Читать книгу Мы есть, не только чтоб поесть - Марат Аваз-Нурзеф - Страница 8

Возвращаюсь к первой из двух отложенных выше тем.

ВПС в честь своего 60-летия (кроме него самого, никто и не собирался воздать должное предстоявшему юбилею), на тривиальном, стареньком, сильно гружёном велосипеде за 8 дней с семью ночёвками (в том числе в полевых условиях) преодолел около 600 км между столицей Ташкентом, где давно живёт, и областным центром Кашкадарьинской области городом Карши, где некогда появился на свет, рос и окончил школу.

38. Об экстремальности чести, в общем-то, заранее так и задуманной для последующего преодоления трудностей, кроме названных моментов, достаточно сказать, что объемный рюкзак, как ни завязывай, на простом багажнике не держался долее 20 минут (в дороге пришлось заказать сварщику изготовление из арматуры малого диаметра большой корзины и его закрепление на велосипед); было много проколов камеры колеса велосипеда (как раз настала пора вызревания плодов произрастающего по обочине травянистого растения, которые превратились в жесткие, звездообразные пятаки, способные проткнуть и иную автомобильную шину); покрышка заднего колеса, бывшая вначале вполне свежей, к концу дороги буквально облысела, чего при обычной езде в городе и за 2 года не происходит. Снимок сделан после перекидки изнурённой покрышки на переднее колесо.

Экстремальные навороты, помимо всего остального, были задуманы в качестве наглядного примера детям: человек, крепкий духом и более-менее правильного образа жизни и мыслей, и в 60 имеет в своих пороховницах достаточно боеспособного пороху. В снимках и комментариях – только некоторые из моментов велопробега, опуская виды, которыми полон Интернет. Правда, стоило бы рассказать, как в Самарканде, городе Амира Темура, который некогда, говорят, изрёк афоризм, ставший одним из главных установок нашего дорогого Президента: «Сила – в справедливости», – меня, обросшего и обветренного, едва не забрали в отделение милиции (за то, что прикорнул в тенёчке, да и заснул от усталости). Однако не будем, как говорится, о мелочах. Но следовало бы поразмышлять, почему люди, с которыми привелось пообщаться во время остановок в пути, с удивлением и некоторым беспокойством за меня задавали один и тот же вопрос: «А разве позволительно разъезжать на велосипеде по стране вот так запросто, без разрешения?» [И не забывается, что какой-то ночью, четыре из семи которых провёл не в поле, не в одиночестве, а при людях, у меня умыкнули заначку – 50-тидолларовую купюру, что я обнаружил только через несколько дней пребывания в Карши, когда понадобились деньги.] Ну, да ладно…

39. Начало путешествия (18.09.2007). Пустырь недалеко от дома. Велосипед в полной загрузке. Очень скоро пристегнутые вещи: полотенца, кое-что из съестного, книга, – незаметно выпадут и будут утеряны навсегда.

40. Замена проколовшейся камеры (19.09.2007, ещё Ташкентская область). После голосования на дороге около часа (нужен был колпачок, чтобы открутить золотник, а свой затерялся), остановился МАЗ-самосвал. Водитель Назым (он плоды-пробойники травянистого растения назвал пятаками) с сыном лет 20-ти (крымские татары: их, вообще-то, в Узбекистане почти не осталось, уехали на свою историческую родину), не только тормознул и дал то, что нужно, но и сам всё сделал: разбортовал, заменил камеру, собрал…

41. Чиназ, пограничный поселок Ташкентской области. Дальше – река Сырдарья, за ней – Сырдарьинская область. Базарчик прямо на трассе, под мостом. Копченая рыба: усач, судак, сазан. Купил жереха…

42. Третье ночное пристанище (в ночь на 21-е сентября, Сырдарьинская область).

43. Город Джизак, центр одноименной области (22.09.2007).

44. Вечер, почти сумерки (23.09.2007). Булунгурский район Самаркандской области. Холодный, пронизывающий ветер. Виноградники. Две сестры. Одеты по погоде. Младшая – Наргиза (тёзка моей дочке, потому и запомнил), окончила школу, но в институт не смогла поступить. Не хватило денег. Здесь же у дороги – вёдра с виноградом. Продаёт. Копит на вуз. В моей руке – это одна гроздь, сорванная девушкой наугад для фотосъемки. Весом не менее двух кг.

45. Перед входом в мемориально-духовный комплекс Имама аль-Бухари (24 сентября), находящийся под Самаркандом, несколько в стороне от трассы. Специально завернул, хотя прибавилось 50 км. А в прежние годы, когда имелась машина, несчетное число раз проезжал мимо, но всё было недосуг проделать эту дорогу.

Правила посещения комплекса, вывешенные при входе: люди должны быть в чистой одежде. «Я приехал на велосипеде, грязен, нужно ли искупаться и переодеться?» – задал я вопрос. «Нет! Пойдет! Душа и помыслы должны быть чистыми. Они – главное!» – ответил служитель благородного вида лет сорока.

Мой велопробег проходил во время священного месяца Рамазан, и многие по пути следования называли моё путешествие хаджем, не менее значимым относительно того, когда люди на самолетах летают в Саудовскую Аравию для посещения Мекки. Приравнял меня к меккианским паломникам и сидящий в тени смуглый, круглолицый, улыбчивый мужчина средних лет, как выяснилось, один из работников обширной парково-клумбовой зоны, живописно дополняющей архитектурные памятники комплекса, весьма отреставрированные, восстановленные и дополненные в годы постсоветской независимости Узбекистана по инициативе и под руководством Президента страны. (Так у нас принято говорить перед микрофонами, писать в газетах и отбивать на памятных досках. Правда, здесь немалая часть финансирования работ проводилась из-за рубежа, Исламским банком развития.) Садовник, возведший меня в сан ходжи, узнав, что я не держу поста, как показалось, несколько разочаровался. Попробовал бы сам крутить педали под солнцем, всё ещё палящим и в сентябре (а ночи были очень холодными)! Через полчаса позабыл бы и Пророка, и Всевышнего, Милостивого и Милосердного, требующих в Великий пост не только не есть, но и не пить в течение светового дня! Этим заповедям и премудростям, подчеркиваю не без гордости, я никогда не поклонялся. Да мне и ни к чему культовое голодание: нет ни лишнего веса, ни особых грехов, от которых рўза (пост) в месяц Рамазан якобы избавляет. И в первые годы после крушения коммунистической империи не лицемерил, когда чуть ли не все воинствующие атеисты, в том числе бывшие и действующие члены компартии, вдруг стали удивительно набожными и уморительно религиозными, а детям, скажем так, титульной нации России стали видеться летающие ангелы, узбечата же Узбекистана – ударились в рамазанскую диету. И сейчас не нуждаюсь ни в постах никаких, ни в прочих надуманных отправлениях, нужных не Небу, не Богу, но земным жрецам и жрецам. В Узбекистане, к слову сказать, вчерашний Первый секретарь ЦК первым и отрекся от прошлого, и коммунистов у нас с тех пор нет и как будто никогда и не было. Но в России-то они здравствуют легально, популярны у определенной части населения и даже вполне упитанны, как главная героиня фильма «Москва слезам не верит» характеризует своей дочери её отца, объявившегося через два десятка лет и с радостью узнавшего о своём отцовстве…

46. Самарканд (24.09.2007). Сумерки. Еле дождался прохожего, чтобы щёлкнул меня на фоне Амира Темура (Тамерлана), светоча справедливости, чей свет чуть не ослепил меня руками ментов. Забрили бы, если бы не членская книжечка Союза писателей Москвы.

47. Вольная биржа труда за Самаркандом. В основном женщины и девушки. Хотя есть и мальчики, и юноши, и мужчины постарше. К подъезжающему на машине работодателю бросаются толпой. Вокруг – виноградники. Сезон сбора урожая, упаковки и отправки в Россию. Для того и биржа, и подёнщики. (Подёнщина с весны до начала зимы – это на селе всерьез и надолго, а в городах – и круглый год).

48. Утро 26 сентября. Чайхана, где провел последнюю ночь. Это – в самом начале Кашкадарьинской области. Делаю записи в блокноте. После – снова в путь. До Карши, областного центра и конечной моей цели, около 100 км тяжелейшей дороги для велосипеда без переключаемых на ходу звёздочек цепной передачи, к тому же гружёного: постоянная синусоида, затяжные подъёмы. До заката солнца надо непременно добраться до Карши. Добрался, хотя на финише чуть ли не валился с ног от усталости…

49. Поле богарных (неполивных) бахчевых недалеко от кишлака Хужаобод Кашкадарьинской области. Здесь меня угостили: арбузы, дыньки, лепешки, разговоры, фото на память…

50. Единственный участник и победитель ралли со своей мамой. Он – живой, хотя и бронзовый (в загаре), лицом – чистый индеец, а руками по локоть – коренной житель Сомали, она же – светлоликая. Снимок сделан через день отдыха, на огромной веранде второго этажа коттеджа Сонии Авазовны, известной в стране педагога, создателя и руководителя образовательного центра: детский сад и гимназия. У ней, дочери (а мне – сестренки родной), мама с некоторых пор и жила…

Так вот, если не считать велопробега-2007, то с сентября 1997-го я никуда не выбирался из Узбекистана. Но разве можно не считать! В том ралли, выехав на второй день из Ташкентской области, я специально поехал прямо, как это делалось в советские времена и даже 11 последующих лет, до начала 2003 года, когда лидеры Узбекистана и Казахстана, доставшиеся этим новоиспечённым государствам наследием коммунистического прошлого и с тех пор не выпускающие из своих цепких рук кормила власти (ныне уже более 20 лет), разобиделись друг на друга (хотя вслух и продолжали твердить о кровном братстве двух народов, а при встречах – обниматься и пожимать руки), и казахстанский участок автотрассы, кратчайшим путём соединяющий Ташкент со всеми областями республики (кроме соседней, Сырдарьинской, а также трех областей Ферганской долины) был закрыт для узбекистанского автотранспорта. Памятуя о том, что на севере (в районе поселка Черняевка) границу между государствами братских народов в пешем виде можно пересекать в ту и другую сторону при предъявлении паспорта, я тогда, покинув южные пределы Ташкентской области и переехав реку Сырдарью, не стал сворачивать налево, на областной центр Сырдарьинской области город Гулистан, но двинул в сторону межгосударственной границы. Ну, думаю, пропустят, так проедусь через Казахстан, иную страну, а нет – вернусь, не далеко.

51. Пропустили без особых проблем. Снимок сделан в Чимкентской области Казахстана. Это тамарикс в поре цветения, влаголюбивый, солеустойчивый кустарник, одиночного, группового и тугайного произрастания. Тамариксовые тугаи характерны для Южного Казахстана и значительной части Узбекистана. Одну ночь я и провёл среди кустарников казахской национальности, которые, понятно, ничем не отличаются от своих узбекских собратьев. А вот в хлопководстве разница разительная: один и тот же климат, одни и те же почвы, но узбекские поля белым белы от урожая, а на казахских – кусты стоят сплошным зеленым лесом, чуть ли не выше человеческого роста, но коробочек – раз-два и обчелся.

52. Ох, как много тяжелого, ручного, чёрного труда в узбекском белом золоте! Сколько ни езжу по родимым дорогам, всюду одна и та же картина: на хлопковых полях машут кетменями в основном женщины, девушки и подростки, а в надзирателях у них – мужчина. Но где же остальные? Где парни? Тужат в тенёчке, что нет достойной работы? Что безработица житья не даёт? В смысле, не позволяет выйти из тени или тени?

И ещё одно обстоятельство, также бросающееся в глаза, но, увы, безрадостное и казахам, и узбекам: многокилометровые зоны придорожной торговли, действовавшие те самые 11 лет, когда чимкентский участок тракта был открыт для узбекистанского транспорта, теперь походили на вымершие или доживающие свой век деревеньки российской глубинки. И только в одном местечке, называемом Сапар-базар, ярмарочная жизнь во многих её проявлениях вполне процветала. Как выяснилось, основными оптовиками здесь были всё-таки наезжающие купцы из Узбекистана. «Что же вы закрыли трассу?» – спрашиваю я на выезде из Чимкентской области Казахстана. «А это не мы. Это – ваши узбеки закрыли», – отвечает молодой офицер-таможенник.

Ситуация окончательно прояснилась через какую-нибудь сотню метров, когда я докатил до шлагбаума предварительного узбекского кордона. Удивлённые появлением велосипедиста, из будки вышли все – два милиционера-сержанта, один средних лет, другой помоложе, и ещё один в гражданской одежде, лет 25-ти. Он-то, посмотрев мой узбекский паспорт, и заявил категорически, что здесь, мол, ходу нет. «Что же, мне обратно возвращаться 60 км?» – пошутил я. «Да», – не моргнув глазом, ответил молодой человек. «А если и там меня, гражданина Узбекистана, тоже не пустят в мою же страну из братского Казахстана?» – спросил я. «Не знаю, – нагло усмехнулся мой противник, мы за там не отвечаем, мы здесь несём службу». Интуитивно я чувствовал, что молодой человек, если и имеет какое-либо отношение к кордону, то, скорее всего, в качестве добровольного шестёрки. Потому-то он и хамил без тормозов. [А может, потому, что был сотрудником Службы нацбезопасности.] Так или иначе, было ясно: меня вынуждают дать. Пришлось опять продемонстрировать удостоверение члена Союза писателей Москвы (как казахскому таможеннику), а фотоаппарат навести на ментов. Подействовало: «Ладно, ладно, мы пошутили, проходите». Через пару сотню метров – другой пост, большой, респектабельный, таможенно-милицейский. Возможно, уже позвонили с предвариловки, что катит на велике чудик один, но трогать его не след, зубастый. Так или иначе, просачивание на вольную от надзирателей территорию Родины не составило никакого труда. А один таможенник-капитан (понятно, узбек) признался, что раньше был учителем русского языка и литературы, называл Пушкина и Лермонтова и даже пытался вспомнить популярного советского поэта: «Ну, как его?.. Еврей… Ему ещё Нобелевскую премию давали…» «Пастернак, что ли?» – подсказал я. «Точно!» – обрадовался бывший учитель. А потом и вовсе разоткровенничался с москвичом: «Узбекистану следовало крепко держаться за Россию, а не заигрывать то с Турцией, то с Кореей, то с Америкой…».

Так, значит, не Казахский Президент запретил узбекам ездить по короткой дороге, чем узбекская молва объясняла несуразицу, но Узбекский! Чтобы казахская придорожная торговля, буйно цветшая и обеспечивавшая разнообразными и дешевыми продуктами и промтоварами узбеков, мощными волнами и потоками курсировавшими между Ташкентом и остальной частью страны, захирела и приказала долго жить. Зачем? Да чтобы казахам стало плохо. Братство братством, а табачок-то врозь. Так разве узбекам стало хорошо? Ладно, не будем о товарах, они сейчас, чуть дороже или дешевле, есть везде, были бы деньги. Но ведь за 7 лет, прошедшие с момента закрытия казахстанского участка тракта, узбекские автомобили, количество которых за те же годы возрастало в геометрической прогрессии, нажгли столько лишнего горючего на преодоление дополнительной полусотни километров через Гулистан, а граждане – столько убили зря добавочного времени в дороге, что переведи всё это в деньги и дело, так можно было бы всю трассу от Ташкента до Термеза (самая южная точка страны на границе с Афганистаном) сделать подобной автобанам в Германии. Она же, главная автотранспортная жила Узбекистана, в настоящее время лишь на отдельных участках похожа на шоссе мирного времени, а остальные – словно дороги Смоленщины, расстрелянные и разбомблённые в последнюю Мировую войну юнкерсами, мессершмитами и хейнкелями. Зато на блокпостах даже с одинокого велотуриста, совершенно некоммерческого, пытаются снять, что получится. А уж с купцов, челноков, оптовиков-закупщиков – сам бог велел. Не небесный, конечно, а вполне земной. Неужто токмо магарычей ради узбекский бог узбекам же и закрыл дорогу через Казахстан? Или это пример того, что намерения бога были благими, но его наместники мостят ими две дороженьки: одну себе – для личной пользы, другую – народу, в мученье? А богу-то есть ли в том прок?..