Читать книгу Парящие острова и Золотые Близнецы - Мари Наталь - Страница 2

Выгодное предложение

Сонный полумрак тронного зала нарушили торопливые шаги главного министра, что вывело из состояния легкой дремоты императора.

– Срочные известия! – воскликнул министр, ещё на полпути к мягкому креслу, где задремал было правитель, или, как называли его в этой стране, – фаршад.

Он устало посмотрел на спешащего к нему нарушителя тишины. Министр Эштшэнджи, высокий и тощий, выглядел сегодня по-особенному комично в своей растрепанной одежде. Видно было, что он очень спешил, раз явился в таком виде пред ясные очи фаршада. Широкий пояс его, концы которого спускались до земли и были украшены тяжелыми золотыми углами, перекрутился, и теперь болтался сзади, как раздвоенный хвост. Верхняя одежда, напоминающая кафтан, была застегнута не на ту пуговицу, и весь его вид говорил о суматохе. О том, что стряслось что-то важное, говорил и горящий взгляд на этом испещренном морщинами лице, да и редкая седая бороденка была по-особенному всклокочена, а тот белый пух, который еще удержался на его лысой голове, возмущенно торчал в разные стороны. Фаршад бы даже рассмеялся, если бы не понимал, что столь растрёпанный вид министра не сулит ничего хорошего.

Взгляд фаршада упал на свиток, который министр держал в руках, и на голубую ленту, которой он был перевязан. Фаршад нахмурился: «Что это – еще одно письмо из Шахрина? – мрачно подумал он. – Какую отговорку на этот раз придумал их император? Медлительная черепаха! Пока он мямлит, люди гибнут! Неужели так сложно решиться на мир? Какое это по счету письмо с тех пор, как наши послы и дипломаты обговорили договор во всех подробностях и согласовали все к удовлетворению обоих сторон? Восьмое? Десятое? Честное слово, государю к лицу большая решительность и твердость. Что за препятствие на этот раз выдумает царевич, чтобы отвертеться от свадьбы с моей дочерью?..». Пока фаршад размышлял, министр успел подойти к нему.

– Что это? – спросил фаршад тяжелым голосом, угрюмо глядя на свиток.

– Фаршад-аджар! – покорно склонился перед ним министр, с самым почтительным обращением в этих землях. – Прибыл посол империи Аарин с письмом от императора! – с этими словами он протянул свиток фаршаду, который, разглядев вблизи ненавистный герб – белого дракона на голубом фоне – движением руки устало оттолкнул свиток, тем самым приказывая министру изложить суть дела. Эштшенджи не ожидал ничего иного, поэтому начал так:

– Император Аарина, – «Медлительная черепаха» – мысленно прокомментировал фаршад, – предлагает заключить перемирие, прекратив Великую Войну, – «Да неужели?» – не поверил такому повороту фаршад, но, ничего не сказав, лишь кивнул, чтобы тот продолжал. – Единственный выход, который видит император – это брак между представителями королевских семей…

– Эштшэнджи, не заметил ли ты, что император Шахрина наконец-то понял то, что мы обсуждаем уже третий год! – ухмыльнулся фаршад.

– Истинно, фаршад-аджар! Быть может теперь лет через 5 удастся согласовать все детали! – поспешил вставить министр.

– Хотя куда нам спешить? Можно подождать, пока их царевич и наша принцесса состарятся, – сострил император, и велел продолжать доклад.

Министр развернул свиток, и зачитал главный момент, с завидной четкостью выговаривая иностранные слова:

– Наследный принц Империи Парящего Змея, Альриин, прибудет в столицу Империи Четырёхсот Островов, Ашанхэ, чтобы свататься к принцессе ШахиштрёХане одиннадцатого дня второй луны…

– Вот и славно! Давно бы так! – прервал его фаршад, не желавший выслушивать ненужные подробности, когда главное уже было сказано. По его губам скользнула еле заметная довольная улыбка. Наконец-то император Аарина заставил своего отпрыска взяться за дела. – Ступай, распорядись, чтобы начались приготовления к встрече Шахриджина.

– Альриина?.. – переспросил министр.

– Кого же еще? – грозно пресек его фаршад.

Министр улыбнулся в бороду – как и большинство френхайнцев, фаршад не мог выговаривать ааринские имена, поскольку оба эти языка слишком отличались. Но в деле государственной важности лучше поломать язык, чем невольно оскорбить иностранных гостей, от которых зависит, будет ли отныне между их странами мир или война. Сам же Эштшенджи свободно владел обоими языками с детства, ведь его отец был направлен в Аарин еще с посольством, просившим для тогда еще молодого Узтакуштами, нынешнего фаршада, руки их принцессы. Отцу Эштршенджи с семьей пришлось прожить в Аарине лет десять, ведя переговоры (о да, Ааринцы в таких вопросах крайне медлительны!), пока Узтакуштами, потеряв терпение, не женился на светлейшей Чин, да успокоится душа ее в небесном замке Аши… Теперь дело, начатое его предками поколение назад, вроде как двигалось к концу, чему министр был несказанно рад. Только одно омрачало радостное будущее…

– Да простит мне мою дерзость фаршад, – начал Эштшэнджи покорнейшим голосом, – но не удостоит ли он вниманием своего покорного слугу?..

– Что еще ты хочешь сказать?

– Фаршад-аджар, посмотрите, в какой день приедет принц Альриин! – с этими словами он достал из ящика низкого столика, стоящего перед фаршадом, календарь и положил его перед монархом.

Календарь представлял собой средней величины кольцо, означавшее год. В середине кольца находился золотистый шарик, символизирующий солнце, от которого исходил бледный свет. Кольцо года не было ровным. Оно состояло из ста продолговатых пластинок, которые сходились во внутренней окружности и расходились в стороны под разными углами. Каждая вторая пластинка была обращена к солнцу и освещалась им – это были светлые дни, остальные были отвернуты от него – темные дни. Все кольцо года было разделено на десять сегментов, раскрашенных разным цветом, а во внешней стороне кольца возле каждого сегмента находился шарик, на каждом сегменте разный. Это были десять лун, которые властвуют на небе темных дней в течение этого срока. Эти отрезки времени, сегменты, назывались лунами. Каждый сороковой день был отмечен красным цветом.

– …одиннадцатый день второй луны! – воскликнул министр, указывая на красную пластиночку.

– Хм, это тот самый день… Не самый удачный день выбрал принц для приезда… Но почему именно тогда?..

– У меня есть подозрение, что кто-то хочет расстроить свадьбу…

– Об этом в Шахрине никто не знает. Наверняка это совпадение, – отрезал фаршад.

– Вы ведь понимаете, что это за день?! – не унимался первый министр.

– Да, – угрюмо отвечал фаршад, – но что я могу сделать? Выбор сделан принцем Шахриджином…

– Ради величайшей воли Аши! – взмолился министр, хватаясь за свою многострадальную бороду, – неужели принц и принцесса не понимают?!

– Эштшенджи, это традиция, которая закрепилась столькими годами. И никому не приносила вреда.

– Но вы ведь понимаете, чем это грозит?! – несчастный министр, готов был рухнуть на колени.

– Да прекрати ты дергать бороду, меня это отвлекает! – начал сердится фаршад. Вся эта паника его раздражала и от мельтешения министра начинала болеть голова.

Эштшэнджи оставил бороду и тут же вцепился в жалкие пучки волос на затылке. Глядя на него в эту минуту, любой бы преисполнился уважения к рвению и чувству долга этого доброго человека, а вместе с тем и понял бы, почему министр лыс, как мыльный пузырь.

– О, горе! Мир, которого мы ждали годами… – не унимался он.

– Хватит паниковать. Скажи лучше, чего ты хочешь от меня?

– Поговорите с Вашими детьми! Запретите им это безобразие, в конце концов!

– Я знаю своих детей, Эштшенджи. Если им что взбрело в голову, они могут ослушаться и меня.

– Но Вы же повелитель Френхайнша!

– Довольно, – громовым голосом рявкнул фаршад, стукнув кулаком по столу с такой силой, что свитки полетели вниз, а по залу прокатилось громкое эхо. Министр тут же затих и перестал рвать на себе волосы. По тяжёлому взгляду повелителя Эштшенджи понял, что перешёл черту и заговорил покорно и смиренно:

– Фаршад-аджар знает, что я пекусь лишь о благе и процветании Империи Четырехсот Островов. Да не прогневается он на меня за излишнее рвение в делах государственных…

Другой бы на его месте повалился наземь и не смел слова молвить, пока фаршад не велит, но первый министр, прекрасно изучив за долгие годы характер Узтакуштами, знал, что преданность государственным интересам он ставил превыше всего, даже выше этикета. И действительно, фаршад сменил гнев на милость и, после минутного молчания, произнес:

– Я поговорю с детьми. Тебе же, Эштшэнджи, поручаю придумать 10 способов избежать скандала в том случае, если они ослушаются меня. Даю тебе на это неделю.

Министр в очередной раз покорно поклонился и удалился, оставив календарь напоминанием лежать перед глазами фаршада.

***

Молодой лучик солнца, так настойчиво пробивавшийся сквозь опущенные занавески тронного зала, скользнул чуть выше и радостно впорхнул в открытое окно, сопровождаемый свежим, немного морозным воздухом. Теплое солнце и холодный ветер, казалось, спорили между собой, как всегда спорят на границе зимы и весны.

В комнате, напротив большого зеркала, висящего на стене и вправленного в раму золотых цветов, сидел юноша четырнадцати лет. Красиво украшенным гребнем из драконьей кости, он расчесывал свои длинные золотые волосы, по которым, сверкая, скользил солнечный луч. Каждая прядь послушно завивалась в идеальный локон под его гребнем. Закончив это ответственное дело, юноша повернулся лицом к окну и глянул на прозрачно-голубое небо. Игривый солнечный лучик скользнул по матовой белой коже; сквозь тень от густых и длинных ресниц, огоньком сверкнул в глазах; спустился по прямому тонкому носу к изящно очерченным губам цвета чайной розы. Его лицо безупречно – радостно заметил луч, удобно устраиваясь на столике среди гребней и баночек с косметическими мазями.

То ли от свежего ветра, новым порывом ворвавшегося в окно, то ли от пляшущего на носу солнечного лучика, юноша чихнул, так мило, что нельзя было не улыбнуться.

Из соседней комнаты раздались испуганно-взволнованные крики кормилицы, уже спешащей к «ребенку».

– Эсси, милый, ты простудился? Ах, какой ужас! Кто открыл окно? На улице такой мороз! – вздыхала и охала она, закрывая окно.

– Это Шахиштрё открыла и ушла, – мягким, еще не сломавшимся голосом отвечал юноша, – Она всегда так делает!

– Шахи, поди сюда!

На зов появилась девушка, как две капли воды похожая на ЭссерджиХану, как похожи все близнецы. Даже фигуры их не сильно отличались – очень молоды были еще принц и принцесса.

– Зачем же ты, милая, – начала кормилица, – открыла окно? Теперь вот твой брат простудился!

– Что за глупости! – строго отрезала принцесса. – Не такой уж он и неженка, чтоб от легкого дуновения простудиться!

– Но он чихнул! – заявила кормилица таким тоном, будто речь шла о конце света, который наступит через пять минут.

– Так что же нам теперь, задохнуться, если он чихнул? – ШахштрёХана не хотела уступать. Такой уж у нее был характер, который не к лицу женщине, но к лицу правителю, или правительнице. И отец возлагал на нее большие надежды, полагая, что она займет его место на троне, когда он решит вновь начать цикл жизни. Фаршад, мудрый правитель и заботливый отец, понимал, что ЭссерджиХана слишком легкомыслен для занятия этой ответственной должности.

Принц глянул на туалетный столик у зеркала, и, обращаясь к принцессе, воскликнул:

– Ты опять взяла мой крем? Это же последний флакон!

– Подумаешь! – фыркнула принцесса. – Поживешь недельку без крема…

– Ты хоть понимаешь, что говоришь? – с ужасом в глазах спросил он. – Этот крем делают только в Шахрине!!! А теперь, когда военные действия возобновились, его вообще нельзя будет достать!

– Ты только о своих кремах да духах и думаешь! Страдают твои подданные, а ты думаешь о креме! – возмутилась ШахиштрёХана.

– С чего это они вдруг стали моими подданными?.. – немедленно ввязался в спор ЭссерджиХана. – Если мне не изменяет память, это подданные нашего отца…

«Как всегда!..» – подумала кормилица и принялась их успокаивать.