Читать книгу За стеной 77 - Мари Сиврэй - Страница 5

На шкафу на вешалке висит мое новое платье, купленное мне кем-то в подарок. Белое в крупный синий и красный горошек. Оно красивое. Под ним приготовлены темно-синие туфли на каблуке в шесть сантиметров. Это все, чем я хочу обрадовать сегодня Вечер Встреч. Чем ОН хочет порадовать Вечер Встреч. Внутри меня все бушует. Я бы хотела сопротивляться ему и всем им, но я бессильна…

Мама держит в руках мои каштановые пряди и плетет из них косу наизнанку. Я наблюдаю в отражении ее сосредоточенные добрые глаза, в уголках которых немного морщин. Ей тридцать семь. Папу ей назначили в восемнадцать. Через год она родила меня… Все как у всех. Люблю их всем сердцем, но не хочу того же самого для себя. Всеми силами стараюсь отогнать эту мысль, но время безжалостно наступает на пятки. Когда-то должно было случиться мое «спаривание», которого я так ждала. И если бы Партнер был из обычных, я бы сумела настоять на своем. Но, видимо, у судьбы другие планы.

Сегодня вечером мы должны явиться во Дворец Советов на Вечер Встреч, где мне представят моего будущего Партнера. Ловлю себя на мысли об этом и нахожу всегда с промокшими ладонями. Ничего о нем не знаю. Ни имени, ни возраста, ни должности. В голове постоянно возникает один и тот же образ – пузатый, низкорослый человечек в летах, имеющий привычку брызгаться слюной во время разговора. У которого лысина блестит на свету, и который запыхается от одышки. Представляю, как он приближается и притягивает меня к себе своими пальцами-сосисками, покрытыми кожным жиром, и пытается присосать мокрыми от слюны губами, обрамленными твердой серой щетиной. Даже чувствую его кисло-вонючий запах смешанных между собой духов, вчерашней выпивки и съеденного за обедом бараньего курдюка.

– Что с тобой?! – Кричит мама, и я понимаю, что все мое видение отобразилось на лице. – Ты как будто лимон откусила.

– Почти что… – Грустно отзываюсь я.

Мне этот лимон теперь всю жизнь есть…

– А вы с отцом сразу влюбились друг в друга?

Мама ловит в отражении мой взгляд, не выпуская прядей, и отвечает:

– Сразу. Только его увидела, сразу поняла, что мое.

– Повезло… – Укоризненно говорю я.

Я знаю, она, конечно, не виновата в том, что мне достается Партнер, скорее всего, взрослее меня. Из правительственных, а значит неприкасаемых кругов. Кругов, которых тронуть – себе дороже. Перед которыми лучше молчать, а лучше всего с ними вообще не пересекаться. Именно такой стиль жизни и предпочитает большинство – избегать какого-либо общения с адептами власти. Спокойнее и дольше живется. Ключевое слово здесь – дольше. Мама ни в чем этом не виновата, но я должна ей выразить свое негодование. Кому еще мне выплакаться…

– А было когда-нибудь так, что люди влюблялись по своему желанию и женились на тех, на ком хотят?

Она делает тяжелый вдох.

– Было, конечно, Нина. Но сколько я себя помню, браки всегда «назначались».

– А бабушка с дедушкой?

– Они тоже уже не застали. Вот их отцы и матери еще могли выбирать вторые половинки сами.

Она снова вздыхает.

– С тех пор как существует Суперкомпьютер, существует и институт «назначаемого» брака. Уже около пятидесяти лет. Говорят, за границей граждане сами выбирают себе Партнеров. Но этот вид брачных отношений неэффективен – слишком большой процент разводов. В нашей стране все по-другому. Развод подпадает под запрет. Когда у тебя нет выхода – ты не задумываешься о вариантах. Тем более если половинка тебе подобрана идеальная.

– Попахивает заученными Библиотечными цитатами. – Отзываюсь я сарказмом.

Мама улыбается. Мы снова замолкаем.

«Когда у тебя нет выхода» – идеально подобранное описание, думаю я.

Я смотрю на свое отражение в зеркале. Большие синие глаза. Высокий лоб. Веснушки, которые мама обещала замазать своей пудрой. Выдающиеся косточки ключицы… Я ведь красивая… Но для кого?

Когда я была маленькой, и осознание того, в какой стране мне предстоит прожить, еще не лежало на моих плечах таким тяжелым грузом, мне казалось, что я-то уж точно родилась для огромных свершений, завоеваний и побед. И никто меня не остановит. Но чем больше я начинала знавать о гадостях и мерзостях, творящихся вокруг, тем больше мне хотелось вжать голову в несуществующий панцирь. А то, что я вижу в зеркале сегодня – и вовсе маленькая овечка со спутанными в оковы ногами, которую отводят в лавку мясника.

Потому что Великий Союз – это Система. И Система эта голодна. Она все время хочет кушать, несмотря на то, что вечно жрет и жрет. Ей в год скармливают миллионы, как расходный материал. Миллионы таких, как я, миллионы простых рабочих, обычных граждан, провинившихся, исправленных, свидетелей, неугодных, неподдающихся, нежеланных, лишних… Их скармливают. Кого-то целиком, кого-то подавляют так, что от человека остается абсолютный ноль. Просто телесная оболочка. Без души. Без того, что было раньше – без той самой антивеликосоюзной изюминки. Чтобы все оставалось на должном уровне. В том же статусе. Глянешь, а под ногами – выплюнутые косточки попавших под раздачу. И вскоре ей скормят еще одного человечка. Меня. Система важнее одного отдельно взятого индивидуума. Отдельные индивидуумы – всего лишь средства и материалы. Кирпичики одной большой холодной красной стены…

Папа вешает на плечики свой выходной костюм.

– Можешь надеть тот, в котором был на похоронах у дедушки. – С ухмылкой говорю я.

– Не глумись. – Отзывается отец.

Я замолкаю.

Это же крик о помощи… Неужели вы не понимаете? – Спрашиваю я мысленно у родителей. Если бы вы только поняли меня, обняли и поговорили со мной, мы бы вместе что-то придумали. Мне смешно, мне противно, мне тошно. Все одновременно. Не хочу. Не хочу… Сдавливаю внутри себя крик души.

Может быть, если я не могу отказаться от него, я смогу сделать так, что он сам меня возненавидит??

Около шести вечера приходят Ники, Лео и его друг Артур. Парни одеты в костюмы. Ники – в красивое закрытое платье. Все-таки мама у нее – уникальный человек, со вкусом и стилем. Даже в сером цвете сумеет найти цветастое. В волосах у Ники большой цветок к одному из оттенков платья. Она смотрится идеально. Под стать женам из числа тамошних.

Отца Ники почти не застала. Почти всю сознательную жизнь она прожила только с матерью. Когда мы были еще маленькими, им тоже несладко жилось. Но после того, как ее мать повысили, Ники стала улыбаться немного почаще, пока однажды не узнала, на что ее матери пришлось пойти ради этого. Она никогда особо не рассказывала, старалась все также улыбаться, но я знаю, как ее это пошатнуло. Она всю жизнь будет винить себя в том, на что мать пошла ради нее…

Коса давно готова, но на лице – непаханое поле работы.

Я сажусь на стул возле окна, и мама начинает красить мне глаза.

В комнате такая тишина, как будто кто-то умер. Папа словно слышит мои мысли и включает пластинку с чем-то мелодичным. Дышать становится чуть легче.

– Я никого не заставляю. – Чуть повернув голову на друзей, насколько могу, говорю я сидящим. Все трое умостились на диван.

– Нет! Я лично пойду! – Вскрикивает Ники, так что у нее получается немного визгливо. – Нет, страшно, конечно… – Тут же добавляет она. – Но, вдруг, это первая и последняя возможность взглянуть на Дворец Советов изнутри…

– Скорее всего, так оно и есть. – Отзываюсь я.

– Мы тоже пойдем. – Вторят друг другу Лео и Артур.

Мы все снова замолкаем, и возникает ощущение, что все со мной прощаются.

И вдруг в коридоре раздается странный звук. Я слышала его всего однажды, сегодня ночью, когда из коммутатора полезло то самое приглашение. Такой машинный дребезг, как будто кассир на кассе пробивает тебе чек. Но сам коммутатор молчит.

Мама подходит к его принтерному отсеку.

– Что-то прислали… – Произносит она, пока идет к нам обратно с бумажкой в руках.

Я беру оторванный листок из ее рук и читаю: «Машина на шесть персон ожидает у подъезда. Не забудьте приглашение. Герб».

Мы все оглядываемся друг на друга и, молча, встаем. Такое ощущение, что кто-то мысленно сейчас нам всем приказал подняться и направиться к выходу. И этот кто-то все еще провожает нас взглядом, следя, чтобы мы не нарушили его приказа.

Внизу и в правду стоит длинная машина. Я видела такие в центре Констеллы. Должно быть, они и развозят чиновников. Но сама я не то чтобы на такой, на обычной-то ездила всего один раз. Это была самая удивительная поездка в моей жизни – мы тогда всем классом ехали на встречу с Вождем. Это были бело-серые машины Министерства Надзирательства – несколько классов нашей школы выделили руководством для заполнения трибун на празднике по особому распоряжению. Больше случаев проехаться на них не подворачивалось. В основном только автобус, и то в одном направлении. Покидать свою зону опасно. Да я и не жалуюсь. В наших жизнях так складывается, что если тебя везет машина, то это, скорее всего, – фургон, и это – твоя последняя в жизни поездка…

Чуть пузатенький водитель оглядывается на нас, пока мы загружаемся в машину и, повернувшись к нам полу боком, спрашивает:

– Все ли, кто направляется, спустились?

Я чувствую себя ответственной за всех. Даже отец немного потерялся от официозности происходящего. Пытаюсь сказать «все», но вместо слов наружу выходит немного хрипа и конечная гласная. Водитель смотрит мне в глаза и кивает. Мы трогаемся.

На улице уже вечереет, и я вижу, как на зданиях включается ночная подсветка. В центре города мы совсем не бываем – нет надобности. Живем в отдельных стеклянных блоках рабочих зон, там же и работаем. Выходить за пределы своей зоны нет нужды, все, что требуется, ты можешь получить там внутри. Все на то и рассчитано – чтобы избежать лишних перемещений граждан. Лишние перемещения – лишние проблемы. Находиться за пределами своей рабочей зоны ты можешь только пять часов подряд, на большее нужно специальное разрешение в виде открепительного удостоверения. Поэтому ночная Констелла для наших глаз – редкое чудо. Мы прибиваемся к окошкам и разглядываем светящиеся окна правительственных зданий, ажурные фонари, какие-то огромные рекламные экраны, вывески, деревья, листва которых отражает накопленный за день свет. И большие, просто огромные красные, золотые, белые звезды на высотках. Центральная зона – что-то совсем отличное от того, что мы привыкли видеть у себя в районе, тем более, после заката солнца, когда ты после рабочей смены спешишь к себе домой.

В глаза бросается что-то яркое впереди. Приглядываюсь через лобовое стекло и понимаю, это освещенная сотней сильнейших прожекторов огромная статуя Вождя на вершине Дворца Советов. Чем ближе мы приближаемся к ней, тем сложнее разглядеть ее из-за крыши машины – такая уж большая в длину, метров сто, не меньше. Одни только ладони вытянулись метров на пятнадцать. Гордость наших великосоюзных архитекторов. А я никогда не испытывала по отношению к статуе ничего, кроме отвращения.

– Ну, вот мы и прибыли. – Говорит мама, и я моментально холодею. Руки становятся мокрыми от пота.

Машина останавливается, и все мои одновременно смотрят на меня. Наверное, в этот момент нужно быть сильной и решительной.

Я опускаю глаза в пол, провожу вспотевшими ладонями по платью и выхожу в приоткрытую кем-то дверцу. Все, что происходит дальше, почти не улавливается моим изможденным и перенервничавшим за день мозгом. Я как будто снижаю подачу кислорода, чтобы гибернировать, оставаясь в сознании. Это позволит мне дожить до сути вечера без срыва и нервного истощения. Замечаю под ногами красную дорожку, в которой оставляю вмятинки своим шестисантиметровым каблуком. Иду, не глядя по сторонам. Ловлю внезапный свет прожектора боковым зрением и как будто бы объектив камеры. Что-то нечленораздельное, как мне кажется, льется из уст репортера. Слышу хлопот ладоней. Думаю, что попала на лестницу с кем-то известным, но не могу его увидеть. Кто-то подхватывает меня под руку и вводит в массивные деревянные двери с резным узором. Замечаю красиво одетого швейцара, открывающего их шире. И свет. Свет. Много света. Много-много света. Я внутри. Сердце бешено бьется, и я слышу барабанный стук в левом ухе, отчего не могу различить им никакие другие звуки. Кто-то мягко берет меня за руку и пытается раскрыть мой крепко сжатый кулак. Заторможенная, смотрю в его сторону и вижу маму. Мама.

– Нина.

Это мамин голос.

– Нина, доченька. – Слышу ее сквозь барабанный стук в ушах. Как будто я на дне колодца, а она открывает рот, стоя у его поверхности. Вижу только шевелящиеся губы, а звук окружает меня отовсюду, прорываясь сквозь пелену.

– Нина!

Я делаю глубокий вдох, и кислород прибывает к моему мозгу. Руки трясутся, или это мама все еще трясет мои тесно сжатые в кулак пальцы. Когда я прихожу в себя, то понимаю, что зажала приглашение в руке. Разжимаю ее и протягиваю ей мокрое от пота ладоней, как вынутое из воды полотенце, приглашение, смятое в несколько раз.

Кто-то в белых рукавицах всматривается в написанное на бумаге, считает, сколько нас, и приглашает идти следом. Под ногами снова мягкая красная дорожка. Вокруг много людей, одетых в красивые платья и вышивки, смокинги с бабочками и сюртуки. Никто никуда не торопится. У многих в руках искрящаяся жидкость. Кто-то поворачивается на нас и продолжает улыбаться, разглядывая идущих между делом. Должно быть, нас принимают за своих. Женщины жеманно попивают из бокалов и кокетничают с мужчинами. Мужчины курят толстые сигары и заливаются смехом, обсуждая дела.

Я всегда знала, что где-то существуют эти люди. Эта отличающаяся от всех других прослойка неприкасаемых людей, имеющих доступ к Вождю и возможность жить другой жизнью. Но я никогда не думала с ними столкнуться. Знать или слышать одно, а видеть своими глазами и столкнуться с ними в их обители – это все равно, что увидеть Мессию своими глазами. Не поверишь, пока не увидишь. На таком близком расстоянии их одиозность кажется еще одиознее.

Тем временем мы уже подходим к месту, и я шагаю за нашим проводником, даже не раздумывая, куда и зачем. Передо мной открывают еще одни двери, и мы оказываемся на пороге огромного зала, похожего на оперный, забитого сидящими на мягких креслах людьми. Белые перчатки усаживают нас на места. Через минуту гаснет свет и начинается музыка. Не задумываюсь ни о чем. Как будто все это прокручивают перед моими глазами, и как будто вместо меня – не я, а кто-то другой, попавший сюда по ошибке.

На сцене появляется ведущий.

– Уважаемые дамы и господа! Добро пожаловать на Вечер Встреч.

Возьмитесь крепче за подлокотники ваших кресел, потому что церемония начинается!