Читать книгу Черные перья. Работа для гробовщика (сборник) - Марджери Аллингем - Страница 6

– На вашем месте я бы не стал заходить туда, леди. – Непривычная резкость в голосе дворецкого, как и его растерянный вид, более всяких слов придавали свершившемуся факту особо зловещий смысл.

Фрэнсис ощутила, как в ее ладони дрогнула рука Филлиды, когда они остановились в коридоре перед дверью зимнего сада, поскольку дворецкий неожиданно преградил им путь.

– Я бы не стал входить внутрь, – упрямо повторил Норрис, а потом добавил: – Он ведь… Понимаете, он лежит там, как и лежал все время. А мы не должны ничего трогать до приезда полиции.

Филлида покачала головой. Движение получилось яростным и бессмысленным в столь кошмарный момент, когда все, казалось, происходило неестественно медленно. Каждый прекрасно знакомый объект, включая дверной проем, бледное лицо Норриса, его широкий белый воротничок, казалось, приобрели черную обводку, какую часто видишь тщательно прорисованной в книжках комиксов для детей.

– Нет, – возразила Филлида. – Не надо нам мешать. Отойди в сторону, Норрис.

Яркий солнечный свет, проникавший в зимний сад утром, неизменно удивлял и слепил каждого, кто входил из сумрака холла и коридора, но сегодня сияние сделалось просто безжалостным. Сквозь широко открытое окно солнце заливало помещение с энергией живого существа. Оно светило на старое, покрытое зеленой кожей кресло, выделяя на нем каждую царапину, любое самое мелкое повреждение обивки. Оно разыскало пятно пыли на красном дереве антикварного книжного шкафа с застекленными полками, указывая на него как на образец преступной неаккуратности. И без всякого уважения к покойному солнце посылало лучи в глубокий проем за распахнутыми дверями в стене, освещая находившийся там жуткий предмет, почти что вещь, но только имевшую голову со странными, будто бы покрытыми слоем пыли волосами.

Роберт Мадригал умер, окоченел, а потом его труп размягчился. Он сидел в неестественной позе в самом низу встроенного в стену шкафа. Спина упиралась в кирпичную кладку, ноги были согнуты в коленях. На коленях лежали плащ и пара желтых перчаток, а довершала страшную картину перевернутая шляпа-котелок.

Фрэнсис подхватила Филлиду, когда та покачнулась, Норрис удержал от падения обеих.

– Я же просил вас не входить сюда. Просил же, – твердил он почти сердито, обращаясь к Фрэнсис, пока они вместе выносили Филлиду в коридор. – Я вызвал полицию и врача. Позаботьтесь о ней, мисс. Я ведь не могу отойти от него, верно?

Их не поразила абсурдность последней фразы, хотя она не имела никакого смысла, поскольку Роберт Мадригал пробыл здесь совершенно один несколько дней, а мог пробыть еще целую вечность.

Старая Доротея возникла подобно обитательнице какого-то иного, более счастливого мира. Она прошла вразвалочку по коридору из холла, где собралась остальная прислуга, и положила все еще сильные руки опытной сиделки под локти Филлиды.

– Пойдемте со мной, дорогая. Пойдемте, красавица вы моя. Пойдемте, смелая вы девушка, – повторяла она, сливая фразы в одну до тех пор, когда слова утратили свое значение и превратились в протяжный утешающий звук. – И вы тоже, мисс Фрэнсис, – добавила Доротея с тщательно замаскированной язвительностью. – Как это вам в голову взбрело привести ее сюда, когда она и без того слаба здоровьем. Пойдемте, дорогая. Пойдемте, красавица моя, пойдемте, смелая вы девушка. Вот, сделаем шажок. Теперь другой. Пойдемте.

Она обладала той же энергетикой, как и само солнце, а ее вроде бы неуклюжее тело двигалось с потрясающей точностью и ловкостью, с какой небольшая ломовая лошадь преодолевает подъем холма. Фрэнсис семенила рядом, поддерживая Филлиду за талию.

Итальянская кровать в комнате Мейрика была поистине внушительной конструкцией. Позолоченные опоры балдахина в стиле барокко поднимались почти под потолок, а два раздвижных полога висели по обеим сторонам как знамена. Яркая вышивка гобеленов нисколько не поблекла с годами, а потому Матфей, Марк, Лука и Иоанн продолжали благословлять ложе, сверкая все теми же живыми синими, золотыми и красными нитями.

Сейчас Габриэлла сидела в постели, закутавшись в шетландские кружева, отстраненная от всего и недоступная, сморщенный и пожелтевший обломок уже почти утраченной властности. Видимо, поэтому Доротея завела своих подопечных в комнату без всяких церемоний. Осторожно посадила Филлиду в кресло у хорошо растопленного камина и принялась решительно массировать ей руки. Яркие черные глаза Габриэллы какое-то время рассматривали двух женщин, пока ее губы не сложились в подобие презрительной усмешки. Потом она принюхалась к чему-то, похожая на крошечного зверька, и поманила к себе Фрэнсис крючковатым пальцем, высунувшимся из-под кружев.

– Полицейские уже здесь? – Старческий голос оказался звучным, хотя она и пыталась приглушить его.

– Нет, моя дорогая.

– А доктор?

– Его тоже пока нет.

– Дворецкий знает, отчего наступила смерть?

– Вряд ли. Лично мне это не известно.

– Отправляйся, все выясни, а затем вернись и расскажи мне. Поторопись, дитя мое, поторопись.

Выглядело почти чудом, как несчастье вдохнуло новую жизнь в это одряхлевшее создание, будто раздув пламя из угасающих углей. Габриэлла снова взяла власть в свои руки, хотя уже дрожавшие и не столь уверенные, как прежде. Фрэнсис покинула спальню.

Около лестницы она задержалась. В холле звучал непрерывный многоголосый шепот. Ощутив внезапный приступ чувства вины, Фрэнсис отступила назад и укрылась за балюстрадой. У нее заныло сердце, когда она разглядела группу людей внизу. В вестибюле собралась целая толпа. Георгианская элегантность дома 38 на Саллет-сквер была теперь во власти полиции.

Норрис развил бурную деятельность. Он перешептывался с полицейским инспектором и с еще одним мужчиной в модном твидовом костюме, высокорослым хмурым незнакомцем, который держал седеющую голову склоненной набок, до странности напоминая этим повадку терьера. Под лестницей нервно расхаживала одна из горничных, а за ее спиной виднелась приоткрытая дверь в служебный коридор. Со своего удобного наблюдательного поста Фрэнсис заметила, что за дверью прячется и подслушивает разговоры их экономка.

Сцена в целом носила комичный характер, сверху все представлялось слишком широким и словно немного приплюснутым, как на одной из абсурдных карикатур, но в то же время пугающе реалистичным.

Пока Фрэнсис стояла, глядя вниз, по керамическим плиткам раздался топот. Прибыли полицейские фотографы. Их быстрые и уверенные шаги всколыхнули что-то в ее памяти, и она крепче вцепилась в полированное дерево перил.

Совсем недавно она так же прижималась к той же балюстраде, вглядываясь в сероватую тьму внизу, и тоже слышала поспешные шаги человека, пересекавшего холл. Тогда этот звук должен был только приободрить ее, и она вспомнила, к какому заключению пришла: «Это Роберт отправился на прогулку. Роберт вышел из дома, дурочка, только и всего». Роберт вышел из дома? Роберт вышел из дома! Если принять во внимание жуткую утреннюю находку, само подобное предположение казалось теперь вздорным. Роберт не покидал дома в ту ночь. Роберт – бедный, легковозбудимый, неудачливый – так и остался в зимнем саду. Неделю назад, когда она стояла здесь и вслушивалась в звуки снизу, Роберт, возможно, уже сидел в огромном стенном шкафу с поникшей головой и с нелепо скрюченными ногами.

Кто-то другой покинул дом, вышел в продуваемую ветром темноту, и крупные капли дождя хлестали его, заставляя плотнее укутываться в свой плащ. Кто-то другой… Но кто?

С появлением нового персонажа в холле снова возникло оживление. Присутствующие повернулись в сторону человека, медленно вошедшего со стороны портика над крыльцом. Фрэнсис вздрогнула, узнав его.

Она навсегда запомнила Дэвида таким, как он выглядел в тот момент. Но не потому, что не осознавала прежде, насколько глубоко влюблена в него. И не оттого, что его появление показалось ей имевшим некое особое эмоциональное значение. Просто он мгновенно запечатлелся в ее памяти – живой и целостный портрет, который уже никогда не померкнет в ее сознании.

Дэвид Филд тихо вошел в вестибюль, как всегда простой и дружелюбный, немного сутулясь из-за высокого роста. Огляделся вокруг со слегка удивленным выражением лица, придававшим ему дополнительное обаяние, а потом внезапно посмотрел вверх, будто знал наверняка, где искать Фрэнсис, и поднял руку в приветственном жесте.

И сразу все взгляды устремились на нее, а она поспешила спуститься вниз, сознавая, насколько бледна, испугана и деморализована от только что посетившей ее жутковатой мысли. Норрис что-то сказал мужчине с сединой в волосах, и тот шагнул ей навстречу. Фрэнсис понятия не имела, кто он такой, и даже после того, как мужчина представился, его имя и высокое звание старшего детектива-инспектора не произвели на нее впечатления. Зато она сразу распознала властность в его лице и прямоту и честность в маленьких наблюдательных глазах. Черты, которые неизменно сочетаются в людях его профессии с жестокостью, а потому производят на собеседников устрашающий эффект.

– Вам лучше вернуться наверх и подождать немного, мисс Айвори, – он говорил с еле заметным шотландским акцентом.

Ее мнения он не спрашивал, а попросту отдал распоряжение, вежливое, но подлежавшее обязательному исполнению. Фрэнсис кивнула и посмотрела на Дэвида Филда.

– Вы мистер Филд, не так ли? – обратился полицейский к художнику. – Одну минуточку, мистер Филд. Мне необходимо побеседовать с вами.

Фрэнсис увидела, как удивленно взлетели вверх брови Дэвида, и заметила легкую улыбку, осветившую его лицо, прежде чем он повернулся к ней и состроил забавную гримасу. Это стало своевременным и ободряющим поступком с его стороны, демонстрацией понимания ее ошеломленного состояния. Фрэнсис мысленно поблагодарила его, однако стоило ей отвернуться от Дэвида, как на нее нахлынула волна новых и самых страшных подозрений.

– Я слышала, как он выходил из дома в тот вечер, – с горячностью говорила она Габриэлле через несколько минут, снова стоя около ее постели. – Лично для меня все ясно. Дэвид тогда первым покинул дом. Я слышала щелчок замка, как только оказалась на верхней площадке лестницы. И лишь минут через десять кто-то другой быстро прошел из коридора со стороны зимнего сада, а затем тоже вышел через парадную дверь.

– Да, – отозвалась Габриэлла, – вот только подобные звуки обманчивы в ночном мраке.

Они были вдвоем в огромной спальне – самая юная и самая старая представительницы семейства Айвори. Долгое время обе оценивающе разглядывали друг друга. Лишь через много лет Фрэнсис осознала, что в тот момент окончательно повзрослела.

Она отошла от кровати и встала рядом с камином. Зеленое шерстяное платье, прекрасно скроенное, как это умеют делать портные на юге Англии, обтягивало ее стройные бедра и плечи. Старуха, расположившаяся среди подушек, продолжала наблюдать за ней, и выражение глаз выдавало ее чисто женский взгляд на внучку.

– В двадцать пять лет у меня талия тоже не превышала девятнадцати дюймов, – неожиданно произнесла она.

Впервые за многие годы Фрэнсис угадала, о чем на самом деле думает бабушка.

– В любом случае это моя жизнь, – сказала она. – Я знаю, что делаю. Вы ошибаетесь, если считаете, будто Дэвид хочет получить мои деньги. Он ведь даже жениться на мне не собирается. Наша помолвка – не более чем глупый трюк, чтобы все упростить. Я рассказала ему об известной вам проблеме с Лукаром.

Габриэлла бросила еще один взгляд на изящную спину Фрэнсис, быстрый укол маленьких черных глаз. Ее муж, отец Мейрика, горячо любивший жену, но с трудом уживавшийся с ней, несомненно, различил бы в ее взгляде доброжелательность и мог бы порадоваться за внучку.

– Значит, ты услышала щелчок замка, а потом вскоре кто-то еще пересек холл и вышел из дома?

Вопрос прозвучал ясно, четко и продуманно. На время Габриэлла вернулась из своего смутного, затуманенного возрастом мирка, и ее голос обрел свойственную ему прежде решительность.

– Да, как я вам и говорила. Кстати, бабушка, Лукар в ту ночь задержался в нашем доме. Я видела его. Натолкнулась на него, спускаясь в зимний сад.

– А когда именно и зачем ты туда ходила?

И снова вопрос был задан спокойно, но с предельной ясностью, заставившей Фрэнсис резко развернуться на месте, причем ее лицо, шея и даже кожа у висков заметно покраснели. Она поспешила поделиться своей историей:

– Я направилась вниз, чтобы узнать, как складывается разговор между Дэвидом и Робертом. Лукара я встретила, когда он уже шел из сада, но я с ним не обмолвилась ни словом. Он выглядел злым и раздраженным. Я дошла до конца коридора. Дверь оказалась закрытой, а мне не хотелось вторгаться туда, и… я спустилась во внутренний двор.

– И стала подсматривать в окно? – неожиданно спросила Габриэлла. Она постаралась сесть повыше, и в ее глазах мелькнуло любопытство. – Разумно. Именно так поступила бы я сама. Что же ты увидела?

Фрэнсис посмотрела на нее, прежде чем ответить с нарочитой небрежностью:

– Они просто беседовали.

– Ты видела их обоих?

– Да.

– Ты влюблена?

– Нет… Впрочем, не знаю.

Габриэлла откинулась на подушки, лицо было умиротворенным, она даже улыбалась. Фрэнсис же испытала легкую тревогу за нее. Может, возбуждение оказалось непосильным для старухи, поскольку та надолго замолчала, но, когда заговорила снова, стало понятно, что ход ее мыслей ни на мгновение не прерывался.

– Говорят, женитьба по любви приносит одни несчастья, – заметила она. – От кого-то я услышала такую сентенцию. Но это не светская острота. Думаю, скорее поговорка. Но вполне верная. Ты виделась с Филдом снова тем вечером?

– Да. Он поднялся ко мне в комнату и сообщил, что мы все еще помолвлены и что Роберт собрался на прогулку.

– Он явился в твою спальню?

– Именно так, дорогая моя.

Старая Габриэлла передернула тощими плечами, а ее рот, столь часто приобретавший жесткое выражение, неприязненно скривился.

– Словно к какой-то служанке.

Фрэнсис бросила на нее хмурый взгляд и тоже пожала плечами. Это напоминало борьбу двух характеров, но происходившую в разных столетиях. Огонь в камине на мгновение ярко вспыхнул, а потом горсть серой золы просыпалась сквозь решетку. В этой комнате обычно было очень тихо, поскольку даже дверь обили стеганой кожей, но сейчас в это святилище покоя проникал шум из холла, не давая двум женщинам забыть о том, что там происходит, наполняя их ощущением всеобщей озабоченности.

– Мы должны послать телеграмму Мейрику, – наконец произнесла Фрэнсис. – Это первое, что нам следует сделать.

– Нужно встретиться с полицейскими! – резко бросила миссис Айвори. – Выяснить, что им известно об этом деле. Если они захотят подняться сюда, я приму их, но ты непременно должна им напомнить, насколько я стара.

Последнюю фразу она произнесла не без удовлетворения, и Фрэнсис, посмотрев на нее, невольно задалась вопросом: в какой степени она осознает весь ужас происшедшей катастрофы?

– Как там наша Филлида? – спросила Габриэлла.

Взгляд ее стал пустым, а Фрэнсис в очередной раз почувствовала, насколько зыбкая почва у нее под ногами из-за невозможности рассчитывать на помощь этого когда-то столь острого, но постепенно угасавшего ума.

– Я вверила ее попечительству Доротеи, – мягко ответила Фрэнсис. – Разве вы не помните?

Пока она ждала ответа, шум голосов с улицы проник в комнату, и Фрэнсис опять ужаснуло осознание всей кошмарной шаткости своего положения. Габриэлла была ненадежной союзницей.

– Значит, вверила попечительству? Вероятно, так оно и было. – Старуха говорила, уже почти не вникая в смысл слов. – А я-то думала, что сама как-то сумела избавиться от нее. Я же послала Доротею за доктором. Филлида… Бедняжка Филлида… Она из жалкой породы женщин, лишенных выносливости! Принеси мне зеркальце с ручкой, милая. И что там такое творится внизу?

Последний вопрос прозвучал настойчиво. Фрэнсис откинула портьеру и посмотрела вниз на узкую дорожку, которая тянулась от фасада во внутренний двор через арку, разделявшую дом и галерею. Окно находилось прямо над служебным выходом, откуда и исходил шум. Миссис Сэндерсон, экономка, стояла во дворе, а ветер обдувал ее солидную фигуру в мятом фартуке, надетом поверх нижней юбки и чулок. Она держала в объятиях плачущую девушку в настолько элегантном синем костюме, что Фрэнсис с трудом узнала Молли, одну из самых молодых служанок. Молли рыдала в голос. Модная шляпка съехала на затылок, а лицо она прятала на могучей груди миссис Сэндерсон. Перед этой своеобразно выглядевшей парой высился молодой человек, башмаки выдавали в нем полицейского в штатском. В каждой руке он держал по чемодану и был вынужден пустить их в ход, чтобы загнать женщин обратно в дом.

– Идите и поплачьте внутри, – внушал он им с добродушием коренного жителя Лондона. – Лейте слезы у очага в кухне, сделайте божескую милость, как добрые христианки. Заходите. Вот так, вот так, уже лучше. Заберите ее с собой, мамаша. Пусть идет с вами. Ну же!

– Нет. Нельзя ей здесь оставаться. Ни минуты больше. Она поступает правильно. А мне без разницы, кто вы такой. Если полисмен, то извольте предъявить ордер.

Миссис Сэндерсон использовала тон рыночной торговки, тонкий и визгливый, способный кого угодно вывести из себя, и противный, как звук ножа для рыбы, который точат наждаком.

– Боже милостивый! – воскликнула Габриэлла.

В этой фразе отчетливо прозвучал упрек, и Фрэнсис поспешно выглянула наружу.

– Могу я вам чем-то помочь? – громко спросила она.

Голос, донесшийся будто из облаков, произвел мгновенный эффект. Миссис Сэндерсон захлопнула рот, а Молли оборвала свои слезливые причитания. Полисмен в штатском поставил чемоданы на дорожку и снял шляпу.

– Получен приказ, согласно которому никто не должен покидать дом, мисс, – вежливо объяснил он.

– Ясно. Пожалуйста, вернитесь в дом, миссис Сэндерсон. И ты тоже, Молли. У вас не отнимут слишком много времени, а завтра сможете взять выходной.

Розовое, но словно намазанное черникой личико высунулось из мягкого укрытия груди миссис Сэндерсон.

– Я вовсе не собиралась брать выходной, мисс. Я решила уволиться.

– Стыдоба, – пробормотала экономка.

– Неужели? – удивилась Фрэнсис.

Все слуги Мейрика были замечательными людьми, незаменимыми в хозяйстве, так что их приход на службу или увольнение неизменно становились предметом обсуждения в семье. И поэтому столь поспешное бегство выглядело чем-то совершенно новым и из ряда вон выходящим. Однако при сложившихся обстоятельствах время и место для дебатов на подобную тему не представлялись подходящими.

– Что ж, сможете покинуть нас завтра, – пожала плечами Фрэнсис. – А сейчас возвращайтесь в дом. Я спущусь к вам.

– Да уж, пожалуйста, спуститесь, мисс, – в голосе экономки звучало много невысказанного и не слишком приятного для Фрэнсис. Она обняла Молли, которую никогда вроде бы не любила, с почти материнской нежностью.

Фрэнсис закрыла окно и подошла к туалетному столику, чтобы взять зеркало. Ее голова была настолько занята этим примечательным мелким инцидентом, что она толком не смотрела на Габриэллу, пока не склонилась через постель, подавая ей небольшое зеркальце с ручкой. Внезапная перемена во внешности старой женщины поразила Фрэнсис. Миссис Айвори сидела совершенно прямо, напоминая куклу, лицо превратилось в пожелтевшую маску. Но глаза были живыми и яркими, блестели, полные подозрительности, как глаза мыши.

– Что она сказала?

– Ничего особенного. Просто Молли, наша маленькая горничная, собирается увольняться и хотела уехать немедленно, но полицейский заставил ее вернуться… Боже мой! Бабушка! С вами все в порядке? Не лучше ли вам прилечь?

Габриэлла закрыла глаза.

– Ложитесь, дорогая моя, – попросила Фрэнсис. – Обопритесь на мою руку и откиньтесь назад.

Старуха позволила уложить себя на подушки.

– Все это утомительно, – капризно вымолвила она, но и такая фраза прозвучала утешительно, поскольку была произнесена громко и отчетливо. – Где Доротея?

– Я скоро пришлю ее к вам.

– Нет. Не надо. – Сухая рука ухватила Фрэнсис за кисть с поразительной силой. – Оставайся здесь сама.

Она лежала почти неподвижно, но крепко впилась пальцами в руку Фрэнсис. Лицо приобрело спокойное выражение, и ничто не указывало на то, что она испытывает боль. Фрэнсис сообразила: ее держали мертвой хваткой, чтобы она не ушла, а вовсе не для поддержки.

– Мне надо спуститься вниз, – тихо сказала девушка. – А к вам я все-таки пришлю Доротею.

– Нет. – Глаза Габриэллы оставались закрытыми. – Фрэнсис, тебе никогда не приходила в голову мысль, что твоя сводная сестра… немного со странностями?

Было невозможно неверно интерпретировать ее слова, а столь прямолинейный вопрос, эхом повторивший вопрос Филлиды о Роберте, застал Фрэнсис врасплох.

– Нет, – ответила она. – Нет, дорогая моя.

– Однако ты вздрогнула, милая. – Черные глаза открылись и снова пристально смотрели на нее. – Она разговаривает с тобой?

– Не слишком часто. Но она в порядке. Разумеется, случившееся стало для нее страшным ударом.

– Естественно. Ты напоминаешь мне своего деда. Он никогда никому ни в чем не признавался. А эта одержимость Филлиды врачами – признак подлинного заболевания. Настоящая мания. Значит, она ничего не слышала?

– Слышала? Когда именно? В ту ночь, когда Роберта… В ту ночь, когда умер Роберт?

– Нет, раньше. Гораздо раньше.

– Дорогая моя, я не понимаю, о чем вы.

– Забудь обо всем, милая, – промолвила Габриэлла. – Я настолько стара, что у меня порой разыгрывается воображение. Слышишь? Кто-то идет по лестничной площадке.

Фрэнсис повернула голову. Все ненадолго успокоились, и сам дом словно тоже затаил дыхание.

– Я ничего не слышу.

– Но там точно кто-то есть. Мое милое дитя, я спала в этой комнате целых тридцать лет и научилась различать посторонние звуки. Открой дверь.

Фрэнсис пересекла комнату, охваченная испугом. Роберт умер, Мейрик находился в отъезде, полиция наводнила дом, Филлида снова свалилась с болезнью, Дэвид Филд… Похоже, Дэвид Филд оказался замешанным в это дело, а теперь еще Габриэлла впала в старческий маразм. Тяжелая, плотно обитая кожей дверь открылась бесшумно, и мисс Дорсет, стоя на пороге в нерешительности, чуть не подпрыгнула от удивления.

– Я не хотела стучать, боялась, что миссис Габриэлла спит, – прошептала она, взяв Фрэнсис за руку и выводя ее в коридор. – Отправила телеграмму в офис фирмы в Гонконге. Они разыщут вашего отца, где бы он сейчас ни находился. Как такое могло произойти? Вам уже известно хоть что-нибудь?

В тот день все приобретало мучительно четкие очертания, и теперь перед Фрэнсис возник силуэт женщины на фоне арки лестничной площадки. В каждой своей детали образ представлялся необычайно ясным, и она впервые заметила, что седеющие, песочного оттенка волосы мисс Дорсет слишком редкие, вопреки усилиям тщательно начесывать их, лицо неестественно заострено, кожа покрыта мелкими пятнами, пять морщин на лбу чрезмерно рельефны. От возбуждения на скулах выступил румянец, а во всей ее внешности проступали натужная сердечность, натянутая симпатия, подрывавшие веру в искренность и надежность.

– Я стараюсь как можно дольше все скрывать от сотрудников фирмы, – поспешно продолжила она, – но скоро сюда слетятся репортеры, знаете ли. Как вы пожелаете обращаться с ними?

Даже в этот момент, когда нежелательная огласка несчастья оставалась угрозой, о которой никто еще даже не успел толком задуматься, вопрос показался Фрэнсис абсурдным.

– А как, по-вашему, следует обращаться с репортерами? – усмехнулась она, почувствовав, что ведет себя не слишком умно, потому что собеседница покраснела еще гуще.

– Конечно, я могу попытаться отделаться от них, – ответила мисс Дорсет немного обиженно, – но порой лучший выход из положения – выступить с каким-то заявлением для прессы. В галерее нет никого, кто может принимать подобные решения. Предполагаю, что за старшую теперь я. Но я не в состоянии разыскать даже Лукара. Его все еще нет на месте.

– А ведь уже за полдень, не так ли?

– Почти половина первого. Я позвонила ему домой, и мне сказали, что он уехал оттуда еще в девять часов. Ума не приложу, где он может находиться, – голос мисс Дорсет стал ворчливым. – В некоторой степени без него даже лучше, но он может знать, что именно произошло. Кто-то же должен знать это. У меня нервы на пределе, мисс Айвори. Я могу выдержать многое, если рядом кто-то из начальства, но справляться в одиночку я не привыкла, а потому…

– Разумеется, не привыкли, мисс Дорсет, – кивнула Фрэнсис, взяв ее за руку. – Все случилось внезапно, но вам не следует беспокоиться. Мы справимся. Возвращайтесь обратно и работайте в обычном режиме. Если кто-то начнет приставать к вам с расспросами о Роберте, направляйте их ко мне, и я сама с ними поговорю. Найдите Лукара как можно скорее. Полиция захочет побеседовать с ним.

Она сделала паузу. Мисс Дорсет смотрела на нее с любопытством, в выражении ее лица смешались страх и волнение.

– Значит, все-таки было совершено преступление? Я что-то слышала, но не хотела ни у кого пока выпытывать подробности. Кто же виновен?

– Полиция сейчас выясняет.

Разговор получался странным. Обе избегали употреблять слово «убийство». Руки мисс Дорсет заметно тряслись, губы дрожали.

– Просто жуть берет, – сказала она. – Более ста лет у нас не случалось ни намека на скандал, а теперь, когда здесь нет вашего отца, столько всего сразу навалилось! Вы уверены, что мистер Роберт не мог покончить с собой?

– Уверена. Понимаете, он был найден в стенном шкафу. Его тело там кто-то спрятал.

– Я совершенно потрясена, – вздохнула мисс Дорсет. – Мне, признаться, часто приходила в голову мысль, что я стану делать, если когда-нибудь столкнусь с… С преступлением вроде этого. Но сейчас, когда все произошло, это оказалось всего лишь еще одним страшным происшествием в нашей жизни, верно? Я хочу сказать, что перед нами стоит задача, требующая практического решения. Мисс Айвори, я не стала бы рассказывать об этом никому другому, но мистер Лукар той ночью задержался в вашем доме. Вы знали об этом?

– Да. Я видела его.

– Вот как… Если бы все обстояло иначе, я бы могла хоть что-то понять. Или если бы он сам наложил на себя руки…

– Отчего же? Роберт был человеком нервным, но отнюдь не склонным к самоубийству.

– Вы действительно так считаете?

– А у вас есть основания утверждать обратное?

Мисс Дорсет замялась, но, когда снова заговорила, смысл ее фразы оказался настолько удивительным, что во второй раз за день Фрэнсис ощутила, будто кто-то сильно ударил ее в грудь.

– Он никогда не рассказывал вам о свисте по телефону? – спросила мисс Дорсет. – Значит, не рассказывал. Тогда прошу вас, ради всего святого, не упоминайте никому об этом. Вероятно, тот случай не имел никакого значения. Мне самой не следовало ни о чем таком говорить, но я настолько расстроена сегодня, что не понимаю мотивов своих поступков. Вернусь в галерею, нельзя так надолго покидать ее. Рада была застать вас здесь. Вы напоминаете мне своего отца. Вы знаете, насколько похожи на него? В любое время, если я понадоблюсь, пошлите за мной. Я буду там.

Фрэнсис схватила мисс Дорсет за плечо, когда та уже повернулась, чтобы уйти.

– Судя по вашим словам, вы считали Роберта сумасшедшим?

– Да, у меня возникали подобные мысли, – ответила мисс Дорсет. – Они бы и вас посетили, знай вы его так же хорошо, как я.

Фрэнсис наблюдала за ней, пока она спускалась по лестнице: в туфлях без каблуков, потрясенная, сбитая с толку, но, несомненно, отважная и верная сотрудница их фирмы.