Читать книгу За стеной 77 - Мари Сиврэй - Страница 1

Я залезаю в кровать и закрываюсь одеялом с головой, потому что не хочу, чтобы кто-то видел, что я делаю. Яркий дневной свет проникает сквозь стеклянные стены, и в нашей квартире-соте светло. Даже сквозь одеяло понятно, что на улице полуденное солнце. У меня в руках шоколад, и я разворачиваю его, стараясь не шуметь фольгой. К сожалению, это плохо получается, и родители включают телевизор погромче, чтобы дать мне возможность свободно пошуршать. Шоколад есть запрещено. Конечно, если тебе исполнилось восемнадцать, и ты достиг совершеннолетия, то запрет снимается. Но если ты несовершеннолетний ребенок, то тебе этого делать нельзя. Для детей еще очень много разных запретов. Они говорят, что все это на благо. Шоколад, в частности, разрушает мозг и не дает ему развиваться. Ребенок, евший шоколад, вырастает глупым и отсталым. Что уж говорить об алкоголе. До восемнадцати лет дети не употребляют ни капли. Тут уже не спрячешься – даже под одеялом микроскопические датчики, встроенные в твое тело, дадут им знать, что в кровь поступила жидкость с градусами. Не стоит рисковать. По крайней мере, мне всегда казалось, что мои отсталые знакомые, кто тайком ел шоколад и пробовал под одеялом алкоголь, после исправления возвращались еще более отсталыми, чем были. Хотя начеку нужно быть всем и всегда, потому что даже после восемнадцати датчики в теле контролируют объем поступившего в кровь спиртного и извещают о переборе незамедлительно.

Мне восемнадцать через три недели. Алкоголь я так ни разу и не пробовала – было страшно больше за родителей, чем за себя. Они привыкли жить, не нарушая законов и подчиняясь руководителям во всем. Если бы я нарушила что-то, боюсь, родителям пришлось бы за меня хлебнуть. Но вот шоколадом я никогда не пренебрегала. А сейчас, когда до совершеннолетия осталось всего три недели, я точно не боюсь, что он как-то повлияет на мозг. В этом плане менять что-либо уже поздно, шоколад сделал свое дело… Из-за этого я и мыслю как-то по-другому. Может быть, он и вправду расхолаживает серое вещество? Делает его более восприимчивым к окружающему? Наверное, поэтому я очень часто думаю о том, что многое из того, что происходит вокруг, мне не нравится… Не ела бы шоколад – не задумывалась бы об этом…

У них еще много разных правил и запретов, как для детей, так и взрослых. Большинство из запретов для взрослых снимается, когда тебе исполняется восемьдесят. Но по мне, так это совершенно бесполезно – наш сосед через правую стеклянную соту – восьмидесятитрехлетний старик, и ему уже все равно, что в центре Констеллы (так называется наша столица) он может задерживаться больше пяти часов – жутчайший энурез все равно не позволит ему наслаждаться красотами Констеллы все это время. Хотя, таких, как он, доживших до старческого возраста, в нашем государстве совсем мало. Большинство умирают не от естественных причин – всему виной санитарные обработки и мобильные фургоны, увозящие людей в неизвестном направлении. Поэтому о том, как живется и дышится после того, как снимается последний запрет, можно сказать, ходят только слухи и легенды. Но им наплевать. Ведь они сделали добрый жест. Иногда меня это злит. Я плотно стискиваю зубы, когда не могу сказать что-то не по Уставу. Терпеть приходится довольно часто, потому что я все чаще замечаю в себе сердитость. Не могу сказать, на что конкретно. Возможно, на то, что некоторые вещи я бы сделала по-другому. У меня бурная фантазия. Но потом я осекаю себя – откуда мне знать, как лучше?? Я никогда не видела иного мира, а тот, что окружает меня, существует в таком виде уже довольно долго, и он стабилен, все в нем работает. Значит, и Устав – идеальный документ с идеальными сводами.

Устав – это самый главный документ с директивами, изданный правительством. Все должны действовать в рамках Устава, а чтобы знать его рамки, мы учим Устав за зубок. Начиная с детских лет все параграфы сдаются нами на четвертных зачистках, и, кроме того, заучиваются на Социознании изо дня в день. В Уставе изложены четырнадцать основных запретов, на которых строится вся наша жизнь. Все наши прочие книги с кодексами берут начало именно из этой самой первой и главной книги.

Кто такие руководители? Это руководители нашей страны. Их двенадцать, и каждый из них отвечает за свой сектор – экономика, культура, здравоохранение, надзирательство, ликвидация… Но самый главный над всеми ними – он. Наш Вождь. Генеральный Секретарь Партии Равенства. Его все любят и им восхищаются. Он, кажется, идеален. Всегда улыбается, любит детей, ему можно довериться, так все думают… Так и я должна думать, по крайней мере. Но я не испытываю к нему теплых чувств. И когда я начинаю слишком много думать об этом, то мне становится страшно. Думать о Вожде страшно. Даже мысли о нем никогда не приводили ни к чему хорошему. Бывало, что на следующий день после разговоров, семьи не досчитывались одного из своих. Именно поэтому рабочие зоны, в которых мы обитаем, застроены стеклянными высотными блоками для жилья. Чтобы о Вожде не думали и тем более не говорили лишнего. Чтобы не собирались группками и не обсуждали правительство. О них лучше не говорить вообще. Отведешь себя от беды. Да и что толку говорить, когда на следующий день всех говоривших вытравливают, как крыс? Мы постепенно перестали…

В таком мире я и родилась…

Я доедаю последний кусок шоколада и молниеносно скомкиваю фольгу в ладони. Родители делают телевизор потише. Я высовываю голову из-под одеяла и осматриваюсь по сторонам – ничего не произошло. Солнце все еще светит, соседи заняты своими делами: кто-то ест, кто-то пьет, кто-то спит. Никто ничего не понял… В нашем секторе четвертой рабочей зоны, к которой я принадлежу, как правило, спокойно, и надзиратели не слишком наблюдают за ее обитателями. Только за отдельными ее «неблагонадежными элементами», соседи которых и сами за ними присматривают, чтобы, не дай бог, не попасть под следствие вместе с ними. На крышах каждого стеклянного блока установлены специальные надзирательные будки. Они для «надзирателей». Так мы называем неприметных с виду людей в серых формах, которые зачастую сливаются с гражданскими своим цветом, из Министерства Надзирательства, и функция которых следить за соблюдением запретов и параграфов Устава.

Нашей стране сто шестьдесят лет. Сто шестьдесят лет идеального социализма, который мы построили в двадцатом веке и с тех пор наслаждаемся его плодами. Когда-то они стремились достичь самой высшей степени социализма – коммунизма, но очень быстро поняли, что нашей стране больше подходит новое направление. Режим Равенства. Более развитое и продвинутое ответвление, конечная ступень социализма, превосходящая коммунизм по всем параметрам. Теперь они гордятся вновь изобретенным строем и мусолят это название при каждой возможности. Они утверждают, мы добились того к чему стремились: каждому в итоге достается по его потребностям, и каждый отдает в меру своих сил. Так они говорят, по крайней мере. Но на самом деле все абсолютно по-другому. Мне иногда кажется, что со стороны мы, граждане Великого Союза, – рабочие винтики, больше напоминающие живой материал для производства сока, который питает Систему.

Десять лет назад мы отмечали большой юбилей – вся страна гуляла неделю. Этот праздник снимали на видео и показывали в новостях в других странах. Что сказать… Их журналисты здесь живут в обособленных зонах, стараются ни с кем не общаться, да и мы тоже не рвемся с ними поболтать. Да даже если и рвались бы, то это вряд ли получилось бы. Что там за границей нашего Великого Союза – мало кто видел своими глазами – перемещение не допускается. Общение с иностранными гражданами на территории Великого Союза тоже не приветствуется – можно заразиться болезнями и неизлечимыми вирусами (всех приезжающих досконально проверяют и осматривают). Да и что на себя наводить беду, ведь один раз перебросился парой словечек, а за тобой потом толпой будут следить надзиратели, не дай бог ты иностранцу передал что-то важное. Пусть даже ничего важного ты и в помине не знал, потому что так устроен наш Союз – простые граждане только работники. Судьбы же решают те, кто стоит у руля… Но, если говорить об иностранцах, то это не единственная причина. Они мыслят как-то по-другому. Как принято у нас говорить, "мозг как будто бы с червинкой". У них нет такой дисциплины, как у нас, поэтому и развитие оставляет желать лучшего. Так написано в Большой Библиотеке. И это часто обсуждают меж собой знатоки в телевизионных шоу. Но мне, если честно, всегда было интересно, в чем именно заключается эта червинка, и я тайком кидаю на них пытливый взгляд, словно вскользь, когда есть такая возможность. Она, конечно, бывает редко, но этого и достаточно. Будь иностранцы сплошь и рядом, я бы не смогла хранить свою тайну. Даже мама не знает, что я на них заглядываюсь.

Но сейчас все эти мысли уходят на второй план, потому что я сплю и думаю только об одном – о совершеннолетии. Это не просто слова. Это не просто праздник. В восемнадцать лет официально наступает период "спаривания". Да, звучит нелепо, но в действительности – это от слова "пара". Подростки получают себе Партнера на всю оставшуюся жизнь, и имеют право съехать от родителей в отдельную стеклянную соту вместе со своим Партнером и начать строить свою собственную жизнь. Даже не имеют право, а так надо…

Я не против… Я давно уже думаю о парнях, и за это мне, конечно, стыдно. Но больше всего я думаю о своих шансах и страхе. Каковы шансы, что мой Партнер мне понравится? И мне страшно, что он будет мне отвратен…

Мама зовет к столу. Я спускаю ноги с кровати, и они наудачу попадают сразу в тапочки. Внизу стеклянный пол, и я вижу, как Бонэ растянулся на своей койке в трусах на этаж ниже прямо подо мной и листает газету. Ему всегда было наплевать, что соседи видят его в нижнем белье, а вот я так не могу… Мы, конечно, привыкли не стесняться переодеваний, но все же… Я бы сделала по-другому. Слава Богу, что стекло затемняется, когда наступает "интимный час", иначе я бы точно со стыда сгорала каждый раз, когда приходило бы время.

– Нина, ну побыстрее. – Мягко командует мама, призывая начать есть суп, и я беру железную ложку с квадратиками на основании. На конце ложки – изображение Вождя, запечатанное в акриле, и на дне стеклянной тарелки тоже. Мне кажется, он везде, куда ни плюнь, и порой я уже даже его не замечаю. Они почти всюду вывешивают его одинаковое изображение – улыбающийся, толстощекий, крепкий на вид усатый мужчина, смотрящий куда-то вдаль.

– О чем думаешь? – Спрашивает мама, глядя, как я без аппетита ковыряю вареные кусочки картофеля.

– Все о том же. – Отвечаю я, отрываясь от своих мыслей.

У меня очень добрая мама. Папа строгий, а мама ласковая, она как мягкая подушечка между мной и отцом. Если бы не мама, мы бы с папой чаще спорили о разном. Чаще возникали бы вопросы. Даже тот же шоколад. Раз в месяц мне уж точно необходимо съесть хотя бы плитку горького, иначе вместо шоколада я съем чью-то голову, но отец все еще против. Те моменты, когда у меня что-то не получается в школе, он обосновывает поеданием шоколада. Говорит: «Спасибо маме, разбаловала»… А когда я шепотом говорю что-то совсем антисоюзное, он крутит пальцем у виска и жестом показывает то, как люди засовывают охапку шоколада в рот, что расшифровывается как "это все твой шоколад, больше ешь – еще больше мозг сгниет". Инакомыслие отец не терпит…

– Не переживай, у тебя будет самый лучший на свете Партнер. – Произносит она, успокаивая меня.

Я поднимаю на нее глаза, мысленно передавая ей послание не говорить со мной об этом при отце, и перевожу на него взгляд, чтобы понять, не догадался ли он. Мама отмахивается рукой и произносит:

– Что ты думаешь, что он не подозревает, что в твоей голове?

Папа откусывает хлеб и отправляет вслед за ним ложку супа с маленькими буковками алфавита из муки и бобами. Мамин фирменный «Крестьянский суп».

– От тебя ничего не зависит. – Выдает отец, прожевывая фиолетовые бобы. – Какой будет – такой будет. Стерпится – слюбится.

Я знаю это выражение и уже ненавижу его. Я бы сама хотела выбирать себе Партнера…

У меня остался последний экзамен, он через несколько дней, и я должна усиленно готовиться. Так все делают – проходят три экзамена перед своим совершеннолетием, а потом можно вступать во взрослую жизнь, съезжаться с Партнером и работать по тому профилю, который определит для тебя Суперкомпьютер.

Наши специалисты информационных технологий – самые лучшие в мире. Они создали Суперкомпьютер, который вот уже пятьдесят лет помогает нам во всем, знает ответы на все вопросы, оказывает несоизмеримую помощь нашему Вождю. Суперкомпьютер не делает ошибок при «назначении». И поэтому на этот счет я вовсе не беспокоюсь – мне сейчас почти неважно, чем именно будут заняты мои девять часов в течение дня с девяти утра до шести вечера – стрижкой волос или ведением тупых развлекательных передач по телевизору – Суперкомпьютер выберет для меня то направление, к которому у меня больше способностей. Меня в последнее время больше волнует и в правду только мой будущий Партнер… Хотя и его назначение тоже происходит благодаря Суперкомпьютеру. Только вот здесь я почему-то ему меньше доверяю. Но слишком много думать об этом нет смысла. Все равно ты ни на что не можешь повлиять…

Когда во всех жилых блоках выключается освещение, я нехотя выключаю его у себя в комнате тоже, чтобы свет не мозолил глаза соседям. Но все уже привыкли, что в нашей соте всегда горит моя маленькая лампа – я открываю компьютер и выхожу в Интернет. Конечно, говорят, наш Интернет немного отличается от Интернета за границей, но в чем именно его отличие, я не знаю. Мне бы очень хотелось сравнить, но такая возможность вряд ли когда-то подвернется, а сама по себе я даже и представить не могу, насколько огромной может быть разница. И в какую сторону думать. И можно ли вообще считать Интернетом то, что мы так называем.

У меня, как и у каждого гражданина, есть доступ к одному из нескольких ресурсов нашего Интернета, а именно Большой Библиотеке – нашему большому великосоюзному хранилищу электронной информации, которым можно пользоваться хоть двадцать четыре часа в сутки. Здесь можно найти все. Абсолютно все, что тебя интересует. Этакая книга знаний, написанная нашим правительством. Ответы на все вопросы, которые могут мучить союзных граждан от мала до велика. И мне еще осталось выучить 12 страниц из раздела «Раздел для подростков 11–18», по которому у меня экзамен. За три дня я точно управлюсь. А потом совершеннолетие. И «спаривание».

Я закрываю глаза и переворачиваюсь на спину, чувствуя, как учащается мое сердце. Я никогда так не волновалась, как при мысли о нем. Моем будущем Партнере. Молю все высшие силы, которые только можно молить, о том, чтобы он попался мне симпатичным, смышленым и добрым. Не знаю, сработает ли. Когда тикает двенадцать ночи наступающего дня совершеннолетия, твое имя автоматически загружается в базу совершеннолетних, находящихся в поиске Партнера, и Суперкомпьютер начинает подбирать тебе идеального человека. Поэтому, когда твой человек найден, перевыбрать ты не можешь, ведь он для тебя идеален. Так решила Машина. Даже если с первого взгляда можно подумать иначе. Инна, соседка с нижнего этажа, уже шесть лет живет с Партнером, отсталым в развитии. Такого подобрал ей Суперкомпьютер. Я не против отсталых. Но сомневаюсь, что их союз прекрасен. Она сама не блещет умом, совершенно не умеет экономить, часто допускает логические ошибки. Ее саму два раза исправляли, когда она тайком выпивала алкоголь в плохих компаниях. Поэтому, я считаю, такой как она, наоборот, нужен умный тип мужчин. Ведь уже даже сейчас их сота считается одной из проблемных. Надзиратели все чаще обращают на них внимание. Но, видимо, Суперкомпьютер определил их как идеально подходящих друг другу людей.

Если все-таки человек тебе не по нраву, от него ты можешь только отказаться. Но тогда все, конец. Больше Суперкомпьютер для тебя выбирать не будет. Ты в списке одиночек на всю жизнь. Это, во-первых, привлечет к тебе внимание надзирателей как минимум на год, потому что ты пошел против Всевидящего Ока. Так мы называем меж собой великосоюзную Систему. А во-вторых, уж лучше жить с девять раз исправленным Партнером, чем всю жизнь одному… Никаких тебе отдельных сот, никаких повышений, никаких льгот при старости. Даже лишних талонов на еду или питье невозможно будет получить. И никаких детей. Впрочем, дети – это отдельная история…

Отсталыми считаются люди, которые больше пяти раз подвергались процедуре исправления. Эта процедура, при которой сквозь твой мозг проводят электрический ток в течение нескольких минут, предназначена для уничтожения всякого желания нарушать запреты, предписываемые твоему возрасту. Говорят, она болезненная, но прошедшие ее, как правило, мало помнят, что она собой представляет, и испытывали ли они боль при ее прохождении. Они отключаются уже на первых секундах, а кто-то со слабой психикой и вовсе ее не выдерживает. Если после десяти исправлений человек все равно нарушает запрет, то его переводят жить в другое место. Однако, как правило, все люди, прошедшие процедуру, после десяти раз больше похожи на овощи, чем на людей. На растения. На застывшие в анабиозе мумии. Похожи на кого угодно, но только не на людей. Картинки с изображениями таких исправленных вывешивают и постоянно обновляют везде, где только можно. Чтобы другим неповадно было. Не знаю, как внутри тех мест, где они обитают после десяти исправлений – я лишь проходила мимо, когда нас отводили на экскурсию во втором классе. Внутри не довелось побыть – у этих зданий зарешечены окна и вход по пропускам, а эти их «пансионаты» всегда стоят бок о бок с психбольницами и городскими кладбищами. Унылые места, одним словом. Но даже когда очень захочется нарушить запрет, стоит только вспомнить фотографии повидавших исправления людей в инвалидных колясках в промокших взрослых подгузниках, которые на вид давно не менялись, то всякое желание нарушать запреты у тебя просто отпадает…