Читать книгу Легенды и сказки баскского народа - Мариана Монтейро - Страница 6

I.

ПО ИЗВИЛИСТОЙ каменистой дороге, которая ведет из долины Урньеты к воротам Аррикарте, в сопровождении свиты крепких ловчих с луками на плечах и сворой мастиффов на поводках, шел Хуан де Аскуэ.

С противоположной стороны, по более извилистой и ухабистой дороге, к воротам Аррикарте шла другая группа ловчих с собаками, которую возглавлял Романос де Альсате. Этот старый рыцарь направлялся к тому же месту, что и пожилой, но еще крепкий Хуан де Аскуэ.

К двум старикам, казалось, снова вернулась молодость – такой твердой поступью они шагали и так стремителен был их марш.

Когда оба подошли достаточно близко к Аррикарте, они остановились и выслали вперед своих ловчих.

Те, из свиты де Аскуэ, первыми приблизились к месту встречи.

– Вы из свиты Альсате? – спросили они.

– Да. А вы из свиты Аскуэ? – в свою очередь спросили прибывшие.

– Да. Вы пришли с миром и добрыми намерениями?

– Да.

– В таком случае мы приветствуем вас.

Затем они развернули белые флажки, помахали ими, и по этому сигналу оба предводителя направились к воротам.

– Мир Божий тебе, Хуан, – сказал де Альсате, обнажив седую голову.

– Я желаю тебе того же, Романос, – ответил Аскуэ, снимая шапку.

Свиты обоих предводителей отсалютовали друг другу молча.

– Слова почтенного падре открыли мое сердце для примирения. Благодарю Бога за то, что он продлил мою жизнь и я могу поделиться с тобой половиной этого пшеничного хлеба из моих закромов и половиной молока из этой кружки, – молока, которое сегодня утром дали мои коровы.

Хуан отведал хлеб и выпил пенистое молоко.

– Теперь – вот моя рука, – сказал он, протягивая ладонь. – Пусть это будет доказательством дружбы и приязни, которую я к тебе испытываю. Дай Бог, чтобы мир и взаимопонимание между нами никогда не было нарушено!

– Аминь, от всего сердца! – ответил Романос, хватая руку Хуана.

Торжественный мирный договор был подтвержден обоими.

По знаку стариков их ловчие подошли друг к другу и обнялись тепло и радостно.

В то время, как происходила эта сцена, трое мужчин, скрытых в расщелинах между скалами, кусали губы, гневно размахивали руками и произносили страшные проклятия, видя, как восстанавливается мир между двумя семьями, которые до этого разделяла вражда.

Когда старики вместе со свитой снова отправились в дорогу, теперь уже к своим домам, трое укрывавшихся среди скал долго спорили, а затем по кружному пути устремились к Пагоаге. В те времена этот путь был не такой, как теперь. Тогда берега Урумеи порастали густым подлеском и через эту запутанную массу дикой растительности продраться удавалось с большим трудом. Скрип ветряных мельниц не нарушал тогда тишины здешних дебрей, а из кузниц не извергались в воздух снопы ярких искр. К реке дороги не было. Не было и моста, через реку. Природа с первозданным великолепием разбросала свои дары по девственным лесам, крутым скалам и склонам, вдоль шумных и пенистых потоков. Выше по течению, в направлении города Арано, Урумеа несет свои воды крутым изгибом. Причиной изгиба был одинокий утес. Он образовал своего рода мыс и протянул темные каменные лапы к реке.

На вершине этого скалистого мыса, напоминавшего разрушенную при штурме и сгоревшую дотла замковую башню, можно было увидеть дряхлую старуху, известную в прилегающих окрестностях под именем «ведьмы из Пагоаги». Эта сивилла занималась в то время очищением корней, из которых, несомненно, собиралась приготовить отвар. Заметив троих мужчин, приближавшихся к скале, она прервала свое занятие. Послышался резкий, пронзительный свист. Трое мужчин, которые так сильно возмущались примирением двух семей, остановились, а старуха спустилась с вершины скалы и присоединилась к ним.

Эти трое, что прервали занятия старухи, были удивительно похожи друг на друга. Те же черные, огненные глаза, тот же желтый оттенок лиц, рты с крупными красными губами, едва заслонявшими белые острые зубы. Их волосы были одного цвета. А если бы удалось сосчитать число волос у каждого из них, то и оно оказалось бы одинаковым. Рост, тембр голоса, походка – одним словом, все у них было так похоже, что они сами часто путали друг друга.

Увидев старуху, которая была одета в зеленый капот, покрытый красной вышивкой, трое мужчин шагнули навстречу ей.

– Я вас уже заждалась, – сказал ведьма низким, дребезжащим голосом. – Вы пришли за приворотным зельем?

– Да, именно за ним. Но кроме него, нам нужно еще кое-что из твоих дьявольских снадобий.

– Вы хотите отравить девушку? – спросила ведьма.

Мужчины странно переглянулись.

– Пока дай нам средство, которое заставит девушку полюбить одного из нас.

– Оно уже готово. Но одна мысль не дает мне покоя при виде вас троих, так безумно в нее влюбленных – что будет с двумя отвергнутыми, когда она выберет одного? – спросила старуха.

Услышав этот вопрос, они снова обменялись странными, жестокими взглядами.

– Это наше дело, – ответили мужчины, долго и пристально посмотрев друг на друга.

– Будь по-вашему, – сказала ведьма. – Но, если я не ошибаюсь, вы, кроме уже приготовленного напитка, попросили у меня еще один?

– Да, это так.

– Какое эффект вы хотите произвести?

– Мы хотим, чтобы выпивший это снадобье лишился рассудка, – ответили хором все трое.

–Это проще простого. Когда я вас увидела, то как раз чистила корни. Они-то, после приготовления, и дадут желаемый эффект.

– Мы заплатим тебе сторицей.

– Очень на это надеюсь. Я могу дать вам такое количество снадобья, что им, при правильном применении, можно будет лишить рассудка половину жителей Сан-Себастьяна. Ваша идея превосходна. Мне даже кажется, что я уже вижу сотни мужчин, женщин и детей, которые танцуют, извиваются, словно змеи, воют, подобно стаи волков. Это будет великолепное зрелище. Признаюсь, что я не прочь верховодить на этом празднике. Повторю еще раз – это отличная идея. Не зря же ваш отец-дьявол прислал вас в этот мир!

– Ты хочешь сказать, что мы дети нечистой силы?

– Да. Мне об этом сказал сам Сатана. Он оставил вас среди камышей, растущих на берегу Ории. Тебя зовут Завистливый, тебя – Озлобленный, а тебя – Спесивый. «Кто-нибудь обязательно придет и заберет их, – подумал ваш отец, – и, по правде говоря, ничего не потеряет от такой находки». И он сделал вас так похожими друг на другу, что и сам не мог различить вас.

– Этому Альсате посчастливилось нас найти. Он относился к нам как к собственным детям и дал нам новые имена.

– Приближается ночь, – сказал один из них, – а перед нами еще долгая дорога.

– Тогда – идите! – ответила ведьма.

И трое мужчин направились дальше. Сивилла тоже поспешила за ними, и все четверо исчезли в темном, густом лесу. Через полчаса можно было увидеть всех троих мужчин, каждый из которых держал в левой руке пузырек, наполненный жидкостью вишневого цвета, а правую руку прятал в складках капусая. Они шли на значительном расстоянии друг от друга, обмениваясь недоверчивыми взглядами.

Ведьма снова уселась на вершине утеса и, когда трое братьев скрылись из виду, разразилась громкими раскатами издевательского хохота.

– О, исчадье ада! – кричала она, скача от радости. – Теперь-то я тебе отомщу, и твои сыновья станут свидетелями моего триумфа!

II.

Габриэла поднялась с ложа. Улыбаясь и краснея, она нащупала дубовую скамью, стоявшую у окна. Сидя на этой старинной скамье, она когда-то услышала первое признание в любви и сама призналась в своем чувстве.

Габриэла была прелестна. Каждый день первые утренние лучи отражались в ее прекрасных глазах. Первый утренний ветерок спешил поиграть каштановыми локонами гипускоанской девушки. Даже цветы поворачивали гибкие стебли, когда она проходила мимо. Словно лилии, ромашки и ирисы хотели поприветствовать ее – королеву цветов.

Милая девушка, долго сидевшая в ожидании возлюбленного, наклонила наконец голову и выглянула из окна, чтобы повнимательнее прислушаться к ночным звукам.

Вокруг стоит кромешная темнота. Ория, несущая мутные воды вдоль древних берегов Ласарте, Субьеты и Усурбиля, время от времени меланхолически стонет, ударяя волнами в деревянные опоры мостов. В этом стоне слышен гнев мутной реки, но он отличается от океанского гнева, – океан сперва стонет, а потом выражает свою ярость ужасным ревом, тревожа и сотрясая природу. Верхушки высоких дубов, порастающих долину Урньеты, тоже колышутся и шумят, подобно водам далекого потока. Огромные облака сухих желтых листьев вырвались из глубины лесов и, поднявшись в воздух, появились в вечернее время, чтобы превратиться в стаи летучих мышей и ночных птиц, образовать шумные вихри, разлететься вокруг с ночным ветром и упасть в неспокойные воды Кантабрийского моря или в реки.

Габриэла внимательно прислушивалась ко всем шумам и неотчетливым голосам, – все это было не более, чем дыхание спящей природы. Но среди всех этих звуков не было самого желанного для ее сердца – «лекайо»⁶ Антонио де Аскуэ. Прошел один час, затем второй. Обитель Святой Барбары, возведенная так высоко, что напоминает аистиное гнездо, начинает терять едва различимые очертания и укутывается в белый туман, а где-то в гущи этого тумана держат загадочный совет еще более загадочные существа. Габриэла внезапно вздрагивает. Ее щеки бледнеют, с лица исчезает улыбка радостного ожидания и появляется тревожное беспокойство – возлюбленный опаздывает. Доносится далекий звук колоколов. Это не радостный перезвон, знаменующий праздник, и не оглушительный набат, возвещающий о пожаре. Медленные и размеренные удары колокольного языка наводят грусть. Габриэла забыла, что второго ноября, после полуночи, Церковь начинает отмечать День поминовения усопших. Дрожа от волнения или даже от ужаса, слушает она звон колоколов, который стал теперь отчетлив, и хочет уже отойти от окна, как вдруг слышит резкий, пронзительный крик, который над стоном реки, шорохом дубов, вихрем летящих сухих листьев и печальным звоном достигает ее слуха и заставляет содрогнуться. Крик означал прибытие возлюбленного.

– В такой день и в такой час он приходит говорить со мной о любви! – воскликнула она. – Боже, сохрани святые души!.

Габриэла бросилась на колени. Прошел еще один час, затем второй – юноша не появлялся. И река продолжала стонать, дубы качаться на ночном ветру, сухие листья кружить в воздухе, а колокола звонить.

III.

Приходилось ли вам бывать в каком-нибудь восточном городе и видеть остроконечный минарет, вонзающийся в небо. А может быть вы видели на спокойных водах залива поднятую мачту боевого корабля в полном снаряжении. Или вам запомнились виденные издали – на фоне голубого неба – вздымающиеся ветви гордого дуба, величественно царящего над остальными деревьями?

Прекрасно. Самый высокий минарет восточной мечети, самая красивая мачта полностью оснащенного корабля и самый прекрасный ветвистый дуб, не более красивы и изящны, чем Антонио де Аскуэ. Он только что наполнил кормушки в хлеве. Его престарелый отец повторял молитвы о вечном упокоении почившей в Бозе любящей жены. Сестры поприветствовали Антонио поцелуем. В доме Аскуэ все было тихо и спокойно.

Юноша, завернувшись в капусай, схватил сучковатый посох и, закрыв дверь дома, что есть духу бросился бежать по полям. Неровные склоны Гойбуру не замедлили его ходьбы; в темной долине, куда они привели его, он тоже не убавил ходу. Таким образом он пересек открытое пространство, на котором расположился славный город Урньета. Быстро, ловко и весело юноша начал карабкаться по каменистой дороге, ведущей к воротам Аррикарте. Взобравшись на самый верх, в ночном мраке он мог различить перед собой слабый блеск журчащих вод Ории. Справа виднелась древняя обитель Святой Барбары, слева – мрачный, голый горный хребет, внезапно кончающийся возле домов Андоaйнa. Тогда, сняв шапку и вытерев пот с горячего лба, он прокричал «лекайо», который был их условленным сигналом.

Он уже собрался спуститься к Ласарте, когда услышал печальный колокольный звон. Юноша невольно вздрогнул. Он вспомнил, что его мать умерла второго ноября. Смятение Антонио, которому колокольный звон напомнил о Дне поминовения усопших, оказалось однако мимолетным. Его ждала Габриэла. Они давно не виделись из-за семейной вражды, которая теперь, к счастью, полностью прекратилась, и между их семьями установились добрые отношения. Поэтому, остановившись на пару мгновений, чтобы произнести короткую молитву, он, переполненный любовью и радостью, снова пустился в дорогу.

6

Лекайо (Lecayo) – радостный крик, используемый в качестве сигнала.