пальцы забегали по фарфоровой чашечке, рот исказился от волнения и страха. – Честное слово, мы не сумасшедшие. Я хочу, чтобы ты знал, чтобы ты понял, что…

Алан взял ее руки и крепко сжал.

– Я слушаю тебя.

– Что-то случилось в ту ночь, когда умерла девочка… Я пока не уверена… Если бы это произошло еще раз, я растерялась бы точно так же. Но не могу же я сомневаться в том, что видела собственными глазами. Это не выходит у меня из головы ни на минуту.

Она замолчала и всхлипнула.

– Продолжай, прошу тебя… – мягко произнес Алан.

– Я проводила Эли в ее комнату. Мы не хотели, чтобы девочки видела сестру мертвой. К тому же Мэри Энн была в ужасном состоянии. Еще на заре Карлота позаботилась о том, чтобы Пенни хорошо выглядела: омыла, нарядила в любимое платье, чтобы на следующий день все увидели, какая она прелестная. Племянница умерла в три часа, незадолго до рассвета. Стоило немалых сил оторвать Мэри Энн от ее кровати, но мы справились. Отвели сестру к себе, а потом я долго сидела с Эли. Обняла ее и задремала. Не знаю, сколько прошло времени. Но, когда проснулась, в комнате что-то было…

– Что значит – что-то было? Ты имеешь в виду, что кто-то туда пробрался? Кто-то из местных?

Амелия покачала головой и опять всхлипнула. Достала из кармана платок и прижала его к губам, словно пытаясь сдержать слезы.

– Нет… это не был кто-то из местных. Я испугалась. Это была тень, она пряталась в углу комнаты. Тень в форме мужчины, высокого и худого. Я видела его совершенно отчетливо, в комнату через окно струился свет, ночь была лунной. Он стоял в углу неподвижно и пристально смотрел на нас. Боже… Это было так страшно. Панический ужас меня парализовал. Я не могла оторвать глаз от этого темного сгустка, который словно разглядывал нас, изучал. Не помню, сколько времени я так сидела, но в какой-то момент эта штука начала медленно перемещаться. Тут я перепугалась еще больше. Нескольких минут неподвижно на нее смотрела, убеждая себя в том, что это всего лишь халат одной из моих сестер или какая-то другая одежка, висящая на плечиках. Нет, она не шла: она двигалась так, словно под ногами у нее рельсы. Очень плавно… – Амелия вздохнула и вытерла слезы. – Я испугалась, ударила ладонью по стене и включила свет. Но в комнате было пусто… Оно ушло. Его уже не было.

– Ты же наверняка рассказала про это сестрам, – произнес удивленный Алан. – Видишь ли, когда сильно переживаешь…

– Нет, Алан, нет! – воскликнула она, перебив его. – Все вы, врачи и ученые, вечно твердите одно и то же. Но я видела его своими глазами. Я не идиотка, не дурочка, не сумасшедшая. Разумеется, я глубоко потрясена смертью моей маленькой племянницы, но я знала, что это произойдет. Я была готова к ее смерти, это не результат паранойи, или как вы ее зовете на вашем медицинском жаргоне.

– Прости, не хотел тебя обидеть, – пробормотал Алан: меньше всего на свете ему хотелось расстроить ее еще больше. – Я всего лишь пытаюсь найти логическое объяснение.

– И все это уже не в первый раз, – продолжала она. – Можешь считать нас кем хочешь. Честно говоря, плевать я на это хотела.

– Сестра говорит правду, – дрожащий голос Карлоты прозвучал неожиданно громко. Алан обернулся и несколько секунд неподвижно смотрел на вошедшую.

Карлота обошла стол и уселась рядом с ними. Ее большие испуганные глаза оказались прямо напротив Алана.

– Я тоже его видела, но не так отчетливо. Когда Пенни была совсем маленькой, мы иногда оставляли ее в кроватке наверху, а сами тем временем занимались домашними делами, или кто-нибудь отводил Элизабет в школу. Малышка хорошо засыпала, когда лучи солнца падали ей на лицо, поэтому сестра придвигала кроватку к окну и отдергивала шторы. Однажды утром я пылесосила наверху коридор. Дверь в комнату Пенни была открыта, поэтому, занимаясь своими делами, я одним глазом посматривала на кроватку. Но в какой-то момент отвлеклась. Мэри Энн уже отвела Элизабет в школу. И вдруг прибегает с криками: мол, кто это там с девочкой, наверху какой-то человек, она его видела в окне, когда поднималась на крыльцо. Я растерялась. Боже правый! В дом никто не входил. Кто, черт возьми, мог пробраться в детскую, если посреди коридора стоит мой пылесос, громадный, как пароход? И тут я его увидела: он стоял у кроватки. Проклятая тень в форме мужчины: склонившись над девочкой, она что-то шептала. Она разговаривала с Пенни!

Выслушав откровения Карлоты, Алан смутился. Он не мог поверить тому, что слышал. Он этого не понимал. Задумчиво посмотрел на Карлоту, затем скользнул взглядом по лицу Амелии.

– А потом тень посмотрела на меня, – продолжала Карлота. – Вид ее был ужасен. Я точно знаю, что это был мужчина: у тени был рост и фигура мужчины. Она чуть заметно подрагивала, словно была чем-то вроде голограммы, но не двигалась, пристально наблюдая за моей реакцией. И тут я услышала голос сестры: Мэри Энн стояла позади меня. Я почувствовала легкое прикосновение к плечу, но потом она застыла, словно заледенела. Никогда не забуду те глаза, Алан, – глаза тени: такие большие и темные, что казалось… Казалось, это существо явилось из самой преисподней. Оставалось неясным, что делает эта штука возле кроватки Пенни. Но самое ужасное в этой истории – поведение сестры. Я была уверена, что она, как тигрица, кинется защищать свое дитя, как поступала всегда, всю жизнь. Однако, к моему удивлению, она стояла неподвижно, взгляд ее был прикован к фигуре, руки бессильно свисали вдоль тела, а на лице застыло выражение замешательства и сомнения. – Карлота вздохнула и поправила заколку. Голос ее звучал серьезно, даже торжественно. Она держалась со свойственной ей холодностью, едва глядя на Алана. Но в какой-то миг взгляд остановился на его лице, зрачки вонзились в его глаза, точно иглы. – Сестра смотрела на него как завороженная. Мне казалось, что я вот-вот грохнусь в обморок перед этим существом, или кем оно там было, однако Мэри Энн совершенно успокоилась: полупрозрачное создание будто бы ее загипнотизировало. Оно смотрело на сестру долго, пристально… В конце концов, я закричала от ужаса. Существо вздрогнуло, отодвинулось назад и испарилось – по крайней мере мне так показалось, потому что в эту секунду сестра пришла в себя и ворвалась в комнату Пенни, словно за ней черти гнались. Но в комнате уже никого не было. А теперь говори все что хочешь, Алан. Про галлюцинации, посттравматический стресс из-за смерти Виктора, еще что-то. Я его видела собственными глазами и моя сестра тоже.

Повисла неловкая тишина. Амелия с излишней поспешностью поднялась с кресла.

– Может, зря я тебе все это рассказываю, – сказала она. – Ты врач, Алан, а среди людей твоей профессии мало кто верит в подобного рода вещи. Но я знаю одно: эта тень действительно побывала в нашем доме. Впервые мы видели ее несколько лет назад, а затем она появилась снова… Мы думали, это всего лишь случайность. Загадочное явление, которое видели две сестры, хотя Мэри Энн клянется, что встречала его время от времени и потом тоже, каждый раз у кроватки Пенни…

Амелия остановилась у окна и оперлась руками о мраморную столешницу: у нее больше не было сил говорить. Неподвижно глядя на ее искривленную от напряжения спину, Алан тоже не мог произнести ни слова. Мысли путались, к тому же его до крайности смущал страх, звучавший в голосах сестер, когда они рассказывали эту историю, – отчетливый, невыразимый ужас.

– Я раньше не верила в такие вещи, Алан, – сказала Карлота. Ее старшая сестра задумчиво смотрела куда-то вниз, ее руки покоились на столе. – В жизни не смотрела все эти передачи по телевизору – про призраков и все такое. Меня даже верующей сложно назвать. Но вокруг нашей семьи за эти последние годы на моих глазах происходили странные события. Надеюсь, ты не думаешь, что все это спектакль, разыгранный тремя сумасшедшими тетками.

– Но почему вы раньше про это не говорили? – спросил Алан: он сам удивился, как странно прозвучал его голос.

– Зачем? – откликнулась Карлота. – Чтобы ты принял нас за чокнутых? Ты и сейчас вряд ли нам веришь. Вроде бы и рад поверить, потому что мы твои знакомые и ты нас уважаешь, но все равно не можешь.

– Но я бы вам хоть как-то помог! – воскликнул он. – Я живу в соседнем доме. Мы бы вместе искали объяснение. Должно же оно быть.

Амелия не ответила. Ее сестра машинально барабанила пальцами по столу, затем внезапно выпрямилась и сложила руки перед грудью, словно собираясь помолиться.

– Если мы сейчас рассказываем тебе это историю, Алан, если мы так или иначе обратились к тебе за помощью, все это по одной-единственной причине: мы умираем от страха.

Алан насторожился. Какая-то мысль пришла ему в голову: он повернулся к Карлоте так резко, словно его подбросила вверх спрятанная в кресле пружина.

– Элизабет его видела. В тот самый вечер.

«Не дай ему забрать и ее тоже. Теперь она моя единственная дочь». В это мгновение слова, произнесенные Мэри Энн во время похорон Пенни, приобрели новый, более отчетливый смысл.

– Как… кого видела? Но это же безумие…

Это галлюцинация, вертелось в мозгу у доктора. Массовая галлюцинация, порожденная эмоциональным потрясением. В этом предположении имелась доля смысла, особенно если учесть, сколько верующих в одно и то же время видят чудо, неподвижно глядя в одну точку и ожидая появления ангела или Пресвятой Девы; тем не менее в каком-то уголке его сознания теплилось глубокое доверие к сестрам. Он знал их много лет. Много лет подряд разделял с ними стол, а также всевозможного рода споры и беседы. Ему нравилась Мэри Энн, быть может, он даже был влюблен в нее. И обожал обеих девочек.

– …рядом с качелями, – пробормотала Амелия.

– Что? – Алан с усилием прервал свои мысли.

– Она видела его возле качелей. Мы как раз поужинали, и она качалась на качелях. А вернувшись домой, заявила, что около клумбы с лилиями стоял какой-то человек. Молодой, но странный. По крайней мере так ей показалось, потому что выглядел он нечетко, расплывчато. Как выразилась Элизабет, ей будто бы вдруг понадобились очки для дали. Когда мы ее спросили, где именно он стоял, она ответила, что точно не знает: он начал перемещаться, услышав наши голоса, а когда она вновь посмотрела в ту сторону, его уже не было.

– Да, необычная история, – заключил доктор, помолчав. – Поднимусь-ка наверх, навещу девочку и Мэри Энн. Продолжим наш разговор в другой раз. Если вы уверены, что в доме кто-то бывает, одних я вас здесь не оставлю. Кто бы это ни был, мне все равно. Чуть позже мы все обсудим. Уверен, этому есть какое-то объяснение. А если его нет, мы его непременно отыщем.

Обе женщины кивнули одновременно. Амелия подошла к столу и принялась сосредоточенно убирать тарелки и чашки.

– Возможно, Элизабет спит.

– Хочу убедиться, что с ней все в порядке, – пробормотал доктор, направляясь к лестнице.

Он чувствовал себя так, словно ему в брюки залили два килограмма цемента. Все тело налилось тяжестью, а головная боль после некоторой передышки снова напомнила о себе, на этот раз более настойчиво. Он ступал по ступенькам медленно, осторожно. Все услышанное казалось бессмысленным и диким, тем не менее он не переставал напряженно о нем размышлять. Поднявшись наверх, повернул вправо и остановился у первой двери. Она была закрыта. Он повернул ручку и заглянул внутрь. Элизабет крепко спала, укрытая пуховым одеялом. Он подошел к ее кровати, наклонился и поцеловал в лоб. Осторожно, чтобы не разбудить. Прежде чем выйти, осмотрел комнату: стеллаж, уставленный детскими книжками и фарфоровыми куклами в бархатных платьицах, среди которых неуклюже громоздился мишка, которого два года назад сам Алан выиграл на ярмарке в тире. Он несколько секунд помедлил, любуясь безмятежным личиком Элизабет, затем, стараясь ступать как можно тише, покинул комнату. Еще две двери в глубь коридора, и он увидит Мэри Энн. Он тихонько нажал на ручку, предварительно дважды стукнув в дверь костяшками пальцев, чтобы предупредить о своем появлении. Чуть заметный порыв ветра коснулся его лица. Алан посмотрел на окно в уверенности, что это Мэри случайно оставила его приоткрытым; однако окно было закрыто. Мэри Энн лежала на кровати, длинные пряди ее волос живописно рассыпались по простыне, словно она плыла. Увидев ее, он улыбнулся. Она была бледна, но на белых щеках виднелись слабые пятнышки румян, а губы были подкрашены нежной розовой помадой. Он уселся на край кровати и взял ее руку.

– Алан… – пробормотала она. – Хорошо, что ты пришел.

– Привет, радость моя. Как ты сегодня себя чувствуешь?

Он прикоснулся ладонью к ее лбу. Затем провел двумя пальцами по щекам, отодвинул прядь волос, чтобы как следует полюбоваться ее лицом. Ее худоба стала еще более заметной. Должно быть, у Мэри Энн маковой росинки во рту не было со дня смерти Пенни, и это беспокоило Алана.

– Лучше… Я лучше себя чувствую, Алан. Прилегла немного: разболелась голова, но, надеюсь, эта ночь пройдет лучше, вот и стараюсь не спать. Таблетки, которые ты мне прописал, помогают отдохнуть, хотя я от них отупела.

– Ничего, это нестрашно. Принимай одну таблетку перед сном и одну утром. Будешь себя лучше чувствовать.

Мэри Энн протянула руку и прикоснулась к щеке Алана. Одеяло сползло, и краем глаза доктор заметил, что на ней белая ночная рубашка, под которой ничего нет. Сквозь прозрачную ткань просвечивали груди. Он отвел глаза, но она перехватила его взгляд.

– Спасибо, что ты нас навестил. Я очень благодарна тебе за все, что ты для нас делаешь.

– Не надо ни за что меня благодарить, Мэри. Я всегда в твоем распоряжении.

– Знаю, – проговорила она чуть слышно. – Спасибо.

Интересно, как надлежит ему поступить? Если он накинет на нее одеяло, она поймет, что он видел ее полуголую; если же оставит все как есть, она все равно об этом рано или поздно узнает и подумает, что он нарочно рассматривал ее наготу и ничего не сказал. Все эти досужие мысли за долю секунды пронеслись у него в голове. Но вот она повернулась в кровати, и, к его громадному облегчению, одеяло вернулось в исходное положение.

– Сколько лет мы уже знакомы, Алан? – лениво спросила она. – Шесть? Семь?

– Около того. Я переехал сюда семь лет назад. В тот день ты привела в клинику Элизабет с гастроэнтеритом. Да, точно: семь лет прошло.

Теперь он вспомнил точно. Жена недавно умерла, и он переехал в Портленд с единственной целью: оказаться подальше от всего, что напоминало бы прежнюю жизнь.

– Ты лучше других понимаешь мои чувства, Алан… И всегда понимал лучше всех, потому что ты уже прошел этот крестный путь. Но со временем боль притупляется, правда же?

Алан опустил глаза.

– Конечно, Мэри. К ней привыкаешь. Это надо пережить, а ты сильная, радость моя. Сильная и молодая. Впереди целая жизнь. У тебя есть очаровательная девочка, уже почти девушка.

И вновь тот же ветерок, дрожание занавесок, пойманное краем глаза. Он повернулся к окну, уверенный, что они действительно шевельнулись, но ничего не увидел. Под потолком чуть слышно звякнула люстра.

– Я знаю. Я нужна Элизабет.

Она приподнялась на локте, одеяло сползло, и перед ним вновь открылась ее нагота, различимая под белой тканью рубашки. Алан нервно пошевелился. На миг ему показалось, что Мэри все понимает, но ей это безразлично. Нет, такого не может быть. Она всегда была скромной и порядочной женщиной. Ни разу не давала повода думать противоположное, хотя степень его участия в жизни ее семьи с годами возрастала.

«Но теперь у нее нет больной дочери, Алан. Мэри больше не придется о ней заботиться, и она станет более свободной. У нее найдется время и для тебя», – этот голос в голове, похожий на чуть слышное дуновение ветра, его озадачил. Он отодвинулся от Мэри Энн, машинально осматривая широкую кровать с деревянным изголовьем, массивную мебель, делавшую комнату уютной, не слишком ее захламляя.

– Что-то случилось? – ее голос звучал словно издалека. – Алан!

– Нет, я просто устал. Сегодня странный день. Кстати, где градусник?

– На тумбочке.

Она нагнулась, чтобы выдвинуть ящик, и его глазам бесстыдно предстали ее обнаженные бедра. Он ни разу не видел Мэри Энн в такой короткой прозрачной рубашке, под которой ничего не было. Без всякого сомнения, эта нагота будет сопровождать его еще долго.

– Послушай, радость моя… – взмолился он, пока она рылась среди бумаг, проспектов и коробочек с лекарствами.

– Он где-то здесь. Собственными руками сунула его в футляр и положила в этот ящик.

– Мэри… – занавески снова качнулись. У него возникло странное подозрение, что рядом кто-то есть. Он почувствовал внутри головы болезненный укол. И шепот, похожий на шум.

– Вот он, – воскликнула она наконец и повернулась к Алану. Ее глаза округлились от испуга. – Что случилось?

Мэри Энн уселась на подушку: теперь она казалась ему очень возбуждающей. На лице у нее застыл вопрос. Присмотревшись, она поняла, что Алан что-то видит.

– Боже, – она по-змеиному юркнула назад под одеяло, придерживая его руками, как маленькая испуганная девочка. – Честное слово, Алан: я такого не надевала. Клянусь, я легла в обыкновенной длинной рубашке! Господи, я же почти голая!

– Наверное… Наверное, ты ошиблась и случайно взяла с полки другую рубашку.

Мэри Энн смущенно заморгала. Алан застыл, лицо его побледнело.

– Да, я не включала свет. Я думала, что…

– Ничего страшного, успокойся. – Алан готов был умереть на месте. Шепот умолк, зато его возбужденная плоть отзывалась теперь настолько очевидно, что сложно было это скрывать. – Давай-ка тебе температуру померяем.

Градусник все еще держала Мэри Энн.

– Мне жаль… Мне правда очень жаль, – прошептала она. – Боже, стыд какой.

Мэри Энн сунула градусник под мышку. Затем улеглась и прижала руки к груди. Понемногу она успокаивалась. Неприятный момент остался позади.

– Я врач, Мэри, – Алан готов был соврать, чего прежде не позволял себе ни разу в жизни. – Я привык к голому телу, я вижу его перед собой ежедневно. Тебе не о чем беспокоиться, дорогая.

«Ха-ха-ха» – чей-то смех отчетливо прозвучал у него в голове; Алан резко обернулся.

– Ты слышала?

– Слышала – что?

Она пожала плечами.

– Ничего. Наверное, твои сестры смеются внизу. Давай-ка градусник. – Он посмотрел на ртутный столбик и улыбнулся. – Температура нормальная, но ты очень бледна. Ничего не ешь в последнее время. Надо обязательно как следует питаться. Ты похудела, хотя казалось бы, куда больше. Первоначальная наша задача – твое питание. Тебе ни в коем случае нельзя терять вес, Мэри.

Он сунул градусник в пластмассовый чехол и положил обратно в ящик столика.

«У нее соблазнительные груди, не так ли, доктор?» – вновь прозвучал все тот же голос.

– Ты слышала?

– Я сказала, что ты очень хороший человек.

Алан наклонился, нежно поцеловал ее в лоб и накрыл одеялом. У него возникло впечатление, что разговора в гостиной попросту не было или с тех пор прошло много лет, а все, что происходит сейчас в этой комнате, казалось ему нереальным. Он хотел обнять ее, но не решился.

– Я завтра снова зайду. Отдыхай. И, прошу тебя, Мэри… ешь нормально…

Он поднялся с кресла. По крайней мере попытался. Мэри взяла его за руку и пристально смотрела ему в лицо. Ее губы были крепко сжаты, а на глазах выступили слезы.

– Мне страшно, Алан, – прошептала она. – Страшно за дочку… За меня, за сестер…

– Если я тебя сейчас обниму, я пропал. – От собственных слов у Алана закружилась голова. Что он несет? Как смеет?

Она приоткрыла рот, словно собираясь что-то сказать. Осторожно приподнялась, придерживая свободной рукой на груди одеяло, и посмотрела ему в глаза. В этот миг Алан воплощал собой полнейшее отчаяние, слабость и уязвимость.

– Можно я тебя обниму…

Она прильнула к нему всем телом. Погладила шею, обхватила руками. Алан неловко обнял ее в ответ. Одеяло соскользнуло, и он почувствовал у себя на груди ее горячее тело со всеми его волнующими изгибами, ее нежная худая щека прижалась к его лицу. Он ощутил испуганный трепет, который излучал каждый сантиметр ее кожи.

– Не оставляй нас, Алан… – шепнула она ему в ухо. Он вздрогнул. – Не позволяй, чтобы он что-нибудь с нами сделал…

Он открыл глаза и напрягся всем телом: слова отозвались у него в сознании, словно явное доказательство того, что он не мог, да и не хотел понимать. Он обнял ее еще крепче, чувствуя сквозь рубашку ее груди. Но он ничего не замечал. Слишком внимательно следил за движением занавесок. Теперь он видел совершенно отчетливо: они шевелились.