Читать книгу шТРИхи - Марианна Мартыненкова - Страница 5

Бог не злой, нет, у него отменный психотерапевт

Бог к нему приходит в субботу, кладёт ногу на ногу

И изливает свой гнев —

Даже не так, нет, скорее – тревогу, чтобы встать на верную

тропку-дорогу.

Он говорит, мол, этот снова косячит,

Я ему в руки удочку, он её топит и делает новый виток

Своих ошибок, сверх – как он считает – задачек,

Там, где он стелет полотна, достаточен лоскуток.

Я им мать что ли всем – корми их, меняй подгузнички,

ночами

не спи, подтирай зад,

А они страдают, творят безобразия и как будто

не помнят дорогу

назад.

Я им Библию дал, завалил их творчеством —

Поезжай хоть в Лувр, исследуй мир,

А они – сидят остолопами, в рефлексиях корчатся,

А могли бы знатный устроить пир.

Я им знаешь, радости, путь прогресса,

А они в войнушки играют и делят власть,

У кого-то нет за душой ни песо,

А другие – жируют и гадят всласть.

Ну скажи, вот что я не так делаю?

Может, надо иначе?

Да скажи хоть что-то… За что я тебе плачу?

Психотерапевт пьёт чай, пролистывает инстаграм1, выбирает

обшивку для дачи,

Отвечает с улыбкой: за то, что не ходишь к врачу

Я не умру

Я буду жить в веках

Я протеку по венам своих близких

И как бы ни страшили

Этот страх

Покажется чертой и стартом низким

Я не

Я есть

А значит: я была

Я буду

Я совершилась, стала частью

Я небо

Дно

Висок и голова

Я счастье

никто не будет любить тебя так, как в детстве

никто не будет любить тебя так, как мама

останься юной, девочка по соседству

не заводи мужей и инстаграма2

не лги себе – ну хотя бы в среду

а лучше в пятницу и воскресенье

я точно, верь мне, к тебе приеду —

а нет, так будет в другом спасенье:

в вине его не ищи

и в кофе

и в сексе, если он пуст и весел

и в ноябре – в эту пору вовсе

не существует застольных песен

порицаемый мой, ну здравствуй,

ну как ты там?

руки стёсаны? кожа трещит по швам?

я уже износилась, латексом по губам —

проводник оказался слеп и не драгметаллом

я мечтала стать драматургом, рыцарем

(и не стала),

так, отрепья в гримёрной, свёкла легла к щекам,

восклицания если и есть, то скорей от мамы,

зал не полон – пуст. правила? идеалы?

тоже стёсаны, так бриллиант будет ярче,

так не мутит

порицаемый, ты хотя бы чист там? по дну стучат?

намекают, что может быть хуже, звенят подковы?

порицаемый, ты бы знал, как тоскливо скорые подъезжают

к дому

этот мягкий двадцатый здорово

будет вшит

в наши мысли, будет заплатой джинсов,

несмываемой копотью роб и снов,

я уже не умею рифмами, из стихов

образую только комки салфеток,

сын их любит пальчиками сжимать,

порицаемый, если к зиме соберёшься деревья освобождать

от веток,

не забудь: по коре их сначала долго и мягко гладь

корабль, несущий меня одного,

спасает таких, как я

мы вытянем – пусть вся Земли земля

затянет цепь я

коря

за здравие здравому пить в табу —

колосья пшена молчат,

и кто-то решает мою судьбу,

покуда ведомые спят

вода пусть очистится, так по ней

спокойнее идти во мгле,

когда вы кричите: что сделал я?

смените на: что вы мне

я – точка в пространстве,

я знаю, чего я стою,

бензина, копоти, пыли,

чернил в конце концов

я без манифестов:

«здрасте»,

вы помните? не забыли?

мы с вами в такие дали шагали в начале веков

я точка, почти пылинка,

я выращена из школы,

я выпущена из вуза и отдана тишине,

я знаю, чего я стою (у каждого – своя троя),

я точка в пространстве,

строчка,

я капля в твоём вине

Ты останешься моей частью

(Не узнав об этом, и к счастью)

В моих текстах и длинных фразах,

Сухоцветами на столе

В кофте, вымешанной на стразах,

Уже знаешь – в пространных фразах,

Как Алиса в поисках лаза,

В играх света в моём вине

Ты останешься в рефлексиях,

В том, что утром проснуться в силах,

Как бы звонко ни голосила

На своём подростком дне

Ты останешься. Знай и помни.

Как детсадовский помнишь полдник.

Ты останешься. Даже полый,

Но наполненный в моём сне

Знаешь, конец света лучше, чем мог показаться:

Школа, студенчество, годы карьерных гор,

Каждый свой день открывать глаза, просыпаться,

Ночью же причащаться, в губы – кагор

Тонны томов о любви: открывай, зачитывай —

Здесь есть рассказы, повести, Бог весть что,

Только на лучшее не рассчитывай —

Всё, что встречалось после – уже не то

Страшно? Конечно же нет, обыденно —

Кофе в постель заносят, зовут в кино,

Меньше всего хотелось предстать невидимой —

Выветри запах, пошире открыв окно

Первое чувство сильное или пятое,

Было ли платоническим или прожгло постель,

Прямо на дно. Закатано. Смято. Спрятано.

Но мимолётная сила жжёт до костей.

Знаешь, конец света лучше, чем мог показаться

Только бы пальцев твоих касаться

Только касаться бы

Только что

с пеной у рта носиться от края к краю,

задевая толстой пружиной юбку, чулки, пальто,

когда-то, мечтая встрять на вершине рая,

там оказаться и сразу понять: не то

весело колосятся кудряшки, платье

то в изумруд отливает, то в серебро.

вспенишь хоть волны, бывшие мягкой гладью —

вряд ли отдаст под тебя он своё ребро

верность грозится пройти, прихватив за собой и юность,

корни пускает то, что в быту нужней,

только росинка, как бы она ни гнулась,

будет тянуться к солнцу, если земля под ней

и не надо смотреть мне в спину и оборачиваться —

так раскачиваться может только сосна.

восемь лет прошло, выкатилось футбольным мячиком,

наступает пора отказаться от дней без сна.

и не надо воспоминаний про жизнь в безоблачье,

самолёты, тауны, города —

всё проходит, ты знаешь, авва отче,

и не повторяется никогда.

и не надо думать, что в реку дважды,

он утек давно, тот ручей,

запиши в заметки два слова важных,

обрети в том силу, что стал ничей

Он говорит: я заберу у тебя твою жизнь.

Забудешь и имя своё, и мечту.

Хорошо, – отвечаю, – давай уже просто явись,

Смотрю в ожидании, ветер бьёт мачту.

Он говорит: останешься без минут,

Дышать без меня не сможешь – такие чувства.

Пускай, – отвечаю, – солнце печёт, а стада идут,

Закладываю в ломбард прошлое искусно.

Он продолжает: всё, что любила, прочь —

Я тебе камня о камень не дам ударить.

Ты когда собираешься? – спрашиваю, —

Если в ночь, надо мне зарядить помощней фонарик.

Он говорит: ну всё, я тогда иду.

Раз, два, три – выныриваю из колодца.

Не будет обратного хода – имей уже это в виду.

Обуваю удобное и одежду канатоходца.

Маски на лицах, пакеты в руках,

Штрафы за выход из

Зоны комфорта, и видит страх

Новый приток лиц.

Я сижу дома и пью вино,

Сок, корвалол, имбирь,

С мужем мы смотрим опять кино

И сайты с продажей гирь.

Это двадцатый, и мир вокруг —

Пишу всем друзьям в facebook3 —

Рьяно предстал как порочный круг,

Но не тяни ко мне рук.

Действую по наитию —

Знакомый молчит вирусолог.

Бе-zoom-ное чаепитие.

Будь карантин недолог.

Ну привет. Ты мне пишешь. А я не читаю.

Нет, не гордость, не высокомерие, не самообман.

Просто в за тридцать мир выпускает стаю

В небо, а там – не звёзды, нет. Там туман.

Ты мне пишешь. Едко стираешь строчки.

Дзен, и digital-детокс, и тишина в лесу.

Я заменяю тоже фразы легко на точки.

И выпрямляю спину – если года несу.

Письма остались в прошлом. Задеты нервы.

Лечится ли такое? Знаешь рецепт?

Кто-то из нас, наверное, станет первым,

Другому придётся на тросе и как прицеп

Это такая лирика – много текста —

Буквы скользят по грифу, путают ниткой суть,

Я себе обещаю научиться месить тесто.

Прочее – лирика. Вычеркни. Позабудь

Если мы встретимся, я скажу тебе: «здравствуй»,

Большего не дано и не существует меньше.

А в остальном не проси, не молчи в смс, не гони паству,

Кончилась юность сансарой перерождений —

Помнишь тот день, солнце и соль на коже,

Мне где-то 17, ни целлюлита, ни мыслей, ни тишины,

Каждый, да что там их было, красавец-прохожий

Тянет с собой в постель или просто в пастельные сны.

Я тебе подарила свои пустые, выеденного яйца не стоившие

Секреты и голоса.

Ты мне – цинизм и злорадство то ещё,

И обещание, что с головы не упадёт и волоса.

Город – сменил причёску, наряд, профессию.

Я, как частичка малая, сменилась десятки раз,

Если мы встретимся, я скажу тебе сухо «здравствуй»

И в голове прикончу сотни роящихся фраз

Ты, конечно, холён и вычищен

И красив, и выходишь в свет

Я живу в своём мире вымышленном

И прожектов на много лет

Ты – запасы вина и сыра

От пустой свободен молвы

Я – скорее в лесу дрезина

Так – писатель без головы

В СМИ – про важное ни полслова

В голове – как всегда бардак

Я рисую в блокноте слово

Поднимая свой белый флаг

Лена, ты помнишь, мы ели грушевое в Каркассоне,

И холод сводил виски,

Потом я поехала в Дублин

И за евро в комочках

Покупала в подворотне виски.

А сейчас на повестке бумага в рулонах,

Пропаренный рис

И мука.

И как будто нет уже виз в паспорте,

Как нет того старика.

Лена, скажи мне, ведь ты психолог,

Как с этим справиться и не терять себя?

Я открываю входную пошире в доме, где ждёт семья

Где есть год – там пусть будет год,

Если можешь дату – ставь, только смело

То, что в среду – назвали грязь

В четверг будет – эра

Я тебе когда писала о Боге,

Хотела руку только твою на плече,

Брось, тут нет никакой тревоги,

Сыр затих в холодильнике и фоном Че.

Я когда тебе звонила ночью —

Честно, только бы был здоров —

Думаешь, мысли опять порочные?

Нет, просто холодом скрашен кров.

И когда писала тебе – на стенах будто,

Хотя это был лишь Телеграм —

Думала, вот бы предстал Будда

И подарил мне тебя хоть грамм.

Не потревожу тебя больше – будь же спокоен,

Здоров и сыт,

Тихо иду по пустым покоям,

Превозмогая стыд