Читать книгу Генрих VIII и шесть его жен. Автобиография Генриха VIII с комментариями его шута Уилла Сомерса - Маргарет Джордж - Страница 30

В признание боевых заслуг я вернул Томасу Говарду утраченное им герцогство Норфолк и пожаловал Чарлзу Брэндону новый титул герцога Суффолка.

Уилл:

А титул тот стал вакантным совсем недавно, после кончины Эдмунда де ла Поля.

Генрих VIII:

Уолси тоже заслуживал награды. За последние месяцы всевидящий Господь, взору которого открыто будущее, призвал к себе многих церковнослужителей, освободив тем самым немало духовных званий. Я соединил все в один букет и даровал Уолси титулы епископа Линкольна и Турне и архиепископа Йорка. За одну короткую церемонию простой священник превратился во влиятельного прелата. Для него это было все равно что взлететь под облака (как снаряды из военных орудий, кои он помогал закупать).

– Для человека, недавно служившего простым священником, вы поднялись на большую высоту, – с улыбкой заметил я. – И мне это по душе.

– К чему еще я могу стремиться? – поинтересовался он с невинным видом.

– А действительно, чего еще вы можете желать? И с какой целью, если не секрет, вы задумали реконструкцию дворца?

Уолси как раз недавно взял в аренду у рыцарей госпитальеров участок земли за Лондоном в верховьях Темзы. Он уже провел совещания с каменщиками и строителями и дважды храбро проехался по обледенелым дорогам, чтобы проведать приобретенные угодья.

– Хэмптон? Да это не дворец, просто небольшой особняк. В конце концов, должен же архиепископ иметь жилье, достойное его сана.

– Для этого у вас будет дом в Йорке.

– Он старый и сырой.

– Таковы и мои дворцы. Видимо, мой друг и советник, вы намерены занять еще более грандиозное положение. Может, вам нравится цвет… кардинальской шапки?

– Несомненно. – Никаких колебаний или притворных отказов. – Кардинал влиятельнее самого архиепископа Кентерберийского. Получив этот сан, я мог бы стать вашим министром. У такого короля, как вы, должны быть слуги высшего ранга.

Его лесть казалась давно отрепетированной.

– О да. Я должен сделать вас кардиналом ради собственной выгоды. Давайте-ка разберемся. У нас теперь новый папа. Что он за человек? Как добиться от него столь скромного титула? – Я помедлил. – Пошлем Льву хвалебное послание. И он пожалует вам кардинальскую шапку, не беспокойтесь. На будущий год к этому времени… я стану королем Франции, а вы – кардиналом!

И, Бог даст, я познаю радости отцовства. Королева вновь забеременела. Надеюсь, на четвертый раз мы получим так горячо желаемого нами – и Англией – наследника. Он крайне необходим нам.

Планы определились. В моем мире воцарился порядок, как на шахматной доске с заново расставленными на ней фигурками из слоновой кости. Как же эта доска – с клетками в виде европейских герцогств – маняще поблескивала перед моим мысленным взором! За меня выступали Фердинанд, Максимилиан и новый папа Лев X. Мы хотели начать войну с Францией одновременно на разных фронтах, скоординировав наше наступление посредством быстрейших курьеров христианского мира (правда, оседлавших арабских скакунов). Мы с Екатериной частенько воображали битвы, в которых я и ее отец станем соратниками; ей страстно хотелось тоже сражаться бок о бок со мной. Помешал лишь ожидаемый ребенок.

– Раз мы победили скоттов, я могла бы поехать с вами! – пылко воскликнула она. – Но ни за что на свете я не подвергну опасности этого ребенка.

Она нежно погладила свой живот.

– И я тоже, любовь моя.

– Как я рада, что вы наконец встретитесь с моим отцом, – сказала королева. – И что вы выбрали… или, вернее, позволили мне выбрать для будущего принца наши династические имена Филипп и Карл.

Мне до сих пор не приходилось встречаться с Фердинандом, и я видел его лишь любящими глазами дочери, Екатерины. Но ее родственники по мужской линии, похоже, были одарены здоровьем и долголетием. Вероятно, я стал суеверным из-за обреченных на смерть Генрихов, Ричардов и Эдуардов, названных в честь английских королей. В любом случае тогда мне казалось, что я делаю Екатерине весьма скромную уступку. Только бы она радовалась жизни, а ребенок рос спокойным и крепким.

– Все для вас, милая.

Преданность Фердинанду и Иисусу зачастую мешала ей уделять внимание мужу. Все чаще я обнаруживал, что земные потребности существуют обособленно, пульсируя внутри меня и требуя выхода. Впрочем, Екатерина мало беспокоилась по этому поводу, так что совесть моя молчала. Мне минуло двадцать три года, и я стал общеизвестной персоной. Придворные дамы и фрейлины Екатерины, в частности замужняя сестра герцога Бекингема, словно пробудили во мне беса. Я не мог равнодушно смотреть на полные груди, обтянутые лифом платья.

Когда из будуара Екатерины доносилась музыка, мой бесенок поднимал голову, точно кобра, послушная флейте факира. У королевы собирались зрелые матроны и юные прелестницы, облаченные в атласные и бархатные наряды. Они отдыхали и развлекались, наигрывая на лютне разные мелодии. Подобно сомнамбуле, я шел на эти призывные звуки и… оставался безучастным созерцателем; воображаемые наслаждения жили лишь в моей голове.

Лежавшее на столе подлое письмо смердело, как протухшая рыба. Фердинанд вел нечестную игру, он предавал меня постоянно. В тот самый час, когда я вводил войска в завоеванный Турне, он тайно подписывал мирный договор с Францией. Его подхалим и фаворит Максимилиан поступил так же.

На протяжении долгой зимы тщательно обсуждались планы, заказывалось снаряжение, пополнялись запасы (события той поры четко запечатлелись в моей памяти!). Палуба за палубой, мачта за мачтой, невзирая на бешеные расходы, в страшной спешке строился мой флагманский корабль. Работы следовало завершить к июню, на этот месяц было намечено выступление армии…

Мне даже пришлось созвать парламент и униженно обратиться к нему с просьбой сбора денег…

Фердинанд предал и бросил меня, вынуждая либо прекратить войну, став посмешищем для всей Европы, либо сражаться с французами в одиночку, своими силами.

Иуда!

Кровь бросилась мне в голову, когда перед моим мысленным взором проплывали все эти картины: обращение в парламент, суета на верфи, предательство Фердинанда с его тайным мирным договором… А чего стоили дифирамбы, которые постоянно пела этому изменнику преданная дочь?! Я почувствовал, что могу взорваться, но буквально онемел от ярости и едва не захлебнулся скопившейся во рту слюной.

Схватив мерзкое письмо, я в каком-то бреду, точно жующий гашиш неверный, бросился в покои Екатерины. Она, как обычно, предавалась «благочестивым занятиям». Я резко оттолкнул в сторону ее угодливого и елейного исповедника, фра Диего (проклятый испанец!) и, схватив его за нагрудный крест, раскрутил этого коротышку так, что он буквально вылетел из ее молельни.

Она в золотистом бархатном платье стояла на коленях спиной ко мне. Стремительно шагнув вперед, я рывком поднял ее с пола.

– Итак, мадам, что вы на это скажете? – Я сунул ей прямо под нос оскорбительный документ. – Вы давно знали об этом! И предали меня заодно с ним! Порождение Иуды, подлая иноземная… шпионка!

Екатерина схватила письмо и пробежала его глазами.

– Я ничего не знала, – спокойно ответила она.

– Ложь! Ложь!

Как смеет она увиливать от правды? Неужели она считает меня идиотом, доверчивым простаком? Возможно, я таким и был, но отныне все переменится. Боже, как же я ненавидел ее. Она заползла в мою постель, как коварная змея.

– Теперь я понял, какова ваша сущность, ваша подлая натура! Вы прибыли к нам как испанская шпионка, намереваясь сделать меня игрушкой в руках Фердинанда, его рабом-галерником, сосудом бренным – ха-ха! – для его испражнений. И уж поиздевался он всласть – сначала, в позапрошлом году, над моими стрелками, потом предал меня прошлым летом, а нынче – новая мерзкая отписка. Ну-ка, выкладывайте, какие последние вести вы получили от него? Что надлежит вам, моя медоточивая шпионка, внушить мне теперь? Я уверен, что он снабжает вас указаниями. Где-то тут наверняка лежит его письмецо.

Покинув крошечную молельню, я ворвался в рабочий кабинет, где стояло бюро с запертыми ящиками.

– Да, да, оно где-то здесь, – продолжал бушевать я, схватив попавшуюся под руку деревянную шкатулку, которая, естественно, оказалась запертой.

Мощным ударом я свернул крышку, но внутри были лишь чернила и печати.

– Ну разумеется, вы не держите послание на виду. Оно спрятано. Но нет, прятать опасно. Вы дьявольски хитры и, скорее всего, выучили его наизусть, а затем уничтожили. Значит, все находится вот тут. – Я обхватил руками ее голову. – Если я вскрою и эту шкатулочку, выпадет ли из нее письмо? – Я сурово сжал ее виски.

– Вы ведете себя как безумец, – решительно и твердо ответила Екатерина.

О да, она обладала испанской храбростью.

– Как сумасшедший, а не как король, – резко прибавила она.

– Признайтесь, что он велел вам сделать, – прошипел я (это весьма отдаленно напоминало шепот) над ее ухом и пригрозил, разворачивая королеву лицом к себе: – Я все узнаю. Может, вам велели выманить у меня очередную сумму денег для сумасбродных задумок вашего отца? Или он решил ослабить Англию, отправив меня воевать в одиночку, дабы освободить наш трон для иных претендентов? И превратить нас в легкую добычу для авантюристов?.. Разве не понравилась бы ему такая идея?

– У меня нет никаких указаний, и я всегда хранила верность только вам. Если Фердинанд предал вас, то предал также и меня. Поэтому я отрекаюсь от него. – Ее преисполненный печали голос звучал весьма убедительно. – Мне горько сознавать, что мой отец мало любит меня, раз сумел так поступить с моим супругом.

Отец! Она переживает за него, а не за мужа.

– Ладно, у вас больше нет отца! Вы поняли меня? Клянитесь на кресте, – я метнулся в молельню и сорвал крест с шеи перепуганного исповедника, – что вы отрекаетесь от него. Без всяких оговорок и условий. Иначе я разведусь с вами!

Екатерина недоверчиво взглянула на меня.

– Да, я добьюсь развода! Либо вы – моя жена и преданы мне, либо – его дочь. Действия вашего родителя ставят под угрозу вашу честь. Вы не можете играть две эти роли. Клянитесь.

Она стиснула крест.

– Я клянусь в том, что всегда была и буду впредь преданной и верной женой моему суверенному господину и королю.

– Этого недостаточно! Отрекитесь от него!

Королева сдавила крест с такой силой, что костяшки ее пальцев стали мраморно-бледными.

– Я… отрекаюсь… от моего родного отца Фердинанда. – От каждого слова она сжималась, как от удара.

– Вот так. Отлично. И если вы дали ложную клятву, – я забрал крест из ее вялых вспотевших ладоней, – то обрекли себя на проклятие.

– Вам известно… что развод недопустим, – еле слышно пролепетала она.

– О нет, еще как допустим.

– Безусловно, бывают исключительные случаи… Но разводы запрещены нашим Господом.

– Конечно, в идеальном смысле. Вы вспомнили Матфея: «Итак будьте совершенны…»[38] Родите мне сына, и тогда не будет развода.

Тут мне пришла в голову иная мысль.

– Полагаю, вам лучше вычеркнуть из памяти вашу жизнь в Испании. Не бывать в роду Тюдоров ни Филиппам, ни Карлам. Я сам подберу славное английское имя.

Не обращая внимания на струившиеся по ее щекам слезы, я направился к выходу из кабинета. Я видел перед собой не испуганную женщину, а лишь тайное орудие порочного Фердинанда, змею, вскормленную на моей груди, коронованную мной и обосновавшуюся в моем родном доме.

Остаток дня я пребывал в раздражении. Закончилась вечерня, во время которой я обычно присоединялся к Екатерине в ее молитвах. Я знал, что она будет ждать меня, но не мог заставить себя пойти к ней. Записку королева не прислала, хотя я ждал этого. Разумно. Один вид ее почерка разозлил бы меня еще больше, поскольку я тут же вообразил бы Екатерину за составлением изменнических посланий.

Я уже готовился ко сну, и вдруг меня будто ударили. Боже, как же глупо я себя вел! Нет, выдвинутые мной обвинения были вполне обоснованными, поскольку Екатерина всегда фанатично поддерживала Фердинанда – более того, одно время она являлась его полномочным послом при моем дворе. Но я напрасно дал волю ярости, обнажил свои истинные чувства. Разум мой в одночасье помутился. Я орал как бешеный, набросился, будто дикарь, на священника… Мальчишка я или мужчина? Меня захлестнул стыд.

Я взошел по ступеням на свою роскошную кровать. От Екатерины по-прежнему не было письма с просьбами вернуться и простить ее. Что ж, это ошибка с ее стороны. Но я размышлял о жене уже спокойно; мой гнев остыл.

Вольготно раскинувшись на перине, я блаженствовал. Бурный выплеск страстей истощил меня.

Развод. Откуда я выкопал такое слово? Екатерина права: христианам не положено разводиться. Христос очень четко высказался, когда его спросили об этом. Кто? Наверняка фарисеи. По-моему, они вечно заботились о благочестии. Но потом появились оговорки, исключения, допускающие расторжение брака, о чем упоминал святой Павел. Я решил выяснить это у Уолси, когда встречусь с ним завтра утром. Все-таки он был священником, даже если не углублялся в теологию.

После мессы я отправился прямиком в дворцовые апартаменты Уолси. Архиепископ уже трудился за письменным столом. Странно, отметил я про себя, почему-то сей отец церкви не удостоил службу своим посещением.

– Прочтите.

Я бросил оскорбительный испанский свиток на заваленный бумагами стол. Письмо подкатилось по стопке толстенных гроссбухов прямо в руки Уолси. Он ловко развернул пергамент своими пухлыми пальцами и пробежал его глазами быстрее, чем я описал это.

– Какая гнусность! – прошептал он. – Ему грозит нижний круг ада, где он попадет в компанию столь же презренных предателей: Иуды, Брута и Кассия. Он угодит в объятия Сатаны.

– Ладно, ладно, – умерил я обвинительный пыл Уолси.

Загробное местопребывание Фердинанда заботило меня не так сильно, как желание узнать, с кем он обнимается сейчас: казалось, тесть решил помириться со всем миром.

– Я буду отмщен. И кара настигнет его при жизни. Как вы думаете, сможем мы превзойти его?

– Неужели вы хотите воевать с ним? Да еще и с Францией?

– Я сказал «превзойти», а не «завоевать», – возразил я.

У меня сложился план, на редкость фантасмагорический и бредовый.

– Фердинанд двуличен, но я заткну его за пояс, – заявил я.

– Невозможно.

– При желании я могу достичь превосходства в любой области. Даже в лживости, – бросил я, решив озвучить мои недавние размышления. – Слушайте, Фердинанд заключил с Францией тайный пакт. А я устрою публичную церемонию братания с французами!

– С вашими извечными врагами, которых вы ненавидели буквально до вчерашнего дня?

– Люди верят fait accompli[39], считают действительным союз, скрепленный печатью. Скажите-ка… при каких условиях разрешен развод?

– Какой развод?

– Обычный развод между супругами.

– Обычных разводов не бывает. Существуют лишь исключительные причины, по которым можно разорвать связующую сущность брака.

– А если брак заключен с предательницей?

– Я полагаю… что единственное предательство по отношению к супругу – прелюбодеяние. Кроме, разумеется, того случая, когда он является действующим монархом; тогда могут быть учтены и иные формы супружеской измены. Но поскольку при этом виновница будет казнена за предательство, то он окажется вдовцом, а не разведенным. Смерть – заслуженная казнь – венчает конец королевского брака так же безусловно, как естественная кончина.

– Коротко говоря, быстрее казнить за измену и за полдня стать вдовцом, чем обращаться с прошением об аннулировании брака в Рим и полгода дожидаться его решения… – рассудил я, конечно, чисто теоретически.

Уолси поднялся из-за стола и подошел ко мне. Благодаря многочисленным официальным приемам и пирам он заметно округлился.

– Уверен, вы не имеете в виду… ваш брак! Нельзя развестись с королевой из-за лживости ее отца. Хотя, видит Бог, вы заслуживаете руки французской принцессы. Это был бы чудный подарок всему английскому двору.

Всплеск его откровенности потряс меня не меньше, чем мое теоретическое рассуждение об изменении статуса.

– Однако, Уолси… Похоже, вы недолюбливаете ее величество!

Но у него, как всегда, нашлось объяснение:

– Ну что вы, ваша милость, по-моему, королева достойна всяческой любви и восхищения. Я лишь имел в виду… что изящная юная француженка могла бы стать великолепным украшением двора, где она сияла бы, подобно бриллиантовому кольцу на вашей руке. Обворожительная принцесса, способная прекрасно танцевать и разыгрывать маскарадные представления, весело…

– Да. Понятно… – прервал я поток его красноречия.

За прошедшие пару лет Екатерина стала относиться к жизни гораздо серьезнее. Хотя Уолси не мог знать о ее тайных мавританских талантах…

– Франция с ее причудливым сочетанием изящества и упадка… Хотелось бы мне узнать, как они сказываются на женской натуре, – медленно произнес я, думая о том, что не познал еще ни одной женщины, кроме Екатерины. – Но я женат и не имею права на развод. Действительно, дочь Фердинанда не виновата в его предательстве. Ее единственной «изменой» является неспособность следовать библейской заповеди: «Оставь мать свою и отца своего». Душой королева по-прежнему в Испании. Но сама она здесь, рядом со мной, и формально хранит мне верность.

– Помимо того, она вынашивает наследника.

– Верно…

Я кивнул, хотя наши будущие дети казались мне обреченными…

– Как бы то ни было, есть много вариантов сближения с Францией, – вернулся Уолси к начатой теме.

Он выглядел взволнованным, глаза его горели.

– Правда. И другие брачные союзы. К примеру, моей сестры Марии и французского короля!

На лице Уолси выразилось волнение, словно мои слова потрясли его до глубины души.

– Ваша милость! – облизнувшись, воскликнул он. – Гениальная мысль!

– Она посетила меня в данное мгновение. Ее послал Господь. – Я говорил совершенно откровенно.

– Значит, мы расторгнем обручение Марии с Карлом Бургундским, – заявил он.

Сестра будет в восторге. Сначала ей не понравилось предложение выйти замуж за племянника Екатерины, юного отпрыска Габсбургов, который был младше Марии на четыре года. Но позднее она прониклась важностью этой помолвки, начала повсюду таскать с собой портрет суженого, вздыхала над ним. Она с радостью оставит эти глупости ради французской короны.

– Стать королевой Франции? Женой престарелого развратника со вставными зубами? Нет, нет, нет! – Мария отбросила подарок его величества: статуэтку Венеры с парящим над ее плечом Купидоном. – Ни за что!

Статуэтка упала, и у амурчика отвалился кончик мраморного носа.

– Милая сестрица, – уговаривал я, – он же король.

– Он отвратителен.

– Вы – королева Франции! Подумайте об этом, моя дорогая, подумайте хорошенько. Вас будут прославлять в песнях и стихах, вы станете первой дамой Европы. Сможете жить, как пожелаете, носить изысканные наряды, драгоценные украшения.

– А по ночам? – прищурилась она. – По ночам я буду за них дорого расплачиваться.

– Что значат пятнадцать минут заурядного долга в сравнении с двенадцатью часами власти и роскоши? – произнес я с самым небрежным видом, промочив горло хересом из дорогого серебряного кубка.

О боже, если Мария не воспримет мой прозрачный намек, мне придется применить силу против любимой сестры.

– Когда вы успели стать таким жестоким? – тихо спросила она. – Я не узнаю моего брата Генриха, вы говорите как чужой, незнакомый мне человек.

Она затронула болезненную тему. Последнее время я чувствовал, как растет во мне жестокость, как она обретает четкие формы, поднимаясь изнутри, точно скала из озерной глади, вытесняя чистую и спокойную воду. Когда с губ моих сорвалось непрошеное слово «развод» и я впервые, хоть и ненадолго, восстал против Екатерины, во мне зародилась безжалостность к людям. Тогда я еще не сознавал, что в моей душе поселился чужак. А потом начал привыкать к нему, к переменам, которые совершались со мной… Королю необходимо быть жестоким… иногда.

– Да, знакомый вам мягкосердечный ребенок вырос. Он стал королем, – признал я. – Дитя видит только то, что хочет, и воспринимает только то, что ему представляется правильным. А монарх прозревает истинное положение вещей. Поймите, Англия должна заключать выгодные государственные соглашения.

– Значит, брак вашей сестры с Людовиком – прибыльная сделка для государства?

– И для вас в том числе. Вы убедитесь сами. Кроме того, – выпалил я, – он не протянет долго. Скромная жертва с вашей стороны со временем приведет к огромному вознаграждению. Вы молоды. И сможете десятилетиями наслаждаться безбедной жизнью и титулами без ненавистного вам Луи.

Лицо ее выразило не радость, а отвращение.

– Как вы можете говорить такое… Ваши слова являются для меня более тяжким оскорблением, чем предполагаемая потеря девственности с Луи. Вы погубили в себе славного Генриха.

– Нет, он по-прежнему жив во мне, – мягко возразил я.

Сменим гнев на милость, с ней нельзя рисковать. Надо определиться с этой французской женитьбой.

– Да, он проявляется, когда вы хотите использовать свое обаяние. Ведь юный Генрих, мой брат, на редкость мил. Кто же так изменил вас? Уолси? Расчетливый, амбициозный священник…

Каждый готов был обвинить Уолси во всех смертных грехах. Он стал удобным козлом отпущения.

Обаяние молодого Генриха, однако, служило маской для растущего во мне тирана и его жестоких деяний.

Я вздохнул и сказал честно:

– Уолси ничего не делает по собственному почину. Его влияние ограничивается моей волей. Он всего лишь орудие в моих руках.

– Тогда откуда же взялся незнакомый мне Генрих? Тот, кого увлекают азартные игры, маскарадные зрелища и охотничьи вылазки в компании суетных придворных, тот, кто сочиняет непристойные стишки и избегает покоев королевы и собраний ученого общества, которые прежде частенько посещал?

– Моя милая монашка, – с усмешкой произнес я, – я же мужчина и наслаждаюсь обычными мужскими забавами.

Впрочем, вышеназванные шалости не касались супружеского долга. Прелюбодей, скачущий по чужим постелям, получал хлесткое прозвище «потаскун». Ну а я пока никуда не таскался.

– Что касается упомянутых «суетных придворных», – добавил я, – то они уже заметили, как вам нравится танцевать с герцогом Суффолком.

– Другим дамам тоже, – небрежно бросила она.

– О да. Он дамский угодник и отлично знает, что вам нужно. Герцог уже трижды женился, но по-прежнему умудряется вести холостяцкую жизнь. Вот ведь ловкач… – Мой шутливый тон скрывал зависть, которую я испытывал к находчивому ловеласу.

– Неужели я стану такой же опытной и холодной? – пожав плечами, с сомнением произнесла Мария. – Неужели последую вашему примеру?

– Вероятно, последуете. И чем скорее, тем лучше. Пока вы не растеряли красоты, с вами… в отличие от нашей старшей сестры… мы еще можем заключить приемлемую сделку.

Бедная Маргарита, недавняя королева Шотландии, а ныне вульгарная, падкая до мужчин особа, за которую не много дали бы на рынке. Уже после смерти мужа, Якова IV, она родила сына и сразу же выставила напоказ своего любовника Арчибальда Дугласа, графа Ангуса.

Стройная, ослепительно красивая Мария держала себя в строгости. Самая ценная фигура на европейской шахматной доске.

– Я выйду замуж за короля Людовика, – заявила она, четко и раздумчиво произнося каждое слово, словно выбирала их на подносе из груды других. – Я возьму с собой много фрейлин, чтобы создать там свой двор. А когда Луи умрет, я сохраню все подаренные им драгоценности. – Она помедлила. – От вас мне нужно только одно…

– И что же именно?

Разумеется, я подарю ей что-то, любой свадебный подарок, какой она только пожелает. Могу даже назвать в ее честь новый флагманский корабль.

– После смерти Людовика вы позволите мне выйти замуж по собственному желанию. На сей раз вы устроили мой брак. Но в будущем я сама выберу себе супруга.

Нет. Она слишком драгоценна для меня и для Англии.

– Невозможно…

– Тогда свадьбы не будет. Уж лучше я уйду в монастырь.

Да, она была непреклонной и упрямой – истинная дочь рода Тюдоров!

– Неужели вы настолько своенравны, что готовы отказаться от мира? Я не могу позволить вам совершить такую глупость. Поэтому согласен выполнить ваше условие, – смирился я.

Ко времени вдовства Мария станет более здравомыслящей. С возрастом мы все становимся благоразумнее. Вдруг меня посетило сомнение.

– А нет у вас уже сейчас на примете кавалера?

Она рассеянно улыбнулась.

– Мне многие нравятся, – сказала она, – как и любой девушке, наверное.

После нашего расставания я невольно задумался о ее словах. Действительно, круг моего общения изменился. Эразма и декана Джона Колета сменили Эдвард Гилдфорд и Эдвард Пойнтц, придворные подхалимы. Вместо Екатерины моим доверенным лицом в политике теперь был Уолси. Мне не хотелось молиться в одиночестве, предаваться размышлениям или сочинять музыку. Я жаждал шумных развлечений; и рыцарство казалось мне менее соблазнительным, чем власть.

Однако не все во мне переменилось. Генрих, мечтавший стать «настоящим рыцарем», жил во мне наряду с новым властным поселенцем, продолжая с беспокойством приглядывать за выходками новичка.