Читать книгу Сирота с Манхэттена - Мари-Бернадетт Дюпюи - Страница 16

В Сентрал-парке, понедельник, 8 ноября 1886 года

На рассвете Элизабет проснулась под птичье пение. Открыла глаза и с искренним изумлением стала рассматривать умиротворяющие пейзажи, ее окружавшие. Листья клена, трепещущие на ветру, были красивого золотистокрасного цвета. У соседних деревьев ветки были голые, за исключением сосенок и декоративных кустарников, сохранивших свою зелень.

– Где я? – прошептала она, еще окончательно не проснувшись.

Девочка медленно села. Ноги и руки у нее затекли, она очень замерзла. Неподалеку она увидела большой пруд, в котором отражалось серое небо. И тут нахлынули воспоминания и все ощущения и страхи, с ними связанные.

– Папа! – крикнула она. – Они сделали больно папе!

Перед глазами снова возникли люди, пинающие отца ногами, железный прут, крики боли и требование отца: «Элизабет, спасайся! Делай, что я говорю! Вернись к Колетт!»

Как будто она сама сумела бы разыскать здание, в котором жила Колетт с семьей… Элизабет опустила голову, как это делают провинившиеся дети.

– Папочка, я не нарочно! Я просто не туда свернула, – проговорила она и, встревоженная, вздохнула.

Маленькое сердечко девочки билось быстро-быстро: папа наверняка будет искать ее у соседки, а ее там нет! Вид небоскреба в рамке из рыжих дубовых крон подсказал ей идею. Нужно вернуться по своим же следам, и тогда она непременно окажется на нужной улице!

Элизабет спрыгнула со скамейки и пошла вперед. Чем дальше она углублялась в парк, идя по берегу пруда, тем прекраснее он ей казался. В траве гонялись друг за другом белочки с полосками на шерстке, выделывая настоящие акробатические номера. Она остановилась на них посмотреть, послушать их пронзительный писк.

Смерть матери и расставание с отцом глубоко травмировали девочку, и она интуитивно старалась об этом не думать. Будучи не по годам развитой, Элизабет словно чувствовала, что предаваться отчаянию в это утро не просто нельзя – опасно.

– Моя любимая мамочка – на небесах, а папа за мной придет, – твердила она себе.

Эхо принесло лошадиное ржание, а потом и стук копыт, и Элизабет поспешно нырнула за куст. Мимо крупной рысью проскакал всадник. Удивленная, она проводила его взглядом. Вскоре где-то далеко хрипло рыкнул какой-то зверь. Элизабет испугалась и решила, что ей нужно идти дальше, но только прячась за деревьями.

Появление мужчины в широкополой черной шляпе заставило ее замереть на месте. Он тоже ее увидел и вскрикнул от удивления.

– Вот те на! Что ты делаешь в парке совсем одна? – спросил он. – Ты же та малышка, что была со мной на одном пароходе, верно?

Альфонс Сютра улыбнулся. Элизабет сразу его узнала.

– Где твой отец? – продолжал допытываться дрессировщик. – Надо же, как рано вы ходите гулять в Сентрал-парк!

К его южному, с раскатистым «р» выговору она уже успела привыкнуть, поэтому приободрилась и подошла. Дрессировщик отметил про себя следы слез на немытых щеках, грязное платье и спутанные волосы под измятым ситцевым чепцом.

– Совсем замарашкой стала, – прокомментировал он. – Святые Небеса, что же с тобой стряслось?

Он думал о смерти ее матери, но вслух об этом говорить поостерегся.

В глаза ему Элизабет старалась не смотреть, и все же он заметил, что она украдкой поглядывает по сторонам.

– Наверное, тебе интересно, куда я подевал своего мишку? Вот, завел новые привычки: отпускаю Гарро побродить на свободе, в парке-то в этот час посетителей нет. Но это ненадолго, скоро набегут!

Мужчина вынул из плечевой сумки краюшку хлеба и впился в нее зубами.

– По первому свистку Гарро меня найдет. Очень удобно! А ты что не отвечаешь? Где твой отец?

– Не знаю, вчера вечером ему сделали больно, – едва слышно пробормотала девочка.

– Как это? Кто?

– Не знаю, – вздохнула Элизабет.

Озадаченный, Альфонс Сютра проглотил последний кусок хлеба и достал из кармана металлический свисток. Звук получился такой странный, что девочка вздрогнула.

– Стой на месте, когда придет медведь. Я сразу надену ему намордник.

Дрессировщик, с хитрой усмешкой на тонких губах, снова порылся в полотняной сумке, а потом показал девочке цепь, на которой обычно водил своего зверя.

– Одно мне ясно, моя крошка: ты в беде, – сказал он. – Бродить ночью по улицам Нью-Йорка – весьма сомнительное удовольствие. Думаю, отца ты больше не увидишь, но я могу взять тебя к себе. Подсоберу монет, и купим тебе красивое платье – будешь собирать деньги у публики! Подаяние!

– Подаяние?

Это слово напомнило Элизабет о недавнем прошлом. По воскресеньям они с родителями обязательно ходили на мессу. Мама наряжала ее в красивое розовое платье с кружевным воротничком и говорила:

– Держи, милая, монетку! Это для подаяния.

Элизабет аккуратно опускала серебряную денежку в свой маленький кошелек из бархата, с вышивкой. И когда хорист в церкви обходил прихожан с корзинкой для сбора пожертвований, она с серьезным видом исполняла свою обязанность.

– Подаяние? Как в церкви? – переспросила она.

– Нет, конечно! Это деньги, которые мне бросают люди, когда Гарро станцует, а они похлопают. Хм, может, и тебя поставить танцевать рядом с ним? Со мной от голода не умрешь, уж поверь!

Медведь появился через мгновение, раздвинув два тонких деревца. Огромный, он шел на четырех лапах, оскалив два ряда страшных зубов. Элизабет при виде него попятилась.

– Ко мне, Гарро! – приказал хозяин. – Хватит, нагулялся. Надеваем намордник. Вот, крошка, скоро и ты сможешь его погладить! Вам надо привыкать друг к дружке… Сегодня вечером пойдем к моим кузенам, я у них живу. На зиму они сняли конюшню – чтоб было где держать наших мишек. Ты проголодалась?

– Да, мсье. И пить тоже хочется.

– Так чего ж до сих пор молчала? На вот, доешь, что осталось от хлеба, и глотни из фляжки.

Гарро, в кожаном наморднике, сел на задние лапы и теперь следил за каждым движением ребенка своими черными глазами. Элизабет с удовольствием бы его погладила, но спросить позволения не рискнула.

Альфонс Сютра протянул ей хлеб, а потом и стаканчик из белой жести, в который плеснул немного розоватой жидкости.

– Это тебя взбодрит, – пообещал он.

– Спасибо, мсье! – шепотом отвечала девочка.

Безостановочно болтая, как это свойственно его соотечественникам горцам, дрессировщик опасливо озирался по сторонам. Он покинул родину с ее трудной жизнью, чтобы разбогатеть, очарованный американской мечтой так же, как и миллионы эмигрантов до него. И девчонка ему в этом поспособствует: публика больше растрогается, и его доходы от представлений возрастут.

– Лучше не попадаться на глаза полицейским, – пробормотал он после недолгого раздумья. – Если они будут что-то у тебя спрашивать, скажи, что ты моя племянница. Моя племянница Мари. Мы оба говорим по-французски, так что поверят как миленькие!

– Но ведь это ложь, – смутилась Элизабет.

– Думаешь, в сиротском приюте тебе будет лучше?

– Мсье, а что такое приют?

– Это такое место, куда забирают детей, у которых не осталось родственников. Посадят тебя под замок, будешь делать все, что прикажут. Так что лучше слушайся меня, кроха! А вон и полицейские! Двое! Легки на помине! Идем!

Элизабет рассудила так: дрессировщика она боится, оказаться взаперти в приюте не хочет. К тому же папа наверняка будет ее искать.

– Куда ты, дурочка? – воскликнул Альфон Сютра, когда она развернулась и со всей быстротой, на какую только были способны ее маленькие ножки, побежала прочь.

От вина, разбавленного водой, у Элизабет слегка закружилась голова. В правой руке она все еще держала кусочек хлеба. И никогда, никогда в жизни она не бегала так быстро…

Вскоре на холме она увидела замок[18] – красивый, как из сказки. Он очень отличался от замка Гервиль, но Элизабет решила, что там она и спрячется, если, конечно, успеет до него добежать. Срезать путь можно было через просторную лужайку, что она и сделала.

С ближнего моста как раз скатилась коляска, запряженная вороной лошадью. У лошади, скачущей крупной рысью, на морде были шоры, поэтому ребенка она не заметила и на полном скаку сбила с ног.

Послышался истеричный женский крик. Слишком поздно: одно из четырех колес экипажа уже прокатилось по неподвижному телу Элизабет.

Дакота-билдинг, спустя час

Эдвард Вулворт мерил шагами гостиную в роскошных апартаментах на четвертом этаже Дакота-билдинг, в которых они с супругой проживали вот уже год.

По уверениям покойного отца, богатого нью-йоркского банкира, тот факт, что ты живешь в этом великолепном доме новейшей постройки[19], на архитектуру которого оказали влияние готический стиль и замки Возрождения, будет должным образом впечатлять клиентуру. Его жена Мейбл очень радовалась переезду, тем более что их соседом какое-то время был сам Чайковский[20], великий русский композитор.

Эдвард в свои тридцать восемь успешно торговал зерновыми и хлопком, а также спекулировал на бирже. Он как раз раскурил сигару, но тут же положил ее на бортик хрустальной пепельницы – в комнату вошел доктор.

– Насколько все серьезно, доктор? – спросил он. – Я хотел отвезти девочку в больницу, но Мейбл предпочла, чтобы она осталась у нас. Я последую любой вашей рекомендации.

– Дорогой Эдвард, не волнуйтесь, ребенок будет жить. У нее перелом левой ноги, я сделал все необходимое, и в таком возрасте кости срастаются быстро. Еще у нее легкая контузия. Только травма головы может повлечь какие-либо осложнения. Я дал девочке ложку опийной настойки для обезболивания. Поскольку она бродила по Сентрал-парку в такой ранний час, в грязной одежде, неприбранная, думаю, это сирота. Господи, на улицах их столько! И становится все больше и больше в связи с постоянным притоком эмигрантов.

18

Замок Бельведер (англ. Belvedere Castle) был построен на скале Виста-рок, второй по высоте точке парка. Стиль постройки – неоготический, архитекторы черпали вдохновение в шотландской замковой архитектуре.

19

Элитный жилой дом Дакота-билдинг был сдан в эксплуатацию в 1884 г., и за время его существования там проживало множество знаменитостей.

20

Чайковский поселился в доме в числе первых, в 1881 г., еще до завершения строительства.