Читать книгу Персеиды. Ночная повесть - Марианна Гончарова - Страница 3

Смешно не будет. Или будет. Я не знаю. Не уверена. К слову, я и раньше никогда не ставила перед собой такой задачи. Одна девочка на каком-то пиратском сетевом ресурсе скачала мою книжку рассказов, прочла кое-как через пень-колоду и там же написала, на этом воровском сайте, обиженно и с досадой: «Вижу места, чувствую, где смешно, а не смеюсь». Так вот, я тоже очень хочу посмотреть те самые места, где смешно. А еще больше хочу посмотреть на нее, на эту девушку. Какая она? Стройная или полная? Может быть, у нее яркие ногти? У меня никогда не хватало мужества сделать маникюр с ярко-красными лаковыми ногтями, потому что я провинциальна ужасно. Как подруга ласково называет меня: «Дикая». Нет, ну алые длинные острые ногти, знаете, такие агрессивно-яркие, как попа у павиана, а? Мне кажется, что они сразу бросаются в глаза – яркое, глупое, скандальное и опасное. Когда глупое – опасно, это опасней в тыщу раз. Еще о той самой девушке. Я прямо стала мечтать, чтобы узнать о ней все. Вот что она любит? Ходить на лыжах, печь пирожки, курить кальян, тянуть из трубочки пина коладу, чпокать упаковку для бьющихся товаров, такую объемную, в шариках. Да кто это не любит – упаковки чпокать? Особенно когда хандра и меланхолия? Хотя, думаю, есть такие, кто не любит?! Какую она музыку предпочитает, эта девушка? Какие книги она читает на самом деле и какие ей нравятся? Как ест? Чавкает! Нет? Сдержанно… Деликатно. Или не может остановиться? Есть – ест. Как разговаривает? Мозет, ссепелявит симпатицьно или г’ассирует? Или манээрно артикулируэт, м? И почему ей необходимо обязательно смеяться вслух? И главное – почему об этом надо писать и признаваться тем самым, что ты книгу украла? Стащила из Сети?

Так что вот, вы-вы, милая незнакомая девушка! Смешно не будет. Вслух смеяться не получится. По крайней мере, повторюсь, я никогда не преследую эту цель, не ставлю перед собой такую задачу.

Нет, на самом-то деле, если честно, я тоже сначала легкомысленно думала, ой, как напишу что-нибудь легкое, забавное. Да-да, и веселое! Но потом случилось.

Каждый год…

Тьфу, глупо как. Сейчас обязательно кто-то подхватит: «Мы с друзьями ходим в баню». Нет, я не про с друзьями в баню, а потом в Ленинград, нет. Я же сказала, что смешно не будет, ну?!

Каждый год в одну или даже несколько августовских ночей я забираюсь на крышу. Ну а если ночь ясная и звездная, то могу остаться на террасе и не лезть так высоко. Просто сижу во дворе и смотрю в небо. Зачем? Объясняю.

Падают звезды.

Какое чудо – звездные дожди! Мечтаю купить телескоп и наблюдать звездные дожди круглый год. Для меня это загадка из загадок. Астрономию я в школе не учила. Наш преподаватель, бедный старенький Гарри Львович, все уроки астрономии играл нам на домбре или рассказывал, как прекрасно устроился в жизни его сын Шурик, лауреат премии Ленинского комсомола в области науки и техники. Поэтому о космосе, кроме имен нескольких отважных космонавтов, Большой и Малой Медведиц, Венеры, которая первой появляется вечером на небе, а это значит, надо выходить гулять с собакой, а также Млечного Пути, висящего прямо над моим домом, и его трудно не заметить, я почти ничего не знаю. Звездные дожди меня научила наблюдать моя бабушка. Как-то в августе бабушка сказала, что, если загадать желание, успеть произнести его вслух, пока летящая звезда не исчезнет с небосклона, желание твое исполнится. А я своей бабушке верила. И до сих пор верю. И жду каждый раз этих дней с нетерпением. Так, как дети ждут Дедушку Мороза или Санта-Клауса. Ну и еще, чтобы быть в курсе, о звездных дождях я почитала в Сети. Узнала, что их бывает достаточно много и падают они часто. Просто люди совсем разучились смотреть на небо, гулять вечерами, разглядывать звезды и загадывать желания, глядя на падающую звезду. Взрослые все время повторяют маленьким: смотри под ноги, смотри, куда ступаешь. И ни один не предложит, как моя бабушка, посмотри на небо, вверх посмотри – звезда падает, а ну-ка, быстро загадай желание!

На самом деле звезда не падает, а тем более не шмякается нам на головы. Конечно, нет. Однажды муж мой по имени Кузьмич… А кстати! Надо бы о нем рассказать поподробней, потому что сколько уже мной книг написано, а о нем мой верный читатель почти ничего не знает.

Муж мой Кузьмич, красавец-парень с диковатыми глазами варвара, большой любитель рыбалки и походов за грибами. Он вообще человек природы, талантливый первопроходец, умелый житель в диких экстремальных условиях, практически как Маугли, Тарзан, друг степей, лесов, полей и рек. А кстати, поскольку у природы для него нет плохой погоды, моя мама подарила ему недавно шерстяные, «двойные», теплые английские термоноски «Прингл». Страшно дорогие, практически по цене неплохой пары туфель. На одном носке было написано «right», на втором «left». Чтобы ноги не путать. И мелкими буковками на подошве даже пара предложений о фабрике «Прингл».

Кузьмич говорит:

– Вот хорошо, мам! Буду ехать, например, в поезде, а меня спросят интеллигентно мои попутчики за чаем или что: извините, гражданин уважаемый, а почитать у вас ничего не найдется? А я им – а вот! Термоноски. Только если вы по-английски читаете.

Или приду я на почту, – продолжает он фантазировать, – а там очередь. Там же всегда очередь, заколдованное место вообще, на почте время еще в девяностых годах прошлого века остановилось. Я там буду долго стоять, заскучаю, башмаки сниму и давай носки читать.

– Да, – мама соглашается, – заодно и английский выучишь.

Короче, семейка у нас еще та, отличные ребята, с ними не соскучишься.

Так вот о Кузьмиче. Он надел те самые термоноски и поехал на границу собирать грибы. Приволок на себе две корзины опят и, простите, трех ошалелых, поскуливающих от голода клещей. Опять же на себе. Сироток выковыряли и посадили в банку. Выпустить на улицу – так у нас там собаки гуляют, а убить – как? – невозможно же. Мы, конечно, семья дураков. Вместо того чтобы уничтожить, мы даем всяким насекомым шанс исправиться. Мол, больше так не делай. Бывает у нас это часто: вместо того чтобы за свернутую газету хвататься, мы мирно отпускаем за окно мух, комаров, ос. Когда вдруг к нам в дом протаптывают свои тропинки муравьи, мы прокладываем им подслащенной водой другую тропинку, и они доверчиво пускаются дружным строем в обратный путь. Ну да ладно. Так вот, в тот день кроме клещей, грибов и мусора на одежде, в шапке, в карманах и в голове Кузьмич приволок в горячем своем кулаке упавшую с неба звезду. А на самом деле, как я теперь понимаю, совсем не звезду и даже не метеорит, а кусок космического корабля пришельцев. И не переубеждайте меня!

А как было.

Он ходил-ходил, устал, решил чаю выпить, снял дерн под костер, ну кто любит лес, тот знает, как надо. И, копнув глубже, он вдруг обнаружил кусочек легкого металла странной формы. А Кузьмич, если кто с ним не знаком, только внешне солидный дядя с чиновничьим суровым взглядом и генеральским металлом в голосе, а в душе-то он в свободное от работы время – чистый пацан одиннадцати лет с любопытными горящими глазами и побитыми коленками. Конечно! Конечно, он тут же цапнул этот легкий странный кусочек металла и потащил его на ближайшую заставу к пограничникам. А те все побросали, границу оставили без замка, сгрудились и стали проверять этот подозрительный кусок – то ли обломок чужой неизведанной планеты, то ли осколок космического корабля – металлоискателем. Тоже пацаны, одним словом, даром что форму и погоны носят. Проверяли по-разному, вытащили из сейфа самый современный металлоискатель, японский, он такой навороченный, что только кофе не подает, а так – даже звонить по нему можно. Начальству, маме, например. Или девушке любимой. Короче, вытащили эту современную машину и – ого! – металлоискатель запищал, забился в истерике, застрекотал по-японски, на мониторе заскакали химические формулы, и через минуту машина выдала результат: неопределенный сплав металлов, аналогов и совпадений на Земле нет. И тогда Кузьмич, уже наутро, чтобы не подвергать никого из нас опасности, отвез этот загадочный кусок в санэпидстанцию – проверить на радиоактивность. Кусок лежал себе спокойно, не фонил, но сбежались все сотрудники, включая лаборантов и любопытного завхоза. Они ахали, удивлялись, обсуждали, колупали, нюхали его, слюнили, а пытливый завхоз даже авторитетно попробовал на зуб. Ну, научный подход, словом. А буквально через пару дней, поскольку в санэпидстанции работали в основном дамы разговорчивого возраста, утром на рынке зеленщица баба Домка истово поклялась – да чтоб у нее больше петрушка не проросла, если она врет! – поклялась в том, что ей точно рассказала одна женщина, а той – женщина из санэпидстанции, что «йийбо, садылася литаюча тарелка, повылазылы звидты незграбни довгоносыкы таки велики…», то есть садилась тарелка, оттуда вылезли большие неловкие долгоносики. Короче, баба Домка в подробностях описала, как вышли гуманоиды с влажными ласковыми лемурьими глазами. И что многие их видели. Вон мущына один даже притащил в санэпидстанцию кусок ихнего корабля, чи то отломал, чи то отвалылося от него. От тово корабля. Принес проверить на всяких жуков, бактериев, чи шо. И будет продавать его на «укциони» за большие грошы. Уже, наверное, продал. Купили мериканцы. Сильно тот мужик стал богатый. Накупил себе всего: и одежу, и машину. Откуда я знаю? Та он же ж петрушку у меня покупал? Покупал. А сдачу не взял. Хорошая у меня петрушка. Он всегда покупает. И вы берите! А вот, какая у меня петрушка! А вот!

На самом деле кусок так и лежит у нас в библиотеке, на полке с любимыми книгами мужа, томами Кастанеды, чьим преданным адептом отец моих детей является в отличие от остальных приземленных членов нашей семьи. Он уже давно возвысился над суетным и каждодневным, над бытом и тасканием сумок с овощами и той самой петрушкой с рынка. Он часто захаживает в другое измерение, где люди подпитывают друг друга энергией, делятся вечными мыслями, тайными способностями исчезать и появляться, раздваиваться и горстями потреблять галлюциногенные грибы. До грибов наш папа, конечно, еще не добрался, но самого Кастанеду потребляет уже сверх всякой меры.

А мы, как я уже говорила, люди простые, практичные и бестолковые. За неимением магических способностей все делаем сами, своими руками, не надеясь на инопланетных лемуров. Но при этом, как вы уже поняли, не гнушаемся иногда клянчить чудес у мироздания путем ночного залезания на крышу в таинственные часы явления звездных потоков. Короче, надеемся на авось и на вдруг.

Вот и прошлым летом мы с детьми забрались на крышу и наблюдали звездный дождь. Летели стремительные яркие Персеиды. Каждую из них я встречала как знакомое родное существо. Потому что для меня это был привет из детства от меня самой – маленькой, счастливой и беспечной, наблюдавшей Персеиды почти каждый год в конце июля – начале августа, а еще – от моей любимой, тогда молодой бабушки Александры. И казалось, что было это всего лишь вчера. Когда смотришь в небо, искажается время, ночь, сколько бы она ни длилась, незаметно обтекает тебя, ты не чувствуешь себя ни молодой, ни пожилой, ни ребенком, ни взрослой, ни матерью семейства, ни официально зарегистрированной в районном загсе женой адепта Кастанеды, ни ответственным квартиросъемщиком, ни клиентом, ни потребителем, ни пациентом, ни пассажиром, ни гражданином, ни пароходом. Даже не чувствуешь себя homo sapiens или того больше, homo publicus! А просто чувствуешь себя маленькой, счастливой, немного чокнутой частью этого большого и непознанного мира. Я смотрела на падающие звезды и рассказывала детям, что кто-то, такой же подвеянный и мечтательный, как и мы, точно так же наблюдал этот легкий отважный поток и сто, и тысячу лет тому назад и точно так же шептал свое сокровенное желание, наблюдая падающий огонечек. Ведь про Персеиды писали еще иероглифами в тридцать шестом году нашей эры в Китайской летописи! Кто-то один, мудрый и предусмотрительный, оттуда, из глубины столетий, помахал нам приветливо, своим человеческим потомкам, в уверенности, что да – будут и в будущем такие, кто не станет утыкаться в землю носом, такие, кто тоже будет с любопытством пялиться в звездное небо. Он посидел, подумал о нас – обо мне и моих детях – и передал нам письмо, написанное тоненькой китайской кисточкой, но не через расстояния, а через время, как бы подсказывая, не пропусти, скоро будут падать Персеиды, не пропусти, обязательно загадай желание – это твой шанс.

Так мы с тех пор и связаны, все мечтатели и оптимисты, связаны с нашим прошлым и будущим, и с ним – нашим древним отчаянным мастером кисточки и рисовой бумаги – фантазером и жизнелюбом. Связаны нашими сокровенными желаниями и мечтами, связаны верой в благословенную миссию неутомимых звездных дождей.

Ну вот. Как-то много лет назад, летом, как уже хвасталась тут, я забралась на крышу, поймала взглядом поток, что чиркал небо, оставляя тоненькие золотые следы. И когда вдруг, хотя и через какое-то довольно продолжительное время, сбылось все, что мной было загадано, я поняла, что надо срочно делиться этим самым с друзьями. Как это так? Это ведь чудо, а чудеса не могут принадлежать одному человеку, я же не скупой рыцарь на самом деле. И тогда, накануне очередного августовского звездного дождя я написала объявление и поместила его у себя на страницах в Живом Журнале и в Фейсбуке. Мол, обращайтесь ко мне, ребята, смело что хотите загадывайте, у меня сбывается! А что, думала я, повеселимся. Ребята загадают себе чего-нибудь простенького: нового платья, щенка или пылесос к Новому году, ну или какого-нибудь там легкого заработка. Причем я была уверена, что там не будет пожеланий вроде «реальных бабок» или «чтоб мои враги сдохли конкретно», потому что хорошо знаю моих товарищей по перу и клавиатуре. Ребята откликнулись. И прочитав то, что они написали, я несколько дней не могла спать, не могла есть и пить, я, конечно, уже кроме шуток, хотела этого или нет, обязана была теперь лезть на крышу с этим огромным списком самых сокровенных пожеланий моих прекрасных и внешне таких благополучных друзей. Пожеланий шуточных и солидных, реальных или фантастических, забавных и серьезных. Причем таких серьезных и заклинающих, как будто Персеиды и я, примостившаяся на крыше как связной или посредник между землей и небом – таким гигантским таинственным небом, как будто мы – их последняя надежда. И я, конечно, проклиная себя за легкомыслие, полезла на крышу и читала вслух эти пожелания, произносила их как заклинание и, подсвечивая распечатанный список друзей и их просьб фонариком, молила за них небо и падающие звезды. Я говорила со звездами как с живым и понимающим собеседником. Понимаешь, говорила я, мальчик не ходит. Почему? За что? Он же ребенок – родился с абсолютной верой в справедливость – и видит, что все дети бегают, играют, а он – нет. Это разве правильно?

Или вот, слушай, неужели тебя вот такое не тронет:

«Чтобы солдат Гиль, который служит сейчас в Израильской армии, был смелым, но рассудительным и осторожным, был честным с друзьями и верным своему народу. И чтобы вернулся домой живой и здоровый. Гиль – мой сын. Мира».

А такое… Нет, ты слушай, слушай, эти письма не мне, а тебе, дорогое мироздание! И если что-то где-то я еще могла придумать или досочинить в этой книжке, то письма эти абсолютно подлинные. Вот, слушай:

«Хочу ребенка. Везде просила. Лечилась двадцать лет. И ничего. А вдруг звезды помогут? Попросите для меня, пожалуйста, ребеночка. А то мне уже больше сорока. Карине».

«Хочу, чтоб доктор Т. сказал мне 4 октября: что-то она у тебя не только не растет, но как-то даже уменьшается, даже исчезает. Боря».

«А можно попросить про котенка? Чтобы котенок-подобранец выжил. Чтобы поправился и ему нашлись хорошие добрые руки. (У нас три кота и две собаки.) Если нет, мы его оставим себе, конечно, только пусть выживет. Только пусть выживет. Мы уже четыре ночи спим по очереди. Пожалуйста! Гиджан».

«Здравствуй, дорогая Маруся. Хочу снова позволить себе любить. И не бояться, что опять обманут. Я не просто устала. У меня какой-то невроз. Как только человек называет свое имя, я уже начинаю рассматривать его как потенциального обманщика, понимаешь? А если он, например, говорит, давай встретимся в семь, и вдруг приходит вовремя, я даже разочаровываюсь. То есть он обманул мои ожидания, что он обязательно опоздает или вообще не придет. И я начинаю подозревать его еще больше. Такая с этим всем канитель. Короче, скажешь так: Кате – доверия и любви. Спасибо. Ты как почтальон. Катя».

Да, конечно, больше всего писем пришло с желанием встретить того самого единственного человека. И про детей, и про родителей, и про работу. И любви, все просят любви. И еще много такого, из-за чего я, сидящая тут, на крыше, должна вдохнуть глубоко, подготовиться, набраться мужества и произнести это вслух.

«Свободы. Внутренней свободы. Устала себе все запрещать. Даже все рассказать не могу. Запрещаю себе любить, путешествовать, купить. И уйти от этого страшного человека запрещаю. Ищу причину – почему? Дети? У меня их нет. Деньги? Да я сама зарабатываю. А отец говорит: «Что люди скажут?» Здесь у нас, в глубинке под Рязанью, такие языки злые, хоть и Есенин тут родился у нас. Сплетен боюсь. Вот и запрещаю себе все. Чтобы имя мое не трепали. Наташа».

«Хочу, чтобы мама научилась жить без папы и перестала каждый день ездить на кладбище. Оля».

Ты, уважаемое летнее бесконечное небо, и ты, падающая звезда, понимаете ли вы, что люди хотят элементарного чуда? Чуда, которое тебе, летящая через все небо, через дни, годы, века, через ночи и через наши судьбы, тебе, отважная, маленькая, вечная, стремительная Персеида, тебе, как говорила моя бабушка, это по плечу, слышишь?