Читать книгу Кангюй. Церемония - Марат Байпаков - Страница 4

180 год до нашей эры. На юго-западном краю Великой степи. Государство Кангюй. Дальние окрестности столицы Кангхи. Начало осени

– Воины Кангюя, где ваш соправитель Кушан? Напомню вам, эллин Евкратид, посол Бактрийского царства, наместник Турива35, желает встретиться с ним. Как долго послу Бактрии ожидать назначенную встречу?

Вопрос, заданный на языке асиев вперемежку с эллинскими словами в части обозначения названий и должностей, адресован пятерым знатным. Недовольно вопрошающий муж, вида независимо-властного, благоухающий здоровьем, лет двадцати шести – двадцати семи, восседающий за столом на десятерых, уставленным от края до края яствами, слегка нетрезв, сжимает в правой руке пустой рог быка. Левой ладонью эллин поглаживает тщательно выбритый сильно выступающий вперёд квадратный подбородок с глубокой ямочкой. Самый старший из знатных, вытянувший устало ноги, только из вежливости перед гостем потягивается, хрустит пальцами и неохотно покидает складное кресло у двери.

– Посланник Бактрии, ожидали мы тебя и рады увидеть тебя в пределах наших. Соправитель Кушан в пути к тебе. – К удивлению Евкратида, встречающий без чувств тянет слова на хорошем койне. Муж прикладывает обе руки к груди. Взгляд знатного лениво блуждает где-то поверх головы Евкратида среди балок потолка. – Путь тот долог. Вождь потребовал с нас накормить тебя самой лучшей едой из той, что имеется у нас. Накормили тебя. Потребовал удержать тебя с почестями в крепости, мы и удерживаем. То воля моего правителя, не наша. Ты почётный гость Кангюя, прими знаки уважения к тебе.

– Жаркое из ягнёнка превосходно. – Евкратид, вспомнив трапезу, смягчает тон недовольства. С видом знатока яств продолжает с похвалой: – Вино редкое, выдержанное, из земель дахов воистину великолепно. Закат восхитительный увидел я. Прекрасное зрелище. Ночь скоро. Но скажи, воин, мне здесь в казарме вашей спать? Ведь столица Кангха совсем рядом, так про какой долгий путь ты говоришь мне? Может быть, отменилось посольство моё? Знаменитый соправитель Кушан не желает встречаться со мной?

Внезапно важный посланник теряет остатки терпения, закрывает глаза, что-то невнятно шепчет в стол, фыркает и приходит в ярость.

– Неуважением правитель Кангюя хочет унизить в моём лице Великую Бактрию? Таково подлинное намерение Кангюя? По умыслу принять наше предложение о посольстве и выказать оскорбительный приём посла? Глумление заранее подготовленное вижу я. Если не встретит меня ваш правитель, поутру покину Кангху. С обидой непростительной вернусь в Бактрию. Царю же моему Деметрию нанесённое Бактрии оскорбление в подробностях передам.

Но ответить разгорячённому посланнику встречающие не успевают, в казарму входит воин в шлеме с нащёчниками. Знатные встают перед вошедшим. Встают же не с усталой ленцой, а поднимаются как при встрече с опасной стихией. Посол замолкает, его взгляд останавливается на шлеме. Бронза цельно отлитого шлема натёрта до золотого блеска. Но не красный оттенок заходящего солнца в золотом шлеме привлекает посла. Шлем на вошедшем – эллинского гоплита и работы эллинского же оружейника.

– Фрурарх36 Великой Бактрийской стены37 Евкратид, прошу, не покидай мою возлюбленную Кангху с обидой!

Раздаётся безукоризненная эллинская речь. Вошедший раскрывает руки для объятий. Рог быка падает на стол. Растерявшийся посол встаёт из-за стола, раскрывает руки для объятий. Вялые бактрийские объятья решительно подхватываются. И кратким мигом позже воин и посол стискивают друг друга уже в отнюдь не формальных приветствиях. Едва объятия размыкаются, важный посланник хочет сказать выученное приветствие, как вдруг в его правую руку воин вкладывает нечто небольшое. Посол Бактрии подносит правую руку к глазам, округляет глаза и охает. На его холёной ладони нежится в лучах заходящего светила золотой якорь формы сирийских царей. Указательным и большим пальцем изумлённый эллин осторожно поднимает якорь, рассматривает со всех сторон. Ювелирная работа изящна. Якорь увесисто-тяжёлый.

– Это якорь? – Серьёзными глазами возвращается посол к воину.

– Нет, достойный Евкратид, это не якорь, хоть и выглядит якорем. – Зелёные глаза встречаются с голубыми в той же серьёзности.

– Это символ? – Посол настораживается, за хмурым лицом безуспешно скрывается теплота внезапно возникшего доверия.

– Ты прав, фрурарх. Это символ царей из династии Селевкидов. – Воин расширяет описание дара необходимыми пояснениями.

В ответ важный посол приближает непочтительно близко своё лицо к соправителю. Шепчет твёрдо в лицо, обдавая парами вина:

– А разве мудрый правитель Кангюя не знает, что Селевкиды – стародавние враги Бактрийского царства?

– Не враги.

Эллин сильно вздрагивает, подаётся назад, сводит брови и задумывается. Что-то заметно дрогнуло в лице Евкратида, и он утратил всякое подобие горделивой посольской важности. Посол долго молча пристально смотрит в зелёные глаза напротив, смотрит как в бронзовое зеркало, что показывает затаённые мечты.

– Друг мой Евкратид, ты же из царского рода? Правда ли те слухи? С тобой я ровня? – Говоря «я», Кушан с блаженной улыбкой разводит в стороны руки. Евкратид не отвечает. – Известно мне, что Селевкиды – твои родственники по деве Лаодике, дочери…

Резкая перемена происходит в настроении Евкратида. Тягостная, наполненная подозрительностью задумчивость сменяется симпатией. Расчувствовавшийся посол не даёт договорить воину, стискивает в повторных объятиях. Слёзы появляются на мрачной гримасе лица эллина.

– …Тебя я почитаю, правитель Кангюя… – хрипит в потолок Евкратид.

Пятеро свидетелей затянувшегося приветствия государственных лиц сдержанно улыбаются, выдавая знание языка явану. Евкратид, заметив улыбки, разжимает объятия, обводит присутствующих мутным взглядом.

– Им можно доверять, друг Кушан?

– Можно, друг Евкратид. Они моя тень. – Воин снимает тяжёлый шлем. Бронзовые нащёчники шлема встречаются друг с другом. Позвякивают ритуальным колокольчиком. – Аристократ Евкратид, продолжим в царской повозке?

– А с тобой, почтенный царь кочевников…

– …Не царь, но вождь, – поправляет Кушан Евкратида.

– …Вождь племён Кангюя, – подхватывает предложенную поправку посланник Бактрии, – …мы нигде ранее не встречались? Сдаётся мне, видел я тебя. Не могу только вспомнить где. – Посол морщит лоб, словно точно вспомянув место встречи. – Правитель Кангюя, не бывал ли ты в Антиохии Несайской, столице провинции Несайя? Видел я тебя паломником около усыпальницы Антиоха. Хотя нет. Невозможно. Несайя сирийских царей тебе неинтересна. Прости меня за глупый вопрос. Обознался по нетрезвости. Далеко ли поедем, царь Кушан?

Посол с готовностью накидывает на себя дорожный плащ, нахлобучивает по густые брови кожаную кавсию.

– Недалеко, посол Евкратид, семь дней пути на северо-запад в степь, по берегам озера Чайчаста38, по землям Турана – союза племён Арьйошайана39 к вассалам моим, во владение Янь-Сай, к народу, именующему себя наследниками волков. Спутников своих эллинов из Бактрии здесь оставь. Мои люди позаботятся о них.

Евкратид удивлённо вскидывает голову. Посол явно не ожидал подобного предложения.

– Опасаешься тягот неизвестного пути, посол? – Соправитель вопросительно вглядывается в раскрасневшееся от вина лицо эллина. – Сапоги, одежду из кожи, шубу из бобра дадим – в Янь-Сае и летом холодно ночами. Осенью может и снег нас осыпать. Охрана почётная твоя из этеров40 привлечёт неприятности.

– Не страшусь холода. Холод знаком по горам Бактрии. Чтимый правитель Кангюя, с тобой последую. Благодарю за приглашение. Мне будут завидовать, ведь эллины до меня в Янь-Сае не бывали. О таком царстве у нас и не знают. – Евкратид любуется даром, уверенно шагает к выходу. В шаге от двери целует золото, прижимает к груди якорь Селевкидов. – Кто же тебя, царь кочевников, так эллинскому языку обучил? Откровенности потребуют с меня? О-о-о, на семь дней пути с меня совместных замыслов ожидается? И даже, так понимаю, смертельно-опасно-тайных?

Идущий первым Кушан резко оборачивается к послу, молча прикладывает правую руку к руке Евкратида, что прижата с даром к груди, требовательно вглядывается в глаза гостя.

– Да-да, понимаю, царь Кушан. Не доехал я до Кангхи. Проводники ненадёжные, похитивши серебро, покинули меня. Заблудился в незнакомых местах. Увидел загадочное озеро Ворукаша. Испил заколдованных пресно-солёных вод. С горькими обидами вернулся в Бактрию. Исчез бесследно в степи по направлению на юго-восток?

Кушан и Евкратид под руки выходят из двери, приятельским видом повергая в удивление многочисленных спутников посла.

Полночь. Повозка соправителя Кангюя

– Царь и вождь свободолюбивых кочевников, ты прав в мудрости. – Евкратид восседает в покачивающейся на ходу повозке, подражая манере собеседника, поджав под себя босые ноги. – Никому не под силу обмануть эллинов. Какими благосвятыми словами ни называй то злодеяние, о котором говорим, смысл у него при всём том останется одним и тем же.

Власть захватить возможно. По внезапности захвата даже успешно, без лишних жертв. Честолюбцев таких, злокозненных, раньше, в славные времена ещё до войн с персами, у нас называли «соискателями тирании из тщеславной черни». Есть у эллинов шутливая песенка из смешного представления, в том представлении двое давно знакомых, «худозадый» и «толстозадый», препираются о врагах родного полиса.

Толстозадый поёт:

Худозадый уязвлённо подпевает:

На что ему Толстозадый разгневанно возражает:

Поддаётся неохотно Худозадый:

Торжествует, горько насмехаясь, спорщик Толстозадый:

И вместе они, хорошенько поспорив меж собой как об известных формах правления, так и о врагах, и об интересах лично своих в полисе, в том шутливом представлении единодушно заключают:

Кушан внимает Евкратиду, напевающему эмоционально, в двух голосах спор, не равнодушно или отстранённо-чуждо, но разделяя чувства спорщиков, то кивками головы, то мимикой лица поддерживая препирание сторон. Евкратид, завидев понимание в собеседнике, удовлетворённо пожимает руки Кушану и говорит с соправителем Кангюя тоном рассудительно-доверительным, как говорил бы с эллином, в словах сложно-значительных, не просторечных:

– Тогда, давно, два столетия назад, в Элладе такие звания, как «тиран», звучали отборным ругательством, сродни «святотатца-гнусного-поругателя-алтаря-в-храме». Сейчас же таких преступников именуют поироничней, снисходительно, с пониманием и даже с сочувствием, словно бы это свойственно каждому из людей – «узурпаторами свободы». В деяниях тиранов, узурпаторов власти у сограждан человеческая спесь «гибрис» идёт против благозакония – «эвномии». А как заканчивают тираны? Есть на то восхитительный ответ:

Евкратид входит в раж, с интонацией гневного судьи чуть не грозится обличением:

На одном дыхании высказав по очевидности любимый отрывок, Евкратид осекается, спохватившись, закрывает рот рукой, словно бы проболтал по запальчивости огромную тайну. Прищуривает глаза, собеседник, напротив, сохраняет спокойствие. Посланник откашливается, быстро вносит уточнение:

– Наш поэт под царями подразумевал совсем не царей, происходящих из славных предками династий, но тиранов, самозванцев из черни. Бедствия проистекают от черни, всё заполонившей! Первым среди узурпаторов наши мудрецы считают Панэтия45 из сицилийских Леонтин. Тот подлый Панэтий, опять же происхождения низкого, из тщеславных худых, будучи выбранным полемархом на время войны с соседями, стравил меж собой бедных и богатых. Когда богатые по его приказу безоружно пересчитывали оружие, напал с отрядом на них и перебил их. Трудно назвать его деяние благородным. Не спорю, возможно стать узурпатором над эллинскими полисами, но вот долго не удерж…

Занавес шатра повозки без предупреждения открывается настежь. Ночной ветер из степи тут же окатывает холодным дыханием собеседников. Евкратид замолкает на полуслове. В повозку, склонившись, входит один из пятерых знатных Кангюя, ранее встречавших посла в казарме. Вошедший протягивает обеими руками Кушану запечатанную амфору ярко-красного цвета. Передав сосуд, усаживается в углу повозки, за спиной Евкратида. Посол Бактрии мрачнеет, оглядывается опасливо на подушки позади себя. Занавес вновь распахивается. Манерой непринуждённой в повозку друг за другом проникают ещё четверо мужчин в дорогих шёлковых одеждах. В повозке становится тесно. Не успев как следует рассмотреть первого попутчика, Евкратид вынужден потесниться.

В полной тишине, под скрип колёс повозки, происходит нечто, повергающее в шок посла Бактрии. Ближайший к Кушану муж вынимает из складок одежд простой тканый мешочек-кисет. Соправитель Кангюя принимает кисет, развязывает кожаный шнурок, вынимает из него длинную, узкую, как девичий ремень, пурпурную шёлковую ленту. Протягивает-разглаживает между пальцев ленту, разгладив, обеими руками, крепко сжав в кулаках, проверяет на прочность. Лента крепкая, поёт угрожающе песню, громко хлопая. В той же манере похлопывая лентой, подносит пурпурный шёлк ко лбу посланника. Евкратид вскрикивает от ужаса, пытается встать, но сидящий позади него знатный властно удерживает за плечи, наклоняет эллина к Кушану. Правитель Кангюя, не вставая с подушек, повязывает на голове посла ленту. Узел сложный, праздничный располагает под волосами Евкратида, по центру шеи, а расположив, туго стягивает.

Сидящий позади ослабляет хватку. Евкратид освобождается, осторожно проводит пальцами по ленте. Муж, по правую руку от Кушана сидящий, протягивает послу Бактрии бронзовое зеркало дахов. Евкратид принимает зеркало, где-то позади него поднимается на уровень лица масляная лампа, заботливо освещая поверхность зеркала. Эллин вглядывается в отражение. Поворачивает вбок лицо, пытается осмотреть и профиль. Лента на голове в отражении выглядит церемониальной царской диадемой46.

– Царь Евкратид, возведён ты в цари правителем Кангюя, Кушаном, ведущим род Кан от царских скифов. Я, Кушан, вождь ареаков, дахов, сарматов и саков, признаю в тебе царский род Селевкидов.

Наречение произносится чрезмерно громко. Зеркало откладывается на ковёр, лежащий поверх гладких досок из лиственницы. Евкратид тут же получает в руки амфору.

– Открой, выпусти винные пары.

– Это же амфора из Хиоса? – едва слышно шепчет Евкратид, ещё не пришедший в себя от случившегося.

– Открыть драгоценную амфору? – вызывается помочь Евкратиду сидящий по левую руку от Кушана знатный юноша. – Я могу, если царю Бактрии не угодно руки напрягать.

Евкратид выставляет в отвержение помощи обе ладони, диадему не снимает, на «царя Бактрии» не возражает. Кушан передаёт железный нож в кожаных ножнах для откупорки амфоры. Откуда-то из недр повозки появляются два золотых ритона47, с оленьими в рогах головами.

– Прости за любопытство, правитель Великой степи. – Нож в руках эллина ловко высвобождает пробку. Пробка и амфора не повреждены. Открытая горловина источает насыщенный запах изысканного вина.

– Гомер, великий сказитель подвигов героев, пил вино из Хиоса. – Евкратид блаженно вдыхает аромат. Закрывает плотно глаза. – Эллада, море, музыка, виноградники, оливковые рощи. Благовоние предков, а не вино…

– Ты что-то хотел спросить? – Кушан участливо помогает выйти из неги посланнику, заворожённому редким вином.

– …Видел у тебя, вождь Кангюя, шлем. Вижу и ритоны. – Евкратид нехотя открывает глаза, словно нежданно пробуждённый, выставляет привычкой колено, опирает о него амфору, наливает вино в ритоны. – Шлем, ритоны – они от эллинов, по торговле достались или по войне трофеем добыты?

– Нет, не по торговле и не по войне. – Кушан принимает ритон. Сдержанно улыбается.

– Но тогда каким образом прибыли в Кангюй эллинские бронза и золото? – Евкратид настойчив, но откровенно рассеян. Посол в царской диадеме тянет время, занимая собеседника маловажными расспросами, видимо, пытаясь для себя уяснить смысл происходящего.

– Золото в ритонах – из рек Кангюя. Работа наших мастеров. – Кушан с удовольствием разглядывает ритон. Евкратид недоверчиво поднимает брови. – Мастера-ювелиры из эллинов, к нам примкнувших по выбору личному. Несколько семей, что некогда проживали в торговых поселениях у Гирканского моря. Забросили море в пяти поколениях, с нами кочуют по Великой степи. Веру свою в ваших богов сохраняют. Обряды эллинские чтят. Тому мы не препятствуем ввиду их неоднократно доказанной преданности ареакам. Эллины-ювелиры видят в наших степных богах и своих, но под иными именами.

– Да-а-а? И такие у Кангюя имеются эллины?! – недоверчиво восклицает удивлённый собеседник. – Кочующих в степи эллинов ещё не встречал. Возможно ли познакомиться с ними?

Евкратид прикладывается губами к ритону. Пробует неразбавленное вино. Долго держит на языке вино. Закрывает глаза в наслаждении. Глотает и выдыхает громко. Благодарно шепчет:

– О-о-о, божественный нектар48 из Хиоса. Никогда не пил, но мечтал опробовать хоть раз в жизни…

– Знакомься, посол. – Держа полный вина ритон в левой руке, Кушан поднимает с досок пола бронзовое зеркало, наставляет отполированную бронзу на посла. – Перед тобой первый из кочующих эллинов. Наш союзник царь Евкратид, из рода древнего, из Селевкидов. Восславленный полководец. Будущий правитель Бактрии, Согда и Инда.

Евкратид проводит рукой по диадеме, поджимает губы и твёрдо проговаривает:

– Царь кочевников, у нас на камнях обиталища покровителя города Александрии Оксианской выбита мудрость от богов:

Ноне пребываю я в зрелости. Укротить страсти честолюбия должен был я ещё в юности. Мне подобает стремиться к справедливости. Справедливо ли мне оспаривать имеющийся порядок вещей? Говорю я сейчас с тобой о царской власти для себя.

– В Великой степи, царь Евкратид, – возражение собеседника ожидаемо, Кушан выставляет перед собеседником открытые ладони, без запинки оглашает давно обдуманное, – говорят, что справедливость – это мера счастья или несчастья, отмеренного свыше тебе богами. И покуда ты собственными руками не попытаешься взять тебе принадлежащее, ты не узнаешь справедливость богов. Не по словам мудрым, выбитым на камне, будут судить тебя, но по деяниям твоим. Всё, чего ты достиг при жизни, и есть ты и та справедливость, что дарована тебе богами. Тебе самому решать, где ты и где справедливость, тебя достойная.

Старейшины же прибавляют к тем словам: ты – это предки твои. Всё с тобой происходящее в жизни – заслуга предков, тебя породивших. Культ предков возведён в Великой степи до отдельной религии. Храмы воздвигают предкам. И храмы те значительны. Религия предков связывает племена Кангюя с Сарматией, Тохарами, Согдом, Маргианой, Бактрией и Парфиеной. Есть в культах предков и страх. Ужас, равного которому нет ничего подобного в истязаниях, придуманных людьми. Страх заключён в уложении: опозоришься в жизни – опозоришь не только что себя одного, но и предков своих, до тебя позора не имевших.

– Прошу, не гневайся, правитель. – Посол Бактрии прикладывает обе руки к груди, тем жестом выказывает миролюбие. – По части справедливости установления эллинов и степи совпадают. Хорошо, пусть будет по-твоему. Приму лестную награду «кочующий эллин» в понимании «свободный человек, потомок свободных людей». Но я не восславленный полководец. – Собеседник горько усмехается. – Царь Деметрий, сын Евтидема, того, кого и стоило бы назвать безродным искателем тирании, свергнувшего благородного царя Диодота Второго, хочет лишить меня заслуженного звания после посольства к тебе. Интриганы убедили царя в моём желании стать сатрапом Бактрии без его на то воли. Уже совсем скоро буду я и не фрурархом, а отставным послом в царском величии. Твоя диадема станет моим утешением. – Евкратид ироничен и над собой тоже. – В том, что смогу склонить эллинские полисы Бактрии под личную власть, не уверен. Хотя влиятельные люди в полисах Согда меня поддерживают.

– Есть у меня план, как свершить победы над общим врагом, – Кушан поднимает ритон, Евкратид следует его примеру, – и теми победами сделать тебя чтимым полководцем не только для эллинов Согда, но и Бактрии.

– Общий враг – это… царь Деметрий? – уточняет смутившийся посол Бактрии. Не дожидаясь ответа, Евтидем пьёт за предложенное.

– Общий враг – это варвары с севера. – На слове «варвары» говорящий на эллинском коварно улыбается. – Тебе известные под именем «усуни». Деметрий мне безразличен, с ним у нас договор о дружбе.

– Ты не варвар, ты эллин, раз ты говоришь на эллинском. – Евкратид понимающе разделяет следующий тост. – Деметрий послал меня узнать именно твои настроения. Второй правитель Кангюя нас не интересует. Если ты сохранишь дружбу с Бактрией, то Деметрий… – Евкратид напускает на себя вид человека, который вот-вот раскроет государственный секрет, – …отправится в поход… в направлении…

Свидетели разглашения бактрийских тайн вытягивают головы.

– …Инд! – Посол, выждав паузу, оглашает жертву похода. – Вот же ведь безумие? Не правда ли, ну согласитесь со мной. Богатейшее царство Маурьев Деметрию хочется заполучить! «Ослабели Маурьи, теперь их земли – лёгкая добыча» – это его слова.

– В чём же безумие? – Правитель Кангюя хитро улыбается. – Богатство же многосчастное, легко добываемое мечом по безвластию?

Улыбку поддерживают знатные, словно понимая подвох вопроса.

– И всё-таки, правитель Кушан, где-то я встречался с тобой раньше. – Евкратид хлопает левой рукой по бедру. – Честная беседа с сильным, благоразумным, многоопытным союзником, да ещё и под прекрасное вино – не это ли самое лучшее удовольствие в жизни?

– На его месте я бы напал бы на Парфиену, Арейю, Гирканию, Маргиану и Несайю, – неожиданно и серьёзно выдаёт Кушан. – Цари Сирии позабыли про свои восточные сатрапии. Гарнизоны в крепостях слабые, эллинов в городах Гиркании и Парфиены после прошлой войны с парнами почти и не осталось. Сожжённый полис Сиринкс не восстановили из руин. Неужто нет желающих заселить тучные поля Гиркании? А если призвать безземельных наёмников из Сирии? Чем не верноподданные? Самое время предъявить на заброшенные сатрапии права.

Евкратид протягивает правую руку. Правитель Кангюя жмёт руку. Молчаливое рукопожатие долго не разнимается.

– Ты понимаешь меня, вождь Кушан. – Евкратид с грустью выдыхает. – Деметрий – не царь, а опасный глупец во власти. Мой глупый царь собирает шестьдесят тысяч пехоты за овладение богатствами Инда. Это же все наши мобилизационные резервы! Но кому, скажи, нужны будут несметные богатства Маурьев, если парны перекроют нам сухопутную дорогу в Сирию? В таком случае даже бродяг-наёмников из Эллады или из Египта не сможем позвать.

Деметрий недооценивает парнов. Деметрий считает парнов сломленными. Ложно видит в парнах только небольшое племя наглых пастухов-разбойников. Парны – упрямый народ. Это же скифы. А со скифами и апасиаки, и массагеты заодно. Апасиаки – родня сакам и дахам. Парны ищут поддержку у апасиаков, апасиаки зовут на подмогу саков и дахов. Сложи парнов, апасиаков, саков и дахов – так уже не пастухи-разбойники, а получается огромная армия кровных родственников.

И ты, правитель Кангюя, поддерживаешь скифов в упрямстве притязаний. Это же ведь твой союзный Хваризам вооружает парнов. Это же ведь твой Кангюй снабжает их лошадьми, катафрактами-сарматами и лучниками-саками. Кто и как поможет Бактрии, если парны вновь завладеют Парфиеной? Потом и ты нагрянешь к нам, найдя веский повод для войны. Какой повод для набега найдёшь?

Манера переговоров посла Бактрии очаровывает степных собеседников. Кушан выжидательно хранит молчание, не отрывает глаз от эллина, поглаживает ладонью усы и бородку. Евкратид задумывается и после размышления, как лучшему товарищу, доверительным тоном предлагает:

– Скажем, Бактрия много воды забирает из рек для полива полей. Чем не искомый предлог для войны? Реки степной державы обмелели. Засуха-смерть голод с собой привела? Вам в Кангюе воды на просо, вино и лошадей не осталось.

Правитель Кангюя согласно кивает. Предложенный повод к войне вполне достоин рассмотрения. Евкратид продолжает крамольные рассуждения:

– А армия Бактрии с Деметрием в тот чёрный день в походе и совсем далеко. С запада парны будут угрожать. Через Парфиену на Арейю обязательно вторгнутся. С севера ты делить Бактрию начнёшь. С юга на нас наставятся эллины индийских царств и вечные повстанцы из Маурьев. Сколько моя возлюбленная Бактрия продержится в тройной осаде? Глупец Деметрий нас погубит. Он не царь. Он мечтательный искатель славы. Царь радеет об основе государства. Основа же Бактрии не Инд, ещё не завоёванный, а процветающие полисы эллинов. Зачем нам далёкий Инд? Ремесло, торговля, рудники, земля приносят нам неслыханное богатство и без Инда.

Этот наивный дурак грезит о славе Александра Великого. Хочет сравняться с героем-полубогом. Но на то и герой-полубог людям в пример богами даётся, чтобы никогда смертному не сравняться с его свершениями. А всё, что Деметрий свершит своими «победами», – так увязнет в войне, растянет границы, и нам те бесконечные границы маленькими гарнизонами не удержать. У Бактрии нет огромных армий персидских царей, как нет и македонян Александра, чтобы одновременно охранять границы и сражаться на три стороны. У Бактрии только эфебы-эллины. Местным из племён саков, что знати, что торговым, доверять в войне с вами нельзя – перейдут к вам.

Шестьдесят тысяч пехоты – это все наши силы на войну. Деметрий уходит за богатствами и оставляет неприкрытым тыл. Богатства, эллинами в труде нажитые или добытые в войнах, достанутся победителю осады Бактрии. Тебе или парнам. Или вам обоим. Не завидую победам царя. Таково лишь общее сложившееся мнение, неоднократно мне тайно высказанное в Согде и Бактрии влиятельными людьми, когда я рекрутировал эфебов для службы в пограничных отрядах.

– Мудрый Евкратид, знаток возвышенных стихов, ты не узурпатор и не тиран. – Ритон в руках Кушана заботливо пополняется виночерпием, по совместительству послом Бактрии. – Ты, фрурарх Евкратид – царь из Селевкидов. Царь владеет землёй. Царь землю распределяет по праву завоевания. Кажется, такой щедрый надел у вас называется… – Но память подводит Кушана. Соправитель Кангюя морщит лоб, безуспешно припоминая чужое название.

– …Клером, – охотно вставляет Евкратид. – Держатель клера – клерух.

– Царь призывает клерухов возместить клер… – Кушан замолкает, ждёт продолжения от Евкратида.

– …Воинской службой. – Евкратид заканчивает речь Кушана. – Всё правильно. За нерадивость, за отказ от службы или за тяжкие преступления царь отчуждает клер от клеруха. Порядки наши тебе хорошо известны. Нужен я Кангюю, чтобы свести счёты с усунями? Ты же не хочешь с моей помощью разорять возлюбленную Бактрию? Когда я…

– …Когда ты заберёшь то, что тебе полагается более всех по праву принадлежности к царскому роду, – обрывает посла требовательным тоном соправитель Кангюя. – Слабость Бактрии мне не нужна, так как на слабость придут в Бактрию сирийские цари. За мою же дружбу с тобой мне от тебя нужен архитектор для возведения дворца и твоя дисциплинированная пехота для…

– …Церемонии? – охотно предлагает оживившийся Евкратид. – Хорошее же слово?

– Что же до слов клятв, которые ты дал царю Деметрию… – Вступление Кушана задевает невысказанные сомнения. Евкратид мрачнеет. – Ваш поэт сложил: «Язык поклялся, разум же не связан50». Раз твой… тиран Деметрий любит клятвы, так дай ему клятвы, и столько, сколько он от тебя стребует, а дав искомые клятвы, приложи ещё и сверху от себя, да повесомей, чтобы тирану стало совсем хорошо. Не жадничай на клятвы, мой друг.

– Поэта за смелые слова и судили на родине. – Евкратиду знакома судьба неназванного поэта. – Бежал к македонянам, афинянин. Говорят, на пиру имел неосторожность пропеть свои известные откровения царю51, его приютившему, однако царю незнакомые. Друг мой, ты только послушай те стихи, право же, их стоит выучить наизусть:

Евкратид замечает, как меняется взгляд Кушана. Правитель Кангюя, что ранее со сдержанной симпатией вёл откровенную беседу, после оглашения стихов уже откровенно любуется посланником Бактрии, как если бы перед ним восседал не незнакомый прежде ему человек, но диковинная изящная ваза, покрытая со всех сторон редкостными узорами. Довольный произведённым впечатлением, эллин заканчивает кощунственные речи о клятвах с печальным вздохом:

– По преданию, затравили отчаянного храбреца слуги царя по наущению его многочисленных врагов. Старик-поэт погиб от зубов царских псов. Боги покарали скандалиста. Боги, боги. Где эти боги, когда они более всего нужны нам? – Евкратид прикладывается к неразбавленному вину. Драгоценное вино из Хиоса исподволь оказывает вредоносное влияние на посланника. – Бедствия, обрушившиеся на нас, заставили многих, даже из числа истово верующих, уверовать: судьбы людей богам безразличны. Несчастный человек – просто игрушка слепого случая.

– Оседлаем счастливый случай, мой эллинский друг. Пусть тот случай домчит нас обоих до вершины счастья!

Два ритона поднимаются чуть не к потолку повозки. Опустившись до лиц, обмениваются между собеседниками и медленно опустошаются.

– Не только посол я, фрурарх, а ещё… пока… и меридарх53. – Евкратид на всякий случай поясняет звание: – Подо мной в пограничных гарнизонах десять тысяч копий. Хвалюсь перед тобой, царь – отличный в выучке отряд. И покуда я командующий Великой Бактрийской стеной, свою маленькую армию на безумный поход царя в Инд не отдам.

– Твой важный ранг, посол, мне известен. Догадываюсь и о численности твоей армии. – Кушан с довольным видом проводит рукой по усам, убирая вино. – Мне… на церемонию… очень нужны только пешие и только из местной знати. В числе не больше трёх тысяч, под твоим надзором.

– Должен предупредить, царь-и-вождь Кушан – запрашиваешь ты от меня не самых лучших воителей из тех, что имеются у меня. Как командующий, никогда поставлю таковые отряды в… центр важной ритуальной церемонии. Таковые отряды вполне сгодятся в… зачине церемонии. Делать же на них основную ставку я бы не стал. Говорю чистосердечно, потому как наивность тебе, правитель, несвойственна. Не буду и я поддерживать опасную в таковых делах наивность. Опираться в церемонии надо на прочное… сияющее железо. Из глины будет посох тот. Празднество твоё… важнейшее, а возможно, и последнее при жизни… будет неприглядно испорчено.

Конечно, местные из знати подобающе обрядятся в ритуальные наряды, шест запугивающий с украшениями вынесут, но, увы, на умении наряжаться их бравые таланты и исчерпаются. Дрогнут участники в важных песнопениях. Посох из раскрашенной глины красив только что внешне. Эллинизированные местные из бактрийской знати, несмотря на красивые эллинские имена, служат по большей части во вспомогательных… певчих хорах. Быть может… для незабвенной церемонии у храма предков всё-таки политы-эллины… более подходящие… так скажем, важно шествующие участники, по центру или хотя бы по правому флангу церемонии?

– Благодарю, друг Евкратид, за щедрость твою, но настою на выборе своём. Для храмовой церемонии нужны скромные бактрийцы, но никак не сияющие эллины. Бактрийцы понимают язык асиев. – Говоря про звуки, Кушан указывает пальцем на свои глаза. – Для твоих политов все участники степной церемонии будут на одно и то же степное лицо. По причине недопонимания эллинами различий между участниками моя церемония действительно превратится в безобразный беспорядок.

– Как скажешь, правитель Кангюя. Родственная душа, прошу, посвяти в детали празднества. Могу и слонов для столь важной церемонии привести. Лошади, впервые видящие слонов, сильно их пугаются. Скидывают всадников и от слонов разбегаются. Ты знаешь, слоны в атаке громко ревут, в животе холодеет от их рёва. Бивни у слонов в бронзе сияющей, а? Двадцать слонов? Очень было бы эффектно предстать с эллинами-политами в фаланге и слонами по флангам… на твоей… степной церемонии.