Читать книгу Танаис - Марат Байпаков - Страница 12

– Наше племя не добывает имущество разбоем. Но и не порицаем мы тех, кто ищет, так скажем… – вождь озерного племени довольно хмыкнул в накладную бороду из крашеной конопли, – удачу на стороне…

Черная борода задергалась в громком хохоте. Двумя бечевками ее крепеж уходил за накладной парик из конского волоса. Поправив головной убор – красную остроконечную шляпу, расшитую мелкими золотыми шариками, – серьезный муж в летах важно, нараспев продолжил:

– Соль, рыба, медь – промысел наш. Обменом живем. У вас меной золото, железо, просо. Роднились с вами. Давно то было. Могуществом равны. Вам ли, достопочтимым соседям, не знать? До тех же, кто разбойничает, дела нет. Убийство послов степных – спору нет – весомый грех. Оставшуюся банду выловим. Накажем, если они все еще там обретаются, где ты сказывала. – Правая рука обещанием поднялась к небу.

Танаис в походной одежде. Кожаные штаны, поверх плотный кафтан. Короткие сапоги. На голове шапочка. За поясом богатый железный клевец и золотом отделанный кинжал. Запыленный с дороги, костюм так не подходил для встречи с вождем соседского племени. Но вождь не обращал внимания на мелочи посольского этикета. Откровенное беспокойство не покидало высушенного белокожего пятидесятилетнего мудреца. Вокруг любомудра, правившего жизнью озерного края, восседали на щитах почти все знатные племени. Для встречи с важным гостем, обещавшей обратиться в обмен новостями, на лобном холме расположилось ни много ни мало человек так с пятьсот, отложивших насущные дела. Да и что скрывать, верховная жрица соседнего племени доброй славой не обойдена. Известный человек прибыл к озерным посольством.

Когда же обмен именами почивших по зиме был закончен, без предисловий, внезапно, собравшихся холодной водой окатило бесчестие. Сидевшие взялись за сердитое перешептывание. Вот тот шум за спиной, похоже, больше заботил старика, чем нежеланное объяснение с соседями.

– Да и почто знать, может, и не наши-то люди набедокурили? – Вождь озерных взял оскорбительно-нагловатый тон, приложив к словам высокомерный взгляд.

Тайгета сделала два шага, сравнялась с Танаис. Встав на правое колено – знак уважения к собранию – быстро распустила узлы на объемистом мешке. Из мешка выкатились две головы. Мертвые глаза неподвижно уставились в сапоги вождя.

– Достопочтимый Гнур, правитель Озерного края… – начала было Танаис.

– Подними, – резко скомандовал первый озерных стражнику. Верзила поднял головы за длинные в запекшейся крови волосы. – Продолжай, достопочтимая жрица.

– …Обрати взор на их лица. Вот те бандиты, убившие послов савроматов. Один из них назвался твоим конюхом.

Перешептывание превратилось в гул. Грозовой гул. Вождь подался вперед на кресле, потертая шкура тигра, покрывавшая ноги, сползла на траву.

– Одежда убитых послов, что надета на людях вашего племени.

Рубахи, штаны и камзолы стопкой выложены в траву. Гул позади вождя стал сходствовать с шумной горной рекой.

– Уж не хочешь ли ты и меня обвинить в их грехе? – взгляд возмущенного старца, переполненный злобой, смутил бы кого угодно. Да только верховная жрица, похоже, не из робкого десятка. Девушка бросила улыбку на притихших в окружении вождя мужей озерного края и продолжила:

– Почтенный Гнур, то был их грех. Не об них, мертвых, наш разговор.

Вождь Гнур застыл, как от удара плетью, пригнувшись в кресле. Явно не готов был к такому повороту дипломатической беседы с посланниками. Резкий переход от принятых по канонам приветственных новостей к серьезным обвинениям застал старика врасплох.

– …Под пытками все тот же конюх о многом поведал. Подслушал тайный разговор со друзьями…

Обмен заурядными новостями с соседями стремительно обретал очертания черной грозовой тучи. Туча накрывала вождя тьмой. День сгущался в красках гнева. Лица знатного собрания багровели. Только не понять – от стыда или от осознания разбитой в щепы дружбы родственных степных племен. Танаис спокойным голосом, глядя прямо в глаза лютому старику, разменивала холодные слова:

– …Не отдадите в поход отряд лишь потому, что хотите войны с нами. Мор же, три года как случившийся, тот самый, которым и прикрываешься ты как причиной, – не причина…

Сидевшие вскочили с криками протеста. Кто поднял руки к небу, кто бил в грудь кулаками. Занявшие невыгодные места вдали, вскочив вместе со всеми, в недоумении переспрашивали, теребя за плечи впереди стоявших. Танаис подняла силу голоса и в гневе продолжала:

– Как только наш отряд уйдет к Алтаю – вы нападете. Подло. По ночи, на нас. Так было задумано тобой, достопочтенный Гнур?

Гнур медленно встал. Взял посох вождя. Поднял высоко над головой символ власти. Темного дерева, резьбой покрытый орнамент на посохе – борющиеся тигр с оленем. Сделал шаг в сторону. Послы племени золотых рек оказались по правую сторону, бурно протестующие соплеменники – по левую. Гнур призвал к тишине.

– Да, было задумано. Что уж отпираться. Старейшинами уложили быть такой войне… – Гнуру не суждено закончить речь.

– Ты совсем спятил, старик? – Резкий, с хрипотцой окрик в накаленной тишине привел в движение возбужденное племя. Брань, в поругании возраста вождя, не знала пределов. Гул возмущения, в сотнях голосов, заглушил речь высушенного старца. Ропот гнева соплеменников ошеломил вконец Гнура. Часто моргая, старик растерянно молчал. Он, похоже, ожидал немой поддержки, но никак не бунта. Медленно попятился.

Бунт вспыхнул.

Неожиданно, без подготовки. Как на сухой траве поднялось пламя. Горело злобно – во тьме прошлых и не позабытых обид. Копились просчеты вождя, и вышло терпение. Задело за живое тайное самоуправство, в безумии толкавшее к войне. Желающие поквитаться нашлись. В вождя с силой полетели комья сухой земли. Несколько камней попали в щеки. Гнур, защищаясь, прикрыл ладонями глаза. Старика плотно окружили ревущие волами мужчины озерного племени. За их мятущимися головами не видно отличий вождя племени. Несколько мгновений – и вождь низвергнут ниц, лицом в траву. Заломлены за спину сопротивляющиеся руки. Парик содран, порвана в клочья накладная борода. Шапку в золотых шариках терзает возмущенная толпа. Посох вождя с треском переломлен над бритой головой. Ноги связали, заткнули грязной тряпкой рот и сволокли с лобного места.

Четыре тени остались на высоте. Верзила-стражник стоял, нелепо держа в вытянутых руках отрубленные головы. Недоуменно, в смятении вращал глазами. Растерянно пытался осознать случившееся – бунт, низложение. В конце ж, видно, потеряв нить рассуждений, ругнулся и сел, так же крепко держа чужие головы. У подножия лобного места вершился суд над стариком Гнуром. Сомневающихся партий не возникло. Негромкими решительными голосами мужи озерного края перешли к делу судебному. В спину связанного летели имена обвинителей. Они же и огласили длинный список прегрешений вождя. Безжалостно звучали: «невоздержанность», «предательство кровных друзей», «поруганные традиции отцов», «жадность», «разбой, учиненный над степняками». В конце ж, вердиктом, под унижающий оглушительный хохот, прозвучало «пьянство». Вождь Гнур стал бывшим. Бывшим вождем. Бывшим человеком. Бывший вождь, по традициям Великой Степи, лишался и звания, и жизни. Племя неспешно выбирало нового первого мужа и путь смерти для старика Гнура.

Танаис и спутники отправились прочь.

– Продемонстрируем соседям наше миролюбие. Построиться к битве. Не их ли неуважаемый Гнур нам объявил войну?

Мирную дрему за мощным валом квадрата бревенчатого поселения – ставки племени озерных людей – внезапно нарушила боевая музыка персидской трубы. В меди, воинственными переливами звала к войне. Две тысячи воителей принялись за боевое построение. Спешившись, разбившись по сотням, в сотне по двадцать пять в ряд. Четыре ряда вглубь. Первый ряд совсем юнцы, за ним повзрослее, последний же ряд – проверенные мужи. Ряды копий чередуются с рядами клевцов и мечей. Вот выстроилось центральное ядро, и уступами, на несколько шагов позади, два боковых фланга, загнутые по краям. Заслоняя фланги, заняли оговоренные места два конных отряда, по две сотни, с наборными луками на изготовку. Редкой россыпью, в цепи, перед армией племени золотых рек сотня далеко бьющих стрелков из пращи – зачинщики сражения. Два мешка готовых к полету речных камней у каждого. Из-за пояса каждого бойца ленивцем выглядывает клевец. В тылу – резерв на самых лучших конях, сотня зрелых, в кожаной броне, испытанных в храбрости мужей, средь них видна старшим командиром Танаис. Короткие приказы, как в детстве, на дальнем лугу у плавилен, правят уже давно повзрослевшую ватагу…

Не дожидаясь результата выборов, да и не сильно интересуясь голосованием, наряженное бабское племя озерных потянулось к ощетинившимся боевым порядкам. Женщины шли толпами, как на праздник, надевши разных цветов сарафаны, шитые узорами накидки, высокие шапки. Наведя красоту на лицах краской, женщины толпами несли родниковую воду в кадках, горячие, с пылу, лепешки с начинкой, пироги, тягучий мед, а немного позже – сладкие ягоды на нитках и знаменитых хрустящих, тушеных в грибном маринаде по давним рецептам рыбу и гуся. Ох уж эти озерные лепешки с сыром и в масле! Из печи, в тонком тесте – слегка соленый плавкий козий сыр. Присыпанный пушком, сухой, с кислинкой, с травкой. Каким приятным запахом дома обдавали голодных воителей эти яства! А как же хороша в засоле озерная щука! Как мягок в жирке с золотистой коркой хрустящий гусь! Пройдя с аппетитным грузом через пращников и одарив их, в елее, улыбками и снедью, звонкими голосами с вызывающей ноткой шутки задергали насупившихся в плотных построениях золотых:

– А на меня никто из красивых смотреть не желает? Только ты, сом лесной?

– Слышь, лысоватый, ты-ты, а в траве кузнечика найдешь для меня? За то напою водой! Лады?

– Гусь-то какой, глянь! Да не про тебя, а про вот того, с каштаном-волосом!

– Рыбка моя, ох ты и хорош! Усища! Медведь со страху убежит!

– Карась, лепешки будешь? Тебе говорю – отложи топорик! Да не боись – не сопру.

– Не хочешь пирога с ягненком? Нет? Ой, больно-то надо. Уже ешь? Ешь-ешь. Да не так же живо! Хоть пожуй-то разок – подавишься еще.

– Борода настоящая? Али наклеил? Дай погляжу. На вот тебе бусы из ягод. Сама сушила. Видать, для тебя старалась.

– Эй, тетка на коне! Слышь, взглядом-то не зашиби – медом угощу. Слезай, мед сам в рот не потечет.

Золотые, как прозывали меж собой в озерном краю соседей, жевали, чавкали, пили. Окружив дружелюбными группами прибывшую с дарами нагловатую озерную красоту, насмешничали, обменивались новостями. Многие крепкими родственными корнями проросли в соседнем племени. За житейскими пересудами порядки не нарушились, лишь поплыли кругами, как разводы на воде, вокруг оживленно балагурящих женщин.

К вечеру за валами началось мужское шествие.

Во главе сходившихся ручьями толп, похоже, что новый вождь. Враскоряку – ноги колесом, пониже пленника ростом, вел в веревках перевязанного старика Гнура. Уже сытыми глазами золотые высматривали настрой озерных. Шли без оружия. Ослабились напрягшиеся было порядки. Танаис вышла из подобревших, попрятавших оружие шеренг.

– Я, Скилур… – последовала долгим перечислением череда имен знакомых совместных предков. Закончив с предками, возблагодарил всесильных Богов в щедрости за новый день. Закашлявшись, продолжил: – Обида нанесена. Несправедливая. Без общего на то согласия. – Скилур откашлялся. Сплюнул мокроту простуды.

– Гнур, по подлости скрытой, хотел… – новый вожак оглядел примирительным взглядом разваливающиеся боевые порядки соседей, – …хотел втравить единую семью. Нас с вами. В какую-то там… дурную войну. Золото в закромах ваших голову-то старую окрутило. Гнилой Гнур, как выяснилось, в задумках дальних… – Задумавшись, вздохнув, добавил: – Да, старость лишает не только что сил, но и уносит напрочь ум… – Скилур выдержал паузу. Повысив до предела сиплый голос, завершил речь уже без комков: – Мы, «добрые» и «худые» озерного края, не согласны с ним. По обычаю предков дарим вам изгнанного из родов наших, бывшего Гнура. Останки же его без погребения поднесем прокормом зверью. Старейшин, что с ним в заговоре, – утопим с позором в озере. Озеро, вечно голодное, съест и бесславных. Добро же их нажитое, старейшин, то бишь, бывших, и жен их – примите в дар. Уже поспешали – кликнули добровольцев в поход. Думаем, деньков так через пять-семь наберем под три тысячи сорвиголов. Вам в пособу.

Скилур положил на траву у ног послов ритуальным подношением мятую грязную шапку в золотых шариках. Парадный пояс. Переломленный резной посох бывшего вождя Гнура. Верховная Жрица подняла правую руку. То уговором знак. Порядки вражды распускались. Тропою сквозь толпу шествовал в компании с Тайгетой ответный дар – бык с венком из полевых цветов. Война официально отменена. Обида забылась талым снегом. Никто не хотел трепать по крови близких да родных.

Племена готовились к церемонии замены вождя. В центре поля, что перед защитным валом, вколотили шест. К шесту привязали Гнура. Вывели сторонников из старейшин, связанных по рукам. Семерых. Молодых и в годах. Под заунывную, прощальным хором, песню к духам предков вышел новый вождь Скилур. Гордецом обошел кругом шест. Приговаривал шепотом молитву предкам перед связанными. Подошел к Гнуру. Посыпал поникшую голову бывшего вождя сухой землей. Дунул в темя. Перерезал клинком путы. Вложил в старческие руки потрепанный клевец. Вызвал на поединок громким голосом.

Гнур принял вызов. Старик, собравшись с духом, поднял голову. Взял крепко клевец. Без накладной бороды, без парика, в рваной грязной одежде, точнее, в том, что когда-то было нарядными синими штанами и синей же рубахой навыпуск. Ремня с золотыми накладками, как и прочих атрибутов власти, давно уж нет. В старике трудно узнать прежнего надменного Гнура. Лысый, сгорбленный, в обиде, подавленный.

Неравный поединок начался. Тишина воцарилась среди зрителей. Хор в тридцать наливных мужских и женских голосов поднял песню поединка. Две плотно сбитые, в полноте, жрицы озерных властно задавали тон. Одними только голосами, без сопровождения инструментов вывели стройную балладу про честь в бою. Согласными стихами равняли сражающихся воинов с тенями, что исчезают под светом солнца в полдень. Торжественное настроение овладело зрителями. Боги-покровители должны видеть подобающий ритуал. Песня неизбывной грустью звала их, всесильных и бессмертных, присоединиться к людскому представлению. Той же песнью молодость переменяла старость, что отзывалось, в дословности, именно этому ритуальному поединку.

Гнур давно уже не слыл бравым рубакой. Старость годами исподволь отнимала силы. Мор, случившийся три года назад, на который, как на причину отказа идти в поход, он, Гнур, привычкой ссылался, окончательно подломил силы бывшего вождя. Болезнь, унесшая семью, всех детей от трех жен, выпила досуха сок жизни в теле Гнура. По канонам традиций вождя следовало умертвить с честью. Не как жертвенную овцу – одним ударом. А как воина – в бою. Продолжительный танец хищных подскоков, приседаний и фальшивых уклонений от ударов закончился обрывисто-удивленным:

– Оо-ох!

В очередной раз, изобразив уклонение от удара клевцом, Скилур вспорол живот противнику клинком снизу вверх. По середину клинка меч вонзился в тело бывшего вождя. Хор разом замолчал, на полуслове прервав балладу. Гнур с жутким криком пал на колени. Вой умирающего вынес прочь торжественный настрой, заданный песней. Обеими руками поверженный пытался удержать синие в крови кишки. Второй удар, направленный уже в сердце, прекратил мучения. Старик рухнул. Задергав ногами в короткой агонии. Трава плотно забила вопящий рот. Достойной смертью на глазах лучших из двух племен ушел к предкам Гнур.

Племя решило сохранить лицо. Сохранить гордость, но не Гнуру, в старческом безумии готовившему войну. Старым и малым из племени озерных людей, тем, кто жил на берегах и островах огромного пресного моря. Кровью прежнего вождя обида окончательно смыта. Озерные подняли глаза. Братство степных племен восстановлено.