Читать книгу Эрис. Пролог - Марат Байпаков - Страница 6

– Гермократ, ты пьян. Не надо… прошу, друг… не надо… – Граник вкрадчивым шёпотом пытается остановить друга, встающего с совместного лежака. – Ты сейчас сорвёшься…

Мегиста взмахом обеих рук прерывает весёлую мелодию семиструнной кифары-форминги11 в руках Неэры. Кифара-форминга из слоновой кости бережно укладывается на тряпичный чехол, что расстелен поверх камней двора. Гермократ, преодолев упорное сопротивление обхватов рук Граника, всё же покидает ложе. Юноша встаёт, одёргивает складки одежды, поправляет пояс, поднимает с ложа пустой кубок, опрокидывает и вытряхивает из него последние капли вина. Очистив кубок, юноша принимает торжественную позу.

– Когда ты… спела… пропела… исполнила песню про дружбу… – Язык подводит говорящего, слова следуют друг за другом сбивчиво. Три девушки внимательно слушают нетрезвые речи всадника Сиракуз. – Прости… за откровенность…

– О-о-о, Гермократ, не надо, прошу… – Граник предпринимает вторую попытку остановить друга. В этот раз его голос раздаётся громче. Гермократ резко оборачивается к другу, возлежащему на ложе. Звонко целует Граника в лоб, вкладывает в его протянутые руки на сохранение свой пустой кубок:

– Родной, товарищ мой! Ты пережил то же, что и я!

Гермократ выпрямляется, оборачивается к трём девушкам и, твёрдо глядя им в глаза, продолжает разорванную речь: – Так вот, когда…

– Я пропела песню про дружбу… – сидящая на раскладном кресле Мегиста с надменным видом подхватывает слова аристократа.

– Да! Я подумал… глядя на вас… слушая вас… Вы такие прекрасные… – Гермократ оборачивается к двум друзьям. Друзья смотрят в каменные плиты. Юноша, не найдя понимания в друзьях, возвращается к девушкам: – Искренность, дружба… – Речь, и без того туманная, сбивается, Гермократ открывает и закрывает рот, не порождая звуков. Язык, как видно, бесповоротно подводит юношу.

– Возможна с приезжими флейтистками с Коринфа? – с готовностью подхватывает Мегиста.

– У-уф! – выдыхает во всю мощь борцовского дыхания Мирон. По его лицу блуждает пьяная довольная улыбка.

– Нас изнасиловали в Милете, поэтому мы сбежали на Сицилию… – совсем неожиданно вступает в разговор Неэра. Граник громко, зло хлопает в ладоши. Приподнимается с ложа.

– А нас троих изорвали в детстве… во время бунта… в мелкие клочья изорвали… – Язык вовремя расплетается, и говорящий с запозданием завершает речь. Хлопки Граника сильно заглушают слова, но только не от присутствующих. Гермократ поднимает высоко правую руку. Граник рушится на ложе, лицом в овечьи шкуры. От столь неожиданного поворота в искусных музыкальных состязаниях устанавливается напряжённая тишина.

– Нет, не так, как вас в Милете… в тело… – глядя в пол, продолжает уже совсем не пьяным, трезвым и гордым в грусти голосом Гермократ. – Нас троих изнасиловали в душу… во время бунта худых!

Тишина нависает недобрым мрачным облаком. Облако сгущается до цвета свинца и… разражается громом… рыданий. Рыдают сердито, во весь голос, трезвые девушки и пьяные мужи.

– Растоптали… наши души… – Под тихие слова Гермократа силач, борец, герой города Мирон сопит, отворачивается к стене дома и беззвучно содрогается телом. – Мне было пять… Гранику семь, а Мирону… Мирон, я люблю тебя, преданный друг, – шесть.

Рыдания усиливаются. Приглушённо рыдают три девичьих голоса и два мужских. Только один из присутствующих стойко сохраняет молчание и смотрит в сумрак вечернего неба. Слёзы часто катятся из глаз единственного молчуна. Мегиста встаёт, подходит к нетрезвому зачинателю рыданий, молча обнимает. Гермократ оборачивается к девушке, всматривается и поднимает глаза к холодному серебряному диску луны. Зимний вечер так резко свеж, воздух на Ортигии пронзительно чист. Холодный ветерок с моря уносит теплоту дня. Дождавшись разрыва в горестных рыданиях, Гермократ хлопает в ладоши:

– Нас ждёт дорога на Акрагант! Эта тварь не должна уйти!

О ком говорил в столь неуважительном тоне, для присутствующих не стало загадкой. Мирон, Граник сразу, как по звуку военной трубы, покинули ложа. Покинули кресла и две девушки.

– Лошадей, к сожалению, только три. Нас уже как шестеро. – Гермократ вопрошающе смотрит на авлос в руках Мегисты.

– Мой дом рядом, там две отличных лошади наготове, – тут же вставил поправку Граник.

– У меня дома «труп» и лук с сорока стрелами… – Гермократ упрямо гнёт свою линию. Мирон поднимает указательный палец правой руки к вечернему небу.

– Мы едем хоронить «труп» и… – Мирон не успевает закончить начатое.

– …показать загородное поместье Гермократа! – вставляет Тимоклея. Хлопки от почти трезвых, слегка покачивающихся трёх друзей утверждают предложение Тимоклеи.

На вечерней улице аристократического квартала Ортигии нежданно многолюдно. Добрые Сиракуз не постеснялись расставить у стен домов разностильные парадные стулья и раскладные походные кресла. Когда Гермократ распахивает ворота, он застаёт не менее ста гаморов в окружении домашних и рабов, рассматривающих вечерние звёзды с блаженными лицами.

– Хайре… – только и успевает проговорить ошеломлённый юноша. Гермократ узнаёт глав влиятельных семей филы всадников. – Вы что же, тут давно сидите? Извиняюсь за песнопения!

Извинения, однако, не требуются – пять десятков правых рук одобрительно поднимаются к небу.

– Продолжайте песнопения! – звучит чуть не приказом откуда-то с правого края улицы.

– Я первый по очерёдности нанимаю флейтисток на семейное торжество! – слева ему отвечают деловым тоном зрелого мужа.

– А я второй, как оговорено, на празднество! – Какое именно «празднество» потребовало спешного участия приезжих артистов, не уточняется.

Следом за другом в широком проёме ворот показываются протрезвевшие от удивления Мирон и Граник.

– Что это вы такие заплаканные? – сразу же отлетает от сидящих напротив ворот четверых очень солидных мужчин в домашних одеждах, что не помешало им, четверым, занять самые почётные места. Ответ на заданный вопрос озвучил один из них – крепкий широкоплечий муж лет сорока, видом схожий с военачальником на отдыхе.

– Тоже так хочу встрепенуться в чувствах! – «Военачальник» рукоплещет, приветствуя трёх девушек в дорожных плащах. – Я третий по очерёдности на музыку!

– Фила, составляем списки очереди! Чей раб тут в письменах проворнее будет? – страстно выкрикивают далеко справа. – Чтобы без обид на глине твёрдый список!

– Гермократ, мы твоих породистых лошадей слегка подвинули в самое начало квартала. Изволь пройти за ними ногами. Лошади дожидаются тебя у моста на Ахрадину. Навоз за дорогими лошадьми тоже прибрали – в море плавает. Поди, и утонул уже! Если навоз тебе за надобностью – отгружу свой, – продолжает совет благодарных слушателей всё тот же властный «военачальник».

– Кабы знал, что скромное пение заинтересует вас, почтенные, не ставил бы лошадей… – Гермократ виновато прикладывает обе руки к груди.

– Куда направляетесь вшестером по ночи? – продолжает беседу тоном допроса с пристрастием его сосед, пониже ростом, лысоватый муж властного вида, лет тридцати пяти.

– Покупку мою хоронить на землях поместья, – грустным тоном держит ответ Гермократ. – В дар получил от торговца Писандра труп. Девам певчим покажу поместье, хочу заинтересовать их…

– …остаться у нас в Сиракузах? – в догадку подхватывает «военачальник». Его вопрос сопровождает третья волна благодарных аплодисментов. Девушки смущённо кланяются, показывают слушателям чёрные кожаные чехлы с авлосами, ворота дома затворяются, и шестеро путников под завистливые взгляды спешат по длинной улице к лошадям.

Около полуночи. Дорога на Акры.

Где-то между Акрейским утёсом и Акрами

Ужасная картина открывается трём конным странникам, запозднившимся в ночи по дороге в город Акрагант. Едва миновав шумные, многолюдные богатые загородные поместья гаморов Сиракуз по берегам реки Анап, проехав через густые священные дубовые рощи Богов, свернув за высокие скалы, прилегающие к Акрейскому утёсу, путники обрывают спокойный дорожный разговор. Перед ними разворачивается картина безутешного горя. Нагой истерзанный мужчина лежит посреди дороги в луже крови, раскинув по сторонам руки. Две девушки над ним – коленопреклонённые, стенающие и заламывающие руки в неутешных страданиях. Луна полным диском заливает безучастным холодным светом знакомую дорогу. «О-ох!» – вырывается сочувственным стоном у путников. Что же произошло здесь, так рядом с городом?

Трое всадников спешно покидают коней. Сострадание овладевает путниками. Они втроём бегут со всех ног к девушкам, что оплакивают недавно почившую жертву насилия. Один из бегущих неловко запинается о придорожный камень, падает плашмя, встаёт, глухо бормочет проклятия темноте и бросается догонять двух попутчиков, что уже вопрошают горюющих девушек. Однако ему, полноватому мужу, торговцу в зрелых годах, не суждено познать причину скорби. Стрела вонзается в его шею, ломает позвонки, перебивает гортань. Со страшным хрипом умирающего муж рушится на колени. Раненый хватается обеими руками за древко и пытается извлечь наконечник стрелы. Его попутчики резко оборачиваются на нежданные звуки смерти. То большая ошибка. Две девы, только что стенавшие над погибшим, замолкают, бесшумно поднимаются с колен за их беспечными спинами. В руках плакальщиц блестит боевая бронза. Путники оборачиваются и застают медленно поднимающегося из лужи крови «погибшего».

– А-а-а! Духи дороги! – успевает прокричать испуганным голосом один из путников, и на его безумный крик из-за тёмно-серых валунов объявляются ещё три тени. Плакальщицы пускают в ход бронзу. Удары сыплются так часто, что убиваемые даже не успевают прикрыть руками грудь, животы и лица. Осыпаемые градом ударов кинжалов, путники расстаются с жизнью так же, как и мигом ранее их попутчик. Неизвестно откуда возникшие две девичьи тени режут ему, вдали лежащему, пробитое стрелой горло. Остановка на живописной ночной дороге обратилась в коварную засаду непонятных духов.

– Мирон, Граник! – окровавленный нагой «убитый» подзывает тени у серых валунов. – Грузим трупы на коней! Навестим дальнее поместье?! Дадим театральное представление?

– Ты же театральные маски не взял? – спрашивает Мирон. Новый план не смущает борца.

– Взял! – Гермократ хлопает себя по бордово-красной груди.

– Сыграю на авлосе! – Мегиста последней присоединяется к троим друзьям. Трое друзей молча переглядываются между собой. Молчаливое совещание не остаётся незамеченным.

– Что-то не так сказала? – Мегиста гордо поднимает голову.

– Знаешь, искусная Мегиста… – неторопливо начинает Граник. – Перед тем как мы поедем с театром в дальнее поместье, надо бы клятву принести.

– Почему, когда вот сюда ехали, клятвы не требовалось? – строгим голосом отвечает Мегиста, наклоняет голову вбок и впивается взглядом в Гермократа. – А вот теперь, после счётов, клятва потребовалась?

– Песни будут долгие… – вставляет веское слово Мирон.

– Девы могут не выдержать… – соглашается с ним Граник. Мегиста упорно ожидает ответа именно от Гермократа. Гермократ, шумно выдохнув воздух, уточняет речи друзей:

– Принесём вшестером клятвы верности богине Эрис. – Его уточнение вызывает недоуменные взгляды у трёх девушек, две из которых продолжают сжимать в руках окровавленные кинжалы.

– Богине раздора? Приносить клятвы верности? Здесь? На ночной дороге при полной луне? – Тимоклея изумлённо разводит в стороны красные от крови руки.

– Богине борьбы! – на решительный ответ Гермократа Мегиста согласно поднимает правую руку.

– Повторяйте за мной… – командует Мирон. Девушки более не спорят и принимают торжественный вид, подобающий для принесения клятв богам. – Клянусь хранить верность богине вечной борьбы Эрис!

Три флейтистки громко проговаривают предложенные слова. Мирон замолкает.

– И это вся клятва? Как так? – разочарованно шепчет Неэра. – В клятве не будет требований хранить секреты?

– Неэра права… надо бы дополнить клятву, – Мирон обращается к друзьям.

– Клянёмся перед богиней Эрис надёжно хранить общие секреты! – хором проговаривают трое юношей.

– Клянёмся! – подхватывают девушки. Все шестеро оглядываются на две женские тени вдали. Одна из них встаёт и поднимает высоко в правой руке отрезанную голову жертвы. Скифянка лёгким бегом сближается с Гермократом. На её лице, раскрашенном в частые красные полоски, светится сладкая улыбка. К ногам хозяина трофеем ложится отрезанная голова и туго набитая сума – простая, из чёрной кожи. Граник наклоняется, поднимает суму, встряхивает её на весу, в чреве сумы раздаётся глухой звон монет. Граник удивлённо поднимает брови, развязывает суму.

– Серебро. Не меньше, чем на два таланта потянет, а может, и поболее. – Граник обводит довольным взглядом присутствующих. – Разделим равными долями? На шестерых?

– На восьмерых… – поправляет друга Гермократ. Оборачивается к скифянке, прикладывает правую руку к её груди. – Ты знаешь, а у меня нет рабов. Мои рабы – не рабы, свободные. Ты и… – Гермократ отрывает руку и указывает на «труп», сидящий у обезглавленной жертвы засады. – …«труп» свободны. Твоя и её доли…

– Свободна? Я? – Скифянка не верит услышанному. В её грубоватом, почти мужском голосе открыто звучит недоверие. В лице ожидание непонятной, злонамеренной жестокой шутки.

– Ты свободна, и она тоже. Доли как у всех получите от моего друга, как только вернёмся с ночных песнопений. – Гермократ касается правой рукой плеча недавнего приобретения на рынке. – Свободны обе, понимаешь меня? За будущие труды с моим табуном лошадей будете получать честное жалование, в половину от эллинского. Голову забери – здесь не оставляй. Голова ещё пригодится. – Гермократ широко улыбается друзьям: – Уезжаем!

Флейтистки изумлены порядкам в хозяйствовании гамора Сиракуз.

– Теперь я спокоен за судьбу своих дорогих лошадей. Вы, двое освобождённых, приберитесь тут. Заметаем следы.

Бывшая рабыня благодарно прикладывает правую руку к груди Гермократа и убегает с радостными новостями для подруги. Наскоро навьючив на коней трупы, туго перемотанные в тряпки, засыпав землёй лужи крови, восемь участников ночной засады скрытно отбывают прочь, в сторону славного города Акрагант. Часто прячась при любых подозрительных звуках в густых придорожных зарослях кустарника, колонна не встречает более никого на скорбном пути.